Социологический бихевиоризм исходит из самого буквального понимания двух выдвинутых Дюркгеймом лозунгов: рассматривать социальные факты как вещи и изучать взаимоотношения этих фактов на основе их наблюдаемых признаков.
При этом утверждается, что научное наблюдение и анализ возможны лишь по отношению к операционально определенным фактам явного поведения, то есть действительно научным анализом может быть лишь анализ поведения объекта, 1) обладающего установленными признаками, 2) реагирующего на определенный стимул 3) в определенном силовом поле. Все социальные феномены могут быть сведены к фактам наблюдаемого поведения, которые в овою очередь могут быть истолкованы как результат взаимодействия по типу стимул — реакция. Главный сторонник подобных взглядов Джордж Ландберг [132] делает необходимые выводы из такого подхода: 1) все явления в равной степени вещественны, доступны наблюдению и измерению29; 2) символы — это группы слов, обозначающие реакцию человека на какие-то иные стимулы, побудившие его реагировать именно таким образом; 3) все субъективные состояния, такие, как «сознание», «чувство», «мотив», имеют значение для ученого лишь постольку, поскольку они могут быть операционально определены в терминах наблюдаемых признаков; в противном случае они неверифицируемы. Социальный мир, следовательно, может быть охарактеризован как внешний объективный мир. Он состоит «из реакций организмов в среде... Это предполагает существование внешнего мира и возможность изменений как в нем самом, так и в реагирующих на его стимулы организмах» {132, р. 5]. Реакции, вызываемые воздействиями социальной среды, составляющей систему действия, принимают форму навыков. Влияние стимулирующих воздействий на поведение может быть выяснено путем формулирования гипотез и их проверки при помощи «стандартных процедур обора и сопоставления данных, которые подтвердят, изменят или опровергнут гипотезу. Гипотеза, которая подтверждается в ходе повторных наблюдений, совершаемых квалифицированными наблюдателями, приобретает тем самым статус теоретического принципа или закона» [132, р. 2]. Аналогичный подход предложен Хомансом [97], рассматривающим социальное поведение как процесс обмена. Он выдвинул тезис о двух уровнях поведения, названных им субинституциональным (диадичеокие непосредственно-личностные отношения) и институцио нальным. Первый /представляет собой основу для второго. Хомане считает, что субинституциональные отношения могут анализироваться с точки зрения того, 'Какие выгоды приобретают >и какие потери несут (участвующие в них индивиды. Именно с этой позиции оцениваются стимулы. Основной тезис формулируется следующим образом: индивид будет испытывать положительные чувства к другому, когда потери от такого отношения не будут превышать получаемых от него выгод. Далее в качестве следствий формулируются следующие положения: 1) если за реакцией индивида А на какой-то стимул последовало вознаграждение, то чем больше следующий стимул похож на предыдущий, тем более вероятно поведение, аналогичное вознатражден- ному; 2) чем чаще в данный период времени А вознаграждает действия В, тем чаще В будет осуществлять такого рода действия. Из этих рассуждений, однако, неясно, каким образом стимулы опознаются действующими индивидами и включаются в обмен. Более того, само понятие обмена определяется столь широко, что становится тавтологичным, потенциально включая в себя любое действие. Хомане утверждает, что подобного рода процессы лежат в основе институционального поведения. Различия состоят только в том, что 1) в сложных организациях деятельность регулируется не первичными, а более сложными по своему характеру вознаграждениями, такими, например, как социальное одобрение; 2) процессы обмена «вознаграждающей» деятельностью становятся более опосредствованными.
Все большую роль начинают играть установленные нормы. Следовательно, сложные организации образуют системы, стабилизирующиеся путем институционализации общей нормативной структуры, то есть системы в состоянии равновесия. Хомане, однако, не анализирует многочисленные проблемы, касающиеся общей нормативной структуры, а особенно ее связи с диацическими взаимодействиями, не останавливается и на весьма проблематичном понятии равновесия. В общем, хомансовское объяснение социального поведения неудовлетворительно во многих отношениях. Как указывает Сикурел, «остается непонятным, как действующий индивид использует „внешние" символы (в том 'числе структурную информацию о профессии, возрасте, доходе) в ходе прямых обменов с другими. Точно так же Хомане не объясняет, .ка'ким образом в ходе взаимодействия индивид делает заключение о том, „что происходит"» [42, р. 18]. Характерные для социального бихевиоризма проблемы являются результатом свойственного ему редукционизма— стремления втиснуть осмысленную социальную деятельность людей в рамки объективных категорий наблюдаемого поведения. Но возникает вопрос: насколько полно раскрывают эта понятия природу социальной жизни? Бихевиористская парадигма, возможно, имела бы смысл, если бы можно было продемонстрировать наличие параллелизма между психическими явлениями (значения) и явлениями материальными. В таком случае каждому психическому явлению соответствовал бы внешний поведенческий акт и субъективный смысл действия индивида заключался бы /в его поведении. Но и в этом случае остался 'бы без ответа целый ряд весьма важных вопросов: 1) Как адекватно объяснить наличие и деятельность сознания в 'социальном мире? 2) Как быть в том случае, если одинаковое наблюдаемое поведение имеет совершенно различное значение для самих действующих лиц? 3) Как подходить к негативным действиям (сознательному отказу от деятельности, который ускользает от внешнего наблюдения)? 4) Как анализировать непрямые взаимодействия, когда действующие индивиды разделены во времени или пространстве и действуют, исходя из значений, недоступных прямому наблюдению? 5) И наконец, проблема значений самого наблюдателя. * Попытки рассматривать социальный мир в терминах внешнего поведения индивидов означают игнорирование основной особенности этого мира, а именно внутренне присущего ему смысла. Более того, богатство социальной жизни вряд ли можно свести к совокупности стандартизованных образцов поведения по схеме стимул — реакция. Работы социологов и социальных психологов, таких, как Мид, Гар- финкель, Сикурел, свидетельствуют о том, что процессы коммуникации, лежащие в основе всех социальных отношений, представляют собой не просто совокупность стимулов и реакций, а предполагают формирование у индивида перцептивных суждений о природе стимула, что в свою очередь является результатом организующей деятельности сознания. Социальное действие просто необъяснимо, если отсутствует представление о его смысле, которое в свою очередь зависит от концепции возникновения сознания'. Человеческая деятельность и социальные процессы не могут быть сведены к наблюдаемым и измеряемым поведенческим характеристикам, рассматриваемым как прямой результат внешних воздействий. В противном случае происходит неизбежное упрощение объекта познания.