ДЕТСТВО И ЮНОСТЬ. ФОРМИРОВАНИЕ МИРОВОЗЗРЕНИЯ

Иоганн Генрих Песталоцци, выдающийся педагог-демократ, отдавший свыше пятидесяти лет своей жизни воспитанию детей, родился 12 января 1746 г. в г. Цюрихе (Швейцария).
Дальний предок его отца, врача Иоганна Баптиста Песталоцци, переселился в XVI в.

из Италии в Цюрих, где обрел права гражданства. Дед Песталоцци с отцовской стороны, Андреас Песталоцци, в течение долгих лет выполнял обязанности пастора в деревне Хёнгг (Hongg), близ Цюриха.
Мать, Сусанна Песталоцци, урожденная Хотц, • была дочерью сельского врача. Отец Иоганна Генриха умер, когда мальчику было пять лет, оставив на попечении жены и верной служанки — крестьянки Варвары Шмид, кроме него, еще двух детей: сына Баптиста, старше Иоганна Генриха на один год, и новорожденную дочь Варвару [2].
Семья Песталоцци, видимо, не была достаточно обеспечена и при жизни Иоганна Баптиста, о чем свидетельствует его ходатайство о материальной помощи перед

Советом города Цюриха. После смерти же главы семья с трудом сводила концы с концами. Тем не менее Иоганну Генриху было обеспечено образование, которое получали в то время дети, принадлежавшие к привилегированной части населения Цюриха. В 1751 г., когда Песталоцци шел шестой год, он поступает в начальную немецкую школу, где мальчики занимались чтением, письмом, элементарным счетом, заучивали наизусть молитвы, тексты из библии и катехизиса. Девочки в те времена могли посещать только домашние школы, где получали еще более скудные знания. В обучении господствовало механическое запоминание, зубрежка. По собственному признанию Песталоцци, он учился очень неровно: улавливая обычно быстро и правильно сущность материала, он в то же время не преуспевал там, где требовались усидчивость и напряженное внимание. Особенно не давалась ему орфография.
Рассеянный и, по мнению учителей, «бестолковый» ученик не внушал им, по-видимому, особых надежд. Так, Рудольф Шинц, товарищ Песталоцци по школьной скамье, сообщает следующие интересные данные: «Школьный учитель говорил, что из этого мальчика никогда не получится что-либо, путное, а все его товарищи потешались над ним из-за его некрасивой внешности и небрежного вида» [3]. Сам Песталоцци рассказывает, что в играх со сверстниками он был самым неловким и беспомощным и служил постоянным объектом для шуток. Один из школьных товарищей даже дал ему прозвище «Генрих чудачок—из земли дураков» («Heinri Wunderli von Thorliken»)
В то же время Песталоцци с ранних лет были присущи большая доброта, готовность прийти на помощь окружающим, способность совершать смелые, иногда даже рискованные, поступки. В письме к своему бернскому другу Итту, написанном в 1802 г., он сообщает следующий любопытный эпизод из своего детства: «Мальчики в школе посылали меня туда, куда им самим не было охоты идти; я шел, куда они не шли, и делал то, что они хотели. При большом землетрясении, когда учителя
вместе с учениками бежали из школы и никто не решался в нее войти, я туда пошел и принес их вещи и книги»[4]. Уже в школьные годы Песталоцци горячо реагировал на несправедливость. Его глубоко возмущало предпочтение, оказываемое некоторыми учителями обеспеченным детям перед бедными, и он горячо принимался защищать бедняков.
Завершив за три года начальное образование, Песталоцци поступает в 1754 г. в среднюю пятиклассную латинскую' школу с семилетним курсом. (В этой школе в первых двух классах учились по году; в двух последующих — по полтора; курс высшего класса проходили в два года.) До 1757 г. он учится в Schola Abbatissana, а затем в связи с переездом семьи в другую часть города переводится в другое, имевшееся в то время в Цюрихе учебное заведение подобного типа — Schola Carolina, которую заканчивает в 1761 г. Из этой характерной для того времени схоластической средней школы, где в центре внимания находились древние языки и религия, Песталоцци переходит в так называемый гуманитарный коллегиум (Collegium humanitatis), явившийся промежуточным звеном для его поступления в 1763 г. в высшую цюрихскую школу — Коллегиум Каролинум (Collegium Саго- linum) [5]. В этом учебном заведении во времена юности Песталоцци были три класса: филологический с одногодичным, философский с полуторагодичным и богословский с двухлетним курсом обучения. Учебное заведение готовило не только к духовной карьере: окончившие его занимали в Цюрихе различные государственные должности, для которых требовалось образование гуманитарного направления.
В середине 60-х гг. XVIII в. Коллегиум Каролинум стал центром передового общественного движения, развивавшегося под флагом прогрессивного для того времени буржуазно-демократического патриотизма. Это движение, в котором принял активное участие и юный Песталоцци, было порождено глубокими внутренними противоречиями, коренившимися в самой швейцарской

действительности, а также тесно связано с родственными ему по духу прогрессивными идейными веяниями из других стран: Франции, Англии, Германии.
Вторая половина XVIII в. ознаменована в Швейцарии быстрым развитием торговли и промышленности (главным образом, текстильной), в которой преобладала форма рассеянной мануфактуры: предприниматели раздавали крестьянам хлопчатобумажную' пряжу или шерсть и затем скупали у них готовые изделия. Крестьяне, считавшиеся лично свободными от крепостной зависимости, страдали под двойным гнетом: выплачивали довольно значительные поземельные налоги и различные весьма обременительные феодальные поборы в пользу землевладельческой аристократии и подвергались самой беззастенчивой эксплуатации со стороны нарождавшейся буржуазии. В среде сельского населения происходил процесс расслоения: наряду с обогащением небольшого числа хозяйств, владельцы которых притесняли остальную часть деревни, имело место обеднение значительных масс крестьянства, испытывавших наряду с крайней материальной нуждой и полное бесправие.
Относительный демократизм, который господствовал в Швейцарии в XIII—XVI вв., когда ее народ упорно боролся с иноземными захватчиками, отстаивая национальную независимость Родины, давно отошел в область преданий. Швейцарские-крестьяне, по словам Энгельса, «освободились от господства австрийского дворянства, чтобы попасть под иго цюрихских, люцернских, бернских и базельских мещан» К
В 60-х гг. XVIII в. Швейцария представляла собой союз аристократических республик, в которых политическая власть принадлежала различной по форме, но однородной по существу олигархии. В Цюрихе, например, не было такого засилия родовой аристократии, как в Берне, так как там с давних пор большую роль играли цехи. Однако со временем внутри самих цехов выделились немногие привилегированные семейства, которые вместе с феодальной знатью неограниченно властвовали над кантоном. Верховным органом управления в Цюрихе был Большой Совет, состоявший из двухсот членов, представлявших землевладельческую аристократию и двенадцать

Дом в Цюрихе, в котором жил Песталоцци в 1758—1767 гг.

цехов. Большой Совет, ведавший наиболее важными государственными делами, избирал двух бургомистров и Малый Совет из пятидесяти членов, в руках которого была сосредоточена одновременно административная и судебная власть. Малый Совет, в свою очередь* выделял Тайный Совет из двенадцати членов. Последний фактически вершил судьбами города, причем покров тайны, которым были облечены его действия, открывал широкий простор для произвола и деспотизма. Сельское население управлялось фогтами, назначаемыми Малым Советом. Они использовали свою неограниченную власть над крестьянами в интересах крупных землевладельцев и городской буржуазии, которая также пользовалась рядом феодальных прав по отношению к крестьянам.
Во времена, о которых идет речь, сельское население Цюрихского кантона, состоявшее примерно из 180 тысяч человек, находилось в полной зависимости от 10 тысяч жителей Цюриха. Только горожане могли входить в цехи и заниматься ремеслом. Исключение составляли портняжное, сапожное, бочарное, кузнечное ремесла, которые как мало доходные предоставлялись крестьянам. Право хлебопечения, сулившее большие выгоды, крестьяне должны были откупать у соответствующего цеха в городе за довольно значительную сумму. Они не имели права продавать продукты сельского хозяйства и скот на сторону, а должны были доставлять их только в Цюрих по произвольно устанавливаемым там низким ценам. Со своей стороны они обязаны были покупать все нужные им товары у купцов, принадлежавших к коренным жителям Цюриха, по относительно высоким ценам. Насколько крестьяне были порабощены городом, видно и из следующих примеров. Лишенные права белить и красить выработанную ими ткань, они должны были сначала продать ее горожанам, а затем вновь приобрести ее у них втридорога после побелки и окраски. Даже охота в окружающих город лесах была дозволена крестьянину лишь с собаками какого-нибудь горожанина, которому в этом случае доставалась изрядная доля добычи.
Дети крестьян не допускались в городские средние школы, открывавшие доступ к «ученым профессиям». Они должны были ограничиваться только начальным образованием в городской или сельской школе, которая
находилась в очень жалком состоянии. Обучение в ней фактически сводилось к заучиванию религиозных догм, учащиеся едва овладевали чтением и часто совсем даже не учились писать и считать. Сельский учитель, как общее правило, был малограмотным человеком. Эту должность как недоходную предоставляли сельским жителям, которые обычно совмещали ее с каким-нибудь ремеслом. В тех же случаях, когда учитель сельской школы решался хотя бы на шаг отступить в своем преподавании от рутины и ввести какие-нибудь нововведения, ему грозила опасность, что священник, неусыпно наблюдавший за его деятельностью, объявит его еретиком, желающим поколебать религиозные твердыни.
Экономическое, политическое и культурное порабощение деревни городом достигло в середине XVIII в. своего крайнего предела; среди крестьян росло стихийное недовольство, которое время от времени выражалось в отдельных кантонах в виде восстаний и бунтов. В городах, в свою очередь, все более обострялись классовые противоречия, с одной стороны, между феодальной аристократией и буржуазией, протестовавшей против стеснительных ограничений и мелочного контроля, тормозивших развитие торговли и промышленности, с другой— между буржуазией, ремесленниками и нарождавшимся пролетариатом.
Зарождение в Швейцарии капиталистического уклада промышленности и сопровождавшая его классовая борьба вызвали большой общественный подъем, который способствовал интенсивному развитию науки, литературы, прогрессивной социально-политической и педагогической мысли. Во всех частях Швейцарии создаются научные и литературные общества, различные просветительные организации, возникают периодические издания. В них обсуждаются вопросы политики, философии, морали, воспитания и вопреки всем препятствиям, чинимым цензурой, в иносказательной форме подвергаются критике существующие феодальные общественные отношения. Эти вольнолюбивые тенденции получали подкрепление в проникавших в тот период в Швейцарию идеях Монтескье, Вольтера, Руссо, английских просветителей, в произведениях представителей передовой немецкой литературы — Лессинга, Клопштока, Виланда, Гердера, Гёте.

Швейцарское просветительное движение было особенно ярко представлено в Цюрихе, который был заслуженно прозван «Афинами на Лиммате» К К этому движению были причастны известные цюрихские ученые и общественные деятели — Яков Бодмер и Иоганн Брейтин- гер, преподававшие в Коллегиуме Каролинум (первый — отечественную историю, второй — древние языки и литературу, логику и риторику). Оба они были учителями Песталоцци, когда он посещал это учебное заведение, и оказали большое влияние на формирование его мировоззрения.
Бодмер, которого Песталоцци называет своим духовным отцом, был сторонником естественного права Локка и его учения о разделении властей, нашедшего законченное выражение у Монтескье. Но политические идеалы Бодмера были более радикальными, чем умеренный либерализм автора «Духа законов». Бодмеру оказались более созвучны произведения Руссо «Общественный договор» и «Эмиль», которые со времени их появления стали любимыми его книгами. Особенно импонировали ему мысли Руссо о свободе личности, его горячий призыв к восстановлению естественных прав человека и установлению общественного равенства.
Находясь в оппозиции к господствовавшей в Цюрихе олигархии, Бодмер мечтал о возвращении народу «утраченной им свободы» и духовном возрождении Швейцарии. Его взоры были при этом направлены на те исторические времена, когда в стране господствовал относительно более демократический общественный строй, чем в середине XVIII в. Лишенный возможности по условиям цюрихской цензуры открыто критиковать существующий общественный порядок, Бодмер обратился к форме политической тенденциозной драмы и создал ряд произведений, действующими лицами которых были народные герои прошлого: Вильгельм Телль, Арнольд Винкельрид и др. Эти драмы, не отличающиеся художественными достоинствами, являются вместе с тем ярким свидетельством демократических устремлений их автора.
Явно идеализируя швейцарское средневековье, Бодмер возвеличивал также афинскую форму демократии, которая якобы предоставляла широкие возможности для

развития личное! и. Большой знаток античной философии и литературы, он стремился привить любовь к ним и своим ученикам. В своих произведениях, в частности на страницах издаваемого им с 1721 г. совместно с Брей- тингером морального еженедельника «Разговор живописцев» («Die Diskurse der Maler»), Бодмер восхвалял этический идеал стоиков, которому стремился следовать и в жизни. Современники Бодмера отмечали его исключительное умение владеть собой, моральную стойкость, спартанскую простоту, способность свести свои потребности к минимуму. Произведения Руссо встретили такой живой отклик у Бодмера отчасти и потому, что они призывали отказаться от излишеств, связанных с развитием цивилизации, и следовать простым требованиям природы. Очень близка Бодмеру была и «естественная религия» Руссо, которая рассматривала мир как гармоническое целое, созданное мудрым творцом, провозглашала право человека на развитие его природных способностей — «культ чувства».
Несомненное влияние на Бодмера оказала и английская эмпирическая философия, представленная Бэконом и Локком. Произведения последнего были хорошо знакомы Цюриху уже в 20-х гг. XVIII в., в частности в журнале «Разговор живописцев» неоднократно встречается локковский термин tabula rasa («чистая доска»).
Бодмер и его друг Брейтингер отдали также дань увлечению рационалистической философией, получившей широкое признание у передовой интеллигенции Цюриха в середине XVIII в. не в чистой лейбницианской форме, а в виде учения Вольфа. Возникнув в первой половине этого века в условиях отсталой в экономическом отношении Германии, учение Вольфа представляло собой апологию прусского государства Фридриха II, которого этот философ считал идеалом просвещенного монарха. Однако мысли Вольфа о том, что человек должен стремиться к совершенству, возможному лишь в том случае, если он действует согласно законам своей природы, об исключительной роли просвещения в общественном развитии встречали горячий отклик у учителей Песталоцци.
Но Бодмер и Брейтингер не были правоверными воль- фианцами. Их философская концепция была эклектичной: она представляла собой своеобразный синтез положений, воспринятых из некоторых античных систем,

2*
французской просветительной философии, английского эмпиризма и современного им рационализма. Уделяя основное внимание проблемам морали, нормам человеческого поведения, Бодмер и Брейтингер пришли к убеждению, что поэтическое искусство должно покоиться на психологических основах и правдиво отображать, как живопись, естественные человеческие переживания [6].
В лице Клопштока Бодмер и Брейтингер горячо приветствовали новое течение в немецкой литературе, порвавшее с традициями французского классицизма и заложившее основу национальной лирики. Резкие выступления против Клопштока со стороны общепризнанного в то время лейпцигского литературного критика Гот- шеда вызвали острое столкновение между представителями двух направлений, известное в литературе как борьба цюрихской и лейпцигской школ. В противоположность Готшеду, утверждавшему, что поэт должен руководствоваться исключительно только правилами искусства, установленными разумом, цюрихцы выступили в защиту творческой фантазии и непосредственного поэтического чувства. Литературная борьба Бодмера и Брейтингера против Готшеда, которая привлекла к себе большое общественное внимание, закончилась полной победой цюрихцев. На их стороне оказались представители передового течения литературы, стремившиеся порвать с традициями французской классической трагедии и придворной дворянской поэзии, сторонником которых был Готшед.
Слава писателя и литературного критика, окружавшая Бодмера, вызывала у студентов Коллегиума Каро- линум особый интерес к его лекциям по отечественной истории, которые он стремился использовать для возбуждения у юношества патриотизма и любви к демократии. Сам Бодмер отдавался педагогическому делу с исключительным энтузиазмом, полагая, как и другие просветители, что путем правильно поставленного воспитания можно содействовать улучшению общественных
отношений. Общение Бодмера с его слушателями не ограничивалось только часами учебных занятий. По вечерам, когда он и его друг Брейтингер совершали обычно прогулку, они были окружены толпой студентов, с которыми горячо обсуждали различные философские, социально-политические и литературные проблемы, волновавшие тогда передовую часть цюрихской интеллигенции.
Влияние Бодмера на современную ему молодежь было весьма значительным. Он способствовал развитию у Песталоцци,- одного из любимых своих учеников, разносторонних духовных интересов, стремления к демократическим общественным преобразованиям, формированию определенных литературных вкусов.
Бодмер, Брейтингер и другие профессора Коллегиума Каролинум дали Песталоцци весьма основательное классическое образование, которое сказалось на его ранних произведениях. В юности Песталоцци с большим рвением изучал древних авторов: много занимался Гомером, а также знал почти наизусть первую книгу «Энеиды» Вергилия. Кроме того, он знакомился в то время со всеми выдающимися произведениями современной ему литературы и весьма интересовался философией Лейбница, известной в Цюрихе в интерпретации Вольфа. Однако, как справедливо отмечает Песталоцци в «Лебединой песне», образование, которое Коллегиум Каролинум давал в середине XVIII в. своим слушателям, было оторвано от жизни, не могло должным образом подготовить их к предстоящей деятельности в современной им Швейцарии.
Еще в детстве Песталоцци много времени проводил у своего деда в деревне, где непосредственно столкнулся с народной нуждой и проникся горячим сочувствием к беднякам. Речи Бодмера были, таким образом, созвучны настроениям самого Песталоцци и поэтому особенно горячо воспринимались им.
Страстный поклонник Руссо, Бодмер добился того, что призыв этого великого демократа к свободе и общественной справедливости, его проповедь естественного воспитания встретили живой отклик у студентов Коллегиума Каролинум, в особенности у Песталоцци. По словам последнего, он дважды, не отрываясь, прочитал «Эмиля», причем именно эта книга впервые заставила его серьезно задуматься над вопросами воспитания.

Отношение к Руссо со стороны Песталоцци не было одинаково в различные периоды его жизни, но не подлежит сомнению, что в юные годы он был воодушевлен руссоистскими идеями. Они сыграли немалую роль в его решении отказаться от духовной карьеры, которую Песталоцци сначала себе избрал.
Пробыв, как и полагалось, полтора года в философском классе Коллегиума Каролинум, Песталоцци не явился осенью 1765 г. на переводной экзамен в последний, богословский класс. Причины, побудившие его оставить это высшее учебное заведение, до сих пор окончательно не выяснены. Но не подлежит сомнению, что основную роль в решении изменить первоначально избранный жизненный путь сыграли в те годы общественные настроения Песталоцци. Именно в середине 60-х гг. XVIII в. он приобщился к швейцарскому буржуазно-демократическому патриотическому движению.
Зарождение этого движения относится к концу 50-х — началу 60-х гг., когда появился ряд сочинений, содержащих проекты политического и социального преобразования Швейцарии. К их числу принадлежала книга лю- цернского гражданина Франца Урса Бальтазара «Патриотические мечты члена Союза о средствах к омоложению одряхлевшего Союза» («Patriotische Traume eines Eydgenossen von einem Mittel die veraltete Eydgenossen- schaft wieder zu verjungen»), в которой немалое место было отведено патриотическому воспитанию молодежи. Выходу в свет этой книги в 1758 г.[7] весьма содействовал секретарь Большого Совета г. Базеля Исаак Изелин — разносторонне образованный человек, гуманист и просветитель, проявлявший большой интерес и к педагогическим проблемам.
В 1760 г. в доме Изелина собрались его друзья и единомышленники, приехавшие в Базель из разных мест Швейцарии по случаю торжественного празднования 300-летия со дня основания в нем университета. На этом собрании передовой интеллигенции, где горячо обсуждались многие животрепещущие проблемы, и возникла мысль о регулярных, ежегодных встречах, которые было
решено проводить в городке Шинцнахе, расположенном на полпути между Базелем и Цюрихом. Так возникла общешвейцарская организация «Гельветическое общество в Шинцнахе» *, ставившая своей целью «путем изучения исторического прошлого швейцарского народа содействовать его моральному возрождению и современному благосостоянию».

Социально-политическая программа швейцарских просветителей, так же как и французских их единомышленников, имела несомненно антифеодальную направленность. Однако просветители, выступавшие, по словам Энгельса, «в роли представителей не какого-либо отдельного класса, а всего страждущего человечества»[8], фактически ограничивали свои требования осуществлением общественных преобразований в интересах прогрессивной в то время буржуазии. «Гельветическое общество в Шинцнахе», сыгравшее значительную роль в борьбе за буржуазные реформы в Швейцарии, уделяло в своей деятельности большое внимание и вопросам воспитания. На его годовых собраниях в 1763 и 1765 гг. подверглись последовательному рассмотрению план Бальтазара о патриотическом воспитании молодежи и проект Бодмера об учреждении небольшого интерната, где бы швейцарские юноши вели по примеру древних римлян неприхотливый образ жизни, занимались физическим трудом и воспитывались в истинно-республиканском духе.
По образцу «Гельветического общества в Шинцнахе» вскоре начали создаваться различные буржуазно-патриотические организации и в других городах Швейцарии. Так, в Цюрихе, на родине Песталоцци, Бодмер основал в 1761 г. «Морально-политическое историческое общество» («Moralisch-Politisch Historische Gesellschaft»), реорганизованное впоследствии в «Гельветическое общество у скорняков» («Helvetische Gesellschaft zur Gerve». Его собрания происходили в помещении скорняжного цеха). В отличие от «Гельветического общества в Шинцнахе», организация, созданная Бодмером, состояла преи

мущественно из молодежи, в частности из передовых студентов Коллегиума Каролинум. Песталоцци был принят в эту организацию в мае 1764 г. в качестве кандидата, а в августе этого же года утвержден ее действительным членом.
Цель «Гельветического общества у скорняков», как явствует из его устава, заключалась в том, чтобы «всемерно противодействовать общественной порче (Verderb- nis), которая все более и более распространяется в отечестве, и сделать все возможное, чтобы вернуть государство к былой простоте», а кроме того «воспитывать хороших и честных граждан»1. Его члены собирались один раз в неделю, чтобы заслушать доклад на историческую, политическую или морально-педагогическую тему, отрывок из какого-нибудь выдающегося произведения или реферат, посвященный вновь вышедшей книге. При этом «патриоты», как прозвали в широких кругах Цюриха участников «Гельветического общества у скорняков», высказывали, по примеру Бодмера, весьма критические суждения по поводу господствовавших в Швейцарии порядков и горячо обсуждали проблемы ее политического и морального возрождения. Об этом свидетельствует постановка в обществе докладов на темы: «Об основах политического благополучия», «О наиболее верных средствах произвести в государстве улучшения в области политики и морали» и др. Некоторые из этих тем получили в дальнейшем непосредственное отражение в произведениях Песталоцци. Так, его статья «О свободе моего родного города» («ОЬег die Freiheit meiner Vaterstadt»), написанная в 1779 г., несомненно связана со следующими темами, обсуждавшимися в «Гельветическом обществе у скорняков»: «В чем заключается истинная естественная и гражданская свобода и в какой мере она может являться истинным благом?», «О духе общественности в нашем родном городе» и т. д.
Об увлечении «патриотов» идеями Руссо говорит специальный доклад, посвященный «естественному человеку» («L’homme de la nature»). На собраниях общества читались вслух и комментировались произведения просветителей, особенно близкие Бодмеру: «Дух законов» Монтескье, «Разумные мысли об общественной жизни

Дом в Цюрихе, в котором происходили собрания «Гельветического общества у скорняков»

людей» Вольфа. Проблема нравственного совершенствования человека, занимающая большое место в этих трудах, вызывала особый интерес членов общества и привлекала их внимание к вопросам воспитания. Они обсуждали такие темы, как «О постановке воспитания в Цюрихе», «О политическом воспитании», и, само собой разумеется, тщательно изучали педагогические идеи Руссо.
Проблемы воспитания постоянно освещались и в печатном органе «патриотов» — в журнале «Напоминатель» («Der Erinnerer»). Он начал выходить с 1765 г. под редакцией активного члена организации, впоследствии известного швейцарского писателя и общественного деятеля Иоганна Каспара Лафатера. Журнал представлял собой еженедельник, построенный по образцу «Разговоров живописцев», издававшихся Бодмером и Брейтингером. Своей главной задачей «Напоминатель» считал «воспитание нравственного поведения и семейных добродетелей, благотворное воздействие на вкусы, борьбу с отжившими предрассудками и пропаганду простоты и естественности в жизни, мышлении и чувствах». На его страницах превозносился античный стоицизм, который призывал к сокращению потребностей и был весьма созвучен близким «патриотам» моральным принципам кальвинизма, прославлялись «добрые старые времена», когда господствовали простые нравы, и подвергалась резкому осуждению современная моральная испорченность. В трактовке «Напоминателем» собственно педагогических проблем .явно чувствуется дух Руссо. Так, в помещенных в этом журнале статьях отвергалась мертвая книжная ученость и выдвигалось требование, чтобы ребенок отдавал себе ясный отчет в полезности своих занятий; превозносился личный пример воспитателя и горячо обсуждался вопрос о том, всегда ли наказания могут дать педагогический эффект.
Таков был круг проблем, которыми занималась в 60-х гг. XVIII в. радикально настроенная молодежь Цюриха, в том числе и Песталоцци. Вдохновляя юношей на борьбу за «справедливый и разумный общественный строй», Бодмер, как и все просветители, не был, однако, способен дать им правильное представление о тех действенных средствах, которые требовались для осуществления их передовых общественных чаяний. Песталоцци вы
нужден был впоследствии констатировать крайнее несоответствие между высокими идеалами цюрихской -молодежи и ее бессилием претворить эти идеалы в жизнь.
Все, что сказано им в «Лебединой песне» в отношении студентов Коллегиума Каролинум, несомненно относится и к членам «Гельветического общества у скорняков». Об этом убедительно свидетельствует письмо Песталоцци, направленное в 1807 г. вдове Лафатера. Вспоминая в нем о давно минувших годах, когда «молодой Цюрих» был преисполнен энтузиазма по отношению к новым идеям, он в то же время восклицает: «Времена были прекрасными, но блеск их был обманчивым... это было несчастьем, а не нашей виной, что мы были воспитаны способными не делать хорошее, а только мечтать о нем» *. Он видел основную причину того, что «патриоты» оказались неспособными реализовать свои стремления, во вдохновлявшей их просветительной литературе, в которой он в дальнейшем сам глубоко разочаровался.
Однако критическое отношение к деятельности «Гельветического общества у скорняков» и питавшим ее источникам появилось у Песталоцци лишь значительно позднее, когда он, как ему казалось, нашел более верный путь для «уничтожения источника народного горя». В свое время он всецело находился во власти идей, которые разделяли «патриоты», о чем свидетельствуют его ранние литературные произведения.
Первым из них является тираноборческое сочинение «Агис» («Agis»), представляющее собой текст речи, которую Песталоцци, по-видимому, произнес в 1765 г. на одном из собраний «Гельветического общества у скорняков» [9]. Это сочинение было напечатано, вместе со сделанным Песталоцци еще в студенческие годы переводом и комментариями к третьей Олимпийской речи Демосфена, в издававшемся в Линдау (Германия) журнале «Полные

и критические известия...» [10]. Публикуя эти работы, Песталоцци сопроводил их примечанием, что, конечно, никто не станет искать в них намеков на современное положение Швейцарии. На самом же деле он придал темам, заимствованным из истории древних Афин и Спарты, острое злободневное звучание. Пламенная речь Демосфена, в которой он напоминал своим политически инертным согражданам о величии их предков, чтобы вдохновить их на борьбу с Филиппом Македонским, дала Песталоцци повод предостеречь своих соотечественников от опасностей, связанных с утерей Швейцарией былой демократии.
Канвой для «Агиса» послужил рассказ Плутарха о трагической судьбе молодого спартанского царя Агиса IV (III в. до н. э.), захотевшего вернуть своей родине ее прежнее политическое и социальное равенство, но погибшего из-за предательства тирана, которого он сам же когда-то пощадил. В этом юношеском своем произведении Песталоцци, по собственному его выражению, пользуется «забытым языком свободы». Он резко осуждает господствующую в Цюрихе олигархию и призывает истребить во имя интересов отечества всех тиранов. Изображая сцену казни Агиса, Песталоцци восклицает: «Слушайте это, люди, не всегда убивающие тиранов, а советующие их только изгнать; слушайте и запомните навсегда, что только полнейшее их истребление (Ausrot- tung) может служить гарантией для смертных, что им больше не будут вредить!» [11].
Революционный пафос, которым проникнуто это произведение, характерен для того времени, когда представители передовой буржуазии стремились использовать художественную литературу, чтобы выразить гневный протест против деспотической формы правления. По своему духу это сочинение родственно появившимся несколь
ко позднее его, в 70—80-х гг. XVIII в., «Разбойникам» Шиллера и произведениям Гёте периода «бури и натиска».
Политические и воспитательные требования «патриотов» нашли отчетливое отражение в раннем публицистическом произведении Песталоцци «Пожелания» («Die Wunsche»), опубликованном в «Напоминателе» за 1766 г.[12] В этом сочинении, написанном в форме афоризмов, Песталоцци в иносказательной форме выражает свою симпатию автору «Общественного договора». Об увлечении педагогическими идеями Руссо свидетельствуют также трактовка автором воспитания как основного средства в деле коренного преобразования общества, высокая оценка роли воспитателя в формировании личности ребенка, требование, чтобы он не изнеживал его, а действовал «сообразно с естественным ходом развития детской природы». Так, одно из его пожеланий состоит в том, чтобы граждане Цюриха стали в дальнейшем разумнее и не считали губителем своих детей такого отца, который «не опутывает их свивальниками, не оглушает укачиванием в колыбели, не пичкает миндальным маслом, а предоставляет им уже с пеленок подобающую свободу». «Пожелания» проникнуты характерными для последователей Бодмера строгими моральными требованиями. Песталоцци считает желательным, чтобы поэт, художник, музыкант возбуждали своим творчеством только высокие и благородные чувства, и решительно осуждает произведения легкомысленного характера, которые стали появляться в современной ему литературе, живописи, музыке.
И в своей личной жизни Песталоцци в этот период придерживался строгой, почти аскетической морали. По сообщению его биографа Морфа, он стремился до крайности ограничить свои потребности: спал на жесткой постели, закрываясь своей одеждой, одно время употреблял только растительную пищу.
Наряду с литературными выступлениями, Песталоцци в числе активнейших членов «Гельветического общества у скорняков» принимал большое участие в разобла
чении ряда должностных лиц, которые злоупотребляли своей властью и особенно угнетали народ.
Деятельность общества вызывала все большее недовольство со стороны правителей Цюриха, которым требовался лишь повод, чтобы перейти против него в открытое наступление. Таким поводом послужила причастность некоторых его членов, в том числе и Песталоцци, к так называемому «женевскому делу». Его начало относится еще к 1762 г., когда городские власти Женевы, родины Руссо, приговорили к публичному сожжению его произведения «Эмиль» и «Общественный договор». Это послу- жило непосредственным поводом к взрыву общественного недовольства, которое разрасталось с каждым годом и грозило перейти в восстание против олигархического правительства. Оно обратилось за помощью к Франции, Берну и Цюриху, направившим в 1766 г. в Женеву своих представителей, разработавших особый акт посредничества, который крайне урезывал и без того ограниченные права женевских граждан и был с негодованием ими отвергнут. В Цюрихе распространился слух, что его правительство намерено послать войска против Женевы, чтобы таким путем принудить ее население принять акт посредничества.
Члены «Гельветического общества у скорняков» были, разумеется, на стороне женевцев. «Патриот» Христоф Мюллер в 1767 г. сочинил листовку под названием «Крестьянская беседа» («Das Bauerngesprach»), в которой выразил от имени народа негодование по поводу предполагаемой посылки войск в Женеву. Другие «патриоты», в частности Песталоцци, содействовали быстрому распространению листовки в Цюрихе, которая была квалифицирована его властями как «позорное писание, вредное и губительное для отечества». Автор листовки Мюллер вынужден был бежать тайком из города; несколько членов организации, среди них и Песталоцци, подверглись кратковременному аресту. В приговоре по их делу «патриотам» было запрещено под угрозой лишения гражданских прав выступать с критикой правительства, а их орган «Напоминатель» был закрыт. «Крамольная» листовка была подвергнута сожжению, причем Песталоцци и его друзьям пришлось уплатить стоимость трех вязанок дров, которые были использованы для этой цели. После всего этого ему не приходилось рассчитывать на успешную служебную карьеру в Цюрихе.

По уходе в 1765 г. из Коллегиума Каролинум Песталоцци, как полагают некоторые его биографы, самостоятельно готовился к деятельности юриста. Это предположение подтверждают сохранившиеся в Центральной библиотеке Цюриха выписки из юридических книг, сделанные рукой Песталоцци, а также ряд мест из его произведений, посвященных трактовке правовых вопросов. Но занятия юриспруденцией носили, видимо, кратковременный характер; возможно, что они были прерваны под воздействием старшего товарища Песталоцци по «Гельветическому обществу у скорняков» Блюнчли. Он пользовался среди «патриотов» большим уважением благодаря своей большой эрудиции и строгим нравственным принципам и был прозван ими в честь одного из героев Вергилия «Менальком». Блюнчли, тяжело больной туберкулезом, призвал незадолго до своей кончины Песталоцци к себе и посоветовал ему избрать более подходящее ему по характеру жизненное поприще.
Преждевременная смерть Блюнчли оказала большое влияние на дальнейшую судьбу Песталоцци и в другом отношении: она сблизила его с будущей женой — Анной Шультгес, которая вместе с ним горько оплакивала «Ме- налька». Анна была старшей сестрой друга и единомышленника Песталоцци Каспара Шультгеса; она сочувствовала идеям «патриотов», а впоследствии оказывала большую помощь и поддержку своему мужу во всех его начинаниях. Между Песталоцци и Анной завязалась переписка, которая продолжалась свыше двух лет — до самой их женитьбы осенью 1769 г. Она почти целиком дошла до наших дней и содержит свыше трехсот писем, дающих яркое представление о личности Песталоцци, его общественных стремлениях, о глубине его чувства к Анне К
Невеста Песталоцци была из богатой и именитой купеческой семьи; ее родители решительно воспротивились браку дочери с бедным человеком, не пользующимся в их глазах хорошей общественной репутацией. Чтобы до-, биться руки любимой девушки, Песталоцци должен был

поскорее создать себе обеспеченное материальное положение. Он избрал сельскохозяйственную деятельность: при содействии Лафатера направился осенью 1767 г, в Киршфедьд — имение бернского помещика Чиффели, чтобы научиться там применению передовых методов в области земледелия.
Известную роль в том, что Песталоцци решил посвятить себя сельскому хозяйству, сыграло также учение физиократов. С основами этого учения, разработанными Мирабо-старшим и Кене во Франции, передовые круги Швейцарии имели возможность познакомиться в начале 60-х гг., чему весьма способствовала деятельность «Экономического общества», созданного в 1759 г. в Берне по инициативе патрона Песталоцци — Чиффели. Дальнейшему распространению идей физиократов в Швейцарии немало содействовал издаваемый Изелином с 1776 г. в Базеле журнал, который был назван в честь органа французских физиократов «Эфемеридами человечества» («Ephemeriden der Menschheit») К
Лозунг физиократов «Назад к природе!», их вера в то, что агрономические преобразования являются основным путем, ведущим к благосостоянию отечества, были близки Песталоцци. С большим интересом он познакомился с вышедшей в 1761 г. книгой врача Каспара Хирцеля «Хозяйство крестьянина-философа» («Die Wirtschaft des philosophrschen Bauers»), посвященной крестьянину Якову Гюеру. Благодаря рациональному ведению сельского хозяйства он добился большого благосостояния и высказывал по ряду вопросов такие мудрые суждения, что за ним утвердилась слава «крестьянского Сократа». Гюер отличался продуманными взглядами на воспитание детей, которых он планомерно готовил к жизни и труду крестьянина. Книга Хирцеля вызвала паломничество в усадьбу Гюера, которую посетил и Песталоцци.
Письма Песталоцци к его невесте, написанные еще до его поездки в Киршфельд, целиком проникнуты идеалами бодмеровской организации. Так, в одном из них он пишет: «Дорогая Шультгес! Моя жизнь не обойдется без важных

и очень опасных начинаний. Я никогда не забуду наставлений Меналька и моего первоначального решения посвятить себя служению моей родине. Я никогда не буду молчать из боязни, если только увижу, что польза отечества потребует моего выступления, я не пощажу своей жизни и не посчитаюсь со слезами жены и детей, чтобы только быть полезным моей родине...» [13] В этом же письме Песталоцци делится с Анной своими планами относительно воспитания их будущих детей. «Жена моя,— пишет он ей,— должна быть поверенной моего сердца, участницей моих самых сокровенных намерений, и вместе со мной она будет единственной воспитательницей моих детей. Великая честная простота будет господствовать в моем доме; она будет настолько велика, насколько это требует строжайшее воспитание моих детей».

Педагогические вопросы, которые весьма интересовали «патриотов», часто затрагиваются и в дальнейшей переписке Песталоцци с его невестой. Прежде всего она свидетельствует об их общей симпатии к Руссо. По совету Песталоцци, Анна принимается читать «Эмиля» и делится своими впечатлениями об этом произведении.
Упоминается в переписке и имя Базедова. Так, в одном из своих писем, относящемся к февралю 1769 г., Анна спрашивает Песталоцци, подписался ли он на «Элементарную книгу» Базедова» [14]. При этом она ссылается на высокую ее оценку их общим другом, «патриотом» Пфен- нингером.
В письмах Песталоцци и его невесты делаются неоднократные ссылки на «Памятник Менальку». Это не дошедшее до нас произведение Песталоцци было, по-видимому, написано им вскоре после смерти Блюнчли и вручено Анне. Есть основания предполагать, что в нем содержались какие-то педагогические высказывания [15].

В юные годы Песталоцци много размышлял над вопросами воспитания. Так, в одном из своих писем он сообщает невесте: «Моя возлюбленная! То, что Вам известно о моих воспитательных намерениях, является только самой небольшой и наиболее уясненной их частью. О воспитании ума и сердца, о предотвращении предрассудков я не говорю; мне самому еще нужно много подумать над этими вопросами» 1.
Время, проведенное вне родного города, Песталоцци впоследствии называл «школой для всей своей последующей жизни» Знакомство с идеями физиократов побудило его критически пересмотреть многие установки «Гельветического общества у скорняков». Храня верность своим прежним демократическим идеалам, Песталоцци в то же время приходит к выводу, что для искоренения народной нужды надо использовать иной, более действенный путь, чем избранный «патриотами». Он теперь стремится организовать образцово поставленное имение, чтобы на его примере крестьяне могли научиться рациональному ведению сельского хозяйства и стать зажиточными. В этот же период Песталоцци отказывается от характерного для «патриотов» требования о сокращении до минимума своих потребностей и высказывается за свободу торговли и отмену излишних ограничений в отношении личного потребления граждан.
Эти его положения носили прогрессивный характер, так как были созвучны новым идеям, порожденным поступательным ходом развития капиталистических отношений в Швейцарии.
Наиболее полно эта концепция обоснована им в специальном сочинении, озаглавленном: «В какой мере дозволено ограничивать потребление граждан в небольшом свободном государстве, благосостояние которого основано на торговле?» («In wie fern ist es schicklich dem Aufwande der Burger in einem kleinen Freistaate, dessen Wohlfahrt auf die Handelschaft gegrundet ist, Schranken zu setzen?»). Это сочинение, представленное им в 1780 г. на конкурс, объявленный «Базельским обществом поощрения хорошего и общеполезного» («Die Gesellschaft zur Befdrderung des Guten und Gemeinntitzugen»), было npe-

мировано. Однако уже в письмах к Анне из Киршфельда отражаются те изменения, которые произошли во взглядах Песталоцци по ряду существенных вопросов.
После возвращения Песталоцци от Чиффели начинается новый период в его деятельности.

<< | >>

↑

Источник: И. Г. Песталоцци. Избранные педагогические произведения в трех томах.Том 1. 1961

Еще по теме ДЕТСТВО И ЮНОСТЬ. ФОРМИРОВАНИЕ МИРОВОЗЗРЕНИЯ:

- Воспитание ребенка - Дидактика - Дошкольное образование - Избранные педагогические труды - Инновационная педагогика - История педагогики - Книги по педагогике - Коррекционна педагогика - Логопедия - Педагогика и воспитание - Педагогическая методика преподавания - Социальная педагогика - Физическая культура и спорт -