Симонов остается в рамках соцреализма, хотя и опровергает наиболее ортодоксальные соцреалистические догмы. Так, главной силой исторического процесса становится у него формирование народного самосознания, а не мудрое партийное руководство. Вместе с тем трансформация «стихийной» народной массы в «сознательную», как показала К. Кларк, является основой соцреалистического сюжета уже в ранней классике этого течения («Чапаеве» Фурманова, «Железном потоке» Серафимовича, «Цементе» Гладкова). Таким образом, Симонов уходит от «ждановского», наиболее мрачного, извода соцреализма к соцреализму, который более тяготел к демократическим ценностям. Воздействие «оттепели» чувствуется и в том, что Симонов выдвигает на первый план исторической панорамы личность как индивидуального носителя чувства исторической ответственности и осмысляет человечность как высший критерий исторического блага. Но эти важные положения сознательно ограничены у Симонова ситуацией военного противоборства, когда всякая попытка серьезной критики советского государства, советской идеологии, советского народа расценивается как пособничество врагу. Показательно и то, что значительная часть сюжетного развития в первой части связана с мытарствами Синцова, пытающегося вернуть себе утраченный партбилет — этот соцреалистический символ преданности стране и ее политическому строю. Но не менее показательно и то, что проникшись чувством общей беды, вступив в московское ополчение, Синцов уже не озабочен своим партбилетом: «Пусть все идет своим чередом», — решает он. Иерархия исторических ценностей у Симонова остается вполне соцреалистической: главное — это сохранить страну, государство, политический строй. В полном согласии с идеологией соцреализма Симонов акцентирует внимание на силовых линиях, идущих от народа или личности к истории (обретение исторической ответственности, сознательное участие в историческом деянии, готовность к подвигу, и т.п.). Но «Живые и мертвые» показательны как пример того, как форма эпического романа «раскачивала» соцреалистическую концепцию народа и истории до такой степени, когда она упиралась в ограничительные барьеры соцреалистической идеологии, раздвигая их по мере возможности, Трилогия «Живые и мертвые» обозначила новый поворот эпического конфликта в литературе социалистического реализма — усиление акцента на постижение глубочайшего драматизма отношений между народом, личностью и историческим процессом. В романах Симонова история начинает выверяться человеком, его жизнью, свободой, его счастьем. Такой поворот столь важного в эстетике соцреализма конфликта характеризует дух и смысл концепции личности и истории, которая стала формироваться в годы «оттепели». И в других эпических полотнах, которые появились во второй половине 1960-х — начале 1970-х годов (в «Соленой Пади» С.Залыгина, дилогии И.Мележа «Люди на болоте» и «Дыхание грозы», в романе А. Нурпеисова «Кровь и пот», в повести А. Ромашова «Диофантовы уравнения», в романах Ю.Давыдова), эта тенденция закрепляется и развивается. Следующий шаг, когда эпическая концепция народа и истории взломала эти барьеры, был сделан Василием Гроссманом, таким же, как и Симонов, бывшим фронтовым корреспондентом «Красной звезды». 7.3.