Майкл МАККИНСИ ФРЕГЕ, РАССЕЛ И ПРОБЛЕМА, СВЯЗАННАЯ С ПОНЯТИЕМ «УБЕЖДЕНИЕ» 59

Приверженность интернализму оказала сильное влияние на взгляды Фреге и Рассела на логику, семантику и философию языка, приведя их к мнению, что пропозиции, выражаемые в обыденном языке, подобно картезианскому ментальному, сугубо качественны и концептуальны. И хотя Рассел отмечал некоторые важные исключения, все же он, как и Фреге, считал это мнение в целом истинным [см. Frege G. (1892), Russell В. (1912)].

Одним из наиболее важных событий в аналитической философии за последние двадцать пять лет является непрерывная атака, ведущаяся на традиционную дескриптивистскую и менталистскую ориентацию семантики. И это в конце концов привело к возникновению нового — экстерналистского, социально ориентированного и антикартезианского взгляда на природу языка и ментального. Семантические аргументы, касающиеся имен собственных, индексальных местоимений и терминов, обозначающих естественные виды, выдвинутые такими философами, как Сол Крипке (1972), Дейвид Каплан (1979) и Хилари Патнэм (1975), привели многих к заключению, что языковая референция и значение — прежде всего внешние, социальные феномены, противостоящие внутренним, ментальным феноменам.

Недавно экстерналистский семантический подход был применен и к самому понятию ментального. Это, в частности, сделали Тайлер

Бердж (1979, 1982) иТарет Эванс (1982), после чего многие философы попросту отказались от традиционного картезианского взгляда на природу ментального. Вместо этого философы теперь считают, что наши мысли, убеждения, намерения и желания, в сущности, характеризуются отношением к внешним, контингентным 3 объектам; а не благодаря своему чисто концептуальному содержанию.

Работы Крипке, Каплана и Патнэма в области семантики укрепили «теорию* Прямой референции» имен собственных, индеКсальных и указательных местоимений, а также терминов, обозначающих «естественные виды». В соответствии с данной теорией, предложения, содержащие все перечисленные термины, обладают «широким» значением, то есть выражают пропозиции, которые существенным образом предполагают наличие контингентных объектов и субстанций. Когда данный семантический результат применяется для интерпретации предикатов типа «убежден, что 5» 61, обозначающих когнитивные установки (причем 5 здесь обладает широким содержанием), мы нрихо- дим к новому результату, а именно, что убеждения, приписываемые подобными предикатами, сами также должны обладать широким содержанием. Из этого некоторые философы, вроде Берджа и Эванса, делают вывод, будто убеждения, мысли и другие когнитивные акты и состояния, которые традиционно рассматривались как логически независимые от внешнего мира, в основном характеризуются по их отношениям к контингентным внешним объектам и субстанциям 62.

В противоположность этому мои последние исследования представляют собой попытку защиты картезианской, интерналистской точки зрения на язык и ментальное: в отличие от общепринятого сейчас среди аналитических философов языка мнения, я доказываю, Что семантические факты, полученные в хоДе недавних исследований проблемы референции* вполне согласуются с традиционной точкой зрения *. Здесь же я хотел бы кратко описать один из главных результа- тов новейших исследований по проблеме референции, а такрке показать, как это создает проблему для традиционного картезианского взгляда на мышление и убеждение, которого придерживались Фреге н Рассел. А затем я укажу, как можно преодолеть данную проблему, если отказаться от некоторых общепринятых, но доказуемо ложных допущений относительно природы, мышления и значения тех предложений, с ПОМОЩЬЮ которых мы приписываем [людям] мысли и убеждения.

Сначала я должен объяснить значение понятия сингулярная про- позиция и связанного с ним понятия подлинный термин. Эти понятия В действительности уже давно употребляются в логике и философии языка, но их значимость впервые открыл и подчеркнул именно Рассел, Однако отмеченные выше работы Крипке, Канлана и Патнэма по проблеме референции продемонстрировали, что данные понятия играют значительно более важную роль в семантике естественного языка, .чем это был готов допустить сам Рассел.

Под пропозицией понимается то, что говорится или утверждается данным предложением в повествовательном наклонении, причем обычно считают, что пропозиции и являются основными носителями истинностного значения. Сингулярная. пропозиция есть пропозиция простейшего типа, предполагающая утверждение о наличии у объекта определенного свойства, или же предполагающая утверждение о том, что два или более объекта находятся в определенном отношении друг к другу 7. (По традиции подобные пропозиции также называют атомарными пропозициями). Так, рассмотрим любой произвольно выбранный объект, например Аристотеля, великого древнегреческого философа. Для любрго произвольно выбранного свойства можно рассмотреть сингулярную пропозицию, состоящую из Аристотеля и этого свойства. К примеру, сингулярная пропозиция, состоящая из Аристотеля и свойства быть любителем собак, есть пропозиция, которая просто утверждает об объекте «Аристотель», что он обладает этим свойством. Представляется вполне естественным, что рассматриваемая сингулярная пропозиция сводится к тому, что Аристотель любил собак, и что эта пропозиция выражается предложением «Аристотель любил собак». Но позвольте, при этом подчеркнуть главную теоретическую особенность данной сингулярной пропозиции, она не просто содержит понятие Аристотеля, скорее она содержит самого человека по имени Аристотель 63. Считается, что сингулярная пропозиция, при- писывающая некоторое свойство объекту, существенным образом предполагает объект, то есть что рассматриваемая пропозиция отчасти идентифицируется с помощью самого объекта и без этого объекта просто не существует.

Упомяну знаменитый пример Фреге: сингулярная пропозиция о том, что Монблан имеет высоту более 4000 метров, включает саму эту гору «со всеми ее снежными просторами». Фреге шипел идею подобной пропозиции достаточно неправдоподобной, однако Рассел положил данный тип пропозиции в основание своей философии 64.

Подлинный термин, или то, что Рассел назвал «логически собственным именем», есть термин, используемый в предложении для выражения сингулярной пропозиции относительно референта данного термина. Идея тут в том, что семантический вклад подобного термина просто ограничивается его референтом, то есть тем объектом в мире, на который указывает термин. Единственной функцией или целью такого термина, когда он фигурирует в предложении, является введение объекта, о котором все остальное предложение что-либо говорит. Например, если предположить, что имя собственное «Монблан» является подлинным термином, тогда предложение «Монблан имеет высоту более 4000 метров» будет утверждать сингулярную пропозицию относительно определенного объекта, а именно горы, на которую указывают с помощью имени «Монблан», то есть что высота этого объекта более 4000 метров.

Отсюда представляется интуитивно очевидным, что простое предложение, содержащее обычное имя собственное, типическим образом выражает сингулярную пропозицию относительно референта данного имени. В свете сказанного окажется, что упоминавшееся предложение «Аристотель любил собак» выражает сингулярную пропозицию, приписывающую свойство «любить собак» человеку по имени Аристотель. А это, в свою очередь, предполагает, Что обычные имена собственные типа имени «Аристотель» являются подлинными терминами. Тем не менее? и Фреге, и Рассел — оба настойчиво отрицали способность обычных имен собственных быть подлинными терминами. Главная причина такого отрицания лежит в их взглядах на природу мышления и убеждения.

Фреге и Рассел придерживались вполне правдоподобного взгляда, согласно которому убеждение с необходимостью характеризуется той пропозицией* -в которой мы убеждены Они, кроме того, полагали, что мы приписываем убеждения, используя предложения, выражающие пропозиции, в которых убеждены. Так, рассмотрим предложение:

(1) Джон убежден, Что Аристотель любил собак.

Подобвое предложение, выражающее убеждение, имеет форму «х убежден, что р*. Оно приписывает некоторой личности убеждение и характеризует это убеждение в терминах пропозиции, выражаемой указанным предложением «р». А сейчас представьте себе, что предложение «Аристотель любил собак» выражает сингулярную пропозицию относительно Аристотеля. Тогда предложение (1) будет характеризовать убеждение Джона как предполагающее эту сингулярную пропозицию. Но если убеждение с необходимостью характеризуется той пропозицией, в которой убеждены, тогда убеждение, приписываемое в (1), существенным образом предполагает сингулярную пропозицию о человеке по имени Аристотель и, следовательно, с необходимостью предполагает самого этого человека. Однако сама идея о Том, что может быть убеждение подобного рода, поразила Фреге и Рассела (как и многих других философов) своей абсурдностью. Но почему же?

В соответствии с картезианской традицией допускается возможность иметь ту или иную мысль или убеждение без признания существования некоторой внешней реальности. Так, как это описывает Декарт в своем знаменитом примере со злым демоном: по крайне мере, логически возможно, что вся история моей духовной жизни будет совершенно такой же, какой она является фактически, даже если ни одна на моих мыслей или ни одно из моих воснриятий ие будет указывать ни на какой объект во внешнем мире. Однако это условие нарушается убеждением, приписываемым в (1), в случае, если предложение «Аристотель любил собак» выражает сингулярную нропозицню об Аристотеле. Ибо наличие у Джона данного убеждения логически повлечет существование человека по имени Аристотель, и поэтому, в противоположность примеру Декарта, наличие у Джона убеждения не будет логически независимым от внешнего мира.

Также в соответствии с картезианской традицией всегда предполагается возможность для любой личности с достоверностью знать содержание своих мыслей и убеждений, и делать это с помощью интроспекции, не прибегая к эмпирическому исследованию внешнего мира. Но опять же данное условие не удовлетворяется убеждением, приписываемым в (1) в случае, если предложение «Аристотель любил собак» выражает сингулярную пропозицию. Ибо в данном случае убеждение с необходимостью предполагает человека Аристотеля, и никто, основываясь на интроспекции, не может знать о наличии у не* го подобного убеждения, поскольку только с помощью интроснекции своих ментальных состояний нельзя узнать о том, что человек Аристотель действительно существовал.

Я думаю, Фреге и Рассел именно потому отрицали возможность использования предположений типа (1) для приписывания убеждений, предполагающих сингулярную пропозицию, что оба приняли картезианскую установку относительно природы мыслей и убеждений. Вследствие этого им также пришлось отрицать то, что имена собственные в подобных предложениях суть подлинные термины. И поскольку подобные предложения, приписывающие возможные убеждения, могут быть сконструированы из предложений, содержащих любое произвольное имя собственное, Фреге и Рассел полагали, будто ни одно обычное имя собственное не является подлинным термином. Тогда как Фреге полностью исключил понятия сингулярной пропозиции и подлинного термина из своей семантической теории, у Рассела данные термины продолжали играть важную теоретическую роль. Но последний при этом допускал только утверждения и убеждения, выражаемые сингулярными пропозициями относительно объектов непосредственного познавательного знакомства — типа нас самих, универсалий и чувственных данных " Рассел мог позволить себе такое, ибо существование объектов «знания-знакомства» может быть с достоверностью известно благодаря интроспекции.

Но если обычные имена собственные не являются подлинными терминами, то как же они функционируют? Согласно и Фреге, и Расселу, обычные имена собственные прямо не указывают на объекты — скорее они являются сокращениями определенных дескрипций, то есть терминов, имеющих форму «то-то и ТО-ТО» (the so»and-so). К примеру, в соответствии с данной гипотезой, имя «Аристотель» могло бы быть сокращением дескрипции «последний великий философ античности». По этой гипотезе обычные имена не суть подлинные термины, а предложения, содержащие имена, выражают не сингулярные, но общие пропозиции. Так, если имя «Аристотель» есть сокращение дескрипции «последний великий философ античности», Тогда предложение «Аристотель любил собак» означает то же самое, что и предложение «Последний великий философ античности любил собак». Согласно расселовской теории определенных дескрипций, последнее предложение отнюдь не выражает сингулярную пропозицию, предполагающую человека по имени Аристотель. Скорее оно выражает общую пропозицию о том, что существовал один и только один последний великий философ античности, и ои любил собак.

Гипотеза, будто имена являются сокращениями дескрипций, позволила Фреге и Расселу сохранить как свою теорию о том, что убеждения с Необходимостью характеризуются той пропозицией, в которой оии убеждены, так и свой картезианский взгляд, согласно которому убеждения являются внутренними и логически независимыми от внешнего мира. Данная гипотеза также позволяла разрешить другие важные семантические проблемы предложений с именами, обнаруженные Фреге и Расселом а. Так что более пятидесяти лет гипотеза оставалась преобладающим взглядом в логической семантике имен собственных. Однако впоследствии в своей знаменитой, потрясшей самые основы серии лекций под названием «Именование и необходимость» (1972) Сол Крипке выдвинул некоторые уничтожающие возражения против фреге-расселовского взгляда на имена. Эти возраже-

венным образом характеризуются той пропозицией, в которой мы убеждены. Опять же эта мотивация в явном виде сформулирована в кн.: МасКШёу М. (1992).

м Проблемами, которые выделял Фреге, были проблема информационного тождества предложений и проблема неспособности кореференциаль- ных имен удовлетворять принципу подстановки в контекстах убеждения [см. Frege G. (1892)]. Рассел же стремился выделить ту проблему, что предложения с иеобладающими референцией собственными именами могут, тем не менее, выражать пропозиции. Стоит, вероятно, подчеркнуть, что в своих ранних работах единственным обоснованием для Рассела того, что обычные имена суть сокращения дескрипций, был его Принцип Знакомства (см. сноску 12).

ния, в конце концов, убедили большинство философов языка в том, что имена собственные являются не сокращениями определенных дескрипций, а подлинными терминами А это, в свою очередь, возродило интерес к тем проблемам, которые Фреге и Рассел пытались решать с помощью своей гипотезы, будто имена суть сокращения дескрипций.

Аргументы Крипке против теории имен как сокращений-для- дескрипций основываются на некоторых весьма убедительных иитуи- циях в отношении модальных свойств предложений, содержащих обычные имена. Рассмотрим, например, гипотезу о том, что имя «Аристотель» является сокращением описания «последний великий философ античности». Если бы эта гипотеза была правильной, тогда предложение (2)

Аристотель не был философом

выражало бы ту же самую пропозицию, что и предложение (3)

Последний великий философ античности не был философом

Однако, в противоположность данной гипотезе, достаточно ясно, что (2) и (3) не выражают одну и ту же пропозицию, ибо (2) выражает возможную истину, а (3) с необходимостью выражает ложь. Последнее очевидно, так как (3) предполагает, что некто одновременно являлся и не являлся философом. Предположение (2) же выражает возможную истину, так как то, что Аристотель был философом, представляет собой лишь случайный факт. Так, вместо того, чтобы быть философом, каковым он был в действительности, Аристотелю могли наскучить метафизические вопросы, и он мог стать, скажем, бизнесменом. Если бы эти возможные обстоятельства имели месto, тогда (2), а именно, что Аристотель не был философом, оказалось бы Истинным. Таким образом, (2) выражает возможную истину и потому, отметим еще раз, (2) и (3) не выражают одну и ту же пропозицию. Отсюда видно, что имя «Аристотель» не обозначает ту же самую вещь, что и описание «последний великий философ античности». Важно отметить то обстоятельство, что данный аргумент поддается обобщению. Можно выдвинуть сходный аргумент для показа того, что, имя «Аристотель» не является сокращением никакой дескрипции формы «определенное F», где F выражает свойство, которого Аристотель мог и не иметь. И поскольку любое описание, для которого имя «Аристотель», могло бы быть сокращением, будет иметь подобную форму, то из этого следует, что данное имя не является сокращением ни для какой определенной дескрипции Сходный результат справедлив и в отношении любого другого обычного имени обычного объекта/

Давайте же рассмотрим, почему в соответствии с аргументом Крипке предложение (2) выражает возможную истину. Решающим здесь является тот факт, что когда мы рассматриваем возможную ситуацию, в которой Аристотель не был бы философом, мы рассматриваем именно ту ситуацію, в которой определенный индивид, а именно человек, который и в самом деле является референтом имени «Аристотель», не был философом. Как пишет Крипке,

... мы таким образом употребляем имя «Аристотель», что думая относительно контрфактической ситуации, в которой Аристотель не имел бы никакого отношения к тем (научным) областям и достижениям, которые мы обычно приписываем ему, мы по-прежнему будем говорить, что это была та ситуация, в которой Аристотель не делал ничего подобного. [Kripke S., (1972), р. 279]

Интуиция Крипке, которую я и сам разделяю, заключается в том, что если пропозиция, выраженная простым предложением, содержащим некоторое имя, является истинной в данной возможной ситуации, то это зависит от того, обладает или нет действительный референт Имени свойством, предицируемым остальной частью предложения. Но это как раз то, что и следовало ожидать, если имена суть подлинные термины, чьи референты являются единственным семантическим вкладом имен в пропозиции, выраженные в предложениях с этими терминами. Таким образом, наши модальные интуиции в отношении того, что делает предложения, содержащие имена, истинными или ложныци в контрфактических ситуациях, являются надежными свидетельствами в пользу того, что обычные имена собственные суть подлинные термины и что предложения с такими именами обычно выражают сингулярные пропозиции.

Но если обычные имена оказались-таки подлинными терминами, то ведь тогда возвращается наша ранняя проблема относительно убеждения. Кажется, что мы должны отказаться от традиционных картезианских взглядов, то есть от того, что наши мысли и убеждения никогда существенным образом не соотносились с внешним миром, и что мы способны узнавать содержание своих мыслей и убеждений с помощью интроспекции. Но в то время? как многие современные философы-аналитики полагают, будто нам следует отбросить картезианский подход к ментальному, важно все же осознавать, что те семантические результаты, которых мы достигли, сами по себе еще не свидетельствуют, что Декарт был неправ. Ибо для того, чтобы прийти к подобному заключению, мы также должны принять теорию убеждения Фреге—Рассела, в соответствии с которой каждое убеждение с необходимостью характеризуется той пропозицией, в которой убеждены. Назовем такую теорию «Пропозициональной теорией». В недавней серии своих статей я разработал аргументацию против Пропозициональной теории и начал создавать альтернативную теорию убеждения [см. MacKinsey М. (1986), (1992)].

В соответствии с моей точкой зрения, которую я здесь могу лишь кратко охарактеризовать, предложения, содержащие обычные имена собственные типа «Аристотель любил собак», и в самом деле выражают сингулярные пропозиции, а предложение-убеждения типа

(1) Джон убежден, что Аристотель любил собак

приписывает убеждение, содержанием которого является сингулярная пропозиция. Тем не менее, я отрицаю, что в подобных случаях приписываемое убеждение полностью или существенным образом характеризуется той сингулярной пропозицией, в которой мы убеждены 66. И поскольку «Аристотель» является подлинным термином, предложение (1) характеризует убеждение Джона в терминах того объекта, в котором он убежден. Однако, по моему мнению, никакое убеждение не может быть полностью или существенным образом охарактеризовано в подобных терминах. Для того чтобы полностью охарактеризовать убеждение, которое (1) приписывает Джону, нам следует упомянуть

Джонов способ мышления об Аристотеле, а ведь это та черта убеждения Джона, которая не схватывается простым упоминанием самого Аристотеля.

Предположим, что Джон думает об Аристотеле как о «последнем великом философе античности». Для того чтобы охарактеризовать убеждение Джона в том, что Аристотель любил собак, я предложил использовать ту разновидность приписывания убеждения, которую я назвал «ментальной анафорой»:

(4) Джон предполагает, что имеется только один последний великий философ античности, и Джон убежден, что он любил собак.

С моей точки зрения, личное местоимение «ои» в (4) является подлинным термином, чья референция фиксирована или детерминирована в смысле Крипке (1972) описанием «последний великий философ античности», даже несмотря на то, что личное местоимение не является сокращением данной дескрипции. Если Аристотель и в самом деле последний великий философ античности, тогда предложение «ои любил собак» в (4) выражает сингулярную пропозицию о том, что Аристотель любил собак, а убеждение, приписываемое в (4), имеет эту пропозицию в качестве своего содержания. Но данное убеждение, по существу, не характеризуется этой пропозицией, ибо Джон мог бы иметь то же самое убеждение в возможном мире, в котором уже не Аристотель, а Платон был последним великим философом античности. В этом случае то же самое убеждение имело бы в качестве своего содержания иную сингулярную пропозицию, а именно, что Платон любил собак [подробнее об этом см.: MacKinseу М. (1986), (1992)].

Поскольку обычные имена собственные суть подлинные термины, предложение-убеждения типа (1) следует понимать как характеризующее убеждение в терминах определенного внешнего объекта. Но ошибочна. Делать из этого вывод, будто некоторые наши убеждения существенным образом относятся к внешним объектам, ибо еще Декарт учил, что никакая мысль или убеждение не относится таким образом к объекту внешнего мира. Вместо этого мы должны сделать вывод, что предложение-убеждения типа (1) именно потому, что оио характеризует убеждение в терминах объекта этого самого убеждения, не дает полной или сущностной характеристики убеждений личности. Для того, чтобы дать подобную характеристику, необходимо специфицировать способ ыыщлеши ЛИЧНОСТИ в, отношении данного объекта, а сделать это можно пуган использования ментальной анафоры в предложениях типа (4).

Фреге и Рассел видели противоречие между идеей о том, что обычные имена непосредственно указывают на объекты, и традицион- ным картезианским взглядом на природу мышления. Но если только я прав, данного противоречия в реальности не существует. Видимость его обязана исключительно фреге-расселовской теории убеждения или тому, что я назвал Пропозициональной теорией. Отбрасывая Пропозициональную теорию, мы можем примирить результаты, полученные референциальной семантикой, с интерналистским подходом к ментальному.