2. Вненаучное теоретическое познание

Таким образом, в рамках вненаучного и внефи- лософского знания имеется два миросозерцания: наивное и теоретическое. Если мы обратимся к тому способу познания, на котором основано указанное теоретическое мировоззрение, мы прежде всего увидим совершенно иное отношение к действительности по сравнению с чисто наивным контактом. Человек уже больше не пребывает в естественном, самим собой происходящем контакте с бытием, но вырабатывает по отношению к нему теоретическую установку. Он уже не довольствуется лишь тем, что предмет сам говорит ему. Вместо этого он пытается путем наблюдений, размышлений и выводов получить квазисистематическое знание о нем.

Если мы вспомним пословицы вроде: "Не говори 'гоп', пока не перепрыгнешь" или крылатые выражения наподобие: "Donee eris sospes multos numerabis amicos",10 или рассмотрим взгляды многих людей на жизнь, нравственность и т. д., мы легко увидим различие между этими теоретическими формулировками и воззрениями, с одной стороны, и наивными видами ознакомления — с другой. Прежде всего, эТи взгляды носят обобщающий и типизирующий характер. Во-вторых, они имеют своим источником установку на теоретическое познание. Человек как будто включает совершенно другой интеллектуальный регистр. Он приступает к предмету с намерением теоретически познать его. Поэтому, в-третьих, здесь наблюдается ярко выраженная тематичность познания.

В этом отношении теоретическое вненаучное познание гораздо ближе к философскому, чем наивное. Мы увидим однако, что в другом отношении оно отстоит еще дальше от философского, чем некоторые формы наивного познания.

Теоретическое вненаучное познание отличается от философского в первую очередь отсутствием систематичности и критического подхода. Оно носит лишь афористичный характер, несмотря на свою направленность на общее и типическое. Ибо общие положения здесь не связаны в систематическое целое, состоящее из последовательности утверждений и обоснований.

Теоретическое вненаучное познание также некритично, поскольку оно не опирается ни на очевидное, ни на кропотливо и критически собранные факты и поскольку умозаключения не носят строго характера. Отсутствие у него критичности является гораздо большим недостатком, нежели в случае наивного ознакомления, так как полученное с его помощью знание претендует на всеобщность и типичность. Здесь требуется гораздо большая осторожность, чем в случае с наивным ознакомлением. Кроме того, без этой критической установки результаты позна- ния здесь сомнительнее еще и потому, что они дальше отстоят от конкретного, послужившего для них отправной точкой, что процесс познания, в данном случае, намного сложнее и что язык сущего, прежде чем обрести окончательные формулировки, подвергается более значительному преломлению.

В рамках этого теоретического вненаучного познания следует различать две существенно отличные друг от друга формы: органичное и неорганичное познание. Органичное дофилософское познание нам демонстрируют поговорки и сентенции мудрецов и поэтов. Здесь наблюдается довольно органичный путь от наивного ознакомления к более генерализующему, теоретическому сознанию. Если это плод индуктивных выводов на основе глубокого личного опыта или из того, что человек постоянно констатирует, — мы имеем, в этом случае, органический рост этих обобщающих воззрений из наивного ознакомления. К наивному ознакомлению присоединяется рефлексия и происходит дальнейшее теоретическое постижение насыщенных впечатлений, полученных в результате первичного наивного ознакомления.

Если, к примеру, кто-нибудь, находясь в беде, испытывает разочарование в людях и не идет дальше осознания того факта, что люди в несчастье одиноки, — здесь налицо лишь наивный контакт с действительностью. Даже когда он нетеоретическим образом сделает заключение, что такие случаи наблюдаются повсеместно, его знание об этом факте все еще останется на уровне наивного конакта с жизнью. Но как только эта всеобщая истина потре- бует своей формулировки, как только она приобретает характер "сентенции" и появляется явно выраженная тематичность познания, — мы покидаем уровень наивного ознакомления: его место занимает более широкое сознание. Однако и это сознательное обобщение единичных фактов органически родственно наивному ознакомлению.

Другой — неорганический — тип вненаучного и внефилософского познания мы наблюдаем в тех случаях, когда человек "резонирует" по поводу жизни, нравственных ценностей, искусства, не используя при этом тот язык сущего, который он воспринял в своем наивном ознакомлении.

Возьмем, например, человека, который в своих наивных взаимоотношениях с действительностью отчетливо уяснил себе величие и абсолютный характер нравственных ценностей, с полной серьезностью и решительностью откликается на достойное и негодующе отвергает недостойное, но который, при всем при том, начиная теоретизировать по поводу тех же самых нравственных ценностей, убежденно утверждает, что они различны в разные исторические эпохи и у разных народов или являются простыми проекциями наших чувств. Вдобавок он не замечает никакого противоречия между своим наивным восприятием и своими сознательными убеждениями. Это как раз показывает, что дело касается не только различных духовных регистров при наивном и теоретическом познаниях, но и что переключение на теоретический регистр означает потерю органического контакта с наивным познанием, при- чем теоретизирование питается совершенно из других источников. Эти источники многообразны. Мы не рассматриваем тех случаев, когда человек лишь повторяет то, что читал или слышал о предмете, либо данное воззрение общепринято или является данью моде. Здесь не может идти речи о познании. Мы ограничимся случаями, когда человек действительно размышляет о предмете, делая выводы на основе исходных посылок или опираясь на аргументы, о которых он узнал со стороны, но которые ему кажутся очевидными. Здесь мы имеем познание в самом широком смысле этого слова. Этот вид теоретического познания черпает свою аргументацию либо из общенаучного и философского достояния, ставшего элементом обычного образования, либо из общественных предрассудков, либо из так называемого "личного опыта", который в данном случае играет роль, отличную от той, которую он играет в органической форме теоретического познания. Конечно, и в рассматриваемой форме познания отдельное переживание может иметь своим результатом обобщение. Например, если человек испытал сильное разочарование в друге, он может несправедливо перенести свое недоверие на всех остальных людей. Поскольку его конкретное переживание имело для него такую большую эмоциональную значимость, он может убежденно воскликнуть: "Все люди — лицемеры!". Однако при неорганической форме теоретизирования отдельное переживание служит лишь переключателем теоретического реги- стра. Человек обобщает свой опыт, не из-за его значимости, которую он имел во время наивного контакта с действительностью, а из-за генерализующей тенденции теоретической установки.

"Ах, я знаю этих людей!" — может сказать человек по поводу какого-нибудь народа, — "Они все легкомысленны". Если его спросят, почему, он может ответить так: "Я знал одного человека этой национальности, он показался мне поверхностным". Люди, склонные к такого рода резонерству, неразборчиво используют факты, узнанные ими в процессе наивного ознакомления в качестве материала теоретической установки и они просто служат им примерами для их некритичной индукции.

81

6 Зак. 3060 Нетрудно заметить, что эта форма использования наивного ознакомления принципиально отличается от той, которая имеет место при органическом теоретическом познании. Язык действительности, воспринятый при наивном ознакомлении, не обнаруживается в результатах теоретического резонерства даже тогда, когда теоретик-резонер якобы исходит из узнанных им фактов, поскольку он использует лишь внешнюю их сторону. Подобным образом часто некритически используют результаты экспериментов для построения ложных теорий. Здесь теряется тесный контакт с действительностью, являющийся составной частью наивного ознакомления. Предмет воспринимается ровно настолько, насколько это позволяет данный теоретический регистр. То же самое наблюдается вообще при всех констатациях, которые предпринимаются исходя из такого чисто теоретического отношения к бь-тию. Резонеры высокомерно дистанциируются от предмета, но их позиция теоретического превосходства откровенно некритична. Неорганичность такого теоретизирования очевидна. Оно не продолжает логически наивное ознакомление, но ставит себя выше него. Подход теоретизирования чисто формален. Живой контакт с предметом совершенно потерян. Этот вид теоретического вненаучного и внефило- софского познания либо сознательно исключает контакт с действительностью, — и это многими ложно понимается как сугубо теоретический подход, — либо игнорирует такой контакт подсознательно. Вышесказанное характерно для людей, которые судят лишь по внешней, якобы очевидной стороне фактов и делают при этом самые невероятные выводы.

Например, приводится следующая аргументация: все нравственные ценности, дескать, относительны, поскольку разные народы в различные исторические эпохи придерживались взаимопротивоположных взглядов насчет того, что есть добро и зло. Здесь, при полном игнорировании данного нам в наивном контакте с действительностью понятия нравственной ценности, совершенно некритически делается вывод из посылки, которую человек воспринял со стороны без должного осознания ее подлинного смысла. Ибо различие взглядов на добро и зло само по себе не предопределяет относительность нравственных ценностей.

Или, к примеру, кто-нибудь утверждает, что все нравственные ценности относительны по той причине, что, во-первых, мы не в состоянии познать больше того, что нам представляется, а во-вторых, все, что мы познаем, представляется относительным нашим ограниченным субъективным способностям познания. Здесь в основе лежит некритически принятое в качестве посылки положение ложной философии о самоочевидности. Причем люди в этом случае считают себя особо критичными, поскольку отстранились от впечатлений, полученных в результате наивного контакта с действительностью. А тот факт, что буквально в следующий момент этот человек может негодовать по поводу чьего-либо недостойного поведения и тем самым подтверждать объективный характер нравственных ценностей, или не замечается, или не воспринимается как противоречие. Ибо этот тип людей больше доверяет своему теоретическому познанию, состоящему из непроверенных посылок и нестрогих выводов, чем наивному ознакомлению с предметом.

Это неорганическое вненаучное познание является источником всяческих мнимых самоочевиднос- тей, дилетантских "кратчайших путей" к знанию, шаткого рационалистического теоретизирования.

Для наивного ознакомления характерен классический контакт с действительностью. Оно сохраняет определенный интерес к самому предмету и продолжает содержать в себе нечто от его субстанции — хотя и в форме, подлежащей исправлениям и улучшениям — даже когда частично идет по ложному пути. Органическое теоретическое познание, естественно, имеет большие шансы достигнуть" истины, чем познание неорганическое. Не говоря уже о его превосходстве как таковом, оно представляет интерес еще и потому, что является не только познанием, но и отражением подлинной индивидуальности. Ибо в органическом теоретическом познании еще присутствует что-то от наивного контакта с объектом, от классической простоты этого контакта, однако в уже гораздо более преломленной форме, чем при собственно наивном ознакомлении. В отличие от органического познания его неорганическая противоположность лишена всякого интереса, поскольку представляет из себя карикатуру на истинное познание: при полном отсутствии всякой критичности и систематичности неорганическое вненаучное познание базируется лишь на собственной теоретической установке и способности познания, окончательно теряя первичные связи с предметом.

Пока человек действительно излагает то, что он познал в наивном ознакомлении, или, по крайней мере, высказывает обычные убеждения, органически вытекающие из наивного ознакомления, — его мысли могут представлять определенный интерес и приниматься всерьез. Но как только он начинает теоретизировать по поводу устройства мира или отдельных областей бытия при полном исключении из интеллектуального оборота своего первичного контакта с действительностью, причем делает это совершенно некритично и без всякой системы, — его высказывания теряют объективный интерес. Их фактическая некритичность тем более бросается в глаза, что они претендуют на особую критичность. Она сама выносит приговор такому "познанию".

Это резонерство проникает и в наивное ознакомление, например тогда, когда человек хочет обосновать свои впечатления от предмета. Это желание побуждает его нарушить наивную связь с ним и включить теоретический регистр. Человек обращается к едва осознанным им общим положениям и на их основе делает поспешные выводы, уже не слыша голосов бытия, данных ему в наивном контакте с действительностью. Тщетная попытка найти теоретическое обоснование своим непосредственным впечатлениям изолирует его от предмета и вынуждает заниматься бесплодным некритичным резонерством.

Отличие двух рассмотренных форм внефило- софского теоретического познания от познания философского очевидно: это полное отсутствие критичности и систематики. Однако отсутствие критичности проявляется по-разному в том и в другом случаях.

При органической форме некритичность заключается в том, что человек не проверяет теоретические обобщения, основываясь на наивном ознаком- лении, и поэтому не извлекает бесспорных конкретных данностей из исследуемого предмета, как это имеет место в истинно философском познании. Он переносит в область теоретического и типического воспринятое им при наивном контакте с действительностью со всей присущей этим воспринятым фактам субъективностью и случайной избирательностью. В философском же познании определяющим является чистый факт, который находится в фокусе созерцательной интуиции. С ним и соотносят все частности, воспринятые при наивном ознакомлении. При соединении такой установки с высшей формой наивного ознакомления возникает тесный беспрепятственный контакт с исследуемым предметом, и только такой, тождественный самому себе объект и может определять действительное положение вещей.

Философское познание направлено на очевидные данности. Критический характер такого познания определяется четким разделением очевидного и неочевидного. Кроме того, философ ясно представляет себе, какая степень данности достигнута в каждом конкретном случае. Это является решающим обстоятельством. Ибо знанию о том или ином положении вещей ставится в соответствие та или иная степень определенности, которая зависит либо от уровня очевидности рассматриваемой данности, либо от убедительности ее косвенных приложений, полученных в результате умозаключений.

В органическом вненаучном теоретическом познании, напротив, теоретический, типизирующий регистр не означает некоего нового, просветленного и синтезирующего взгляда на вещи, он лишь переводит на более высокую ступень обобщения те аспекты предмета, которые выкристаллизовались во время наивного ознакомления. Вдобавок, истинность такого знания часто зависит от случая. Здесь не являются очевидными ни посылки, ни выводы. Хотя в отдельных случаях вывод и может быть убедительным, однако строгость умозаключений не является методическим принципом данного вида познания. Переход от результатов наивного ознакомления к теоретическим обобщающим взглядам лишен всякой методичности и критичности. В противоположность этому, философское познание насквозь методично. Оно исходит из хорошо обоснованных, по возможности очевидных посылок и допускает только строгие доказательства.

Однако такая методика не обязательно должна явно присутствовать в практической работе философа. Поэтому мы часто видим, что те законы, которые, по утверждению великих философов, они вывели логическим путем, были в действительности постигнуты ими интуитивно и непосредственно.

При истинном философском познании эта методика проявляется в том, что явным образом ставится вопрос о степени "данности" факта и о строгости доказательств, и что человек полностью осознает достигнутый им уровень. Проверка наличия факта и строгости доказательств является решающим методическим прин- ципом любого научного и тем более философского познания.

Некритичность при неорганическом вненаучном теоретическом познании достигает еще больших размеров. Во-первых, некритичностью худшего сорта является использование того шаткого фундамента, на котором собираются построить знание. Место живого, наивного контакта с предметом занимают либо плохо усвоенные философские или научные общие положения, либо собственные произвольные обобщения отдельных наблюдений. В большинстве случаев здесь имеет место подсознательное влияние определенных философских или научных тезисов, составляющих, так сказать, Zeitgeist — "дух времени", которые, будучи восприняты подсознательно, замещают собой аподиктические самоочевидные исходные утверждения, т. е. основополагающие принципы в строгом смысле этого слова. Этот мнимо самоочевидный тезаурус, из которого теперь начинает черпать знания человек, является не собранием сведений о языке сущего, полученных — пусть даже в прагматически деформированном виде — в результате наивного ознакомления, а прежде всего набором теоретических положений, которые критическому уму должны были бы открыть совсем иное. Принятие по умолчанию этих положений как самоочевидных исходных аксиом представляет собой некритичность совершенно особого рода, приводящую к более роковым ошибкам. Полное отсутствие критичности имеет место и тогда, когда речь идет о сознательном принятии некоторых общих положений, но при этом они не сверяются с самими фактами и, по причине своей кажущейся очевидности, поспешно объявляются аксиомами. Некритичность здесь непростительна, поскольку человек сознательно переходит в теоретический регистр, но вопреки этому считает самоочевидными вырванные из связного целого отдельные утверждения, которые таковыми являться никак не могут. Он стремится быть непредвзятым, но при этом предпосылает своим рассуждениям в качестве непреложных аксиом целые философские теории и истолкованные на метафизический лад научные положения. Он совершенно не замечает, что эти так называемые аксиомы суть не очевидные факты, а подлежащие трактовке сложные результаты той или иной теории. Это совершенное самообольщение, которое представляет из себя подобное, с позволенья сказать, познание, — есть кульминация некритичности.

Философское познание, которое даже к фактам, полученным при наивном ознакомлении, не относится как к чему-то самоочевидному, естественно еще менее склонно принимать на веру те общие положения, что в свое доказательство не могут привести ничего, кроме своей привычности и распространенности. Настоящее философское познание не принимает ни сознательно, ни подсознательно никаких предположений, истинность которых не была бы предварительно засвидетельствована перед судом самого познания. К тому же, оно совершенно по- другому соотносится с наивным бытийным контактом. Философское познание не исключает его, как это наблюдается при неорганическом теоретическом познании, а, наоборот, очищает и углубляет. Оно потому и использует высшую форму наивного ознакомления, что стремится открыть данности еще более фундаментальные и очевидные, чем те, которые открываются при наивном ознакомлении. В то время как теоретическое внефилософское резонерство вольно или невольно отказывается от контакта с предметом.

Таким образом, очевидно отличие философского познания как от органичной, так и от неорганичной форм теоретического вненаучного познания. Философское познание — это методичное, систематическое и критическое знание, исходящее из непосредственного, хотя и очищенного и депрагматизи- рованного, контакта с предметом.

Завершая нашу критику неорганического вненаучного познания, мы отметим также, что такому познанию недостает подлинной связи с традицией. Насколько эта связь важна, мы рассмотрим в восьмой главе, когда будем говорить о сущности традиции.

Незаконное проникновение некоторых "результатов" сомнительных философий в миросозерцание философски неподготовленного обычного чело зека, который часто использует их в качестве отправного пункта своего резонерства, необходимо отличать от классического обоснования наивной картины мира с помощью философских элементов, что является смыслом и задачей подлинной философии. В том и другом случаях различны как способ посредничества, так и "орган", с помощью которого философски необразованный человек воспринимает философские факты. Общим является лишь относительная подсознательность процесса восприятия. В обоих случаях отсутствует самостоятельное критическое познание. В остальном же, даже если мы не будем принимать во внимание содержательный характер переданного, наблюдается глубокое формальное различие между введением в широкий оборот истинных философских знаний и незаконным проникновением в общественное сознание псевдофилософских теорий. Это проявляется как в способе передачи, так и в характере восприятия передаваемого философски неподготовленным человеком.

Если нам удалось строго отделить философское познание от всех форм до- и внефилософского познания, — то теперь перед нами стоит трудная задача разграничения философского познания и того познания, которое имеет место в научных исследованиях. Прежде чем мы обратимся к этой теме, необходимо подробней разобрать сам предмет философии. Ибо природу философского вопрошания и познания можно понять только на основе понимания предмета философии. Следовательно, перед нами стоит двойная задача: выявить предмет философии и понять сущность философствования в его отличии от всех остальных форм научного познания.