1. Раннепротестантское учение о боге и мире

Христианский миф распятого бога еще более усилил эту «не соизмеримость» бога и мира, ибо «абсурдностью» своих действий бог, так сказать, демонстрирует несущностный характер мира і его законов.

Но все дальнейшее развитие христианского представления с боге в русле средневекового католицизма вело к смягчению идей «несоизмеримости» и «абсурдности» бога, «несущностности», неабсолютности земного миропорядка. Эта трансформация явилась прямым отражением эволюции христианства от гонимой секты к господствующей церкви.

Когда конкретная, «земная» организация захватывает духовную монополию и провозглашает, что ей гарантирована истина, бог перестает быть чем-то иным по отношению к земному разуму и знанию (таков был бог Иисуса, отвергающего мудрость книжников); он становится скорее той же самой мудростью, но написанной с большой буквы. Когда церковь определяет, что нужно делать для достижения загробного блаженства, бог перестает быть чем-то иным по отношению к человеческому понятию о добре (таков был бог, отвергший праведность фарисеев); он делается воплощением этого понятия, Добром с большой буквы. Если церковь господствует в обществе, значит, бог — не ипое по отношению к социальному порядку, а как бы венец, вершина этого порядка. Атрибуты бога — продолжение земных ценностей, небесная иерархия — завершение земной.

Таким образом, факт господства иерархии над верующими влечет за собой установление сущностной связй, «соизмеримости» бога и церквп, а факт господства церкви в обществе — к установлению «соизмеримости» бога и земного, социального порядка.

Потребность «привязать» бога к земле и тем самым освятить и стабилизировать устраивающий церковь миропорядок, находит выражение п в космологии — тяготении средневековой мысли к уравновешенным, симметричным, гармопическим картинам мира, создававшимся на материале античной мысли. Этому «привязыванию» бога к земному миропорядку отнюдь не противоречит его возвеличивание, приписывание ему всяких грандиозных эпитетов, отдаление его от земли разного рода посредниками — земными п небесными. Напротив, этим способом бог еще крепче привязывается к земному миропорядку.

В схоластике прочно укореняется представление о стабильном мире, в культе — образ иерархии, на вершине которой — на небе — восседает бог, окруженный святыми и ангелами, как император придворными. И можно сказать, что как теология тяготеет к античным, «языческим», философским системам, так культ тяготеет к античному политеизму.

Разумеется, эти процессы не могли быть завершены. Христианский культ не мог быть до конца редуцирован к «языческому», а схоластика, достигнув в XIII в. максимального приближения к античной философии, в XIV в. вынуждена была вновь подчеркивать «несоизмеримость» божественного и человеческого16.

Ни поскольку трансформация представлений о боге была обу- ? пт и ца реальным процессом борьбы за земное господство церк- н!1, постольку эти обратные тенденции поздней схоластики неиз- IHM.HO были ограниченными.

і ші.імерпмость» церковной организации, и, наоборот, для настояним п, последовательного восстания против папства необходимо in.і in последовательное проведение идеи «несоизмеримости».

Реформация (полное, ранее небывалое отвержение авторитета нгркпи) неразрывно связана с радикальным, опять-таки ранее неизвестным европейской мысли «разведением» бога и мира. .І I и 1111, то, что реформаторы «нашли» в Писании предельпое про- I иишюставлепие бога и мира, отрицание «сущностного» характера миропорядка, было для них оправданием и обоснованием их реви/ опционных по отношению к церкви действий.

Лютеру постоянно задавали обычный в подобных случаях вопрос, н он сам задавал его себе: «что он, умнее всех?». Как может ныть, что вся церковь со всеми ее Сорбониами и Оксфордами ничего не понимает, а он один все попимает? И у него есть одно оправдание своей смелости — бог настолько велик, что «не облики» говорить через папу и Сорбонну. Он не обязан подчиняться ііемпой иерархии и свободен по отношению к миропорядку. Перед лицом его безмерного величия нет разницы между папой и Лютером |7. Конечно, то, что Лютеру открылись истины, не понятые церковью,— абсурд, но «бог — лицо такого рода, что любит делать глупое и бесполезное в глазах этого мира» 18.

Высказывания о том, что бог непостижим, что он выше любою' знания, даже знания ангелов,—общее место и у отцов церкви, н у схоластов. Но никогда и никто не делал из этого столь последовательных и далеких выводов. Лишь у реформаторов противопоставление божественного земному проводится «до конца», по всем пунктам доктрины, и мы еще много раз будем сталкиваться с ним в дальнейшем изложении. Если бог несоизмерим ни с чем .іемпьім, значит, он принципиально недоступен земному разуму и ею откровение в Писании «несоизмеримо» теологическим формулам (и никакая организация, никакой индивид не может претендовать на знание абсолютной истины). Если бог несоизмерим со всем земным, значит, он несоизмерим и с нашей земной моралью, мы не можем приписывать ему нашу мораль и ожидать от наших моральных действий спасения 19.

«Разведение» бога и мира уничтожает небесную иерархию. ()т деленный от бога, лишенный «сущностного основания», мир • дестабилизируется». Для Кальвина мир не живет по своим законам, которые периодически нарушаются богом (чудеса), но все его детали, все его мелочи непосредственно определяются волей бога. Камень с горы не упадет без воли бога, как и солнце восходит лишь по воле бога. Мир — это не порядок, нарушаемый чудесами, а, так сказать, весь одно сплошное чудо. Естественно, при этом у реформаторов нет никакого интереса к античпой мысли, стремящейся к картине мира вечного, ограниченного и упорядоченного. Вместе с тем идея законосообразности парадоксальным образом присутствует в раннепротестаптском мышлении. Только мир в целом — сплошное чудо. Но именно поэтому особые чудеса претят реформаторам — они пли выдумки, или трюки дьявола20. Мир-чудо оказывается миром, где естественный ход вещей не прерывается21. Бог настолько велик, что никакое человеческое действие не «свято», не приближает к богу более, чем какое-либо другое, и ни один человек не более «свят», чем другие, не ближе к богу других людей, но именно поэтому все действия и все люди святы.