5. От «смешанных агрегатов» к «интеллигибельным принципам»

Образное представление о связи между наукой и философией в виде цепи будет полезным для понимания различия между ними. Это различие существовало не всегда. В древние и средние века вся цепь от наблюдаемых фактов до интеллигибельных принципов называлась и наукой и философией. Если мы теперь посмотрим на традиционный способ преподавания науки и философии в университетах, то увидим, что они преподаются в отрыве друг от друга. Они мало взаимодействуют между собой. Ученые часто считают, что философы просто болтуны и что то, что они болтают, является к тому же чепухой. Философ же говорит, что ученый — это человек с очень узким умом, охватывающий только очень небольшую область познаваемого, в то время как мир в целом — предмет познания философа. Ученые часто в свое оправдание говорят, что наука стала настолько специализированной, что человек больше не может, как Аристотель, знать и этику, и политику, и физику, и поэтику, и риторику и т. д. Они утверждают, что в наше время никто не может достигнуть универсального знания и понимания. Каждый и так слишком много изучает, чтобы хорошо знать какой-либо очень специальный предмет. Существует поговорка: «Ученый знает много о немногом; философ же знает мало, но о многом». Разговоры о растущей специализации в науке не вполне соответствуют фактическому положению дел. Наука в наше время в известном смысле меньше специализирована, чем это было пятьдесят лет назад: теперь между различными отраслями наук гораздо больше связей. Возьмем, например, физику и химию: пятьдесят лет назад они рассматривались как весьма различные области знания. Студентов, занимающихся одной из этих областей знания, обычно обескураживало, когда им говорили, что они «напрасно тратят время» в аудиториях, изучая другую область знания. Философы приводили даже «разумное» основание в доказательство того, почему физика и химия всегда будут отделены друг от друга. Фи- зика-де имеет дело с количеством, а химия — с качеством. А затем развилась область физической химии и позднее — область химической физики. В наше время было бы не легко отграничить физику от химии, учитывая, что различие между ними существует только в том случае, если описываются самые элементарные опыты на самом низком уровне абстракции; чем выше уровень абстракции, тем меньше между ними различия. Было время, когда физики презирали химию, потому что она была грубо эмпирическим знанием, чем-то вроде знания «кухонного дела», а сейчас законы химии выводятся из различных областей физики, термодинамики, электродинамики и квантовой механики. Поэтому физик сейчас гораздо легче может изучить и понять химию и точно так же химик — изучить физику. Такое же положение и во взаимоотношении между физикой и биологией или между экономикой и антропологией. До последнего времени эти науки рассматривались как совершенно не связанные друг с другом. Раньше экономисты являлись специалистами, которые могут высчитывать тенденции курса ценных бумаг на бирже; антропологи изучали дикие племена. Теперь же мы должны понимать экономику как некий племенной обычай, а племенные обычаи понимать с экономической точки зрения.

Ввиду этого мы не можем сказать с достоверностью, что в наше время человек не может достичь понимания различных областей науки. Исчезновение прежнего единства науки и философии едва ли может быть приписано растущей специализации в науке.

очевидно для нас, и идет к тому, что более самоочевидно и по внутренней сущности более доступно разумению...» Вся эта идея основывается на том, что существуют такие общие принципы, которые ясны и доступны нашему разуму, хотя далеки от непосредственного опыта. Если мы посмотрим на окружающий нас мир, то заметим различные физические явления: движение планет вокруг Солнца, движение частиц в электромагнитном поле и т. д. Не ясно, почему эти явления имеют место и почему они подчиняются специальным законам. Роль общих принципов заключается в том, чтобы сделать для нас правдопободным, почему эти явления имеют место именно таким, а не другим образом. Если мы обратимся к той цепи, которая Соединяет положения, касающиеся нашего непосредственного опыта, с общими положениями науки, то мы можем поставить вопрос о роли этой цепи в человеческой жизни. Эту роль можно показать через описание концов цепи.

Начнем с того конца цепи, который соответствует непосредственно наблюдаемым фактам, описываемым языком повседневной жизни. Постараемся установить принципы, из которых можно вывести эти наблюдаемые факты. Из одного принципа можно в некоторых случаях вывести огромное число наблюдаемых фактов. Из законов Ньютона можно вывести факты, касающиеся движений небесных тел; из электромагнитной теории — факты, касающиеся всех электрических и магнитных явлений; из законов Менделя —формы наследственности и т. д. Эти принципы позволяют ориентироваться в мире фактов.

В древней науке, однако, люди требовали также, чтобы, например, закон инерции выводился из правдоподобных или доступных пониманию принципов, вроде принципа достаточного основания (ничто не может возникнуть без причины) или закона вечности субстанции (материя вечна; она не может быть уничтожена или создана). Этот конец, где законы физики выводятся из интеллигибельных принципов и самоочевидных принципов, можно назвать концом цепи, представляющим философию. Законы промежуточной степени общности, то есть физические законы, сами сводятся к законам более высокой степени общности, непосредственно интеллигибельным. Всякий поймет» для чего нам нужен конец цепи, представляющий, науку, но зачем нам ну^кен противоположный конец, который представляет философию? Нет никакого сомнения в том, что для практических целей человечество всегда нуждалось в этом конце цепи, представляющем философию. Несомненно, что так было во все времена и остается в наше время. Когда были разработаны принципы относительности и квантовой механики, некоторые говорили: «Может быть, вы и сможете вывести полезные результаты из этих принципов, но они тем не менее туманны и парадоксальны. Они служат какой-то практической цели, но не поддаются «разумному пониманию». Мы не «понимаем» эти теории так, как понимали ньютоновскую механику», Существуют, конечно, весьма различные мнения о настоящих условиях, при которых мы рассматриваем какой-либо принцип как интеллигибельный. Некоторые говорят, что они «непосредственно постигаются интуицией». Другие подчеркивают, что вопрос о том, какие принципы человек рассматривает как интеллигибельные, является функцией исторической эволюции. Во всяком случае, настойчивое стремление приобрести эти интеллигибельные принципы существует; это психологический факт. Но какая потребность действительно удовлетворяется этими принципами? Эта потребность не может быть научной, иначе эти принципы были бы просто научными принципами, вроде законов физики, и подтверждались бы их эмпирическими результатами.

Анализируя работу ученых, мы узнаем, что наблюдаемые явления, как бы они ни казались сложны, во многих случаях могут быть с некоторым приближением выведены из простых математических формул. Положения падающего тела могут быть приблизительно описаны с помощью формулы: «ускорение постоянно». Положения планет относительно Солнца могут быть приблизительно описаны с помощью выражения, что они «расположены» по коническому сечению, называемому эллипсом. Ученый описал бы эти факты следующим образом: начиная с наблюдения положений ученый ищет простую формулу, из. которой можно вывести наблюдаемые положения. Метод, с помощью которого такая формула обнаруживается, называется «индукцией». Нахождение формулы требует со стороны ученого применения творческого воображения. Если мы хотим описать это нахождение формулы с помощью нашего повседневного языка, есть два способа описания. Одно из этих описаний заключается в утверждении, что формула есть «изобретение» ученого, что она не «существовала» до того, как ученый изобрел ее. Мы сравниваем это изобретение с изобретением, например, телефона, который не существовал до того, как Александр Грейам Белл «изобрел» его. Гипотеза или формула есть продукт человеческого воображения, изобретательной силы ученого. Она (то есть формула) должна быть проверена чувственным опытом.

Однако это же положение может быть описано и с помощью совершенно другой аналогии, аналогии, связанной с опытом обыденного здравого смысла. Мы могли бы сказать, что формула всегда существовала в самих наблюдаемых фактах. Ученый только «открывает» ее, как Колумб «открыл» Америку. Ученый не изобретатель: он «видит» формулу своим «внутренним оком» благодаря тому, что воспринимает наблюдаемые явления своими органами чувств. Для открытия формулы ученый пользуется «интуицией».

Последний способ описания деятельности ученого согласуется с «великой традицией» схоластической философии, тогда как описание работы ученого как «изобретения» согласуется больше с линией позитивизма и прагматизма. Ганс Рейхенбах в своей книге «Возникновение научной философии» указывает, что характерной чертой древней и средневековой философии была вера в то, что существует «видение умом», что аналогично видению глазами. Как глазами мы видим формы и цвета, так и умом видим идеи и общие законы. Это было основой теории идей, особенно платоновской теории идей, Согласно Рейхенбаху, аргументы традиционной философии заключались в следующем:

«Поскольку физические вещи существуют, постольку их можно видеть; поскольку идеи существуют, постольку их можно видеть очами разума... Математическое вйдение сконструировано Платоном по аналогии с чувственным восприятием»

Современный ученый говорит, что гипотезы и формулы являются результатом воображения и проверяются испытанием и заблуждением. А философ «великой традиции» сказал бы, что ученый «видит» формулу в наблюдаемых явлениях благодаря силе своего интеллекта. Аналогия между непосредственным чувственным восприятием и непосредственной интеллектуальной интуицией настойчиво подчеркивается Аристотелем, который утверждает, что «как чувства всегда правдивы в отношении их собственных чувственных объектов, так правдив и интеллект в отношении того, что представляет собою вещь». А Фома Ак- винский говорит: «Следовательно, интеллект не обма- нывается в бтйбшеййй сущности вещи, как не обманывается и чувство в отношении своего объекта».

Вера в эту аналогию объясняет убеждение в том, что наш интеллект может «открыть» посредством интуиции общие законы природы и что он может быть уверен, что они истинны.