Однако сама жанровая природа романа-хроники такова, что индивидуальное, личностное начало здесь теснится общим, поглощается массовым. Но второй роман трилогии — «Солдатами не рождаются» (1964), будучи, с одной стороны, очень тесно связанным с хроникой сорок первого года, развивая стержневые идеи «Живых и мертвых», вместе с тем уже характеризуется существенно новыми чертами.
С самых первых страниц «Солдат...» обнаруживается хроникаль- ность структуры произведения. Начало романного события — новогодняя ночь на 1943 год, конец романа — февральские дни 1943 г. Объективное историческое содержание этих хронологических вех — начало и конец исторической Сталинградской операции. Но «Солдатами не рождаются» — хроника особая. Тут счет идет не на месяцы, а на недели, дни и даже часы. Тут действие развивается не только в одном направлении, на одном историческом участке, как в «Живых и мертвых», а переносится из края в край страны: Донской фронт, Москва, Ташкент, опять под Сталинград и снова в Москву. В полтора месяца романного действия «уложились» будни армии и героизм рабочих ташкентского завода, ужасы фашистских лагерей и страницы подпольной борьбы, мгновения жизни Кремля и фронтовые дела — бои, атаки, смерти и победы. «Солдатами не рождаются» — в высшей степени «концентрированная» хроника. Настолько концентрированная, что уже перестает быть собственно хроникой. Мы отмечали, что все события романа-хроники «Живые и мертвые» переживаются в душах героев. Такая колоссальная нагрузка, которая ложится на героев романа «Солдатами не рождаются», несомненно, должна была привести к усилению их интеллектуальной работы, к более активному проявлению их характерных человеческих качеств. И если роману-хронике свойствен крен в сторону предпочтительного освещения влияния обстоятельств на характеры, то в «Солдатах...» характеры и обстоятельства становятся равноправными силами. Показательно, что в этом романе практически нет авторского комментария. Это можно объяснить тем, что от декабря сорок первого года до января сорок третьего (срок между событиями двух романов) Серпилин, Синцов, Таня Овсянникова и другие герои романа прошли вместе со всем народом тяжкий путь испытаний. Они выстрадали и выносили свою нравственную цельность, свою жизненную активность — и потому сейчас они сами могут понять то, что раньше (в «Живых и мертвых») требовало авторского комментария. Таким героям по плечу сложная проблематика эпического романа. Не случайно в художественном мире романа «Солдатами не рождаются» самое значительное место занимает интеллектуальная жизнь героев. Разнообразные объективные явления не столько сами по себе занимают место в романе, сколько служат импульсами к мысли, переживанию персонажей. И этими мыслями, большими и маленькими, значительными и мелкими, хорошими и худыми, заняты не только главные герои романа, но и подполковник Артемьев, и кузнец Суворов, генерал из Ставки Иван Алексеевич и совсем молоденький адъютант Рыбочкин. Наконец, в романе сделана попытка передать ход мыслей Сталина. Напряженность, постоянство, движение интеллектуальной жизни героев всегда были показателями эпического богатства характеров, свидетельством объективности, закономерности открытых художником связей между человеком и миром. И тот факт, что именно в романе «Солдатами не рождаются» вырос емкий, масштабный образ генерала Серпилина, тоже свидетельствует об эпической силе произведения. Симонов показывает своих героев как бы антиэпически: «за- земленно», занятыми личными заботами и тревогами. Но их личные переживания эпичны по существу: ведь они интимно переживают судьбы государства, ход Отечественной войны. Когда я вижу, как «мессершмитт» заходит сверху над нашим «ястребком» и идет сзади и еще не стреляет, я спиной чувствую, как сейчас он воткнет мне очередь между лопаток. И когда так и выходит, я чувствую, что это меня ударило в спину, и целую минуту лежу на земле раздавленный, и мне кажется, что это меня убили, что это я не встану. Я не могу до конца объяснить это чувство даже самому себе. Это — чувство общности со всеми, кого убивают из нас, это чувство вины, и стыда, и боли, и бешенства за все, что у нас не получается, и радости за все, что у нас выходит! — так чувствует Иван Синцов, он называет это чувством Родины. Но вот в чем парадокс конфликта в романе «Солдатами не рождаются»: чувство Родины, то самое чувство исторической от ветственности, к которому мучительно приближались герои первого романа трилогии, изначально движет поступками практически всех героев романа. Серпилин и Батюк, Синцов и Люсин, Левашов и Бастрюков, Малинин и Капустин, Цветков и Барабанов — все они живут с идеей блага Родины и поступают, руководствуясь чувством ответственности за нее. Но почему же они вступают в конфликты между собой, почему они принимают разные, нередко взаимоисключающие решения? Оказывается, что сознание исторической ответственности — еще не все. Существует еще критерий ответственности, которым проверяется объективная правота позиций героев и объективное значение для блага Родины их субъективных решений и поступков. Таким критерием у Симонова выступает человечность. Проверка на человечность обнаруживает ущербность позиций таких людей, как командарм Батюк, что не считает нужным беречь людей и думать о цене победы, или директор завода Капустин, который велел повесить в цехе, где трудятся из последних сил старики, отцы фронтовиков, плакат «Бракоделы из первого механического цеха — убийцы наших бойцов на фронте». Они за пользой дела потеряли человека, они не задумываются о человеческом смысле любого исторического деяния. По мнению романиста, государственная мудрость Сталина тоже ущербна, и прежде всего потому, что холодно пренебрегая мыслью «об убыли в личном составе», он «отбросил в сторону то главное, в чем Сер- пилину хотелось его убедить». Человечность выступает в романе Симонова как высший критерий исторической целесообразности. Вот почему беспрекословный комполка Цветков, смешной старомодный генерал Кузьмич, суховатый парторг завода Малинин обретают живость и привлекательность там, где обнаруживают душевную чуткость, заботу о человеке, где отстаивают свое и чужое человеческое достоинство. Наиболее убедительно обосновано единство нравственного и исторического в образе генерала Серпилина. Это тот герой, которому одному во всем романе дано понимать основные противоречия времени и предвидеть пути их решения. Но он же, Серпилин, вместе с тем несет в себе высшую нравственную справедливость, стремясь даже на таком бесчеловечном поприще, как война, оставаться человечным, не ступать «на бездушную стезю» пренебрежения жизнью других людей, их личным достоинством. Человечность в характере Серпилина — это и состояние души, и нравственный критерий, и принцип миропонимания. В представлении о ни с чем не соизмеримой ценности личности и всех людей, ради которых отдельный человек отдает свою бесценную жизнь, — источник цельности характера Серпилина. Героев Симонова разделяет не дело, а отношение к пользе, к целям дела. Это усложняет борьбу между ними. Но борьба идет и дает определенные результаты. И то, что Батюк, имея дело с такими людьми, как Серпилин и Захаров, «незаметно для себя делался лучше», и что Барабанов после жестоких упреков Серпили- на испытал «смертельный удар совести», и что «этот долдон» Капустин грубовато «признается в любви» Малинину, — все это трудные победы подлинно гуманистического взгляда на цели и задачи исторического деяния. Но, следуя реалистическому принципу историзма, Симонов показывает препятствия, мешающие утверждению идеалов Сер- пилина и его единомышленников. Одним из таких препятствий романист считает комплекс идей, норм и настроений, объединенных понятием «культ личности». Эти идеи могут развращать в общем-то здоровые натуры Батюков и Капустиных, эти настроения благоприятствуют карьеристам и бюрократам вроде Бастрюкова. Но вместе с тем Симонов показывает всю сложность конкретной исторической ситуации, когда напоминает, что в годы войны для всего народа авторитет Сталина обладал колоссальной мобилизующей силой. Конфликты между героями романа Симонова включены в раму всемирного противоборства, каким была Отечественная война. Война с особой силой обнажает «предел возможностей» гуманно мыслящих героев Симонова. Тот же Серпилин, о котором говорят, что он умеет беречь людей, отлично понимает неточность этих слов: Но что значит «беречь людей»? Ведь их не построишь в колонну и не уведешь с фронта туда, где не стреляют и не бомбят и где их не могут убить.
Беречь людей — всего-навсего значит не подвергать их бессмысленной опасности, бросая навстречу опасности необходимой. Вспомним, как Серпилин по-отцовски старается уберечь от гибели Таню и Синцова. О Тане он говорит: «Хочу, чтоб подольше на свете пожила, в пределах возможного и допустимого»-, Синцову: «Береги себя по мере возможности...» Наконец, события войны — это не только непосредственное эпическое действие, но и тот трагедийный фон, на котором особенно отчетливо видна противоречивость гуманистического идеала социалистической формации, где любовь к человеку, сознание неповторимости и бесценной ценности каждой личности не исключает, а предполагает жертвование жизнью человека, если это необходимо для общего блага. (Показателен в этом смысле монолог Синцова: «...Ни триста человек, ни один человек не могут чувствовать себя в душе бесконечно малой величиной» и т.д.) Можно утверждать, что конфликты романа Симонова вовсе не ограничены событиями войны, и смысл произведения не сводится лишь к отображению и анализу исторического прошлого. На материале Отечественной войны и общественной жизни тех лет Симонов стремится осмыслить важнейшие исторические, философские, нравственные конфликты своей эпохи, разрешить фундаментальные проблемы гуманизма: Человек и Мир, Гражданин и Государство. Это вообще-то комплекс вопросов, которые составляют семантическое поле романов-эпопей. Однако, поставив эпопейные вопросы, Симонов еще не дает на них вполне эпопейных ответов. Характерной особенностью структуры монументальных эпических романов, которые называют романами-эпопеями, является завершение всех психологических, нравственных, социальных и философских конфликтов в некоем историческом свершении, имеющем общенародное значение. В романе «Солдатами не рождаются» историческое действие завершено: роман кончается разгромом группировки Паулюса. Однако в рамках этого исторического действия еще не решены основные конфликты и потому не осуществлено эпическое событие, не найдена гармония в мире. Таково специфическое противоречие жанровой структуры романа «Солдатами не рождаются». Оно свидетельствует о том, что автору не удалось вывести из саморазвития жизни ответ на вопросы, которые он поставил. Но если сама жизнь еще не дает ответа, то писателю необходимо дать художественное «предрешение» в свете своего эстетического идеала. Таков один из фундаментальных законов искусства, нарушив его, невозможно достичь художественной завершенности произведения. И в «Солдатах...» противоречие между конфликтом и жизненным материалом было «примирено». Но для этого Симонову пришлось использовать такие способы, которые несколько нарушают общий, принятый в романе эпический принцип объективированного саморазвития художественного мира. Каковы же они, эти «способы примирения»? Одним из них выступает все тот же интеллектуализм художественного мира романа «Солдатами не рождаются». Деяние героя имеет свои пределы, поставленные обстоятельствами. Но мысль героя не знает преград, она развивается последовательно, наиболее полно выражая духовную сущность характера. И в направленности, которую имеет мысль героев, заложена историческая перспектива. В финале романа Серпилин, отчетливо знающий предел своих реальных возможностей, все же счастлив, счастлив тем, что в своем деле, на своем участке истории он сможет «долбить свою правду». Примечательно также, что окончательный нравственный итог размышлений героев романа о мере величия и исторической значимости выдающейся личности дается в чисто интеллектуальной форме, путем цитирования мыслей Льва Толстого: «Величие как бы исключает возможность меры хорошего и дурного»; «Нет величия там, где нет простоты, добра и правды». Это тоже своего рода гипотетическая форма художественного итога, когда аналогией с прошлым заменяется объективированное решение проблемы в настоящем. Если в «Живых и мертвых» порой преувеличивалось художественное значение фактической подлинности изображения, то в романе «Солдатами не рождаются» значительно возрастает роль реалистической условности, под которой понимается оправдываемая законом вероятности и необходимости определенная концентрация образов и ситуаций. Если в «Живых и мертвых» типизация героев зачастую осуществлялась по принципу «как все», «как многие», то в «Солдатах...», используя возможности реалистической условности при изображении не вполне обыкновенных жизненных путей своих героев, Симонов аккумулирует в их характерах важнейшие черты духовной жизни эпохи, делает их типами времени. Усиление роли реалистической условности вообще-то показатель внутренней раскованности романиста, его окрепшего доверия к логике саморазвития художественного мира. Но в романе «Солдатами не рождаются» порой используется художественная условность и с иной идейно-эстетической целью: чтоб форсировать развитие художественного мира, дать объективированное решение конфликтов, на которые художник не находит ответов в саморазвитии жизни. Почему, например, к финалу романа Симонов настойчиво «строит» семейное счастье Синцова и Тани? Сближение этих героев должно бьшо стать художественным решением исторических противоречий, осмысляемых в романе. (Вспомним по аналогии, что Пьер Безухов, найдя себя в этом мире, обрел и семейное счастье с Наташей Ростовой, а Григорий Мелехов, растратив свою душу в метаниях, теряет Аксинью.) Но внутренняя цельность симоновских героев — Синцова и Тани — не означает еще гармонии между ними и жизнью: борьба со злом, на которое «жаловаться некому», потому что оно опирается на силу тоталитарной системы, очень далека от завершения. Вот почему история любви Синцова и Тани выглядит в романе «подстроенной», ослабляющей естественность художественного мира. И все же в конце, словно спохватившись, Симонов подпиливает столбы семейного «бунгало» своих героев. Роман кончается ожиданием новых бед и опасных столкновений, которые подступают к Тане и Синцову. Особенности воплощения характера центрального героя романа — генерала Серпилина — также несут на себе печать противоречивости художественной структуры произведения. С одной стороны, Серпилин — это самый «исторический» характер романа. С особой силой эпическая природа характера Серпилина выразилась в трагедийности его судьбы: все драматические противоречия времени приносят ему непоправимые личные беды, страдания и утраты. С другой стороны, в мотивировке эпичности его характера есть элементы исторической случайности. Серпилину надо было быть пожилым человеком. Ему надо было быть кадровым военным и не только оказаться на Колыме (что было очень характерно для времени), но и попасть в число тех редчайших счастливцев, кого каприз судьбы вернул в строй, ему надо было вырасти в крупного военачальника, для которого нет секретов в свершающихся делах. Лишь благодаря всем этим моментам, которые несут на себе печать случайности, получает художественное оправдание знание и понимание этим героем сложной правды истории. Определенная исключительность знания, которым владеет Сер- пилин в отличие от других героев романа, также отражает ограниченность, «зажатость» общественного самосознания в те военные годы. Но вместе с тем только знающий герой способен был, не нарушая эпического саморазвития художественного мира романа, выражать, не пользуясь подсказкой автора, ту оценку своего времени, которая стала достоянием общественной мысли значительно позже. Вот почему есть основания утверждать, что образ генерала Серпилина несет на себе печать противоречия между формальной завершенностью эпического события и незаконченностью художественного конфликта и вместе с тем участвует в структурном «примирении» этого противоречия. В романе «Солдатами не рождаются» история стала пропитываться «человеческим смыслом», но человек еще не вполне «очеловечил» историю. Удачи и слабости «Солдат...» свидетельствуют о том, что подобные противоречия возникают не только вследствие просчетов автора, не только из-за общего «состояния художественной мысли», но и вследствие «состояния мира». Попытки «подстегнуть» время и привести эпический роман к итогам до рождения ответов в самой действительности успеха еще не приносили. Именно этими причинами можно объяснить существенные художественные слабости заключительной книги трилогии — романа «Последнее лето» (1971), в котором различного рода сюжетных и иных натяжек значительно больше, чем в «Солдатах...».