Достоверность и недостоверность идей в их отношении к метафизике и к опыту.

Огромный прогресс естествознания эпохи Галилея — Декарта — Лейбница—Ньютона был прогрессом экспериментально-математическим. 579 Но при осмыслении собственно человеческой жизни математический компонент этой могучей методологии отступал на второй, если не на третий план. На первый план здесь выступали бесчисленные факты, которые и составляют то, что обычно принято именовать опытом. В этой сфере закон противоречия не играет какой-то значительной роли по сравнению с осмыслением сверхсложных и с огромным трудом прогнозируемых извивов причинности в контексте многообразной действительности. Правда, один из великих метафизиков фактически той же эпохи, Лейбниц, еще до Юма, как выше было зафиксировано, четко различал совершенно достоверные, «вечные истины» математики и случайные «истины факта», переполнявшие опыт. Но, осмысляемые законом достаточного основания, вскрывающим все более широкие закономерности бытия, они приближаются к достоверным истинам математического типа. Юм относился к ним уважительно (имея в виду в особенности великие открытия Ньютона), но как бы оставлял их в стороне, поскольку они нередко вплетались в контекст умозрительной метафизики, претендовавшей на тотальное осмысление бытия, в систему которого включался и человек. Такую метафизику, нередко переплетавшуюся с теологией, Юм презирал и выразил свою позицию в широко известных словах (в конце своего «Исследования о человеческом познании»): «Возьмем, например, в руки какую-нибудь книгу по богословию или школьной метафизике и спросим: содержит ли она какое-нибудь абстрактное рассуждение о количестве или числе? Нет.

Из приведенных слов видно стремление Юма только к позитивному знанию и отвержение метафизики как некоей словесной пены, которая его только затемняет. Но, не будучи ни в какой степени математиком, как и естествоиспытателем, он сосредоточил свои размышления на собственно опытном, психологическом аспекте идей, который имеет непосредственное отношение к человеческой жизни, хотя и не может претендовать на предельную достоверность математики.

Взаимоотношения идей конкретизируются в их ассоциативных связях, которым большое значение придавал Локк, а за ним, как выше отмечено, современник Юма Гартли, который такие связи пытался увязать с вибрационной теорией оптической концепции Ньютона. Для Юма, трактовавшего впечатления, как и их идейные «копии», чисто феноменологически, как самодостаточные явления человеческой ментальности, такая механистическая увязка, взывающая к внешнему бытию, была совершенно неприемлема. К выявлению специфики различных чувств, порождающих те или иные «впечатления», он тоже не стремился. Автор «Исследования о человеческом познании» стремится лишь к выявлению основных типов идейных ассоциаций.

Первая из них — ассоциация по сходству. Ее примером может служить портрет знакомого человека, изображение которого пробуж- 580 дает мысль о степени физической и духовной точности, выраженной

в портрете. Другой тип — ассоциация по смежности в пространстве и времени, примеры коей могут быть самыми разнообразными и случайными. Важнейшей и самой распространенной ассоциацией идей является ассоциация причинности, которую люди всегда стремятся отыскать, фиксируя те или иные интересующие их факты. Именно эта ассоциация, нередко переплетающаяся с предшествующей, играет наиболее выдающуюся роль в многообразном опыте человеческой жизни.