ПИСЬМО ПЯТОЕ

Ныне узнать тебе надобно, Меммпп, какая подвижность Придана этим частицам материи первоначальным.

Лукреций. О природе вещей, ки. II

1. Простите меня, милостивый государь, если я не вполне уверен, проистекает ли ваш благосклонный отзыв о моем «Опровержении Спинозы» из вашей любезности или из вашего убеждения [в моей правоте]. И если я все-таки льщу себя надеждой, что вы изложили ваши подлинные мысли о первой части моего письма к нашему уважаемому другу, то это потому, что вы делаете некоторые возражения лишь против последней части [моего письма], в которой я в самой общей форме высказал свое мнение, что материя по необходимости столь же активна, сколь и протяженна. С этим вы не можете, разумеется, прямо согласиться, и ни наш об- щпй друг, ни я не станем порицать вас за это, ибо иначе нам пришлось бы осудить самих себя, поскольку и мы когда-то разделяли вашу точку зрения. Но подобно тому как наше собственное мнение не имело бы в наших глазах никакой цены без серьезного обоснования, так, с другой стороны, мы не признаем в области философии никакого исключительного нрава владения [истиной], никаких привилегий, вытекающих из давности. Подобные методы допустимы только в сфере государственных законов и обычаев. Власть призвана решать вопросы, относящиеся к фактам, ио не провозглашать истины природы.

Вы, должен признаться, проявили немалую смелость, высказав свои замечания и возражения еще до того, как я сделал хотя бы малейший намек на свои доказательства. Но именно это и показывает, сколь несостоятельным вы считаете мое утверждение: оно, по- вашему, настолько надуманно и нелепо, что всякий легко может вообразить себе то немногое, что можно привести в защиту подобного парадокса. Таково естественное объяснение вашей точки зрения и вообще того, что люди склонны думать о всяком понятии, противоречащем общепринятой вере, особенно если эта вера имеет за собой большую давность и пользуется широким распространением. В моем ответе, которого вы просите у меня, я буду придерживаться нити вашего собственного письма и постараюсь быть настолько кратким, насколько это окажется возможным без ущерба для ясности.

2. Вы проявляете очень правильное понимание моего взгляда, когда подчеркиваете, что если активность должна входить в определение материи, то она должна и выражать ее сущность, ибо все свойства вещи несомненно должны вытекать или быть мыслимы из ее определения, иначе последнее будет не отчетливым и исчерпывающим, но смутным и несовершенным. И я думаю поэтому, что до сих пор материя определялась через протяжение только наполовину или даже на одну треть, ибо из одного протяжения никоим образом не могут вытекать многие ее модификации. Вот почему двигательные эффекты (motive effects) считались не существенными для материи, а побочными и случайными, как не входящие в ее определение. Если же определить материю как нечто в такой же мере активное, как и протяженное, — и вслед за несравненным Локком можно бы еще прибавить: в такой же мере плотное, — то все ее двигательные эффекты будут следовать самым естественным образом, не нуждаясь для своего объяснения в какой-либо другой причине, как не нуждаются в ней явления протяженности.

Допустив ошибочность предпосылки, будто движе- ние есть нечто внешнее для материи, вы признаете, что обычные определения, построенные на этой предпосылке, сильно способствовали укоренению в умах людей подобного взгляда. Люди так привыкли в своих речах и писаниях лишать материю движения, что это отняло у них всякую возможность подвергать сомнению этот ставший как бы самоочевидным принцип. Вам известно, однако, что лица, которые стремятся приобрести себе имя утверждением ложных теорий, благоприятствующих их замыслам, или упрочить свой авторитет поддержкой нелепых, по установившихся убеждении, возвели в правило, что о принципах не спорят, а затем канонизировали в качестве принципов любые положения, которые казались им наиболее подходящими для их целей. Но если движение — существенное свойство материи, то оно должно быть существенно и для ее определения.

3. Я согласен и с вашим последующим замечанием, что, прежде чем давать такое определение, нужно ясно доказать необходимость активности материи. К этому доказательству я и намерен теперь перейти. Я постараюсь оправдать свое определение, показав, что вся материя в природе, во всех своих частях и частицах, всегда была в движении и вовсе не может быть в другом состоянии, что частицы, заключенные внутри самых плотных и массивных скал, в сердцевине железных брусьев или золотых слитков, так же находятся в состоянии непрестанного движения, как частицы огня, воздуха или воды, хотя они движутся не по одинаковым законам и не в одинаковой степени, что, впрочем, относится и к вышеупомянутым частицам, если мы будем их сравнивать между собой. Ибо активность одинаково естественно и внутренне присуща им всем, а также всем остальным формам материи во вселенной, хотя их специфические движения (motion) чрезвычайно разнообразны, что происходит вследствие различных способов их взаимодействия. Но у нас будет еще время подумать о новом определении материи, после того как мы с очевидностью докажем, что движение существенно для нее.

4. Вы, по-видимому, считаете невероятным мое утверждение о том, что материя не может быть мыслима без присущей ей активности. И все же я утверждаю, что материя столь же немыслима без движения, как без протяжения, и что оба этих свойства равно неотделимы от нее. Я знаю, что ваши мыслительные способности гораздо тоньше моих, поэтому я хотел бы, чтобы вы немного поупражняли их в этом вопросе и затем объяснили мне, как вы себе представляете материю без движения. Это должно быть нечто лишенное всякой формы и цвета, не тяжелое и не легкое, не шероховатое и не гладкое, не сладкое н не кислое, не горячее и не холодное, словом, лишенное всяких чувственных качеств, лишенное частей, соразмерности и каких бы то ни было отношений; ибо все это непосредственно зависит от движения, как от него же зависят формы всех телесных предметов, их возникновение, развитие и гибель в результате бесчисленных сочетаний, перестановок и прочих размещений их частиц. Таким образом, все это является естественным и несомненным следствием движения или, вернее, самим движением под различными наименованиями и определениями.

Общепризнанная делимость материи также неопровержимо доказывает, что материя не может быть мыслима без движения, так как именно движение делит ее на разные части. Поэтому движение в такой же мере предполагается делимостью, как и протяжение, и, следовательно, то и другое равно существенны для материи.

Как понять, что материя есть нечто, некоторая субстанция, если она не наделена активностью? Как может она быть субъектом акциденций (согласно обще- принятому определению), если псе акциденция суть не что иное, как различные формы активности материн, различающиеся между собой вследствие их различного отношения к нашим органам чувств, но в действительности не отличающиеся от нашего представления (imagination) о той вещи, которой они- приписываются? Круглость не есть нечто отличное от круглого тела (и то же следует сказать обо всех фигурах), ибо круглость не есть название какой-либо реальной вещи, а лишь слово для обозначения особой формы определенных тел. Теплота, звуки, запахи и цвета не суть даже формы или положения самих вещей, а лишь имена, которыми мы обозначаем способы их воздействия на нашу способность представления (imagination). В самом деле, вещи воспринимаются нами большей частью не по отношению к нашему собственному телу, а по отношению к их истинной природе, и поэтому то, что сладко для одного, кисло для другого, что шероховато для меня, то мягко для вас, что приятно здоровому, то мучительно для больного. Хотя органы чувств большинства люден устроены весьма сходным образом п, следовательно, испытывают весьма сходные воздействия, однако некоторые различия іут все-таки имеют место. Но так как эти и все остальные различия в материи проистекают от разных изменений и так как все они суть лишь представления о различных движениях, то, мне кажется, я могу уверенно утверждать, что материя не может мыслиться без движения (ниже я постараюсь доказать, что это относится даже к состоянию покоя). В том же случае, если вы действительно попытаетесь отделить движение от материи, ваше представление о ней целиком сведется, как я предвижу, к представлению ваших предшественников в этом вопросе, для которых первичная материя (materia prima) была чем-то, что не есть ни сущность, ни качество, ни количество и вообще ни одно из наименований сущего, а это значит прямо признать, что она есть совершенное ничто.

5. Но вы утверждаете, что протяженность материи весьма легко представляема, если не самоочевидна, чего нельзя сказать о ее активности. Тут я позволю себе не согласиться с вами. На мой взгляд, то и другое нред- ставляется одинаково легко, и второе свойство, как и первое, может вызвать сомнения разве только у тех, кто судит о вещах но нх внешнему виду или на основании иривычки и авторитета, не обращаясь к собственному разуму; а рассуждая таким способом, можно доказать и то, что лупа ие больше крупного чеширского сыра. Как невежды думают, что там, где они не видят никакого предмета, нет и никакого протяжения, так люди, которые возмутились бы, если бы их кто-нибудь причислил к невеждам, полагают, однако, в полном согласии с последними, что там, где они не могут наблюдать никакого пространственного или определенного движения, нет и никакой активности.

Опыт учит, что многочисленность противников отнюдь ничего не доказывает, когда речь идет об истинности тех или других положений. Самые простые вещи в мире были величайшими загадками для многих поколений; и мы знаем, что весьма трудно найти что-нибудь там, где никому не приходит в голову искать. Имейте немного терпения, милостивый государь, и я еще сумею показать вам, что именно заставило все философские школы, как и простых людей, считать материю бездеятельной. И хотя иные из философов и заметили универсальное движение материи, они вследствие усвоенных с детства предрассудков были готовы приписать его любой причине, только ие действительной, что очень часто вовлекало их в необходимость измышлять весьма произвольные и забавные гипотезы.

G. Я вполне согласен с вашим четвертым замечанием (и вы знаете, как я был бы рад соглашаться с вами во всем), что многие из наиболее ученых философов признают пустоту, а это понятие, по-видимому, предполагает безжизненность (deadness) или бездеятельность материи. К этому я прибавлю, что одни из этих философов принимают (вместе с эпикурейцами), что пустота не имеет субстанциального протяжения и что она есть ничто, а другие считают ее протяженной субстанцией, которая не есть ни дух, ии тело. Эти представления породили нескончаемые споры о природе пространства. Понятие пустоты есть одно из бесчисленных заблуждений, вытекающее из определения материи через одно лишь протяжение, из утверждения, что материя по своей природе бездеятельна, из предположения, что она разделена на реальные части, вполне независимые друг от друга. При таких предпосылках немыслимо, чтобы не существовала пустота; но столь же немыслимо, чтобы отсюда не вытекало тысячи нелепостей. Можно доказать, что так называемые части материи суть только различные представления о ее состояниях (affection), только различные определения ее модификаций, и, следовательно, эти части разделены лишь в воображаемом и относительном, а не в реальном и абсолютном смысле. Вода, например, как таковая, может быть произведена, разделена и уничтожена, ее количество может быть увеличено и уменьшено, но все это невозможно, если вода рассматривается как материя.

7. В этой связи во избежание всяких недоразумений будет уместно напомнить, что под телами я понимаю известные модификации материн, постигаемые умом как ограниченные системы или как особые абстрагируемые умом количества, но в действительности неотделимые от протяженности вселенной. Мы говорим поэтому, что одно тело больше или меньше другого, что оно раздроблено или разложено, ибо модификации многообразно изменяются, но нельзя, собственно, сказать, что одна материя больше другой, потому что во вселенной существует только одна материя. И эта бесконечно протяженная материя ие может иметь абсолютных частей, независимых друг от друга, потому что ее части и частицы следует мыслить так же, как я это только что указал относительно тел.

Множество разных слов было изобретено в помощь нашему воображению, подобно тому как строятся леса для удобства рабочих, но когда здание готово, леса нужно убрать, а не принимать их за столбы пли фундамент. Таковы, например, слова «большой» и «малый», обозначающие лишь сравнения нашего ума, а не какие- нибудь положительные предметы; так, вы велики по сравнению с вашей маленькой сестрой, но малы по сравнению со слоном, а она велика, если сравнивать ее с ее попугаем, но очень мала рядом со своей матерью. Эти и подобные слова весьма полезны при надлежащем применении, но ими часто злоупотребляют, превращая их из относительных плп модальных терминов в реальные, абсолютные и положительные. Сюда относятся слова: «тела», «части», «частицы», «нечто», «определенная вещь» и т. д., — слова, вполне дозволенные в практической жизни, но недопустимые в философских умозрениях.

8. Но вернемся к вашему возражению. Философы, которые допускали [существование] в природе только модальных и относительных, но не реальных частей, не могли все же при всем своем остроумии выдвинуть против пустоты аргументы, сколько-нибудь опасные для их противников, ибо в полном согласии с последними они признавали материю бездеятельной. Вы, как хороший знаток истории философии, знаете, что [как сторонники, так и противники пустоты] испытывали приблизительно одинаковые трудности и это привело многих к убеждению, что данный предмет вообще необъясним но своей сущности. И как это часто делается, стали искать вину без всякого основания в собственных выводах, не находящих подтверждения, а не в тех произвольных предпосылках обеих сторон, которые остались незамеченными. Нет ничего более достоверного, чем то, что из двух противоречивых суждений одно необходимо должно быть истинным, а другое — ложным. И хотя поэтому несомненно, что либо есть пустота, либо все заполнено (употребляя это не совсем удачное выражение), и хотя ясно, что истина должна заключаться в узких пределах этих двух кратких положений, однако ни та ни другая сторона не сумела до сих пор доказать, какое из двух мнений истинно, потому что обе исходили из ложной посылки, из которой ничего не могло следовать, кроме заблуждений и нелепостей.

161

6 Том 1.

П. Но как только вы убедитесь (надеюсь, это произойдет скоро), что материя в такой же мере активна, как протяженна, все ваши затруднения по поводу пустоты исчезнут сами собой. В самом деле, как те особые или ограниченные количества, которые мы называем телами, суть лишь различные модификации общей протяженности материи, в которой они все содержатся п которую онн не могут ни увеличить, ни уменьшить, так в полнейшем соответствии с этим все особые или пространственные движения материи суть лишь различные формы ее общей активности, направляемой по тому или другому пути, теми или другими причинами, тем или другим способом, причем общее количество материи не увеличивается и не уменьшается.

Правда, во всех сочинениях об обычных законах движения упоминается о различных степенях движения, теряемого или приобретаемого телами, но эти законы относятся к количеству движения определенных взаимодействующих тел, а не к движению материи вообще, ибо лишь определенные количества материи измеряются другими, меньшими количествами, но протяженность целого не подлежит измерению. Математики вычисляют количества и размеры движения, когда наблюдают взаимодействие тел, не заботясь о физическом обосновании того, что допускается всеми. Это обоснование часто их не интересует, и они предоставляют его философам. Но последние преуспели бы больше в своем деле, если бы предварительно лучше ознакомились с наблюдениями и данными первых, как справедливо замечает г. Ныотон161. 10. Пет ни одного неотделимого от материи атрибута, который не обладал бы бесчисленными свойственными ему модификациями так же, как обладает ими протяжение. Это относится и к таким атрибутам, как плотность и активность. В то же время все атрибуты должны взаимодействовать для произведения особых модусов каждого, ибо они представляют собой одну и ту же материю, рассматриваемую лишь с различных точек зрения. И поэтому утверждать, как вы это делаете вслед за большинством философов, что если пег пустоты, то, значит, точне С некуда двинуться и точке В некуда толкнуть точку С, — утверждать так — значит не только уподобляться [простым] крестьянам но грубости их понятия о пространстве, но и предполагать, что точки В и С, равно как и все окружающие их точки или большинство пз них, действительно закреплены и пребывают в абсолютном покое. Но вы не должны следовать за толпой в ее заблуждениях, как не должны в подражание ей творить зло. И если мне удастся доказать, что активность есть естественное, существенное, внутренне присущее и необходимое свойство материи, то вы легко поймете, что ваши возражения теряют свою силу и все ваши «круги из смежных шаров», «ныряющие в воду рыбы» и прочие избитые примеры должны быть оставлены для другого случая. Ибо все они уже предполагают как абсолютный покой, так и порождение движения, а именно это и находится под вопросом, н если бы оба этих предположения могли быть доказаны, то нельзя было бы возразить ничего серьезного против аргументов в пользу пустоты.

11. Выше я бегло коснулся вопроса о злоупотреблении словами в философии. В качестве примера можно особенно указать на некоторые термины, чрезвычайно удачно изобретенные математиками, но неправильно понятые и извращенные другими и нередко весьма ложно употребляемые самими же математиками. Это бывает всегда, когда абстрактные понятия принимаются за реальные сущности и затем кладутся в основу для построения гипотез. Так, математическим линиям, поверхностям и точкам было приписано реальное существование, и отсюда делались многочисленные ошибочные выводы вроде того, например, что протяженность составлена из точек, что равносильно утверждению, будто длина, ширина и высота образованы из нечто, что само по себе не длинно, не широко и не высоко. Так, слово «бесконечность» повело к удивительной путанице, породившей тысячи недоразумений и ошибок. Число, как таковое, было объявлено бесконечным, как будто из того обстоятельства, что единицы могут быть прибавляемы друг к другу без конца, вытекает актуальное существование бесконечного числа! Сюда относятся бесконечное время, бесконечное мышление человека, асимптотические линии и множество других беспредельных прогрессий, которые бесконечны лишь в отношении наших мыслительных операций, но не сами по себе. Ибо то, что действительно бесконечно, существует реально как бесконечное, но то, что лишь может быть принято за бесконечное, отнюдь не бесконечно в действительности.

12. Но из всех слов наиболее ошибочно применялось и породило поэтому наибольшие споры слово «пространство» (space). Последнее есть лишь отвлеченное понятие (как вы вскоре убедитесь) или отношение одной вещи к другим, находящимся от нее на некотором расстоянии безотносительно к тому, ЧТО ЛЄЖИТ между ними, причем все они существуют одновременно. Место (place) есть, таким образом, либо относительное положение вещи среди окружающих ее тел, либо объем (room), который она заполняет своей собственной массой н из которого она вытесняет все остальные тела. Но все это только абстракции, ибо объем [тела] не есть что- нибудь отличное от самого тела. И точно так же расстояние есть мера протяжения между двумя какими- либо телами, рассматриваемая безотносительно к тем вещам, протяженность которых при этом измеряется. Но так как математики имеют обыкновение мыслить пространство без материи, как они же мыслят длительность без вещей, точки без количества и т. д., то и философы, не умея другим путем объяснить возникновение движения в материи, которую они считают бездеятельной, вообразили себе реальное пространство, отличное от материи, и объявили его протяженным, бестелесным, неподвижным, однородным, неделимыми бесконечным. Но весь этот вопрос зависит от того, считать ли материю активной и бесконечной. Прежде всего, если материя сама по своей сущности активна, то нет надобности прибегать к этому новому понятию для того, чтобы привести ее в движепие. Во-вторых, если она бесконечна, она не может состоять из отдельных частей, движущихся независимо друг от друга по кривым и прямым линиям, каковы бы ни были те ее модификации, которые мы именуем самостоятельными отдель- ными телами. В-третьих, если самой материн движение так же присуще, как плотность или протяжение, она должна быть однородной и неделимой. И в-четвертых, если материя бесконечна, то вселенная не должна иметь собственного движения, так как вне нее нет закрепленных точек, мимо которых она могла бы последовательно проходить, и нет места, куда она могла бы двигаться. 13.

Сообразуясь с порядком ваших замечаний, я постараюсь, милостивый государь, вкратце доказать все эти пункты. Я вполне сознаю, что вступаю в противоречие с общепринятым представлением и что, в частности, в вопросе о пространстве я имею против себя мнение самого знаменитого человека, величие которого не умалится и в том случае, если это его мнение окажется ошибочным, ибо его несравнимые открытия все равно останутся непоколебленными. Что касается меня, то я не могу поверить в абсолютное пространство, существующее якобы отдельно от материн и вмещающее ее в себе, как не могу поверить и тому, что есть абсолютное время, оторванное от вещей, о длительности которых идет речь. А между тем принято думать, что Ньютон не только утверждает существование того и другого, но и ставит их на одну доску. «Время и пространство составляют как бы вместилища самих себя и всего существующего, — говорит он. — Во времени все располагается в смысле порядка последовательности, в пространстве — в смысле порядка положения. По самой своей сущности они суть места, приписывать же первичным местам движения нелепо. Вот эти-то места и суть места абсолютные, и только перемещения из этих мест составляют абсолютные движения» 92.

Я убежден, что эти слова могут быть истолкованы в благоприятном для меня смысле, но я предпочитаю ограничиться простой цитатой. Во всяком случае, повторяю, книга Ньютона в целом, не затрагивая этого места, безукоризненна. 14. Что касается вашего замечания (в доказательство бездеятельности материи и наличия пустоты), что одно тело может быть тяжелее или легче другого, рае- ного ему по объему, то вы, очевидно, предполагаете, что легкость и тяжесть не просто отношения, не сопоставление определенных местоположений и внешних давлений, а реальные сущности или абсолютные внутренние качества. Но такой взгляд отвергается теперь решительно всеми и противоречит всему, что вы сами знаете из механики. Было бы нетрудно убедить даже ограниченного человека, что легкости и тяжести не могло бы существовать в гипотетическом хаосе, что эти качества целиком зависят от строения и порядка вселенной. Другими словами, они вытекают из фактического бытия мира, будучи необходимыми последствиями его наличного порядка, а не являются существенными атрибутами материи. В самом деле, одно и то же тело бывает то тяжелым, то легким в зависимости от своего положения среди других тел, и многие вещи, как это хорошо известно, бывают иногда лишены свойства легкости или тяжести. Думать, что всякая частица материи обладает этим свойством сама по себе только потому, что оно наблюдается в реальном мире, или выводить его из общих законов тяготения — это все равно что считать материю одинаково устроенной во всех точках или даже воображать, что колесики, пружины и цепочки механизма часов могут порознь производить все те движения, которые они производят вместе. А между тем, именно исходя из таких ложных предположений, философы измыслили басню о четырех стихиях, расположенных в определенном порядке соответственно различным степеням тяжести и легкости: ниже всего или в центре — земля, над ней — вода, еще выше — область воздуха и на самом верху — огонь. Самые различные лица и секты относились с суеверным благоговением к этому изначальному хаосу, понятие о котором столь же темно и чудовищно, как обозначаемое этим словом состояние, и целиком построено на предположениях не только произвольных, но и совершенно ложных и химерических. Столь же бессмысленно примитивное представление о числе и несмешиваемости четырех стихий, которое отвлекается от [существования] сложнейших в мире тел; таково же представление о легкости и тяжести двигающихся по разным направлениям частиц и о разделении зародышей всех вещей (как они выражаются), разделении, которое не могло бы осуществиться без различения той же самой легкости и тяжести, да и при наличии этого различения было бы невозможно без всемогущего строителя и творца. О последнем философы часто совсем забывают или же приписывают ему такие жалкие приемы и цели, которые изобличают лишь убожество их собственного понимания—единственного образца, по которому они его создавали. Словом, нет ничего более несостоятельного, чем предположение, что материя находилась когда-то в хаотическом состоянии, причем не указывается, как долго п по какой причине, и допускаются тысячи других подобных нелепостей, которые каждый легко себе представит на основании приведенных мною немногих примеров. Это может также служить показателем того, как мало следует придавать значения общему убеждению или, вернее, всеобщему заблуждению, притязающему на это звание. 15. Но не будем отвлекаться. Вы утверждаете, что большинство тел действительно находится в движении, но это отнюдь не доказывает, что они всегда находились в нем и что нет других тел, пребывающих в абсолютном покое. Я согласен, что второе действительно не вытекает с необходимостью из первого, хотя оно и верно само 110 себе. Но прежде чем перейти к вопросу о покое, будет полезно рассмотреть, как далеко простирается фактическое движение тел. Хотя мировая материя повсюду одна и та же, однако в соответствии с ее различными модификациями она мыслится разделенной на бесчисленное множество отдельных систем или вихрей; эти последние в свою очередь подразделяются на другие системы разной величины, зависящие друг от друга и от целого по положению своих центров, по своей структуре, форме и взаимной связи. Наше Солнце, например, является центром одной из более крупных систем, включающих в сферу своей деятельности гораздо меньшие системы, к которым относятся все движущиеся вокруг него планеты; а эти последние подразделены на еще меньшие системы, зависящие от них, каковы спутники Юпитера по отношению к нему или Луна по отношению к Земле. Земля в свою очередь разделена на атмосферу, сушу, воду и другие главные части, а эти части — на людей, птиц, животных, деревья, растения, рыб, червей, насекомых, камни, металлы и тысячи других предметов. И так как все они являются звеньями одной общей цели, то их материя (выражаясь обычным языком) переходит из одного в другое и обратно, ибо земля, вода, воздух и огонь не только теснейшим образом связаны и перемешаны, но и взаимно переходят друг в друга в процессе непрестанных круговоротов (revolution): земля превращается в воду, вода — в воздух, воздух — в огонь, а затем обратно, и так без конца. Животные, которых мы упнчтожаем, способствуют нашему сохранению до тех пор, пока мы сами не разрушимся и, превратившись в траву, воду, воздух или что- нибудь другое, не послужим для образования других животных, как они сами служат строительным материалом друг для друга или для других людей. Возникшие животные снова превращаются в камни, дерево, металлы, минералы и в новых животных или же входят составной частью во все эти предметы и многие другие, в животных и в растения, которые ежедневно пожирают друг друга, ибо каждое существо живет разрушением другого.

Все части вселенной находятся в этом непрестанном движении разрушения и созидания, созидания и разрушения. Доказано, что крупные системы так же имеют свои непрестанные движения, как и мельчайшие частицы: центральные массы вихрей вращаются вокруг собственной оси, а каждая частица вихря тяготеет к центру. Наши тела, как бы мы себя ни обольщали противным, ничем не отличаются от тел других живых существ; подобно последним они увеличиваются и уменьшаются посредством питания и выделения, роста и выдыхания и разных других процессов. Отдавая некоторые части нашего тела другим телам и принимая, с другой стороны, их части в свое тело, мы сегодня не совсем то же самое, что были вчера, и завтра будем другими, чем сегодня. Мы находимся в постоянном течении, как река, и с полным разложением нашего тела после смерти войдем составными частями в тысячу других предметов. Наши останки отчасти смешаются с прахом и влагой земли, отчасти испарятся в воздух, где рассеются и соединятся с бесчисленными вещами.

16. Частицы материи не связаны ни с какой определенной фигурой или формой, но постоянно теряют и меняют свои фигуры и формы; они находятся в непрестанном движении, стираются, изнашиваются, раздробляются. Другие частицы, поглощая их, приобретают их форму, как первые приобретают форму других, и так происходит без конца. Земля, воздух, огонь, вода, железо, дерево и мрамор, растения и животные разрежаются и уплотняются, плавятся и затвердевают, рассеиваются и сгущаются или еще каким-нибудь способом превращаются друг в друга. Весь облик земли в каждый момент являет нашим глазам эти изменения, ибо ничто не остается тождественным хотя бы в течение часа. И эти изменения, будучи лишь различными видами движений, служат тем самым неоспоримым свидетельством некоей всеобщей активности. Но изменения в частях не влекут за собой никакого изменения вселенной, ибо ясно, что постоянные перемепы, переходы п превращения материи не могут вызвать ни увеличения, ни уменьшения ее общего количества, как ни одна буква не прибавляется к алфавиту и не убавляется от него из-за бесчисленных сочетаний и перестановок букв в великом множестве слов и языков. В самом деле, потеряв одну какую-нибудь форму, вещь тотчас же облекается в другую, она как бы исчезает со сцены в одном костюме, с тем чтобы тотчас же появиться иа пей в другом. И это обусловливает вечную юность и силу мира, который не знает дряхлости и упадка, как то безрассудно воображали некоторые вопреки не только разуму, но и опыту; ведь мир во всех своих частях и видах пребывает во все времена в одном и том же состоянии.

Великие системы вселенной подразделены на постепенно уменьшающиеся системы материи, и индивидуумы, принадлежащие к этим последпим, гибнут, хотя, правда, и не уничтожаются полностью, сохраняясь лишь определенное время в своей особой форме, более или менее долго, смотря по силе или слабости своей общей структуры или строения. Мы говорим в этой связи о естественной продолжительности жизни данной вещи; когда же ее строение разрушается до срока более сильными внешними воздействиями, мы обыкновенно называем это насилием или несчастным случаем, как, например, когда молодой человек преждевременно погибает от руки убийцы. Но, несмотря на гибель отдельных индивидуумов, род продолжает существовать благодаря воспроизведению себе подобных, а смерть наших тел ведет лишь к тому, что материя облекается в новые формы. Печати меняются, но воск остается тем же. В самом деле, смерть вполне тождественна с рождением, ибо как умереть значит только перестать быть тем, чем был прежде, так родиться значит стать чем-то, чем не был до того.

Прежде чем покончить с этим предметом, я позволю себе, милостивый государь, обратить ваше внимание на следующее. Принимая во внимание бесчисленную смену поколений, живших на земле и вернувшихся после смерти в ее недра, где они превратились в прах и смешались с остальными ее частями, и учитывая, кроме того, непрестанное выделение материи из тел людей при их жизни, а также ее обратный приток [в организм] путем питания, вдыхания воздуха и другими способами, принимая все это во внимание, приходишь к выводу, что на всей земной поверхности нет ни одной частицы материи, которая не была бы в свое время частью человека. И это справедливо по отношению не только к людям, но в равной мере и ко всем видам животных и растений и вообще ко всякой вещп, ибо все они превращались друг в друга в бесконечном и непрерывном круговороте, так что с полной достоверностью можно утверждать, что всякая материальная вещь есть совокупность всех вещей н что совокупность всех вещей есть нечто единое.

17. До сих пор вы согласны со мною: постоянное движение вещей доказывается чувственными явлениями. Вы нисколько не отрицаете, что частицы воздуха, воды, огня, эфира, туманов, испарений находятся в постоянном движении. Вы признаете движение мельчайших невидимых телец, истекающих из всех крупных тел, которые своей величиной, фигурой, числом и движением действуют на наши чувства и производят в нас различные ощущения и идеи цветов, вкусов, запахов, тепла, холода и т. д. Но вы апеллируете к тем же чувствам в доказательство того, что как одни тела находятся в абсолютном движении, так другие — в абсолютном покое; вы указываете на скалы, железо, золото, свинец, бревна и другие подобные вещи, которые не меняют своего положения без действия какой-либо внешней силы. На это я возражаю, что ваш разум, а ие ваши чувства истинный судья в этом деле. Впрочем, я думаю, что ваши чувства никогда не обманут вас, если вы только призовете к ним на помощь ваш разум; при этом условии я не побоюсь никаких ссылок на них, как не страшат меня и приведенные вами примеры.

Дело в том, что необходимо проводить различие между внутренней энергией, самодвижением или существенной активностью (essential action) всякой материи, без которой она не могла бы подвергаться никаким отдельным изменениям и разделениям, и теми пространственными движениями или перемещениями, которые представляют собой лишь различные модификации существенной активности. Отдельные движения определяются другими, более сильными движениями других тел, в зависимости от которых они бывают прямолинейными или круговыми, быстрыми или медленными, непрерывными или прерывными. Никакая часть материи не лишена своей собственной внутренней энергии, хотя всякая часть определяется соседними частями в большей или меньшей степени, смотря по силе своего сопротивления, а эти соседние части в свою очередь каким-нибудь другим способом подвергаются воздействию ближайших к ним частиц. И таким образом всякая вещь претерпевает бесконечные изменения, т. е. находится, как я утверждаю, в непрестанном движении. Но поскольку признано, что все возможные йространственные движения суть акциденции, которые усиливаются, изменяются, убывают и исчезают без малейшего ущерба для того субъекта, который они видоизменяют или в котором они присутствуют, то, стало быть, этот субъект не может быть только воображаемым, чисто отвлеченным понятием, а должен быть чем-то реальным и положительным. Протяжение не может быть этим субъектом, потому что идея протяжения не заключает в себе необходимо разнообразия, изменения и движения; и поэтому, как я только что сказал, этим субъектом должна быть активность, ибо все эти движения суть только различные модификации активности, как все отдельные тела или величины суть только различные модификации протяжения. О плотности (solidity) или непроницаемости (impenetrability) я скажу в своем месте и покажу, что эти три существенных атрибута, или свойства, неотделимы и действуют совместно.

18. Но вернемся к вашей ссылке на наши чувства. Разве вы не думали бы вместе с простонародьем, что звезды не больше обыкновенных свечек и что Солнце и Луна имеют в диаметре одии-два фута, если бы разум не вычислил расстояние между вашими глазами и этими телами и не измерил бы их реального объема на основании их кажущихся образов, а также на основании других соображений, которые я не буду повторять человеку, столь хорошо их знающему? И разве не так же обстоит дело с различением неподвижных звезд и планет и с уразумением истинного движения последних, столь отличного от того, что показывают чувства? Не буду ни опускаться до примера прямой палки, которая кажется изогнутой при погружении в воду, ни воспарять в область рассуждений о том, что тепло, холод, вкус и запахи не существуют в самих вещах, которым мы их приписываем.

Обратимся снова к предмету, который нас сейчас занимает. Разве само пространственное движение не бывает иногда столь медленным, что оно уже не воспринимается нашими чувствами, становится неразличимым для нас, хотя тело все время продолжает двигаться, в чем мы убеждаемся по несомненным результатам движения (вспомним движение часовой стрелки)? Это же самое относится к слишком быстрым движениям, при которых мы не различаем смеиы положений (например, полет пули). Если судить о теле человека или какого-нибудь животного по его внешнему виду, то может показаться, что оно в такой же мере лишено внутреннего пространственного движения (ие говоря пока о неотделимой от последнего активности), как свинец, золото, камень, и то же самое пришлось бы сказать о деревьях и растениях. А между тем, не будь каждая частица дерева в движении, оно не могло бы нн увеличиваться в период своего роста, ни уменьшаться в пору своего одряхления. Ваши познания в анатомии, равно как и повседневный опыт, не позволят вам усомниться, что все частицы животных и растений находятся в непрестанном движении, обусловливая процессы роста и отмирания испарения, разложения, разрушения, ожирения и похудания, повышения и понижения температуры, хотя бы сам человек сидел иа месте, само животное спало или само дерево стояло неподвижно. Проникновение крови и соков решительно во все части тела в наши дни уже не тайна для естествознания. И железо, камень, золото или свинец не в меньшей степени обладают этим внутренним движением, чем так называемые жидкие тела; в противном случае они не могли бы подвергаться тем изменениям, которые производятся в них воздухом, огнем, водой или чем бы то нп было. Но хотя их переход в новые формы, их постепенное изнашивание и конечное разрушение с несомненностью доказывают, что их части находятся в постоянном движении, однако они не так легко и быстро изменяют под влиянием окружающих движений свою форму или положение в заметной для наших чувств степени, и поэтому-то люди воображают, что они вовсе не обладают движением.

19. А между тем само пребывание таких тел в одном и том же месте есть реальная активность: оно означает, что напряжение и сопротивление какого-то тела соответственно равны в течение данного времени воздействию внешних тел, действующих на него и не позволяющих ему перейти известные границы. Это легко понять из того, что я выше так подробно и ясно говорил о бесчисленных последовательных состояниях движения, одним из которых является и данное, названное людьми покоем в отличие от видимых для нас пространственных движений. Тело, которое падает вследствие тяжести или сильного импульса со стороны других тел (причем его собственный нмпульс преодолевает сопротивление среды), продолжает действовать!!тогда, когда более сильное сопротивление земли не дает ему двигаться дальше, а равное по силе давление тел, находящихся над ним, не позволяет ему подняться вверх. Так и корабль не бездействует совершенно, когда ветер дует с такой же сплой вверх по реке, с какой вода уносится течением вниз, ибо стоит только одной из этих сил перевесить другую — и корабль приходит в движение. Во время этой остановки корабль был лишен только одного вида движения, а не всякого усилия и активности вообще. Подобным же образом не лишены их железо, свинец, золото, части которых благодаря своему собственному внутреннему движению и движениям окружающих тел все время возрастают и умножаются или же, наоборот, изнашиваются, распадаются, уменьшаются, меняются и гибнут незаметным для нас образом; и лишь появление ржавчины на их поверхности, увеличение или уменьшение их количества, изменение их формы или какой-нибудь другой наглядный результат дают нам возможность обнаружить это воочию. Так как, следовательно, покой есть только известное ограничение движения тел, будучи реальным действием (action) взаимного сопротивления двух равных движений, то ясно, что не существует абсолютной бездеятельности тел, а есть только относительный покой по сравнению с другими телами, изменяющимися па наших глазах.

20. Но большинство людей, принимая пространственные движения (как и все прочие отношения) за нечто реально сущее, вообразили, что покой есть отсутствие движения, что движение есть активное, а покой — пассивное состояние. А между тем движение в такой же мере пассивно в отношении тела, давшего ему толчок, в какой и активно в отношении того тела, на которое оно влияет в свою очередь. Употребление этих и подобных слов в абсолютном значении вместо относительного породило большинство заблуждений и споров в этом вопросе.

Впрочем, наиболее выдающиеся философы и математики, хотя и объявляют движение несущественным, а покой существенным свойством материи, признавали все-таки, что каждая частица [вещества] находится в постоянном движении; к этому признанию их вынуждала непререкаемая очевидность разума и опыта. Они допускают, что и в телах, находящихся под землей, совершаются те же непрестанные изменения и движения, что и в телах, находящихся на земле, и это подтверждается но только природой различных почвенных слоев в шахтах и каменоломнях, процессом образования металлов и минералов, но также свойствами всех других тел и ископаемых, скрытых в земле. Они признают, что все явления природы должны быть объяснены при помощи движения и всеобщего взаимодействия вещей, в согласии с принципами механики. Именно так должны быть объяснены все разнообразия в природе, элементарные, чувственно воспринимаемые качества и все формы, фигуры, сочетания и прочие модификации материн. Таким образом, философы, наиболее правильно и стройно мыслящие о движении, рассматривают точки, между которыми движется тело, не как находящиеся в абсолютном покое, а лишь как покоящиеся относительно этого движущегося тела. И хотя Ньютон считается защитником протяженного, бестелесного пространства, он все- таки заявляет: «Может оказаться, что в действительности не существует покоящегося тела» 93 и что, может быть, во всей природе нет никакого неподвижного центра. В одном месте он выражается следующим образом. «Сопротивление приписывается обыкновенно телам покоящимся, напор — телам движущимся. Но движение и покой при обычном их рассмотрении различаются лишь в отношении одного к другому, ибо не всегда находится в покое то, что таковым простому взгляду представляется» 94. Таковы слова этого заслуженно прославленного автора, глубже всех своих современников проникшего в подлинную сущность материи; и вся физика должна была бы по справедливости именоваться так, как он озаглавил первую книгу своих «Начал», именно учением о двиэ/сении тел.

21. Мне нет надобности, милостивый государь, просить у вас извиненпя за все эти подробности, во-пер- вых, потому, что вы сами настаивали на них, а во- вторых, потому, что вы можете показать это письмо или сообщить мои взгляды и другим лицам, не сведущим во многом, что я считаю для вас известным.

22. Я умышленно ничего не говорил об относительных движениях тел, которые считаются покоящимися, и теперь я только намекну о них, чтобы показать вам, что движения эти не перестают в то же время быть абсолютными. Все, что находится на нашей Земле (и это относится также ко всем остальным планетам), участвует в ее постоянном движении, ибо движение целого есть лишь совокупность движений частей. Это ясно не только из рассмотрения самого предмета, ио также и из того, что нужна одинаковая сила как для сообщения нового состояния любому телу, так и для прекращения состояния, уже приобретенного им, ибо одна из них не может быть меньше другой. Хотя все части движущегося шара находятся в покое относительно друг друга и относительно своих мест в шаре, однако никто не скажет, что все они как части шара не находятся в движении по отношению к посторонним вещам. Так, пассажир участвует в движении плывущего корабля (не говоря ужо о движениях внутри его собственного организма), хотя ои и представляется покоящимся относительно того места, иа котором ои сидит, и остальных частей корабля, которые, невзирая на движение целого, сохраняют по отношению к нему одни и тс же расстояния и положения. Я обмолвился также лишь одним словом (в пятнадцатом параграфе) о центростремительной силе, благодаря которой все находящиеся на Земле тела увлекаются к ее центру (как все остальные тела к центрам своих движений), и я даже не упомянул о центробежной силе, благодаря которой тела стремятся удалиться от центра но прямой линии, если им в том но мешает какая-либо более сильная причина. Так, камень, вращаемый пращой, удерживается на своей орбите веревкой, которая, будучи натянута движением камня, притягивается к нему вследствие его стремления улететь но прямой линии в каждой точке описываемого им круга; в то же самое время она в равной мере притягивается к руке человека, держащего пращу. Таким образом, центр настолько же приближается к камню, насколько камень к центру, что, однако, бывает не всегда по разным причинам. Действие этих сил обнаруживается тем заметнее, чем ближе они к состоянию равенства или, наоборот, чем значительнее перевес одной из них. То обстоятельство, что центростремительная сила частей Земли (включая атмосферу) намного превышает их центробежную силу, есть главная причина, в силу которой Земля ничего но теряет из своей материи, постоянно сохраняя одну и ту же массу или одни и те же размеры. В самом деле, центростремительная сила тяготения, удерживающая различные тела на их орбитах, значительно превосходит центробежную силу движения, вследствие которой они стремятся улететь по касательной. Каковы бы пи были причины указанных сил, они неопровержимо доказывают мою мысль о постоянном движении всех вещей. Однако я не буду больше писать о природе этих сил, чтобы незаметно для себя не вступить с вами в спор о природе тяготения, о том, всегда ли вес тел соответствует количеству их материи, другими словами, больше ли заключается материи в кубическом футе свинца, согласно его большему весу, чем в кубическом футе пробки (как это вы, я знаю, утверждаете вслед за многими отнюдь не плохими философами), или же в одинаковых объемах ртути, золота, серебра, железа, свинца, земли, воды, пробки или воздуха содержится одинаковое количество материи, несмотря на все различие их удельного веса. В последнем случае это различие объяснялось бы отчасти внешними давлениями, а отчасти тем внутренним строением, которое сообщает их общей материи все эти разнообразные формы, различающиеся, между прочим, и силой тяжести, как они различаются фигурой, цветом, вкусом, запахом и всеми остальными свойствами, порождаемыми их особой структурой, действием остальных тел и, наконец, нашими органами чувств и нашим воображением. Я сам держусь этого последнего взгляда, но не буду сейчас говорить о своих соображениях подробно. Замечу только, что если бы тяготение было существенным атрибутом, а не особым модусом материи, то одни и те же вещи имели бы одинаковый вес везде и при всяких условиях, как они повсюду имеют одинаковую плотность и протяженность, и не падали бы с различными скоростями при различных расстояниях от центра. Я думаю поэтому, что тяготение не требует никакой пустоты (как я уже говорил об этом в четырнадцатом параграфе) и есть лишь одно из многих проявлений активности материи. Особенностей этого проявлення мы сейчас рассматривать не будем; во всяком случае факт его существования не отрицается никем, и количества движения, порождаемые тяготением, т. е. этим особым взаимодействием отдельных тел, должны быть вычисляемы на основании наблюдений, каковы бы ни были их физические причины. Я не буду также говорить о притяжении планет, об их тяготении и других видах взаимодействия между ними. Во всяком случае влияние Солнца, сила Луны, вызывающая приливы, и разные другие обстоятельства доказывают, что планеты весьма заметно действуют друг на друга в соответствии со своей величиной, формой, расстояниями и положением. 23. Что движение привнесено в материю извис, что материя состоит из отдельных и независимых частей, что существует пустота, или бестелесное пространство, — это не единственные ошибочные взгляды, порожденные понятием абсолютного покоя. В самом деле, тс из философов, которые были наименее суеверны и наиболее пристально всматривались в природу вещей, учили, что одушевлена вся материя — каждая частица воздуха, воды, дерева, железа, камня, так же как человек или животное и как все бытие в целом. К этому ошибочному представлению они пришли вполне естественно, ибо, переняв от других учение о существенной бездеятельности материи (от этого предрассудка они не постарались освободиться) и в то же время зная из опыта, что все частицы материи находятся в движении, а также считая жизнь чем-то отличным от организованного тела, они сделали тот вывод, что причина движения этого рода есть некая сущность, внутренне связанная с любой материей и неотделимая от нее. Но эта мнимая всеобщая одушевленность совершенно не нужна, ибо материя обладает движением сама по себе и реального покоя не существует.

Философы, стоящие на точке зрения одушевленности (материи), делились на разные школы: немало требуется уловок, чтобы придать заблуждению хоть некоторый вид истины! Одни, как стоики, считали эту всеобщую жизнь душой мира, сопряженной с материей и насквозь проникающей ее всю и каждую ее часть, причем представляли ее себе телесной, хотя и бесконечно более тонкой, чем все остальные тела. Наоборот, мировая душа платоников была нематериальна н чисто духовна. Другие, как Стратой из Лампсака95 и современные гилозоисты96, учат, что частицы материн наделены жизнью и, до некоторой степени мыслью, т. е. способностью непосредственного восприятия, но без рефлексии. Гераклит в древности и Спиноза в новое время присоединили к этим свойствам ум, или рефлексию, не подумав, однако, об устранении тех трудностей, которые вытекают явным образом из столь сомнительной гипотезы. Они не показали даже, как могут (при допущении всеобщей сознательности) все эти мыслящие частицы прийти к взаимному соглашению при образовании какого-нибудь определенного тела или системы, как они, никогда не расходясь во взглядах на то, где им быть — в том или в другом месте, в одиночестве или в многочисленном обществе — вступают в договоренность относительно возможных сочетаний или разъединений. Они не объяснили, каким образом человек, хотя все частицы его (тела) обладают сами по себе чувствами и умом, находит в себе только одно сознание, осуществляющее свои функции только в одном месте тела. Не менее фантастично представление других философов о «пластической» жизни, которая (согласно всесторонне образованному Кедворту97, возродившему этот взгляд в наши дни) не материальна, а есть низшая форма духа, бесчувственная и немыслящая, но наделенная жизненными процессами и энергией. Различие между этими последними философами и гилозоистами сводится, очевидно, к одним лишь словам, хотя сторонники пластической концепции настаивают на существенном расхождении во взглядах с гилозоистами. Я думаю, что они это делают для того, чтобы отклонить от себя упреки за нелепые, вызывающие неприязнь выводы, неизбежные для гилозоизма. Подобным же образом высказываются друг о друге янсенисты98 и кальвинисты99 в вопросе о предопределении, на которое они, несмотря на более тонкий подход у янсенистов, конечно, смотрят совершенно одинаково.

Ясно, что все эти гипотезы суть ие что иное, как попытки объяснить фактическое движение бездеятельной материи, не обращаясь ежеминутно к вмешательству бога, не заставляя его действовать везде и всюду и притом в силу безусловной п неустранимой необходимости. Но довольно о философах, которые наделяли материю чисто внешними, чуждыми для нее источниками движения. Что же касается тех, которые также считали материю бездеятельной по своей природе, но либо не указали никакой причины, приводящей ее в движение, как Аиаксимандр, Анаксимеи и некоторые другие древние мыслители, либо не объяснили, чем вызывается ее движение и мышление, как Спиноза среди новых, то они, по моему мнению, лишены философского значения и не заслуживают поэтому дальнейшего рассмотрения. Они всегда доставляли повод к торжеству стоиков, спиритуалистов и пластиков или им подобных, как бы их ни называть и ни подразделять иначе.

24. Но наиболее распространенное заблуждение, порожденное предполагаемой бездеятельностью материи, заключается в понятии бесконечного, протяженного и в то же время бестелесного пространства. Так как на этом понятии основывались целые системы и его поддерживали своим авторитетом люди с громкими именами и большими заслугами, то и познакомлю вас также с историей и этого взгляда. Впрочем, я имел бы полное право и не делать этого, после того как выше мною было доказано, что материя активна по своему существу и что ее общее движение (general motion) есть непосредственный субъект всех частных двигательных состояний, подобно тому как протяжение есть непосредственный субъект различных форм и количеств. Понятие [пустого] пространства было создано главным образом для того, чтобы объяснить возможность движения пассивной материи (в качестве места, где оно могло бы происходить); но если материя не бездеятельна и не нуждается для своего движения в постоянном влиянии внешних сил, то пространство может быть выброшено из философии как ненужная п произвольная фикция. Всеми признается, что протяжение бесконечно, ибо оно не может быть ограничено чем-то непротяженным; доказательства этого положения столь общеизвестны, что я не стану докучать вам их повторением. Не менее бесконечна и материя, поскольку она мыслится как протяженная, ибо невозможно вообразить себе ее границы, к которым нельзя было бы без конца прибавлять все новую протяженность. И поэтому, если не считать материю бесконечной, конечность ее размеров должна была быть обусловлена какой-нибудь другой причиной помимо ее протяжения. Те, кто признавал конечность материи из философских оснований, представляли ее себе бездеятельной и разделенной на независимые и отдельные части с пустыми промежутками между ними; эти части считались тяжелыми или легкими сами по себе, и им приписывались различные формы, а также различные степени движения, поскольку внешняя причина насильственно выводила их из естественного состояния покоя. Все это с необходимостью вело к выводу о конечном протяжении, причем, однако, те же мыслители принимали и другое протяженно — бесконечное. А в таком случае им поневоле пришлось объявить эти два протяжения существенно различными но своим свойствам: одно (бесконечное протяжение) было объявлено неподвижным, непроницаемым, неделимым, неизменным, однородным, бестелесным и всеобъемлющим, а другое (конечное протяжение) — подвижным, проницаемым, делимым, изменчивым, разнородным, телесным и объемлемым. Одно означало бесконечное пространство, другое — отдельные тела. Однако все это различение уже предполагает данным то, что составляет предмет спора, и пользуется двусмысленным значением таких слов, как «место», «целое», «части», «частицы», «делимость» и т. д.

Провозгласив без всяких доказательств, что материя конечна и делима, что она приводится в движение откуда-то извне и имеет в своем распоряжении пустое пространство, где она может действовать, эти философы попали в сложное положение, установив протяжение внутри другого, как будто субъект может находиться внутри своих модусов. Но так как все эти предположения (как я часто повторял) суть только выводы из основного предположения о бездеятельности материн и так как противоположное этому положение о движении как неотъемлемом свойстве материи уже доказано мною, то нет никаких оснований ие считать бесконечной и самое материю. А так как ие-сущее не имеет никаких свойств, то и признанное всеми бесконечное протяжение следует приписывать этому бесконечному субъекту, бесконечно разнообразному в движении, протяжении и других своих неотделимых атрибутах.

25. На этом я мог бы кончить. Но чтобы выяснить для вас этот вопрос окончательно, я постараюсь еще показать, как все то, что обыкновенно приписывается пространству и телу в качестве их существенных отличительных признаков, целиком и безусловно принадлежит бесконечной материи. Я принимаю при этом, что указываемые свойства имеют реальное существование и, несмотря на свою видимую противоположность, суть состояния ОДНОГО II того же субъекта, лишь рассматриваемого с различных сторон. Когда мы мыслим тела как конечные, подвижные, делимые, покоящиеся, тяжелые или легкие, как имеющие различные формы и находящиеся в разных положениях, мы отвлекаем модификации от субъекта, или, если угодно, части от целого, и ставим в нашем воображении границы для определенных частей материи, отделяющие и отличающие их от всего остального (отсюда и возникло первоначально понятие пустого пространства). Но когда мы рассматриваем бесконечное пространство как непроницаемое, неподвижное, неделимое, как вместилище всех тел, в коем они движутся и содержатся, между тем как само оно свободно от всяких изменений и от всякой формы, тогда, наоборот, мы отвлекаем бесконечный субъект от его конечных модификаций, или целое от частей. Применим теперь этот взгляд к отдельным случаям. Так как ничто не может быть ни прибавлено к бесконечности, ни убавлено от нее, то вселенная ие может быть ни увеличена, ни уменьшена, ибо нет места, куда можно было бы удалить какие-нибудь ее части или откуда можно было бы взять новые. Следовательно, вселенная неподвижна и неделима, а также лишена всякой формы, ибо не имеет границ, и неизмерима, ибо никакое конечное количество, сколько бы раз мы его ни повторяли, не может измерить ее протяжение.

Поэтому, когда мы говорим, что пространство всеобъемлюще, мы имеем в виду бесконечную материю, мы мысленно отличаем целое от частей, которые в действительности неотделимы от целого. Когда мы говорим, что пространство пронизывает все вещи, мы отвлекаем протяжение материи от других ее свойств. И так же мы поступаем, когда называем его бестелесным: мы рассматриваем его тогда подобно математикам в виде точек, линий и поверхностей. Когда мы говорим, что пространство едино, мы имеем в виду его бесконечность и неделимость, ибо есть только одна вселенная, хотя и может существовать бесчисленное множество миров. Когда мы говорим, что пространство есть вместилище всех вещей, мы хотим сказать, что оно есть субъект своих собственных модификаций, будь то движение, форма или что-нибудь другое. Когда мы утверждаем, что оно однородно, мы имеем в виду, что материя всегда одна и та же, как бы нибы- ли разнообразны ее модификации. И наконец, когда мы говорим, что конечные тела не могут существовать без бесконечного пространства, мы высказываем только, что они не могут существовать, если их нет, ибо их собственная плотность и их отношение к другим вещам и есть их место в пространстве, отвлекаемое нами от вселенной, в которую они входят частями и в безграничном движении, плотности и протяжении которой они принимают ограниченное участие. Ибо бесконечная материя и есть реальное пространство и вместилище, а также реальный субъект своих собственных частей и модификаций.

26. Для вас теперь становится понятным, как образовалось это понятие абсолютного пространства. Оно построено отчасти на произвольных предположениях вроде того, что материя конечна, бездеятельна и делима, отчасти же на том, что мысленно выделяют протяжение, это наиболее очевидное свойство материи, не считаясь с другими ее свойствами или с их абсолютной связью в одном и том же субъекте. Конечно, каждое из этих свойств может быть мысленно отвлекаемо от остальных, и математики пользуются этим приемом весьма плодотворно; но нельзя принимать эти абстракции за реальность и приписывать им существование вне того субъекта, от которого они отвлечены, или относить их к какому-нибудь другому, неопределенному и неведомому субъекту. Мы часто отвлекаем материю от движения и движение от материи и поступаем так же с плотностью и материей, с движением и протяжением, с протяжением и плотностью, с плотностью и движением. Каждое из этих свойств может браться и берется само по себе, без всякого отношения к остальным, тогда как в действительности движение материи зависит от ее плотности и протяжения и точно так же все остальные ее свойства неотделимы друг от друга. Но защитники [понятия абсолютного] пространства, абстрагировав протяжение от материи, стали различать затем протяжение материи вообще и частное протяжение, пли протяжение того или другого тела, как будто последнее есть какое-то дополнение к первому; однако они не могли указать для этого общего протяжения никакого субъекта, не зная ничего о том, представляем ли ои собой какую-то субстанцию, является ли духом, или телом, или каким-то новым видом небытия, наделенным свойствами сущего. А некоторые не остановились перед тем, чтобы даже провозгласить его [субъект] самим верховным существом или по крайней мере несовершенным образом бога, как это можно видеть из книги талантливого Ральфсона о реальном пространстве (его я имел в виду в двух предыдущих параграфах; впрочем, как это видно из его же ссылок, он не был пи первым изобретателем этого ошибочного взгляда, ни его единственным представителем в наши дни). Я с удовлетворением отмечаю, что большинство этих господ твердо верили в существование божества, и я хочу надеяться, что это можно сказать о каждом из них. Но мне думается, что в своем неосмотрительном усердии они свели бога к чистому небытию, превратив природу, или вселепную (чего они отнюдь не хотели), в единственно существующего бога. Впрочем, чпетота их намерений должна снять с них в глазах всех благожелательных людей обвинение в атеизме со всеми вытекающими отсюда последствиями. Однако их промах был замечен самими атеистами и доставил им большое удовольствие. Вот, например, четыре строчки из одного стихотворения, автор которого, осмеяв сначала некоторые другие представления о божестве, издевается затем с гораздо большим правом над бесконечным, бестелесным пространством:

Тебя с пространством правильно, сй-сн,

Отождествляют тс, кто помудрей:

Пространство пусто, — стало быть, и ты

Полнейшее подобье пустоты.

Впрочем, фантастическое представление об одном протяжении, проникающем в другое, дало повод для смеха и многим другим лицам, как нельзя более далеким от атеизма и неверия. Иные из них были бы весьма не прочь узнать, где пребывает разум и мудрость протяженного пространства: в целом или в какой-либо из его частей? Я говорю о частях в условном смысле, ибо бесконечное не может иметь их. Но если бы мне ответили вместе с одним из собеседников Цицерона, что целое должно обладать умом, потому что им обладают некоторые его части, то, не говоря уже о том, что ум этих частей не связан непременно с протяжением, мы можем еще возразить вместе с другим собеседником Цицерона, что в силу того же рассуждения целое должно бы было быть царедворцем, музыкантом, учителем танцев, философом, потому что таковыми являются многие его части. Но конечно, все это пустые софизмы, основанные на смешении изменчивых (variable) модусов с существенными свойствами и на выведении действительных следствий из мнимых, не относящихся к делу и не соответствующих причин.

27. Теперь, когда выяснено понятие о движении как существенном свойстве материи, вы поймете, что аргументы или, вернее, сравнения и аналогии защитников абсолютного пространства доказывают только одно — пх уверенность в своей правоте, т. е. вы поймете, что они всегда уже предполагают то, что еще требуется доказать. Предположим вместе с ними, что вся мировая материя разделена богом на две равные сферы. Если последние находятся на некотором расстоянии друг от друга, то между ними есть измеримое пустое пространство; если же они касаются друг друга в одной точке (как это обязательно бывает у совершенных сфер), то бестелесное пустое пространство должно быть между остальными точками их поверхностей. Но разве все это не означает, что уже предположена конечность материи, предположено то самое пространство, существование которого они хотят доказать, и предположено, насколько я вижу, на основании одного лишь факта тяготения? Я могу вместе с Локком мыслить движение одного какого-нибудь тела помимо всякого другого, немедленно заступающего его место, но при этом я мысленно изолирую это единственное тело, отвлекаясь от тел, которые на самом деле следуют за ним. Я могу вместе с тем же философом представить себе, что два тела приближаются друг к другу, ничего не вытесняя на своем пути, но при этом я отвлекаюсь от всего того, что они фактически вытесняют при своем движении. Ибо, как он сам вполне правильно замечает, из того, что мы можем мыслить вещь в каком-то состоянии, еще вовсе не следует, что она действительно так и существует. Иначе пришлось бы утверждать существование гпдр, кентавров, химер и других чудовищ, никогда в действительности не существовавших. Но я согласен с Локком, что из приведенных примеров становится вполне понятным, что именно имеют в виду защитники пустого пространства, и со стороны картезианцев 100 было нелепо отрицать это и тем более нелепо оспаривать то, о чем они, по их собственным словам, не имеют никакого представления.

Все, что может быть сказано об этом предмете, сказано Локком в его «Опыте о человеческом разуме», особенно в тринадцатой главе второй книги, где ои, между прочим, говорит следующее: «Если не предполагать мир тел бесконечным, чего, я думаю, никто не станет утверждать, я бы спросил: если бы бог поместил человека на краю мира телесных вещей, то не мог ли бы человек протянуть свою руку за пределы своего тела?» 101 Локк не мог не знать, что до пего очень многие утверждали бесконечность материи, и я ие единственный утверждаю ее среди своих современников. И хотя я могу, конечно, вообразить себе мнимые границы материи, я не в состоянии, однако, найти ни одного веского доказательства в пользу того, что протяжение (которое и Локк признает бесконечным) существует где-нибудь помимо материи, не нахожу никаких аргументов в пользу этого взгляда, кроме предположений, уже опровергнутых мною. Не стоит поэтому и говорить о непреодолимых затруднениях, возникающих в случае признания этих мнимых границ [материи], затруднениях такого порядка: каков состав и какова прочность подобной материи, может ли что-нибудь от нее отломиться, что происходит с этими обломками и т. д. Я присоединяюсь, далее, к соображениям Локка о частицах, получающихся в результате деления; но я отрицаю, что непрерывность бесконечной материи может быть нарушена отдельными по- ворхностямії с пустыми промежутками между ними. Ведь мы только мысленно отвлекаем (как я говорил об этом в шестом и седьмом параграфах) то, что называем частями, рассматривая отдельно такой участок протяжения, какой нам в данный момент нужен; мы не отделяем его от остального протяжения в действительности, а делаем это лишь мысленно на основании модификации цвета, формы, движения и т. д., подобно тому как мы можем рассматривать теплоту солнца отдельно от его света.

Далее Локк говорит: «Те, кто признает невозможным существование пространства без материи, должны не только считать материальный мир бесконечным, но и отрицать у бога способность уничтожить какую бы то ни было частицу материи» 102. Что они должны считать материю бесконечной, это верно, но заключительное замечание об уничтожении материи совершенно неправильно. Не говоря уже о том, что ни в одном из своих откровений бог не изъявил желания уничтожить какую-либо часть материи, нельзя доказывать реальность пустого пространства ссылкой на то, что бог властен уничтожить материю, как нельзя утверждать, что мир погибнет через три дня, на том лишь основании, что бог может разрушить его в этот короткий срок. Я не понимаю, почему защитппки бесконечности материи должны были бы (как утверждает Локк в том же месте) менее решительно высказывать свое мнение, чем защитники бесконечного пространства или какой-либо другой бесконечности, ибо это слово прилагается не к одному пли двум, а ко многим предметам. И если Декарт не решился прямо утверждать, что материя бесконечна (infinite) и ограничился утверждением, что она неопределенна (indefinite), то это потому, что, с одной стороны, он был уверен, что протяжение бесконечно, а с другой стороны, считая материю по природе своей бездеятельной и реально делимой, не мог убедительно доказать ее бесконечность (хотя иногда совершенно определенно признавал ее, как вы, его усердный читатель, прекрасно знаете сами).

Чти касается богословских возражений против бесконечности материн, то они мало чего стоят и дока зывают только, что глубокомыслие иных людей обратно пропорционально нх религиозному рвению; и я не думаю, чтобы умеренные и просвещенные богословы наших дней захотели воскресить разоблаченные софизмы своих невежественных предшественников. Впрочем, я хотел бы особенно подчеркнуть, что, несмотря на мое разногласие с Локком в вопросе о пространстве, я считаю его «Опыт о человеческом разуме» наиболее полезной книгой в философской литературе всех народов как со стороны сообщаемых ею общих знаний, так и в том смысле, что она приучает доказательно, понятно и точно рассуждать обо всех предметах. И я вовсе не хотел выступать здесь противником этого великого человека, но, зная, как высок его авторитет в ваших глазах благодаря моим же собственным рекомендациям, я постарался рассеять предрассудки, которые он мог бы поселить в вас, против бесконечности материи, присущего ей движения и всего, что может быть построено на этих исходных принципах.

28. А теперь, милостивый государь, после того как вы заставили меня проделать эту утомительную работу теми вопросами, которые вы поставили мне в вашем кратком, но весьма содержательном письме, — теперь вы, я не сомневаюсь, согласитесь, что движение должно войти в определение материи на таких же правах, как протяжение и плотность. Если же вы попросите меня, чтобы я определил само движение, я отвечу, что не могу этого сделать, как не может ни один человек, хотя бы и самый способный; не потому, что мы плохо знаем движение, а потому, наоборот, что мы знаем его лучше всего того, что доступно определению. Такие простые идеи, как движение, протяжение, цвет, звук, самоочевидны и никоим образом не могут быть определены; только термины, обозначающие сложные идеи, или, иначе говоря, комплексы самоочевидных идей, могут быть объектами определений, ибо термины, обозначающие простые идеи, будучи соединены вместе, вскрывают связь, предпосылку и характер целого. Так, никакими словами в мире нельзя объяснить, что такое синева, и дать о ней ясное представление человеку, никогда пе видавшему этого цвета. Но предположите, что тот же человек никогда не видал золота, хотя хорошо знаком с другими металлами, он, конечно, сможет составить себе о нем отчетливое представление на основании сообщений о его желтизне и весе, ковкости, плавкости, твердости и т. д. Поэтому, когда определяются простые идеи, не следует думать, что определяются сами предметы, ибо равносильные термины не объясняют природу вещи, а только передают значение слова в других, более понятных выражениях. Так, слова «переход», «перенос», «удаление», «последовательное приложение» только синонимы слова «движение», а не определение самого движения; н то же самое нужно сказать об Аристотелевой «актуализации потенциального бытия» 103. Но всякое частное пространственное движение может быть определено указанием на ту траекторию, которую оно описывает, и на те причины, которые определяют его направление и скорость. То же самое относится к общему протяжению материи, с одной стороны, и к частным определениям этого протяжения — с другой. Плотность материи есть также наглядная и, следовательно, неопределимая идея. Впрочем, я понимаю здесь плотность не в геометрическом смысле, как характеристику всякой величины, имеющей три измерения, а употребляю вслед за Локком этот положительный термин вместо отрицательного «непроницаемость» для обозначения сопротивления, которое любое тело оказывает вторжению всякого другого в занимаемое им место. Так, капля воды, равномерно сжатая со всех сторон, представляет неодолимое препятствие для сильнейших в мире тел, стремящихся занять ее место, и кусочек дерева ие позволяет вам соединить вплотную ватин ладони, несмотря на все ваши усилия. Это относится в такой же мере ко всем жидким и мягким телам, как к самым твердым, к тяжелым в такой же, как к легким; это так же верно относительно воздуха п мякоти плодов, как относительно золота и алмазов. Так отличается, по замечанию того же безупречнейшего

Локка, употребление слова «плотность», когда оно служит для обозначения некоторого неотделимого свойства материи, от его обычного употребления, при котором плотность обозначает твердость, т. е. определенное сцепление частиц, с трудом поддающихся разъединению. В философском же смысле плотность означает заполненность, пли безусловное вытеснепие всех остальных тел. В этом последнем смысле я и употреблял это слово на протяжении всего настоящего письма, за исключением третьего параграфа. 29. Я не хочу сказать, что материя не имеет других существенных свойств, кроме этих трех — протяжения, плотности и активности; но я убежден, что при надлежащем совместном рассмотрении этих свойств мир материальных явлений может быть объяснен гораздо лучше, чем это было сделано до сих пор. Поэтому едва лп можно ждать каких-либо открытий в области натурфилософии со стороны тех лиц, которые отвлекают одно из этих свойств от двух остальных, превращая его в единственную сущность материн, ибо совершенно ясно, что в материи эти атрибуты могут быть отделены друг от друга только мысленно. Так, протяжение ие может исчерпывать собою все представление о материи, ибо оно не включает в себя плотность и движение; но вполне возможно, что все протяженное есть материя, хотя материи свойственно не только протяжение, но также активность и плотность. Во всяком случае при отвлеченном рассмотрении этих свойств одно не предполагает другого и каждое из них обладает определенными модусами, принадлежащими непосредственно ему самому. Но в природе они связаны так крепко, что одно не может существовать без другого и все должны действовать совместно, чтобы произвести модусы, свойственные каждому в отдельности. Протяжение есть непосредственный субъект всех разделений, форм и частей материи, но порождает все эти модификации активность, и они не могли бы выявиться без плотности. Активность есть непосредственная причина всех пространственных движений, изменений и многообразия в материи, но носительницей и мерой возникающих при этом расстояний является протяжение. От плотности зависят сопротивление, импульс и продвижение (protrusion) тел, но они проявляются в протяжении лишь благодаря активности. Плотность, протяжение и активность суть поэтому три различных понятия, но не три различные вещи; это только разные способы рассмотрения одной и той же материи.

По вернемся к нашей специальной теме. Теперь вы легко поймете, что vis motrix — истинная движущая сила — и есть эта существенная активность материи; a vis impressa — сила, сообщаемая отдельным телам, — есть некое состояние общей активности, ибо совершенно бесспорно, что ничто не может двигать, т. е. определять, само себя, пока оно не определяется к тому чем-нибудь другим. Поэтому направление, полученное движущейся материей в какой-либо части, само по себе всегда оставалось бы одним и тем же, ибо без причины не может быть никакого действия, и, следовательно, это направление должно быть изменено какой-нибудь большей силой, эту последнюю должна сменить другая и т. д., причем одна сила перестает действовать только тогда, когда начинает действовать другая. Подобным же образом одна форма материи разрушается только для того, чтобы уступить место другой. Так, одно движение всегда сменяется другим движением, но никогда не сменяется абсолютным покоем. Точно так же исчезновение одной формы в результате включения какой-либо частицы материи не есть исчезновение всякой формы, что было бы невозможно.

193

7 Том 1.

Эти состояния движения в [различных] частях плотной протяженной материи и образуют то, что мы называем явлениями природы. Мы даем им разные имена и приписываем вред или пользу, совершенство и несовершенство, смотря по тому, как они действуют иа наши чувства, причипяют ли нам удовольствие или страдание, способствуют ли нашему сохранению или разрушению. Но мы не всегда называем их по их реальным причинам или по тем способам, какими они производят друг друга и каковыми являются упругость, твердость, мягкость, жидкость, количество, фигуры и отношения отдельных тел. Напротив, мы часто считаем многие состояния движения вообще лишенными всякой причины, например самопроизвольные движения животных. А между тем хотя эти движения, возможно, и сопровождаются мыслительной деятельностью, однако они должны иметь как движения и свои физические причины. Когда, например, собака гонится за зайцем, масса внешних объектов действует со всей силой импульса или притяжения на ее нервы, которые так связаны с мускулами, суставами и другими частями тела, что производят разные движения ее членов в животной машине. Кто хоть сколько-нибудь отдает себе отчет в действии тел друг па друга через прямое соприкосновение или через посредство мельчайших частиц, непрестанно истекающих из них, и кто, кроме того, знает механику, гидростатику и анатомию, тот не станет сомневаться, что все движения, выполняемые нами, когда мы сидим, стоим, лежим, встаем, ходим, бегаем и т. д., имеют свои соответственные специфические внешние, материальные определения. После того как Ньютон в предисловии к своим «Математическим началам натуральной философии» сообщает о тяготении, упругости, сопротивлении, импульсе и притяжении и о своем объяснении системы мира из этих начал, он прибавляет: «Было бы желательно вывести из начал механики и остальные явления природы, рассуждая подобным же образом, ибо многое заставляет меня предполагать, что все эти явления обусловливаются некоторыми силами, с которыми частицы тел вследствие причин, покуда неизвестных, или стремятся друг к другу и сцепляются в правильные фигуры, или же взаимно отталкиваются и удаляются друг от друга. Так как эти силы неизвестны, то до сих пор попытки философов объяснить явления природы и оставались бесплодными» 104. Каковы бы ни были эти специфические силы и фигуры вместе с присущими им причинами, никто в мире не способен в такой мере открыть их и привести в разумную систему как наш выдающийся автор. Но что касается общей движущей силы всякой материи, то я льщу себя надеждой, что в этом отношении кое-что сделано мною в настоящем письме.

30. Таким образом, я ответил, думается мне, на все ваши вопросы в отдельности, кроме вашего последнего возражения, которое (если можно говорить о степенях истинности и ложности) слабее всех остальных. Именно: вы говорите, что раз допущена активность материи, то, по-видимому, исчезает необходимость в верховном уме. Позвольте же вам сказать, что это наиболее необдуманное и легковесное замечание, какое я когда-либо слышал из ваших уст, ибо вы никогда не согласитесь делать одиозные выводы, противные вашему собственному убеждению, как это делают слишком многие. Не говоря уже о том, что бог так же мог создать материю активной, как и протяженной, что он одинаково мог дать ей как одно, так и другое свойство, что нельзя указать никаких оснований, почему бы он не мог наделить ее первым свойством в такой же мере, как вторым; не говоря обо всем этом, разве нет необходимости, чтобы бог в известные моменты или, вернее, всегда направлял ее движения? Разве образование животных и растений может быть объяснено одной активностью материи в большей мере, чем одним ее протяжением? И разве вы можете представить себе, что действие и противодействие тел, взаимодействие всех частиц материи могло в самом себе заключать столько изобретательности, чтобы создать хотя бы одну из этих изумительных растительных или животных машин? При всех ваших познаниях в механике вы не сумеете, как не сумел и Декарт, изобрести правила и средства для построения человека или мыши. Никакие столкновения атомов ни при каких, даже самых благоприятных, условиях не могли бы объединить части вселенной в существующий порядок и сохранить их в нем, не могли бы создать организацию цветка или мухи, как нельзя себе представить, чтобы типографские знаки, даже будучи миллиопьтраз смешиваемы друг с другом, расположились наконец в таком порядке, при котором получилась бы «Энеида» Вергилия или «Илиада» Гомера, или вообще какая бы то ни было книга. Что же касается бесконечно- сти материи, то с ней несовместимо только то, чего и так не может признать ни один разумный и благомыслящий человек, — несовместим протяженный телесный бог, но вполне совместим чистый дух, нематериальное существо.

Я уверен, что от многих обычных возражений вы избавили меня сознательно, понимая, что нет конца нелепостям, вытекающим из ложных и сомнительных систем. Некоторые картезианцы (чтобы не называть других) дошли до такой чудовищной гипотезы: не отдавая себе отчета в сущности движущей силы и желая избежать перехода акциденций от одного субъекта к другому, они не постеснялись утверждать, что бог отнимает, например, движение у катящегося шара и передает его другому шару, на который наталкивается первый. Выходит, что бог и сохраняет движение своим непосредственным вмешательством, и отнимает его с такой соразмерной постепенностью, которая соответствует элементарным законам движения. Разве это объяснение? И это говорят те самые люди, которые смеются над симпатией, антипатией, тайными качествами и т. д.! Я знаю, с кем говорю, и поэтому выражаюсь так кратко; я зпаю, что для вас достаточно малейшего намека, чтобы самому развить из него все выводы. К тому же обычные решения едва ли удовлетворят человека, отрицающего обычные предпосылки. 31. Когда вы будете писать мне в следующий раз, обратите, прошу вас, внимание на то, что математики (которые обыкновенно мыслят наиболее правильно и строго, хотя иногда и исходят из произвольных предпосылок и часто превращают отвлеченные идеи в реальные сущности) констатировали, сами того не сознавая, необходимость внутренней и существенной активности материи в своем conatus ad motum 10Б. Я умышленно не остановился на этом пункте, когда говорил о том, как системы стоиков, пластиков, гилозоистов и других возникли из усмотрения все той же постоянной и универсальной активности, ибо я поставил себе целью написать об этом предмете не все, что я мог бы сказать о нем, а только то, что я считал необходимым для отвода ваших возражении и привлечения вас на сторону моих взглядов. Я не стану также останавливаться на том, какую дальнейшую пользу могла бы еще извлечь философия из понятия о движении как существенном свойстве материи, помимо более ясного уразумения природы вообще и разрешения частных вопросов о движущей силе, о пространственном движении с пустотой или без нес, о природе пространства, о бесконечности материи.

Я уверен, что, еще прежде чем вы успели дойти до этого места моего письма, вы уже применили излагаемое мною учение для разрешения многих сложных вопросов. Беспристрастно обозревая в своем уме не столько объяснения, сколько неудачные догадки и жалкие софизмы различных философских школ, вы, наверное, обратили внимание на то, какие бесчисленные заблуждения могут проистечь для всей философии в целом из какого-нибудь одного неверного принципа, принятого за непреложную истину без критики и проверки. Моими собственными наблюдениями, относящимися к этому предмету, я охотно поделюсь с вами и с нашим общим другом, который одиноко философствует при дворе, где он превосходит всех как изысканностью обращения, так и просвещенностью и начитанностью и где благодаря своим высоким дарованиям и удивительному уму он выделяется и на обычных церемониях, и при обсуждении самых тонких и трудных вопросов государственного управления. Но не буду больше утомлять вас, милостивый государь, пока вы не соблаговолите обратиться ко мне с вашими пожеланиями в другой раз.