о бытии В наиболее целостной, систематизированной форме А. Бергсон изложил свою концепцию мироздания в книге «Творческая эволюция» (1907), в ходе написания которой автор вдохновлялся стратегической идеей о необходимости «дополнить теорию познания теорией жизни», как пишет он сам в предисловии к названной работе.
Однако сама эта программа вовсе не является, так сказать, «абсолютным началом» философского построения Бергсона, действующей причиной его размышлений. Напротив, сама она, в качестве программы исследования, «реконструкции» гносеологии, предстает как эксплицитное выражение уже сложившейся общемировоззренческой позиции, в свете которой «дополнение» гносеологии теорией жизни получает свое оправдание. Под этим углом зрения названная формула способна ввести в заблуждение: дело как раз в том, что именно «теория жизни» выступает в философии Бергсона как первичное, контуры этой теории являются предпосылкой, базой бергсоновского понимания познания, «силовым полем», существенно деформирующим традиционные гносеологические понятия. И хотя мотив этот нетрудно обнаружить уже в структуре названной книги (не случайно начинает ее глава «Об эволюции жизни»), разумно все же не следовать логике представления Бергсоном собственной концепции в названной работе, а попытаться, так сказать, реконструировать «нулевой цикл» его рассуждений. В истории философии (как, впрочем, и в истории науки) мир нередко рассматривался, по выражению Маркса «в форме объекта или созерцания». В таком созерцательном подходе Маркс видел наиболее существенный порок всего предшествовавшего материализма. В рамках созерцательной трактовки познания (и мира) теория («картина») познания не нуждается ни в каком «дополнении» теорией («картиной») мира. Они вполне могут находиться в отношении рядополо- женности.
Не выводит их из такого состояния взаимного безразличия и обращение к практике, если она сама трактуется как «состояние», метафизически, и потому предстает «в форме объекта или созерцания». Не случайно К. Маркс в предисловии к книге немецкого экономиста А. Вагнера подчеркивал, что люди начинают не с того, что стоят в определенном отношении к предметам внешнего мира, а с того, что активно действуют; именно под углом зрения активности, подвижного взаимодействия, процессуальное™ познание и предстает как момент жизнедеятельности, а не как застывшее, «мертвое» отношение образа и прообраза, знания и предмета. Это значит, что условием ощущения ущербности, ограниченности «голой» теории познания, без ее «дополнения жизнью», оказывается понимание мира как сферы практической деятельности человека, включение практики в теорию познания. Однако этот мотив в логике построения бергсоновской концепции остается скрытым. Эксплицитно движущей силой его рассуждений предстает «очевидный» контраст между «результатом» познания— теориями и понятиями — и живой действительностью. Поэтому созерцание движения — прежде всего изменчивости состояний самого сознания — предстает как логически-исходное в попытках построить гносеологию, «дополненную» теорией «жизни». Не случайно Бергсон постоянно интересовался темой времени — времени, понятого не в смысле ньютоновского «пустого вместилища» процессов, аналогичного «пустому» пространству как «вместилищу» вещей, внешней формы мира, а в качестве «субстанции» потока переживаний сознания, текучести бытия. Мир для Бергсона предстает прежде всего как «длительность», как «непрерывное развитие прошлого, вбирающего в себя будущее и расширяющееся по мере движения вперед» (8, 4).