МЯТЕЖ ЛЕВЫХ ЭСЕРОВ

Левые эсеры были единственной партией, с которой большевики разделяли после октябрьского переворота власть и создали правительственную коалицию. Ленин отмечал «громадную преданность революции, обнаруженную целым рядом членов этой партии, которые проявляли всегда очень много инициативы и энергии».

К июню 1918 г. в отношениях между партиями большевиков и левых эсеров назрел кризис.
В мае этого года Советским правительством были приняты законы о продовольственной диктатуре и комитетах бедноты. Народному комиссариату продовольствия, который возглавлял А. Д. Цюрупа, предоставлялись чрезвычайные полномочия для закупки хлеба у крестьян. Изъятием хлеба занимались «продовольственные отряды», созданные из городских рабочих.
В стране был голод. Большевики стремились справиться с продовольственным кризисом за счет крестьян. Хлеб закупался по «твердым» ценам.
Непопулярные методы, использованные большевиками в деревне, отозвались эхом крестьянских восстаний. Сельские советы были разогнаны, вместо них насаждались комбеды. Комбеды стали опорными пунктами диктатуры пролетариата. Они занимались учетом и распределением хлеба, сельскохозяйственных орудий, отнятых у зажиточных крестьян.

Делегаты V Всеросскийского съезда Советов идут на заседание, фотография.

Левые эсеры не поддерживали репрессивных мер, проводимых большевиками в деревне. Они выступали за гибкую политику цен на сельскохозяйственные продукты. Влияние левых эсеров росло. Эта партия могла бороться за голоса избирателей и оппонировать большевикам во ВЦИК и на съездах Советов. Выступая на V съезде Советов, Ленин заявил: «Тысячу раз будет неправ тот, тысячу раз ошибается тот, кто позволит себе хоть на минуту увлечься чужими словами и сказать, что это борьба с крестьянством, как говорят иногда неосторожные или невдумчивые из левых эсеров. Нет, это борьба с ничтожным меньшинством деревенских кулаков».
Левые эсеры выступали против заключения мира с Германией. Весной 1918 г. в знак протеста против подписания Брестского мира левые эсеры вышли из состава Советского правительства.
С целью срыва заключения сепаратного мира с Германией ЦК левых эсеров вынес свое решение — смертный приговор немецкому послу графу Вильгельму Мирбаху.
Убийца Мирбаха Блюмкин писал перед совершением террористического акта: «Я, прежде всего, противник сепаратного мира с Германией, и думаю, мы должны сорвать этот постыдный для России мир каким бы то ни было способом, вплоть до единоличного акта, на который я решился».
6 июля около 3 часов дня левые эсеры — сотрудники ВЧК Блюмкин и Андреев с документами, подписанными председателем ВЧК Дзержинским, проникли в здание немецкого посольства и убили немецкого посла Мирбаха.
Совершив террористический акт, эсеры скрылись в особняке в Трехсвятительском переулке, у Покровских ворот, где размещался штаб одного из отрядов ВЧК, которым командовал Попов.
Дзержинский прибыл в отряд Попова, чтобы арестовать террористов, но был сам арестован вместе с сопровождающими его чекистами. Вслед за арестом председателя ВЧК эсеры арестовали председателя Моссовета Смидовича, захватили здание ВЧК на Лубянке и арестовали находившихся там чекистов-болыпевиков. Сделать это было нетрудно — охрану здания нес отряд чекистов-эсеров.
Из членов коллегии ВЧК удалось захватить только Лациса, все остальные находились в Большом театре на V съезде Советов.
Пока шел съезд, левые эсеры захватили Главный почтамт и разослали по всей стране телеграммы о захвате власти, дали несколько орудийных выстрелов по Кремлю и отправили свою делегацию на съезд.
Узнав об аресте Дзержинского, Ленин заявил, что если хоть один волос упадет с его головы, то левые эсеры заплатят за это «тысячью своих голов». Немедленно была арестована левоэсеровская фракция съезда вместе с ее лидером — Марией Спиридоновой. Во всех районах Москвы были мобилизованы большевистские рабочие отряды.
Мятеж левых эсеров был ликвидирован 7 июля 1918 г.

После октябрьского переворота главным вопросом продолжал оставаться вопрос о мире. Свое отношение к нему новая власть выразила в принятом на II съезде Советов Декрете о мире. Всем воюющим державам предлагалось заключить всеобщий демократический мир без аннексий и контрибуций.
В ноябре 1917 г. через английского посла Бьюкенена Троцкий направил правительственную ноту послам союзных стран, воевавших на стороне России. В ней сообщалось, что II съезд Советов создал новое правительство во главе с Лениным и наркоминделом Троцким, излагалось содержание Декрета о мире, предлагалось прекратить войну и немедленно приступить к переговорам.
Вместе с Лениным и комиссаром по военным делам Н. В. Крыленко Троцкий подписал обращение к Верховному главнокомандующему русской армией генералу Духонину, в котором тому предписывалось обратиться к военным властям неприятельских армий с предложением немедленно приостановить военные действия для мирных переговоров. Показательно, что почти все материалы этого периода, вошедшие в первый том «Документов внешней политики СССР», были подписаны так: «Народный Комиссар по иностранным делам». Фамилия Троцкого была опущена, хотя те же материалы, публиковавшиеся в газетах «Правда» и «Известия», были подписаны его фамилией. ноября с аналогичной нотой Троцкий обратился к послам нейтральных стран. Через четыре дня, 14 ноября, Ленин и Троцкий подписали обращение Совнаркома к правительствам и народам союзных с Россией стран. 17 ноября Троцкий известил дипломатических представителей союзных с Россией стран, что в соответствии с договоренностью с германским командованием на Восточном фронте военные действия приостановлены. Предварительные переговоры начнутся 13 ноября (2 декабря) в 5 часов дня. В случае согласия участвовать в переговорах союзники должны были уведомить об этом Советское правительство.
Действия Совнаркома свидетельствовали о том, что он не только на словах, но и на деле был противником тайной дипломатии, заботился о создании реальных предпосылок для прекращения мировой войны, ратовал за такой послевоенный порядок, при котором не ущемлялись бы права и интересы как воевавших, так и нейтральных государств.
Троцкий регулярно информировал трудящихся России, всего мира о ходе переговоров, комментировал их наиболее важные аспекты. По его указанию 27 ноября (10 декабря) полномочные представители Советской России пересекли линию фронта. В их числе были рабочий, крестьянин и матрос, символизировавшие опору новой власти. Помимо них в делегацию вошли А. Йоф- фе (председатель), Л.Карахан (секретарь), Л. Каменев и Сокольников. Партию левых эсеров представляла А. Би- ценко, в 1905 г. убившая военного министра России
В. Сахарова. Дипломатов сопровождала группа военных консультантов во главе с контр-адмиралом В.М. Альфа- тером. Позднее к делегации присоединился бывший председатель Моссовета М. Покровский.
С завязанными глазами их пропустили через немецкие оборонительные линии. 2(15) декабря с получасовым опозданием делегация прибыла в ставку германского командования Восточным фронтом — Брест-Литовскую военную крепость.
В день прибытия делегации в Брест был подписан договор о перемирии между Советской Россией и державами Четверного Союза (Германией, Австро-Венгрией, Болгарией, Турцией) сроком до 12 января при автоматическом его продлении, если не последует отказа одной из сторон. В этом же договоре оговаривалась недопустимость переброски германских войск на Западный Фронт.
По указанию Троцкого глава советской делегации Йоффе в письме к Гофману сообщил, что, согласившись начать переговоры в оккупированной немцами русской крепости, он настаивает на их перенесении в одну из нейтральных стран, в частности, в Швецию. С прибытием в Брест-Литовск глава германской делегации Р. Кюль- ман и австро-венгерской О. Чернин договорились продолжать переговоры в крепости, а затем переехать в другой, не занятый немцами русский город, например, Псков, где и подписать мир.
Переговоры проходили в непринужденной, внешне дружелюбной атмосфере. «Германия жаждала сепаратного мира с Россией (известно теперь, что она предприняла в этом направлении ряд шагов еще при царизме), — писал Йоффе. — Советская власть боролась за всеобщий демократический мир и выдвигала принципы такого мира, одинаково приемлемые для всех».
В свободное время участники переговоров продолжали общение, вели непротокольные беседы, обменивались мне-
alt="" />
Запись добровольцев в Красную Армию. Петроград. Февраль 1918 г. Фотография.

ниями и суждениями по вопросам, не входившим в их компетенцию. Споры и беседы носили особенно оживленный характер, когда принц Баденский приглашал всех к себе на обед. «Никогда не забуду первого обеда с русскими, — вспоминал Гофман. — Я сидел между Йоффе и Сокольниковым, нынешним комиссаром финансов. Против меня сидел рабочий, которого явно смущало большое количество столового серебра. Он пробовал то одну, то другую столовую принадлежность, но вилкой пользовался исключительно для чистки зубов. Прямо напротив, рядом с принцем сидела мадам Биценко, а рядом с нею — крестьянин, чисто русский феномен с длинными седыми кудрями и огромной дремучей бородой. Один раз вестовой не смог сдержать улыбку, когда, спрошенный, какого вина ему угодно, красного или белого, он осведомился, которое крепче, и попросил крепчайшего».
С другой стороны от Гофмана Йоффе, Каменев и Сокольников с энтузиазмом говорили о главной задаче —
«привести русский пролетариат к вершинам счастья и благоденствия». По словам Гофмана, эта тройка поверяла ему свои планы мировой революции, что, на взгляд генерала, вряд ли было дипломатично с ее стороны.
Столь же недипломатичным показалось сделанное Йоффе на рервом же пленарном заседании начавшейся 9(22) декабря в 4 часа 24 минуты мирной конференции предложение вести переговоры открыто, с подробным протоколированием и правом каждой стороны публикации протоколов полностью и без всяких изъятий. На этом заседании советская делегация изложила принципы, которыми, с ее точки зрения, следовало руководствоваться. Они были приняты Четверным союзом. На этом, по замыслу советской стороны, переговоры следовало бы закончить. Она предложила десятидневный перерыв.
Согласившись с этим предложением, другая сторона в свою очередь попросила продолжить переговоры по конкретным вопросам, касавшимся не всех, а лишь некоторых заинтересованных в них государств. Переговоры были продолжены в политической комиссии. На ее заседаниях 14 и 15 (27 и 28) декабря германские представители огласили свой проект мирного договора. В нем содержались аннексионистские претензии к России.
В дневниковой записи от 28 декабря Гофман отмечал: «Йоффе казался ошеломленным. После завтрака Йоффе, Каменев и Покровский, со своей стороны, и министр иностранных дел (Кюльман), Чернин и я, с нашей, провели несколько часов совещаясь. Покровский в слезах ярости воскликнул, что нельзя говорить о мире без аннексий, когда у России отнимают восемнадцать губерний». Начатые на столь мажорной ноте переговоры были прерваны. (28) декабря советская делегация отбыла в Петроград для консультаций, взяв десятидневный перерыв еще и для того, чтобы другие государства, которые пожелают все-таки присоединиться к переговорам, смогли это сделать.
После десятидневного перерыва к официальной советской делегации присоединился сам Троцкий, взяв на себя полномочия председателя.
Накануне поездки в Брест-Литовск Троцкий совместно с Лениным разработал дальнейший план действий. Главным его аспектом по-прежнему оставалось

использование переговоров для развертывания пропаганды на Европу и разъяснения миролюбивой политики Советской России. Этим был обусловлен и главный тактический ход — как можно дольше затягивать переговоры. «Ленин предложил мне после первого перерыва в переговорах отправиться в Брест-Литовск, — вспоминал Троцкий. — Сама по себе перспектива переговоров с бароном Кюльманом и генералом Гофманом была мало привлекательна, но «чтобы затягивать переговоры, нужен затягиватель», как выразился Ленин. Мы кратко обменялись в Смольном мнениями относительно общей линии переговоров. Вопрос о том, будем ли подписывать или нет, пока отодвинули; нельзя было знать, как пойдут переговоры, как отразится это в Европе, какая создастся обстановка. А мы не отказывались, разумеется, от надежд на быстрое революционное развитие».
Троцкий пунктуально проводил в жизнь эту установку, что начал уже по дороге в Брест-Литовск. Взятый им в качестве консультанта по национальному вопросу Радек на оккупированной Германией территории разбрасывал листовки. «Спустя несколько лет, — писал Фишер, — Радек со смехом описывал мне эту сцену».
По прибытии Троцкий, по словам Гофмана, «заключил советскую делегацию в монастырь». Совместные обеды и неформальные беседы были прекращены. В корне изменился сам характер переговоров. На первом же заседании 27 декабря (9 января), открывшемся в часов 10 минут, получив слово от председательствовавшего великого визиря Талаат-Паши, статс-секре- тарь Кюльман объявил недействительной декларацию советской делегации от 9 (22) декабря. На следующий день уже в качестве председательствовавшего Кюльман огласил право присутствовать на переговорах делегации Украинской Рады, или, как она тогда называлась по официальным документам, — Украинской Народной Республики.
В ответ на обращенный Кюльманом к председателю советской делегации вопрос, «намерены ли он и его делегация и впредь быть здесь единственными дипломатическими представителями всей России», Троцкий заявил: «Заслушав оглашенную Украинской делегацией ноту Генерального Секретаря Украинской Народной Pec- публики, Русская делегация, в полном соответствии с признанием за каждой нацией права на самоопределение, вплоть до полного отделения, заявляет, что, со своей стороны, не имеет никаких возражений против участия Украинской делегации в мирных переговорах».
После утверждения представителей Рады на переговорах последовал ряд пленарных заседаний, на которых велись по сути ни к чему никого не обязывающие разговоры о процедурных и второстепенных вопросах.
К препирательствам терминологического свойства добавилась дискуссия «по содержанию». И здесь в качестве главных дуэлянтов выступали Кюльман и Троцкий. Оба они были не прочь блеснуть эрудицией и легко втягивались в многочасовые теоретические, исторические, юридические прения. Дело дошло до того, что, желая обеспечить Кюльману диалог, Троцкий перешел на немецкий язык.

Вся эта агитация и пропаганда, которая велась за стенами зала заседаний, теперь обрушилась на стол переговоров, а отсюда — на страницы печати. «Началась словесная битва между Троцким и Кюльманом, — вспоминал Гофман, — которая длилась недели и не привела ни к чему». (18) января на проходившем под председательством Кюльмана вечернем заседании Троцкий резюмировал прения: «Германия и Австро-Венгрия отрезают от владений бывшей Российской Империи территорию размером свыше 150 ООО квадратных верст, причем в границы ее входит бывшее Царство Польское, Литва и значительные пространства, населенные украинцами и белорусами; далее намеченная линия прорезает территорию, населенную латышами, разделяя ее на две части, и отрезает населенные эстонцами острова Балтийского моря от эстонской части континента. В пределах названных областей Германия и Австро-Венгрия сохраняют режим военной оккупации не только по заключении мира с Россией, но и по заключении всеобщего мира, причем обе упомянутые державы отказываются вступать в какие бы то ни было объяснения не только относительно срока очищения оккупированных областей, но и вообще отказываются связывать себя какими бы то ни было обязательствами в смысле очищения оккупированных областей от своих войск».
Зафиксировав этот факт, Троцкий предложил устроить очередной десятидневный перерыв, «дабы дать возможность правительственным органам Российской Республики вынести свое окончательное решение по поводу предложенных нам условий мира». Хотя предложение
о перерыве не было принято, Троцкий в сопровождении Каменева уехал в Москву.
В примечаниях к первой части вышедшего в 1926 г. XVII тома собрания сочинений Троцкого давалось разъяснение причин принятого им решения. В частности, говорилось, что к данному моменту переговоры достигли бы той стадии, когда перерыв стал необходим. Все притязания немцев были оглашены, и оставалось выждать, какое это произведет впечатление на Западе и внутри РСФСР, где уже начинали выявляться разногласия как внутри партии большевиков, так и между обеими правительственными партиями.
В Германии, Австрии и Польше обострилась классовая борьба. Немалую роль здесь сыграла русская революция и, в частности, Брестские переговоры. Поэтому были все основания полагать, что каждый день затяжки переговоров будет способствовать усилению революционного движения на Западе. Между тем, в Германии и Австрии, как и в России накануне февраля, события развивались под лозунгом «Хлеба и мира!» К продовольственному кризису добавились требования угнетенных наций на самоопределение. 17 января 1918 г. граф Чернин записывал в дневнике о дурных вестях из Вены и окрестностей, о сильном забастовочном движении, вызванном сокращением мучного пайка и вялым ходом переговоров.
Австро-венгерское правительство вынуждено было пойти на уступки, пообещав сделать все возможное для скорейшего заключения демократического Mjipa и обеспечения масс продовольствием. Аналогично развивались события в Германии, где усилилось забастовочное движение. Правда, в отличие от австро-венгерского, правительство Германии ввело военное положение и подавило выступления силой. Тем не менее по всему ощущалось, что это начало грядущих, еще более массовых и серьезных выступлений против существовавшего порядка.
Под влиянием событий у Троцкого и созрел знаменитый план объявить войну оконченной, но мир не подписывать. Позднее он назвал эту установку «педагогической» демонстрацией. «Я посоветовался с другими членами делегации, встретил с их стороны сочувствие и написал Владимиру Ильичу, — рассказывал позднее Троцкий. — Он ответил: когда приедете, поговорим; может быть, впрочем, в этом ответе было уже оформлено несогласие с моим предложением; я сейчас этого не помню, письма у меня нет под руками, да я и не уверен, сохранилось ли оно вообще».
В примечаниях к первой части XVII тома сочинений Троцкого приводятся тексты двух записок, которые он получил, находясь в Брест-Литовске: Троцкому. Сейчас приехал Сталин; обсудим с ним и сейчас дадим Вам совместный ответ. Передайте Троцкому: просьба назначить перерыв и выехать в Питер.
Троцкий торопился в Петроград и еще по одной причине. 5 января при поддержке руководства левых эсеров большевики выступили за роспуск Учредительного собрания. Этот акт, заметил позднее Троцкий, «чрезвычайно ухудшил наше международное положение». До сих пор немцы опасались блока большевиков с патриотически настроенным Учредительным собранием, неминуемо означавшим бы для них продолжение войны. «Разгон же Учредительного собрания, — свидетельствовал Троцкий, — означал для немцев нашу очевидную готовность к прекращению войны какой угодно ценой. Тон Кюльмана сразу стал наглее».
Против разгона «Учредилки» выступили определенные круги в самой Советской России. В Петрограде прошли демонстрации, в которых, по разным источникам участвовало от 20 до 100 тысяч человек. Троцкий оказался решительным сторонником разгона. В конце января, выступая на III съезде Советов, он, как следовало из газетного отчета, говорил: «Власть Учредительного Собрания означала бы лишь власть партии Керенского, Чернова и др., чуть-чуть дополненных Церетели. Мы слишком хорошо знаем их по делам, для того чтобы у нас могли возникнуть в связи с передачей власти какие бы то ни были надежды. Без всякого сомнения, они, не имея никакой опоры в рабочих Советах, без которых невозможна никакая государственная деятельность, преследовали бы лишь одну цель — заручиться поддержкой солдат и потому заключить мир во что бы то ни стало.» В перерыве между пленарными заседаниями на переговорах в Бресте, пока работали экономическая (с 19 по 23 января) и правовая (с по 25 января) комиссии, Троцкий вместе с Kapaxa- ном и секретарем партии левых эсеров Карелиным побывали в Варшаве, где, как отмечалось в примечаниях к первой части XVII тома его собрания сочинений, он «был с восторгом встречен населением». 9 (22) января в отсутствие Троцкого состоялось важнейшее заседание ЦК РСДРП, на котором принято решение о переводе ЦК партии в Москву и создании Бюро ЦК, «как было в апрельские дни». В состав Бюро вошли Ленин, Сталин, Свердлов, Троцкий. (24) января состоялось заседание ЦК партии, на котором впервые в 1918 г. присутствовал и Троцкий. Среди трех рассмотренных вопросов главным был, естественно, вопрос о мире. Ко времени проведения этого заседания ЦК в партии вообще определились три точки зрения: I) сепаратный аннексионистский мир (Ленин); 2) революционная война («левые коммунисты» — Бухарин); 3) объявление войны прекращенной, демобилизовать армию, но мира не подписывать (Троцкий). На состоявшемся 8 (21) января совещании партийных работников, где обсуждались тезисы Ленина о немедленном заключении сепаратного и аннексионистского мира, его точка зрения собрала 15 голосов, вторая — 32, третья — 16.
Формально Троцкий не выступал в поддержку революционной войны. На этом заседании он в числе одиннадцати против двух «за» и одном воздержавшемся отверг необходимость призывов к революционной войне. Ho в его речах и действиях в январе — феврале было немало такого, что, в дооктябрьский период, заставляло сомневаться в искренности произносимых им слов и особенно пламенных речей.
В сделанном днем ранее упомянутого заседания ЦК докладе на III съезде Советов о работе делегации в Брест-Литовске, получившем одобрение выступивших от большевиков Каменева и Зиновьева, от левых эсеров — Камкова, от анархистов-максималистов — Рив- кина, центральной была та же идея, что и в выступлении на П съезде Советов, — без помощи пролетариата Запада Советская Россия не выстоит. «Если германский империализм попытается распять нас на колесе своей военной машины, то мы, как Остап к своему отцу (речь идет о повести Гоголя «Тарас Бульба»), обратимся к нашим старшим братьям на Западе с призывом: а Слышишь?», и международный пролетариат ответит — мы твердо верим в это — «Слышу!»
В докладе также проводился тезис о бесполезности борьбы за демократический мир, если не произойдет мировой революции. «Мы предсказали, что подлинный демократический мир возможен лишь в том случае, если во всех странах вспыхнет социальная революция и если эта революция одержит окончательную победу».
Этот тезис шел вразрез с предложением Ленина о немедленном заключении сепаратного и аннексионистского мира. Троцкий исходил из того, что сейчас только и начиналось «настоящее дело» — агитация за мировую революцию, без которой любое решение Советского правительства останется нереализованным. «Мы дали достаточную пищу для обострения классовой борьбы, для развития борьбы за мир в Западной Европе, и своими дальнейшими шагами мы будем стремиться к пробуждению западного пролетариата, к организации его сил, к обоснованию его политических стремлений, и параллельно (то есть как нечто побочное и малосущественное для победившего пролетариата, который, в отличие от своих западноевропейских собратьев, уже обладал государственной властью) с этим мы неуклонно будем проводить в жизнь две существенные задачи момента: демобилизацию армии и продолжение мирных переговоров, в течение которых мы, во всяком случае, будем по-прежнему разоблачать все те предложения, которые противоречат основам демократического мира».
Подобную позицию Ленин весьма сдержанно квалифицировал на заседании ЦК 11 (24) января 1918 г. как «интернациональную политическую демонстрацию».
На упомянутом выше заседании ЦК Бухарин тут же ухватился за предложение Троцкого «ни войны, ни мира», назвав его «самым правильным», тогда как в позиции Ленина было обнаружено по крайней мере два противоречия: Ленин считал, что республика должна занять оборонительную позицию, «но оборона предполагает войну, ведя же войну, мы идем в хвосте империализма». Бухарин подверг критике отказ Ленина руководствоваться предложенной Троцким «политической демонстрацией», вместо которой следовало бы стать на прочные рельсы реализма, исходя в первую очередь из интересов победившего Советского государства. Распаляясь, Бухарин заявил, что он ничего особенного в возможности наступления немцев не видел, что это даже хорошо, когда они продвинутся в глубь территории России на «сто верст» и т.д.
Пользуясь возникшей напряженностью, Троцкий поставил на голосование формулу: «Мы войну прекращаем, мира не заключаем, армию демобилизуем». За нее подано было 9 голосов, против — 7. Вот так «демонстрации» могут оборачиваться принятием политических решений, способных нанести ущерб революционной власти и стать трагедией для миллионов трудящихся. Фактическое блокирование «левых коммунистов» и Троцкого значительно ослабило позиции Ленина, одновременно выдав Троцкому своеобразный карт-бланш на продолжение своей политики. Он почувствовал себя «на коне» и, хотя при отъезде в Брест дал обещание Ленину подписать мир, как только немцы поставят ультиматум, по всему видно было, что вряд ли он станет считаться не только со своими обещаниями, но и с мнением остальных руководителей партии и государства.
Троцкий сделал свое заявление о прекращении состояния войны с Германией, демобилизации армии и отказе подписать мирный договор 28 января (10 февраля) на ставшем последним заседании политической комиссии возобновившихся 17 (30) января переговоров. Причем сделал это при обстоятельствах, которые на первый взгляд отнюдь не требовали ни такой спешки, ни крайности решения, оказавшегося в противоречии с его же собственной позицией — тянуть как можно дольше с подписанием договора. января (8 февраля) втайне от советской делегации германская сторона подписала сепаратный договор со свергнутым уже к тому времени, но представленным собственной делегацией на переговорах правительством Украинской Рады.
В день подписания договора с бывшей Радой Лю- дендорф потребовал от Кюльмана сдержать данное им 23 января (5 февраля) обещание германскому руководству прекратить ведение переговоров. Тот отказался, под давлением фельдмаршала Гинденбурга вмешался кайзер. Он направил Кюльману распоряжение предъявить ультиматум, подтверждавший прежние условия держав Четверного Союза: аннексия Польши, Литвы и Курляндии, оккупация прибалтийского побережья в Эстонии, Латвии и Моонзундских островов.
Причем кайзер ставил перед статс-секретарем условие — предъявить ультиматум в течение 24 часов. Ho Кюльман и на этот раз отказался, выдвинув весьма смелое контррешение: если кайзер станет настаивать, то он вынужден будет подать в отставку. Неизвестно, чем бы закончилась эта отнюдь не дипломатическая борьба, если бы в ход событий не вмешался Троцкий.
Знал ли он обо всех этих закулисных интригах и противоречиях в Германии? Трудно сказать наверняка. Во всяком случае, как считает ряд зарубежных историков, «вероятно, Троцкий почуял, что пахнет ультиматумом. Ультиматум пришлось бы принять, как было обещано Ленину, а от любимой исторической формулы отказаться».
Троцкий заторопился. Ведь можно было упустить такую редкую возможность, о которой мечталось долгие годы, — испытать на практике свои теоретические доктрины, чтобы доказать не только самому себе, но и окружающим собственную гениальность. 28 января в часов 58 минут, как только Кюльман открыл заседание комиссии, Троцкий тут же взял слово и заговорил в несвойственных прежним его выступлениям в данной аудитории манере и тональности о солдате-па- харе, который должен вернуться к своей пашне, о сол- дате-рабочем, которого ждала его мастерская.
После этого, не переводя дыхания, Троцкий огласил письменное заявление: «Именем Совета Народных Комиссаров, Правительство Российской Советской Федеративной Республики настоящим доводит до сведения Правительств и народов воюющих с нами Союзных и нейтральных стран, что, отказываясь от подписания аннексионистского договора, Россия, со своей стороны, объявляет состояние войны с Германией, Австро-Венгрией, Турцией, Болгарией прекращенным. Российским войскам одновременно отдается приказ о полной демобилизации по всему фронту.
Л. Троцкий А. Йоффе, М. Покровский, А. Биценко,
В. Карелин».
Заявление произвело на присутствовавших, в том числе на тех, чьи фамилии были под ним зачитаны, эффект разорвавшейся бомбы. «Ничего подобного немцы не ждали, — вспоминал Йоффе. — Все молчали. Кюльман бормотал что-то маловразумительное. Искали выхода, но не находили. Наконец, предложили созвать пленум. От этого Российская делегация отказалась. JI. Д. Троцкий уехал с частью делегации».
Таков итог участия Троцкого в международных переговорах, имевших судьбоносное значение не только для внешнеполитической стратегии первого в мире государства трудящихся, но и для стратегии Советской власти вообще.

<< | >>

↑

Источник: А. Н. Бадак, И. Е. Войнич, Н. М. Волчек. Всемирная история. Том 20. Итоги Первой мировой войны. 2002

Еще по теме МЯТЕЖ ЛЕВЫХ ЭСЕРОВ:

- Альтернативная история - Античная история - Архивоведение - Военная история - Всемирная история (учебники) - Деятели России - Деятели Украины - Древняя Русь - Историческая литература - Историческое краеведение - История Востока - История древнего мира - История Казахстана - История наук - История науки и техники - История России (учебники) - История России в начале XX века - История советской России (1917 - 1941 гг.) - История средних веков - История стран Азии и Африки - История стран Европы и Америки - История стран СНГ - История Украины (учебники) - История Франции - Методика преподавания истории - Научно-популярная история - Новая история России (вторая половина ХVI в. - 1917 г.) - Периодика по историческим дисциплинам - Публицистика - Современная российская история - Этнография и этнология -