3. Общая оценка интегральной системы Сорокина, ее место в современной буржуазной социологии
Сорокин, осмыслив в ходе своей идейной эволюции основные тенденции и направления в буржуазной социологии XX в., попытался с высоты своей «интегральной теории» рассчитаться с собственным теоретическим прошлым.
Прекрасное знание методологического стиля анализируемых концепций часто делает его критику чрезвычайно убедительной и интересной. Но все же она не свободна от ряда серьезных недостатков, так как ведется, в свою очередь, с теоретически несостоятельных позиций. Против чего же возражал, что отвергал Сорокин? Развернутый ответ на этот вопрос должен помочь нам еще глубже понять сущность его воззрений и оценить их место и роль в современной немарксистской социологии. Основную ответственность за «причуды» и «заблуждения» современной социологии, считает Сорокин, несет эмпирическая тенденция, точнее, одностороннее и некритическое увлечение ее сторонников чисто «технологическими», методологическими проблемами. Сорокин выступает в данном случае не против эмпирического исследования вообще, а против тех исторически определенных форм, которые сложились в США в 20—30-е годы XX в. Появление эмпирических исследований как реакция на умозрительные системы прошлого дает возможность, справедливо считает он, связать социологическую практику и теорию. В этом плане эмпирическая тенденция была, несомненно, прогрессивным шагом в становлении социальных дисциплин, направленных на изучение действительности и фактов. Но каждый новый шаг в любой науке должен базироваться на переосмыслении интеллектуальных традиций и достижений предшественников. «Эмпиризм» же, по мнению Сорокина, просто отказался от всей истории социологии, автоматически объявляя ее донаучной. На этом и вырастает то, что он называл «комплексом псевдооткрывательства»: забвение истории социологии приводит к многочисленным повторениям и «открытиям» того, что было уже давно открыто138. Новый этап количественных исследований: статистических, математических и других, продолжает Сорокин, породил «естественнонаучный» культ, игнорирующий специфику общественных явлений. Слепое перенесение терминов (и формул) из естественных наук (особенно физики и биологии) в социологический словарь привело к разрушению точного значения этих терминов и засорению языка социальной науки, который настолько искусственно усложнился, что делает современные тексты просто непонятными. После «мучительной дешифровки» этих тяжеловесных описаний, заключает Сорокин, обнаруживаются поразительные результаты: либо трюизмы, банальности и общие места, либо полнейшая бессодержательность и неопределенность идей8в. Основной характеристикой, определяющей содержание современных социологических исследований, продолжает Сорокин, является их субъективизм. Они построены на изучении психического мира индивида: его эмоций, желаний, мнений и воли. Преобладание этой тенденции завело американскую социологию в «глухой тупик субъективных миражей и иллюзий». В лучшем случае эти исследования превращаются в «моментальные» фотографии, отражающие ситуацию только такой, какой она была в период изучения. Однако перейти от межличностной картины быстро меняющихся психических реакций индивидов к пониманию ситуации в целом — невозможно, так как причины изменений, считает Сорокин, часто не осознаются людьми и «лежат» в объективных отношениях, которые могут быть поняты только на основе специального анализа социальной статики и динамики. А межДу тем дальнейшая экспансия «исследовательской индустрии» продолжается. При этом становится ясно, что теория автоматически не вырастает из простого накопления эмпирических исследований, не оплодотворенных теоретическими гипотезами и принципами. Если не вмешаться в этот процесс, считает Сорокин, он приведет социологию к творческому бессилию и превратит ее в «псевдонауку:». Под влиянием эмпирической тенденции произошел важнейший сдвиг в понимании основных проблем социологии. Методологические проблемы, стремление «улучшить исследовательскую технику» вытесняют постепенно проблемы изучения общественной жизни как таковой. Социолог идет не от общественных проблем к тем или иным методам, а от узкопонимаемой техники к проблемам. В таком случае, замечает Сорокин, естественно выбираются только те проблемы, которые могут быть поняты на основании этих техник. Тем самым катастрофически сужается диапазон социологии, резко меняется понимание ее познавательной специфики. Однако, справедливо подчеркивает Сорокин, отказ от теории является в высшей степени иллюзорным. На деле любое эмпирическое исследование предполагает определенные общетеоретические принципы и взгляды на природу социокультурной реальности. В этом отношении эмпирическая тенденция в современной социологии, считает он, опирается прежде всего на ошибочные идеи социологического номинализма, бихевиоризма, «сциентизма» и т. п." Серьезной критике подвергает Сорокин и авторов различных теоретических систем буржуазной социологии. «В отличие от эмпириков, не умеющих подняться выше измерения «фактов», сторонники общей теории,—пишет Сорокин,— не в силах применить свои теории к тем или иным конкретным фактам. Эти теоретики (Сорокин критикует функционализм, теорию «групп», теорию «социального действия».— И. Г.) мечтали стать Ньютонами в социологии, чтобы их собственные «Принципы» оплодотворяли теоретические поиски в течение 200 лет, как оплодотворяли мысль физиков «Принципы» Ньютона. Но, несмотря на похвальные цели, они жестоко просчитались. Вместо великих «Принципов» они создали незрелую интеллектуальную стряпню, в которой отсутствовало целостное понимание социальной жизни. Зато в обилии можно было найти теоретического эклектизма из идей К- Маркса, Э. Дюркгейма, М. Вебера, Ф. Тенниса, Э. Росса, 3. Фрейда, Г. Тарда, Г. Зиммеля, В. Парето и многих других»139. Основные постулаты большинства современных социальных теорий настолько лишены логического основания для объективного изучения общества, считает Сорокин, настолько непоследовательны, что становятся бесполезными для понимания социальных проблем и интерпретации социальных фактов*’. Поэтому уделом общей теории современных систематиков стал, по его мнению, «безжизненный схоластицизм неопределенных дефиниций и пустых классификаций», в сравнении с которым «даже схоластика последней части средних веков кажется стройной и жизненной»*0. Теоретическое конструирование подчас превращается в самоцель — таков сдвиг в понимании задач и проблем социологии на этом уровне социологической теории,— констатирует Сорокин. Современные теоретики целью своих работ объявляют создание общих «универсальных» схем «социального действия», рассматриваемого в качестве «социальных атомов», из сочетаний которых якобы оплетена вся общественная жизнь. Однако характернейшей чертой данных схем, по мнению Сорокина, является то, что они интерпретируют социальное действие в терминах субъективных стремлений, эмоций и представлений индивидов, игнорируя роль объективных социокультурных отношений и изменений в обществе. Наиболее общим пороком современных социологических теорий Сорокин считает механистическую трактовку природы общественного целого. Каждая теория (например, теория «социального действия» Т. Парсонса и Ф. Знанецкого, функционализм Р. Мертона, «диалектическая» конструкция Г. Гурвича, «психологическая» схема Ч. Луиса и т. п.) акцентирует внимание лишь на какой-нибудь одной стороне, аспекте «социального взаимодействия» и игнорирует остальные **. Но адекватное знание целого, справедливо замечает Сорокин, невозможно без конкретного знания основных элементов его, а знание каждого элемента невозможно без знания других элементов. Неумение современных теоретиков владеть эмпирическим конкретным материалом, подчеркивает он, производит особенно удручающее впечатление. Хотя сомнения Сорокина в ценности ряда аспектов западной социологии содержат многие, часто убедительные рациональные элементы, все же его критический анализ базируется на ошибочных теоретических и методологических позициях и поэтому не может быть последовательным. Дело в том, что все возражения Сорокина ‘ против крайностей бихевиоризма и неопозитивизма (неразборчивого применения количественных процедур, «сциентизма», критика антиисторизма и психологизма, с одной стороны, и возражения против формализма и бессодержательности абстракций «систематической» теории — с другой) представляют собой полемику с различными точками зрения в рамках единого идеалистического понимания общественной жизни. Не случайно он пытается ограничить свой анализ чисто теоретической и методологической критикой, выпуская вопросы социальной обусловленности социологического знания. Избранный Сорокиным способ критического рассмотрения современной социологии не позволяет найти мировоззренческие источники зарождения школ и направлений, понять их связь с интересами, целями и представлениями различных социальных групп и слоев. Сорокин (и в этом, вероятно, состоит его главная ошибка) сознательно закрывает глаза на тот факт, что современная западная социология есть продукт капиталистической формации и как исторически- специфический тип культурной системы знания она связана с определенным (капиталистическим) способом материального и духовного производства. Хотя Сорокин прекрасно владеет историческим материалом, он не столько обобщает последний, сколько ищет в нем чисто иллюстративное подтверждение правильности собственных априорных положений. В частности, упрощает он и картину духовного разброда в современной ему западной социологии, сводя ее в первую очередь к отсутствию четкой коммуникации между эмпирическим и теоретическим уровнями. Поэтому и выход из кризиса видится Сорокину на путях развития «интегральной» социологии собственного типа140. Но между тем все гораздо сложнее. Кризис в буржуазной социологии связан с действием ряда тенденций, обнаруживаемых на всех уровнях социологического обобщения. Так, например, социологический психологизм — общая тенденция, наблюдаемая отчетливо и в практике эмпиризма, и в работах «макросоциологии» (теории среднего уровня), и в скрытой форме, в априорных посылках абстрактной поведенческой теории. Не свободны от подобных ошибок, как мы старались показать, и схемы самого Сорокина, причем на всех этапах его идейной эволюции. С точки зрения марксизма «интегральная социология» Сорокина ущербна в своих центральных положениях. Ей характерны следующие недостатки. 1. Метафизическое сведение общественной интеграции к ее части — духовной, невольно вело к превращению социологии в культурологию. Если строго придерживаться толкования предмета социологической науки Сорокиным, то невозможно провести разграничение (ни структурно, ни функционально) между эмпирической социальной и культурной системами.
Если же различить их, то тогда культурные системы и подсистемы надо рассматривать как особые элементы духовной жизни общества, общественного сознания и психологии. Только в таком случае можно говорить о духовном стиле, ценностях как интегральном факторе этих систем и объединений. Сорокин же все социальное, общественное превращает в пассивных носителей культурного, ценностного. Трактовка Сорокина родилась в результате последовательного отрыва форм функционирования различных культурных систем (целостностей) от лежащих в основе их материальных отношений. Как только Сорокин абсолютизирует относительно самостоятельные культурные системы и объявляет их доминирующими в общем социальном взаимодействии, внутренняя логическая связь между основными элементами исторического целого нарушается и восстановить ее уже невозможно. С этим связан известный механицизм его концепции. Невозможен автоматический переход от интеграции на микроуровне (в группе) к всеобщей интеграции культуры или социальной жизни. Ибо тогда органическая целостность будет равняться арифметической сумме элементов, хотя последние и могут выступать, в свою очередь, как высокоинтегрированные системы. Тот факт, что симфония Бетховена как культурная система или любые другие культурные системы носят интегративный характер, не является основанием для механического перехода к универсальной интеграции культуры в целом. Накопление «мелких» интегрированных культурных систем неизбежно ставит вопрос об их отношениях, соответствии друг другу и другим системам: политическим, экономическим, социальным и т. д. Только тогда можно установить их морфологическое единство, выделить их интегрированную, малоинтегрированную и неинтегрированную части. Другая неизбежная сторона ценностного подхода Сорокина — формализм. Он совершенно игнорирует качественную специфику структур различных типов культурно-исторических феноменов. Так, симфония Бетховена, философия Бэкона, система капитализма, греческая культура V в. до н. э., согласно его концепции, типологически идентичны. Поэтому целостность схемы Сорокина достигается за счет абсолютизации механического взаимодейетвия эмпирических систем, связь которых носит не органический, а чисто формальный характер. Это противоречие было вскрыто английским историком и социологом А. Тойнби, ядовито заметившим, что описание Сорокиным культуры как органической суперсистемы, состоящей из пяти основных систем (язык, религия, этика, наука и искусство) и массы различных подсистем и конгломератов, вызывает в его уме картину пяти отдельных башен, возвышающихся на груде хлама. Каждая башня имеет свою архитектурную природу, но все они ничего общего не имеют друг с другом и самой кучей, где каждый кусочек не имеет общего с другим. Время от времени все это освещается тремя различными видами подсветки, которые монотонно меняются ”. 2. Неспособность Сорокина вскрыть подлинные процессы интеграции общественной жизни (связи системы культуры с политическими, социальными и, прежде всего, базисными экономическими системами), а также игнорирование понятия формации как теоретического критерия повторяемости в истории, приводят его к мифотворчеству, к весьма произвольному обращению с историческим материалом9‘. С этим связано другое существенное противоречие социологической конструкции Сорокина: наличие отточенного аппарата аналитических понятий, с одной стороны, и принципиальная невозможность оперировать ими на эмпирическом уровне, синтезировать их, вскрыть их историческую корреляцию, открыть подлинную связь общественного целого — с другой. Отсюда социологический плюрализм как попытка примирения этого противоречия. 3. Сорокин интерпретирует познавательные процессы в терминах социологической феноменологии. Поэтому сознание 93 Pitirim A. Sorokin in Review, p. 78. 94 Шаткость фактического обоснования ряда теорий Сорокина отмечают и буржуазные исследователи: Sims N. The Problem of Social Change. N. Y., 1937, p. 219; Hart H. Sorokin’s Data Versus His Conclusions.— American Sociological Review, 1939, vol. 4, N 10; Timasheff N. Sociological Theory, p. 283; Maquet J. The Sociology of Knowledge. Boston, 1951, p. 199; Merton R. Social Theory and Social Structure. N. Y., 1957, p. 482. характеризуется им как ценностное сознание, весь процесс познания разные теоретические концепции. По этому основанию сторонников социального действия можно разделить на две группы: одни из них идут от общества через взаимодействие к индивиду, другие — от индивида через взаимодействие к обществу. Первые стремятся к анализу действия в терминах, заимствованных из других наук. В конечном счете такая интерпретация социального действия или биологизирует его (и тогда оно анализируется в терминах «организм — среда»), или психологизирует (и тогда оно описывается в терминах «стимул — реакция»). Все признания своеобразия действия в данном случае не идут дальше слов. Подгоняемое под выработанные в других науках формулы, оно не может не потерять своей специфики. В качестве примера здесь можно указать на концептуальные схемы Д. Мида, Р. Макайвера и др. Представители второго направления стремятся подчеркнуть специфику социального действия, а поскольку они считают, что существующая наука не имеет средств и процедур для анализа такого рода объектов, постольку провозглашается задача коренной перестройки социальной науки с тем, чтобы она могла «схватить» эту специфику. Наиболее видной фигурой здесь, несомненно, является М. Вебер. К этому же направлению примыкают исследователи, которые, признавая специфику действия, тем не менее отвергают крайности веберовского субъективизма. Таким путем идут Т. Парсонс, Ф. Знанецкий, Г. Беккер и др. Учитывая претензии парсонсовской концепции на роль общеметодологической основы социальных наук, анализ второго направления теории социального действия представляется наиболее актуальным. Исследование взглядов Вебера, Знанецкого и Парсонса, которые пытались определить социальное действие через связь между этой категорией и определением предмета социологии, позволит раскрыть черты буржуазной социологии в их специфическом преломлении применительно к теории социального действия. Поэтому ниже наряду с сравнительным анализом основных положений концепций социального действия трех указанных буржуазных исследователей основное внимание будет уделено анализу и критике идей и построений Т. Парсонса, концепция которого представляет собой наиболее развитую форму буржуазного теоретического мышления. Сравнение теорий М. Вебера, Ф. Знанецкого и Т. Парсонса позволяет увидеть, что, несмотря на некоторые различия, они имеют много общих черт. Вебер обратился к социальному действию в поисках выхода из тупика, в который зашли различные факторные теории, объясняющие процессы, происходящие в обществе. У Знанецкого интерес к социальному действию вырастал из изучения проблем культуры. Парсонс же пришел к идее социального действия в процессе построения «общесоциологической теории», которая позднее стала пониматься им как теория социальных систем. Все трое вкладывают почти одинаковое (хотя и не тождественное) содержание в понятия «культура», «общество», «социальная система». Знанецкий, например, понятия «культура», «гуманизм», «человечество» рассматривает как синонимы. Учитывая это, легко понять смысл таких выражений, как «гуманистическая социология», «гуманистический коэффициент», которые так часто встречаются в его работах. Понимание Знанецким культуры близко к пониманию ее Кантом, утверждавшим, что культура, «собственно, состоит в общественной ценности человека»141 и что цель истории—совершенная культура человечества, «а именно всеобщее всемирно-гражданское состояние как лоно, в котором разовьются все первоначальные задатки человеческого рода» 142. Для Вебера, напротив, постановка вопроса о содержательном сходстве указанных понятий совершенно неприемлема. По его мнению, «человечество» — понятие «абстрактного коллектива», требующее особенной осторожности при «конкретизации». Он выделяет несколько типов культур и утверждает, что только в одной из них (современной) может быть поставлена проблем? «гуманизма». В «общесоциологической теории» Парсонса культура — одна из подсистем социальной системы. Это различие точек зрения Знанецкого, Вебера и Парсонса очень существенно для понимания их дальнейших шагов на пути создания концепции социального действия. Все они согласны, что социальное действие — одна из самых простых форм социальных явлений, что с него надо начинать исследование социальных от- ношений (Вебер), социальной реальности (Знанецкий), социальных систем (Парсонс). Вебер после описания понятия «социальное действие» обратился к разработке типологии действий. По скольку каждому обществу, рассуждает он, присущ определенный тип культуры, то и содержание самых простых социальных явлений, т. е. социальных действий, в них разное. В соответствии с этим Вебер выделяет несколько типов социальных действий — аффективное, традиционное, ценностно-рациональное и целерациональное. Последнее, считал Вебер, будучи предельно рационально ориентированным, определяет характер отношений в современном капиталистическом обществе. Знанецкий после определения социального действия («такие и только такие действия, в которых главным объектом, подвергающимся влиянию действующего лица, являются сознающий себя индивид или группа»') перешел к рассмотрению его структуры. Поскольку, по его мнению, «культурная реальность» в принципе имеет единую структуру, это значит, что и социальное действие, составляющее ее основу, должно обладать постоянной структурой. Все последующие шаги этих авторов, направленные на дальнейшую разработку концепции социального действия, обусловлены положениями, сформулированными на данном этапе. И если Вебер сосредоточивает основные усилия на анализе отношения «цель — средства», то у Знанецкого в центре внимания оказывается структура социального действия, главные составляющие которой (объект, метод, инструмент и реакция) носят социальный характер. Причем интересно, что у Вебера не возникло потребности в специальной разработке структуры социального действия, а Знанецкому не удалось дать сколько-нибудь последовательную типологию социальных действий. Парсонс же, поставив в центре внимания анализ социальной системы, был вынужден постоянно обращаться как к дальнейшей разработке структуры социального действия, так и к проблемам его типологии. 2.