Пантеистическо-органицистский натурализм Гердера в истолковании человека и его истории.

Сын ткача, он окончил теологический факультет Кенигсбергского университета, где слушал лекции Канта. Гердер стал, однако, лютеранским священником, преподавателем церковной школы в Риге, но в дальнейшем — выдающимся литератором, встречавшимся с Лессингом, которого высоко ценил, а также другом и вдохновителем Гете и огромным эрудитом в различных областях культуры. На философское развитие Гердера значительное влияние оказало его пребывание в Париже, где он увлекся произведениями Монтескье и сблизился с энциклопедистами, в особенности с Дидро. О просветительских стремлениях Гердера, подобно Дидро, свидетельствует название его первого произведения (неоконченного) — «Каким образом достичь доступнейшей и полезнейшей философии для народа» (1764—1765).

В дальнейшем откликом на «Спор о пантеизме» стало небольшое произведение «Бог. Несколько диалогов» (1787). Основная его идея в том, что «в природе не существует такого понятия, как ничто» (XIII 26, с. 55), без чего невозможна философия христианства со времен патристики. Актуальная бесконечность Бога как абсолюта и сверхабсолюта означает, что в нем «нет ни пространства, ни времени, но все лишь в вечной взаимосвязи» (там же, с. 58). Спинозистские целостность и континуальность переплетаются с лейбницевской имманентной силой и тотальной оживленностью материи.

В годы написания названной работы Гердер создавал главное свое произведение — весьма объемистые «Идеи к философии истории человечества» (1784—1791). Термин «философия истории», как выше зафиксировано, был введен Вольтером и применен к осмыслению хода и развития человеческой истории и цивилизации в различных ее институциях и странах. Гердер в своем фолианте ставит и решает проблему истории значительно шире. Добрая половина его книги трактует то, что именовалось тогда «естественной историей», — вопросы географии, климатологии, животного мира, в который вписывалась антропология человека с его цивилизацией и культурой. Осмысление доцивилизаци- онного человека продолжалось (во второй части книги) рассмотрением истории и культуры множества народов Азии и Европы.

Пантеистическая доктрина Спинозы послужила для Гердера лишь самой общей исходной рамкой. Поскольку она была лишена эволюционистского начала, органистический компонент метафизики автора «Этики» был уравнен с механистическим. Метафизика Лейбница, приписывающая субстанциям-монадам имманентную силовую активность, стала поэтому для Гердера более адекватной основой осмысления мировой целостности — «я заключаю от целого к отдельному и от отдельного к целому» (XIII 25, с. 14), органистические связи которого он стремился истолковать совершенно конкретно, опираясь на те достижения науки, которые появились уже во времена Возрождения и весьма умножились и расширились в его век. Читатель встречается в «Идеях...» с именами Бойля, Ньютона, Бюффона, Канта (опубликовавшего в 1755 г. свое знаменитое космогоническое сочинение «Всеобщая естественная история и теория неба»), Пристли, Франклина и других 633

естествоиспытателей. Гердер в подробностях описывает «Землю как сцену, на которой разворачивалась человеческая история» (там же, с. 33), говорит о климатических поясах и других ее особенностях, какие воздействуют на растительный, животный и даже на человеческий мир.

Органицизм автора «Идей...» определяется его преимущественным интересом к живой природе (здесь возможно влияние Дидро), вектор изменений которой с необходимостью ведет к человеку. «В природе ничто не стоит на месте, все стремится вперед, все идет вперед» (там же, с. 123). Отсюда и наиболее общая закономерность, сводящаяся к старинной органицистской идее самосохранения, рожденной нарастающим в ходе эволюции осознанием человеком неповторимости своей индивидуальности. «Самосохранение — та первая цель, ради которой существует живое существо: от пылинки и до Солнца — все стремится остаться тем, что оно есть; ради этого животным внушен инстинкт, ради этого и человеку дан аналог инстинкта — разум» (там же, с. 211).

В произведении Гердера много аналогий между человеком и растениями, между человеком и животными. Важнейшее отличие человека от животных — прямохождение. В нем — не просто анатомическое преимущество человека, тесно связанное со сложностью и тонкостью его телесной и чувственной организации, позволяющей смотреть на небо. Все усложнявшаяся у растений и тем более у животных проблема самосохранения умножает и углубляет их чувства, вырабатывая безошибочность их инстинктов. Они сохраняются и у человека, но ослабляются, ибо трансформируются в рассудок, сконцентрированный в голове, «самом надежном архиве природы» (XIII 25, с. 85) и открывающий возможность более сложной и произвольной деятельности.

Органицизм, как не раз фиксировалось выше, обычно сочетался с телеологией, обобщающей человеческую деятельность. У Аристотеля и у стоиков цель подчиняла внешнюю причину, телеология — детерминизм. В метафизике Лейбница они сочетались. В произведении Гердера мы находим ее в самом общем виде — в констатации того, что «венец органического строения — человек», «микрокосм», «господин и слуга природы, самое любимое ее дитя», «аналог божества, пронизывающего весь мир своим чувством» (там же, с. 20, 23, 108). Следовательно, человек — последняя цель органического процесса, по сути — даже эволюции жизни.

Универсальные свойства его рассудка открывают перед ним возможность создавать множество искусств, различных материализованных устройств комфортной цивилизации. Перекликаясь через века с Демокритом, Гердер убежден, что «человек большинству своих искусств научился у животных и у природы» (там же, с. 208). Однако, хотя и у животных существует некое подобие общественности («республика пчел» и т. п.), более всего рожден для общества человек, неоднократно 634 повторяет Гердер. Только в обществе раскрывается и развивается все

богатство его духовной культуры. Но здесь натурализм в осмыслении многообразной жизни, физического человека и созданной им цивилизации отступает перед творяще-мистифицирующей ролью Творца. Генетическая сила «матери-природы», «мудрой и животворящей художницы» (с. 64), время от времени подменяется сверхприродной производительной силой, выявляющей, что «мы — дети Вечного существа» (с. 113) и его провидения. Здесь проявляется не только позиция пастора (фактически, однако, не цитирующего Писания), но и трудность объяснения феноменов духовной культуры, в частности и в особенности воспитания человека как существа, не способного жить вне общества.

Но и здесь существуют факторы, без и вне которых невозможно понять эти феномены. Важнейший из них — «Гений народов, сын традиции и привычки» (с. 206), более всего укорененный в его чувствах — в особенности слухе и зрении — и действующий через его фантазию. Важнейший фактор традиции — язык, без коего была бы невозможной сама «история человечества с передаваемыми по наследству представлениями сердца и души» (с. 236, 239), закрепляемыми письменностью.

Общественное воспитание гуманности начинается с семьи, ибо в ней с наибольшей силой проявляется «органическая симпатия». Государство продолжает этот процесс, но оно никак не должно быть самоцелью, ибо высшая цель истории — «счастье отдельного человека» (с. 226).

Наибольшую роль в воспитании гуманности Гердер, подобно своему старшему другу Лессингу, отводит религии, «самой древней и священной традиции Земли» (там же, с. 252). Пастор, хорошо знакомый с историей, подмечает, что именно религия «принесла народам науку и культуру» (с. 253), что соответствует комплексу верознания, наиболее показательному, как мы видели, в древнейших цивилизациях. Если «луку, стрелам, удочкам, одежде» людей «научили... животные и природа», то духовная традиция — «мать языка и начатков культуры, мать религии и священных ритуалов» (там же).

Конкретизации изложенных идей Гердер посвятил обзор истории, цивилизации и культуры, начиная с Китая (ибо человек, по его мнению, вышел из Азии), двигаясь с Востока на Запад, вплоть до распространения христианства и европейского Средневековья.