БЛАГОДАТНЫЙ ДУХ СОБОРНОСТИ

«Единство, — возвестил оракул наших дней, Быть может спаяно железом или кровью». Но мы попробуем спаять его любовью, — А там увидим, что сильней.

Ф. И.Тютчев

Православная соборность, представляющая, по словам А.С.Хомякова, целое исповедание нашей веры, в течение столетий служила фундаментом, на котором взрастала и крепла российская цивилизация.

Нельзя не согласиться с митрополитом Санкт-Петербургским и Ладожским Иоанном, который в своей книге «Русь соборная» утверждает: «Пора и нам сегодня, после долгих десятилетий атеистической одури, понять, что пресловутый «плюрализм» хорош лишь при обсуждении праздничного меню — но пагубен в области нравственно-религиозной... Сегодня по- сле всего случившегося с Россией, какие ещё доказательства нужны, дабы уяснить, что сладенькая ложь "плюрализма" и "свободы" (понимаемой как нравственный, мировоззренческий произвол) скрывает в себе смертельный яд, разлагающий соборную душу народа и умерщвляющий его державное тело. При этом не стоит бояться упреков в "возрождении тоталитаризма": насильственно поддерживаемое, искусственное идеологическое однообразие не имеет ничего общего с добровольным единением "в Бозе", с согласным пониманием добра и зла, с единодушным стремлением к духовным вершинам нравственной чистоты и святости» .

В отечественном искусстве соборность оказывалась формообразующим фактором, который проявлялся не только в храмовом строительстве (Покровский и Троицкий соборы), но и в живописи («Троица» А.Рублёва), в хоровом пении, где сливались воедино, в единое полифоническое звучание множество индивидуально-неповторимых голосов. Духовный взор русского иконописца неизменно был направлен от внешнего к внутреннему, в красоте внешней он прозревал красоту неземную, неизречённую, незримую. «Красота Божественной любви — вот Истина, выраженная в иконе». Ярчайшим образцом выражения духа соборности является «Троица» Андрея Рублёва, которая, по словам М.М.Дунаева, говорит каждому: «То, что вам кажется разрозненным на части, на самом деле едино и неделимо. И мысль эта овладела затем сознанием на всех уровнях — от бытового и политического до богословского и духовного» .

Только в стране с вековыми традициями соборности могла возникнуть толстовская концепция искусства как одного из средств братского единения людей, равно как и гипотеза Н.Ф.Фёдорова о синтезе искусств в храмовой архитектуре как «проекте» мира, символе победы над природным законом смерти, всеобщего воскрешения «через все знания, объединённые в астрономии» .

Не случайно, что именно в России возникла такая специфическая разновидность романного жанра, как полифонический роман, в котором сталкиваются и получают максимально возможную аргументацию разнообразные, порой прямо противоположные точки зрения. И это не в последнюю очередь предопределило вклад Достоевского в развитие романного жанра.

Дух соборного единения воодушевляет в «Войне и мире» русскую армию накануне Бородинского сражения, когда один из солдат произносит многозначительную и полную глубокого смысла фразу: «Всем народом навалиться хотят». Тем же духом соборности проникнута и сцена в церкви, когда Наташа Ростова слышит слова великой ектинии «Миром Господу помолимся» и думает про себя: «Миром, все вместе, без различия сословий, без вражды, а соединённые братской любовью — будем молиться».

Соборным духом пронизана и сцена косьбы в «Анне Карениной», когда Левин получает не просто физическое, но и моральное удовлетворение, ощущая свою причастность к общей жизни, испытывая счастливое чувство единения не только с природой, но и людьми. «Ему внезапно открывается, что "море весёлого общего труда" — это и есть то чудотворное средство, которое спасает человека от искусственной, праздной жизни и целительно действует на его душу и тело. И когда Левин слышит, как поют вечером возвращающиеся с поля бабы с граблями на плечах, он чувствует хорошую зависть за это здоровое веселье, и ему хочется принять участие в этой общей "радости жизни"» .

Труд на земле вместе со всеми и для всех как источник соборного единения, счастья и душевного здоровья — этот мотив звучит не только у Толстого, но и в произведениях современных прозаиков Ф.Абрамова, В.Солоухина, С.Залыгина, В.Белова, продолживших традиции русской классики. Духом соборной неотделимости от матери-земли, природы проникнуты и строки Николая Рубцова о «самой жгучей, самой смертной связи» человека с «каждой избою и тучею, с громом, готовым упасть».

«Человек связан с природой тысячью нерасторжимых нитей», — эта тургеневская заповедь звучит в наши дни как нельзя более современно. Разрушение этой связи неизбежно ведёт к апокалипсису, первый признак которого — нынешний экологический кризис. Свое неразрывное единство со всем окружающим в природе ощущает тургеневская героиня в рассказе «Живые мощи» — умирающая крестьянка Лукерья, чья жалость и сострадание к птицам, пчелам, ко всем живым существам вокруг поразили в своё время Жорж Санд и Альфонса Доде. Последний писал, что единение человека с природой в романах Тургенева делает его нравственно чище и добрей: «Вот чем объясняется сострадательная доброта, сквозящая в книгах славянского романиста, доброта печальная, как мужицкая песня» .

Давно замечено, что родина, народ, природа — родственные, однокоренные слова, обозначающие единый соборный организм. И не случайно в православном мироощущении возникает представление о жизни как о чуде, чуде единения человека с природой, народом. Чудо это заключает в себе глубокий смысл. Когда человек начинает ощущать себя частью природы, Божьего мира, когда он начинает сознавать свою ответственность за судьбу этого мира, именно тогда он становится личностью, т.е. духовным существом. И тогда ему открывается истина, которую П.Сорокин выразил в словах: «Природа — это язык, на котором Господь разговаривает с человеком».

Здесь пора заметить, что наше литературоведение на протяжении длительного времени игнорировало православный контекст русской классической литературы, тот дух соборности, которым проникнуты многие её произведения. Лишь в последние годы появились работы философов и критиков, вос- полняющие этот пробел . Литературоведом И.А.Есауловым довольно точно сформулированы основные причины длительного пренебрежения наукой о литературе православной соборности и её значения в контексте художественного произведения.

Соборность автоматически исключалась из литературоведческой сферы как категория, быть может и существенная, но абсолютно «не специфическая» с позиции материалистической эстетики. Вторая причина в том, что соборность, являясь одним из основных символов православной веры, не могла исследоваться академическими науками в период атеизма и полного игнорирования православного типа духовности .

Нет сомнения, что исследование соборного характера отечественного художественно-философского мышления будет способствовать осмыслению глубины и своеобразия русской литературы и русской духовной самобытности в целом.

Формирование соборных начал в русской духовной традиции связано с особенностями отечественного историко-по- литического и хозяйственного развития. История нашей Родины свидетельствует о том, что «мало тишины было в русской земле». Сохранение национальной независимости требовало не только «собирания материальных и политических сил народа», но и дружного содействия добровольно соединившихся духовных его сил» .

Одним из главных источников формирования соборных начал была хозяйственная практика русского крестьянства, обусловленная прежде всего неблагоприятными природно-кли- магическими условиями: трудные земли, суровый климат, короткое лето — всё это требовало объединения усилий крестьян и их взаимопомощи. Православие способствовало формированию специфической социальной формы этого единства — русской крестьянской общины, которая называлась «миром». Понятие «мир» для крестьянина отражало всю глубину его духовно-нравственного сознания, олицетворяя не просто «арифметическое соединение крестьян, а нечто большее — соборное единение, имеющее характер высшего закона» . В понятии «мир» отражается не только единство людей, но и принципы этого единства: полюбовное решение всех общинных вопросов. Сельская община, связанная круговой порукой (все отвечали за всех), вызывала у крестьянина чувство защищенности перед лицом жизненных невзгод. Во многих общинах насчитывалось до пятнадцати видов безвозмездной помощи крестьян своим обездоленным общинникам: вдовам, солдаткам, погорельцам, одиноким старцам и др.

Высоко оценивая общинный быт русского крестьянства, помогавший ему удерживаться в самых неблагоприятных исторических и климатических условиях, Достоевский подчеркивал, что не зная начал западной ассоциации, народ наш имел уже артель. В статье «Два лагеря теоретиков» (1862) он писал: «Западные ученые и публицисты после долгих поисков остановились на ассоциации, видя в ней спасение от деспотизма капитала. Однако на Западе это общинное начало еще не вошло прочно в жизнь. Ему ход будет только в будущем... На Руси оно существует уже как данное жизнью и ждёт только благоприятных условий к своему большему развитию» .

Духом соборного начала проникнуты многие высказывания Достоевского о земле. «По русскому, основному, самородному понятию не может быть русского человека без общего права на землю». Писатель скептически взирал на тот хаос, который воцарился в России после отмены крепостного права, когда земельная собственность стала продаваться, покупаться, менять своих владельцев поминутно. А между тем, подчеркивал Достоевский, «во что обратится она, за кем останется окончательно, из кого составится окончательно обновленное русское земледельческое сословие, в какую форму оно в конце концов преобразится... в этом главнейший вопрос русской будущности» .

Вновь и вновь повторяя мысль о том, что не может быть русского человека без общего права на землю, Достоевский связывал свои надежды относительно будущего России с крестьянской общиной: «Уничтожьте у нас общину, и народ тотчас же будет у нас развращен в одно поколение, и одно поколение доставит собой материал для проповеди социализму и коммунизму... Например, мы легкомысленнейшим образом проповедуем уничтожение общины, одного из самых оригинальных и существенных отличий сути народа... Про общинное землевладение всяк толковал. Всем известно, сколько в нем помехи экономическому хотя бы только развитию; в то же время не лежит ли в нём зерно чего-то нового, лучшего, будущего, идеального... что у нас лишь одних есть в зародыше и что у нас одних может сбыться, потому что явится не войною и не бунтом, а опять-таки великим и всеобщим согласием» .

В этом причина особого характера землевладения в России. Земля для русского человека содержит в себе «нечто сакраментальное», и потому не подлежит купле-продаже. «Если хотите переродить человечество к лучшему, почти что из зверей поделать людей, то наделите их землею — и достигнете цели. По крайней мере у нас земля и община в сквернейшем виде, согласен — но всё же огромное зерно для будущей идеи... По-моему, порядок в каждой стране — политический, гражданский, всякий — всегда связан с почвой и с характером землевладения в стране. В каком характере сложилось землевладение, в таком характере сложилось и всё остальное» .

Земля даётся в собственность тому, кто трудится на ней, кто обрабатывает её и жалеет её. В этом смысле собственность на землю в понимании Достоевского отнюдь не тождественна понятию «частная собственность».

Аналогичными были и взгляды Л.Толстого на земельную собственность. В 1905 г. он записывает в дневнике, что «всемирно-историческая задача России состоит в том, чтобы внести в мир идею общественного устройства земельной собственности. Русский народ отрицает собственность, самую прочную — земельную... Разрешить земельный вопрос упразднением земельной собственности... вот историческое призвание русского народа» .

Духом соборного начала проникнуты и многие отечественные пословицы и поговорки: «Доброе братство милее богатства», «Собором и чёрта поборем». Соборным характером дышат в русском языке понятия страдания и сострадания. Сострадание — это страдание вместе со всеми, сочувствие другому в его бедах и горестях. Сострадать — значит брать на себя часть чужих мук. Концепция «русского страдания» в этом смысле выражает веру в возможность преодоления личной греховности, в благотворность подчинения личного интереса соборному началу.

Соборное сознание диаметрально противоположно рационалистически-индивидуалистическому менталитету западного человека, что препятствует пониманию самобытности и неповторимости российской цивилизации. Отсюда и ложные представления о нас как варварах, нецивилизованных существах, которых необходимо во что бы то ни стало приобщить к так называемым «общечеловеческим ценностям», т.е. ценностям, выработанным Западом .

На различие двух типов сознания — западного раздробленного и православного цельного — указывал один из ведущих славянофилов И.В.Киреевский: «Западный человек раздробляет свою жизнь на отдельные стремления и... в каждую минуту жизни является как иной человек. В одном углу его сердца живет чувство религиозное, которое он употребляет при упражнениях благочестия; в другом — отдельно — силы разума и усилия житейских занятий; в третьем — стремления к чувственным утехам; в четвертом — нравственно-семейное чувство; в пятом — стремление к личной корысти; в шестом — стремление к наслаждениям изящноискусственным; и каждое из частных стремлений подразделяется ещё на разные виды, сопровождаемые особыми состояниями души, которые все являются разрозненно одно от другого и связываются отвлеченными рассудочными воспоминаниями» .

Западному типу мышления И.Киреевский противопоставляет сознание православного человека и соответствующий тип его поведения в разнообразных жизненных ситуациях: «Не так человек русский. Моляся в церкви, он не кричит от восторга, не бьёт себя в грудь, не падает без чувств от умиления; напротив, во время подвига молитвенного он особенно старается сохранить трезвый ум и целость духа. Когда же не односторонняя напряженность действительности, но самая полнота молитвенного самосознания проникает его душу и умиление коснется сердца, то слёзы его льются незаметно и никакое страстное движение не смущает глубокой тишины его молитвенного состояния. Так русский человек каждое важное и неважное дело свое всегда связывал непосредственно с высшим понятием ума и с глубочайшим средоточием сердца» .

Говоря о соборности как отличительной особенности православного мироощущения, Киреевский утверждал, что встреча личности с Богом требует от человека всю его целостность: «Потому главный характер верующего мышления заключается в стремлении собрать все отдельные части души в одну силу, отыскать то ВНУТРЕННЕЕ СРЕДОТОЧИЕ бытия, где разум и воля, и чувство, и совесть, и справедливое, и милосердное, и весь объём ума сливаются в ОДНО ЖИВОЕ единство, и таким образом восстанавливается существенная личность человека в её первозданной неделимости» .

Современник и сподвижник Киреевского А.С.Хомяков создал учение о соборности как Божественной любви, которая объединяет людей на пути к Богу — «Я в них, и Ты во Мне, да будут совершены воедино...» (Иоанн, 17, 23). По Хомякову, свобода и единство в любви служат предпосылкой для объединения людей в Теле Христовом, то есть в Церкви.

Хомяков был убежден, что истина открывается только братьям, соединенным в любви, что дух истины — это Дух Любви, Божий дух, дух свободы и потому истина дается братьям, объединенным в любви и духовной свободе. Отсюда и вырастает учение Хомякова о Церкви Божией как месте общения с братьями своими в любви и молитве. «Мы знаем, — писал Хомяков, — когда падает кто из нас, он падает один; но никто один не спасается. Спасающийся же спасается в Церкви, как член её, и в единстве со всеми другими её членами». Вот почему молитва для Хомякова — это молитва «всех о каждом и каждого о всех», когда вера не только мыслится или чувствуется вместе: «Словом она не одно познание, но познание и жизнь» .

По мнению С.С.Хоружего, одного из наиболее активных исследователей русской религиозной философии, концепция соборности, уловившая глубинную суть православной религиозности, неразрывно связана с единственным именем — Хомя- кова2. Заслугу его исследователь видит в выражении и формулировании духовной основы православного бытия, существовавшего с периода принятия христианства.

Определяя соборность как «единство по благодати Божи- ей, а не по человеческому разумению», Хомяков был убежден, что «"индивидуальное сознание" бессильно постигнуть истину»: «Недоступная для отдельного мышления истина доступна только для совокупности мышлений, связанных любовью. Эта черта резко отделяет учение Православное от всех остальных: от Латинства, стоящего на внешнем авторитете и от Протес- тантства, отрешающего личность до свободы в пустынях рассудочной отвлеченности» .

Соборный дух русской общины, дух всеобщего единства, по мнению Хомякова, противостоит непреодолимому антагонизму «личного и общественного» в западных странах . В одном из своих писем Хомяков обращается к адресату со словами: «Пишу к вам из столицы самодовольного раздора, из Берлина, и начинаю словами: единство! Нигде так глубоко не чувствовал я необходимой святости, утешительной силы этого божественного начала! Единство! — его не найдёшь в тщетных и слабых стремлениях отдельных личностей и умов, ибо каждый отдельный ум ставит себя центром самого себя, тогда как, на самом деле, существует лишь единое истинное средоточие — Божество!..

Продолжая развивать эти мысли И.Киреевского и А.Хомякова Достоевский в «Зимних заметках о летних впечатлениях» подчеркивал, что в отличие от русской соборности на Западе господствует противоположное начало, начало «особняка, усиленного самосохранения, самопромышления, самоопределения в своём собственном Я, сопоставления этого Я всей природе и всем остальным людям, как самоправного отдельного начала, совершенно равного и равноценного всему тому, что есть кроме него» .

Для Достоевского было ясно, что никакого братства при таком противопоставлении не может произойти и потому лозунг французской революции «Свобода, равенство и братство» оказывается ни чем иным, как фикцией . Важно, однако, что

Достоевский прекрасно понимал различие между личностью и индивидуальностью. В тех же «Зимних заметках о летних впечатлениях» он утверждал, что «самовольное, совершенно сознательное и никем не принуждённое самопожертвование всего себя в пользу всех есть... признак высочайшего развития личности, высочайшего её могущества, высочайшего самообладания, высочайшей свободы собственной воли. Добровольно положить свой живот за всех, пойти за всех на крест, на костер, можно только сделать при самом сильном развитии личности».

Для развитой личности, по Достоевскому, нет ничего выше, чтобы и другие люди были точно такими же «самоправны- ми и счастливыми личностями»: «Это закон природы: к этому тянет нормально человека» .

Эти мысли Достоевского буквально повторяет немецкий мыслитель и историк В.Шубарт в книге «Европа и душа Востока», где он пишет, что «чувство всеобщности», присущее русскому человеку, «ошибочно воспринимается европейцами как низшая по отношению к западным жизненным формам, стадия, ибо они меряют чуждое им чувство всеобщности на западный аршин. В эту ошибку впадает и немалое количество русских, не могущих преодолеть пессимистической оценки своего народа» .

Русский человек, продолжает Вальтер Шубарт, переживает мир, исходя не из «Я» и не из «Ты», а из «Мы»: «Если он смотрит на ближнего своего, он видит в нем не врага, а брата. Он верит в естественную доброту ближнего вплоть до доказательства противного... Чувство братства делает русскому жизнь много легче и выносимее, чем европейцу с его инстинктом борьбы, грабительства и конкуренции... Сколь братским является обычай называть друг друга не по титулам и званиям, а по имени и отчеству. Это признак подлинного и внутреннего демократизма» .

Вот почему, заключает В.Шубарт, русское чувство братства не следует смешивать со стадным чувством: «Русский не является человеком массы, он высоко ценит свободу человеческой личности... Идеалом личности на Западе является сверхчеловек, в России — всечеловек. Сверхчеловек стремится ввысь из жажды власти, всечеловек идёт вширь из чувства любви» .

Нынешняя настойчивая и последовательная компрометация соборности необходима современному мондиализму для реализации конечной своей цели — разрушения России и создания мирового космополитического сообщества под эгидой антихриста. Размышляя над этим далеко не новым прожектом, Достоевский более ста лет назад задавался вопросом: «Из всего человечества, из всех народов теоретики хотят сделать нечто весьма безличное, которое во всех бы странах земного шара, при всех различных климатических и исторических условиях, оставалось бы одним и тем же... Нам сильно хотелось, если б кто-нибудь из теоретиков решил бы следующие вопросы: точно ли выиграет много человечество, когда каждый народ будет представлять из себя какой-то стёртый грош, и какая именно будет от того польза?».

«А если тот общечеловеческий идеал, который у них есть, выработан одним только Западом, — продолжал далее писатель, — то можно ли назвать его настолько совершенным, что решительно всякий другой народ должен отказаться от попыток принести что-нибудь от себя в дело выработки совершенного человеческого идеала и ограничиться только пассивным усвоением себе идеала по западным книжкам?» (В XX веке об этом писал евразиец Н.С.Трубецкой: «Затаенной мечтой всякого европейца является полное обезличивание всех народов земного шара, разрушение всех своеобразных и обособленных национальных обликов и культур, кроме одной европейской, которая сама, в сущности, тоже является национальной (ибо создали её народы одной кельтско-германской расы)... Осуществление этой мечты, насаждение во всем мире «общечеловеческой» (т.е.

романо-германской) культуры превратит все народы мира в европейцев второго и третьего сорта, а европейцами первого сорта останутся природные европейцы, романские, германские и англосаксонские народы, для которых эта "общечеловеческая культура" есть в то же время культура национальная» .

Как видим, писатель ещё в прошлом веке предвидел современные планы построения безликого мондиалистского сообщества, которое будет являть собой не результат соборного единения, когда каждая из частей целого сохраняет свою самобытность и культурную неповторимость, а нечто совершенно другое. Об этом размышлял в XIX веке современник Достоевского Н.Я.Данилевский, который писал, что истинный смысл агрессивного западноевропейского мессионизма заключается в том, что под видом приобщения к так называемым «общечеловеческим ценностям» Запад стремится подчинить себе иные народы, ослабить и даже подавить чужие культуры. Инстинктивная вражда Европы к России и славянству, по Данилевскому, происходит потому, что славянство и Россия представляют особый культурно-исторический тип, самобытность и своеобразие которого Запад понять не в состоянии. Одним из первых Данилевский показал пустоту и бессодержательность самого понятия «общечеловеческое», которое стало расхожим в наши дни: «Понятие об общечеловеческом не только не имеет в себе ничего реального и действительного, но оно «уже, ниже понятия о племенном или народном... Общечеловеческого не только нет в действительности, но и желать быть им — значит желать довольствоваться общим местом, бесцветностью, отсутствием оригинальности, одним словом довольствоваться невозможной полнотой» .

Воплощением подлинной соборности для Данилевского, как и для Достоевского, была Россия, в течение многих столетий занимавшаяся собиранием в единое целое сотен племен и народностей, ни одна из которых не была уничтожена, как это случилось с индейцами в США. Более того, многие из этих народностей, оказавшись в лоне соборной государственности, получили возможность (благодаря созданию письменности, литературы и материальной поддержки России) выражения своей этнической и культурной неповторимости. Более того, жители национальных окраин в бывшем Советском Союзе (Прибалтики, Закавказья и др.) жили в материальном отношении гораздо лучше, чем в самой России.

Всё это было результатом соборной национальной политики, которую Достоевский сформулировал в следующих словах: «Не надо посягать на самостоятельность жизни национальной, а, напротив, всеми силами расширять эту жизнь и как можно более стоять за самобытность и оригинальность». Писатель был убежден, что «общечеловечность не иначе достигается, как упором в свои национальности каждого народа» .

Высшая русская мысль, утверждал один из героев романа Достоевского «Подросток», есть «всепримирение идей». Говоря о соборном начале в русском национальном характере, Достоевский подчеркивал: «Я говорю про неустанную жажду в народе русском, всегда в нём присущую, великого, всеобщего, всенародного, всебратского единения во имя Христово... Не в коммунизме, не в механических формах заключается социализм народа русского: он верит, что спасается лишь в конце концов всесветным единением во имя Христово. Вот наш русский социализм... Кто не понимает в народе нашем его православия и окончательных целей его, тот никогда не поймет и русского...»2.

В этих словах писателя указаны истоки того самого соборного начала, которое отнюдь не является свидетельством психологической ущербности, но представляет универсальную закономерность бытия. Французский католический мыслитель называл её дифференцированным единством: «В любой области — идёт ли речь о клетках тела или об элементах духовного синтеза — осуществляется дифференцированное единство.

Части усовершенствуются и завершают себя во всяком организованном целом» .

Подобное дифференцированное единство или, говоря словами И.А.Ильина, «единообразие в различиях», нельзя путать с пантеистическим коллективизмом, который растворяет неповторимые индивидуальности подобно тому, как растворяются крупицы соли в морской воде. «Нет духа без синтеза, — утверждал Тейяр де Шарден, отмечая, что величайшее заблуждение — смешивать индивидуальность и личность»: «Вершина нас самих, венец нашей оригинальности — не наша индивидуальность, а наша личность, а эту последнюю мы можем найти в соответствии с эволюционной структурой мира, лишь объединяясь между собой» .

Как видим, два мыслителя — православный и католический — приходят к одному выводу относительно универсальной закономерности, выразившейся в российской цивилизации и культуре. Это позволило другому православному мыслителю Н.Ф.Фёдорову решить, казалось бы, неразрешимую проблему «индивидуализм или альтруизм?» В рамках рационально-дихо- томичного мышления третьего не дано: либо индивидуализм, либо альтруизм. В системе соборного мышления, оказывается, есть и третье. И это третье Н.Фёдоров выразил в предельно лаконичной формуле: «Нужно жить не для себя и не для других, а со всеми и для всех». И ещё: «Не народ для царя и не царь для народа, а царь вместе с народом как исполнитель Божьего дела на земле, дела всечеловеческого» . Задолго до Тейяра Феёдо- ров утверждал, что подлинное соборное единство «не поглощает, а возвеличивает каждую единицу, различие же личностей лишь скрепляет единство» .

Соборным духом проникнут призыв Н.Фёдорова к единению всех живущих для воскрешения всех умерших. Борьба человечества против слепой разрушительной силы природы за превращение её в силу созидательную возможна лишь, по мнению Фёдорова, при условии единения, когда восторжествует естественная, истинная, плодотворная и целесообразная солидарность, когда братоубийственная вражда на земле сменится братским единением ради исполнения общего дела и долга сынов человеческих перед своими предками.

В России, в отличие от Запада, подчеркивал мыслитель, коллективная деятельность неизменно вела не к психическим болезням, но к нравственному исцелению.

Говоря о России как воплощении соборного начала, Фёдоров замечал, что: «Всемирно-русская история есть такое объединение, в коем нет ни подчинения, ни господства» .

В этом смысле суррогат соборности представляет политика мирового интернационал-демократизма, пытающегося под видом приобщения к так называемым «общечеловеческим ценностям» выхолащивать национальные культуры, лишать народы этнической уникальности, всего того, что К.Леонтьев называл «первичной простотой» и «цветущей сложностью». Не случайно тот же Леонтьев утверждал, что современная западная демократия ведет человечество не вперёд, а назад, обезличивая духовно человека, превращая его в дельца, в средство для достижения материального комфорта и богатства.

Утверждая «всеобщее братство» как цель и смысл всемирного исторического развития, Достоевский в своей Пушкинской речи провозгласил, что русскому скитальцу необходимо именно всемирное счастье: дешевле он не примирится. Вместе с тем, Достоевский одним из первых начал бить тревогу по поводу утраты соборности в русском обществе. В «Дневнике писателя» за 1877 год он писал, что «полная аберрация (т.е. отклонение от нормы, искажение истины. — Ю.С.) и в умах, и сердцах всегда у людей возможна, а у нас и именно в наше время не только возможна, но и неминуема, судя по ходу вещей». Поясняя, в чем заключается эта аберрация, Достоевский вопрошал: «Посмотрите, много ли согласных в том, что хорошо, что дурно... Если-де всё, чему нас учили, были предрассудки, то зачем же за ними следовать? Коли ничего нет, значит, можно всё делать, — вот идея!»

Утрата соборного согласия в понимании добра и зла, разрыв с вековыми духовными и нравственными традициями ведет, по Достоевскому, к атеистическому своеволию, деградации и физической гибели. Пример тому и подтверждение — трагическая судьба героев Достоевского — Ставрогина, Ивана Карамазова, Смердякова и др. Но самое страшное, что человек может начать сдирать кожу с ближнего своего, провозглашая при этом, что сдирание кожи «полезно для общего дела, а стало быть, свято» .

С утратой соборности и религиозности развивается процесс психологического и нравственного отчуждения человека от себе подобных, от природы, от Бога и от самого себя. Этому способствовало широкое распространение материалистических и атеистических доктрин, отрыв от национальных корней и забвение заветов предков. Здесь стоит отметить, что автор «Преступления и наказания», «Бесов» не употреблял термин «отчуждение», предпочитая говорить о повсеместном обособлении: «Право, мне всё кажется, что у нас наступила какая-то эпоха всеобщего "обособления". Все обособляются, уединяются, всякому хочется выдумать что-нибудь свое собственное, новое и неслыханное. Всякий откладывает всё, что прежде было общего в мыслях и чувствах, и начинает с своих собственных мыслей и чувств. Всякому хочется начать с начала. Разрывают прежние связи без сожаления, и каждый действует сам по себе и тем только и утешается» .

С утратой духа соборности начинается и деградация семьи, которая на Руси издавна считалась изначальным, Богом данным естеством, своего рода Малой Церковью, где ребенок получал первичное духовное воспитание, усваивал нормы поведения и нравственности. Не случайно, что именно во второй половине XIX века возникает в России так называемый «семейный вопрос», который сразу же оказывается в центре вни- мания отечественной художественно-философской мысли. В том же «Дневнике писателя» Достоевский констатировал, что русское семейство становится всё более и более случайным. Размышляя над причиной этого, писатель приходил к выводу, что случайность русского семейства объясняется утратой современными отцами «всякой общей идеи, в отношении к своим семействам, общей для всех отцов, связующей их самих между собою, в которую бы они сами верили и научили бы так верить детей своих, передали бы им эту веру в жизнь» .

Такой идеей Достоевский считал русскую идею, исследованию разнообразных аспектов которой посвящены многие страницы «Дневника писателя». Но об этом речь пойдет ниже, в главе о Достоевском.

Подводя итоги, можно сказать, что вся русская религиозно-философская мысль не только XIX, но и начала XX столетия была проникнута духом соборности, жаждой целостного миросозерцания, органического слияния истины, добра, красоты, знания и веры, мысли и чувства. «Наличие панорамного зрения, — отмечает современный православный исследователь М.Дунаев, — отражает способность видения всех сторон мироздания в их единстве. А это не что иное, как проявление соборного сознания, присущего искони русской культуре...»

Идея соборной связи всех верующих в Церкви Христовой легла в основу учения о «Всеединстве» Вл.Соловьева, учения Н.Лосского о мире как органическом целом, «метафизики Всеединства» С.Франка, в основу учения С.Булгакова о Софии как органическом единстве всех тварных существ, каждое из которых имеет свой заданный Богом первообраз. Л.Карсавин, говоря о философии «всеединства» писал, что смысл и цель земного бытия «могут быть выражены только во всеединстве всех его моментов. Но точно так же и смысл и цель индивидуального существования и существования народа либо общества должны быть понимаемы только с точки зрения всеединства» .

Идея единства духа и плоти, души и тела, мысли и чувства вдохновляла и В.В.Розанова. Говоря о соборном характере отечественного общественного бытия, он подчеркивал: «Работа "міром" лежит искони в духе русского народа, создавшего даже пословицу "На міру и смерть красна"... Ни у одного народа начало общности и помощи не развито так, как у нашего; ни у одного не сохранилось оно так долго...

Самым расположением своим, самым видом деревня наша говорит о народе — міре. "Соборне" молясь, православные "соборне" трудятся, "соборне" строят деревню, подряд; "соборне" поднимают колокол, держась "міром" за канат; "соборне" косят, владеют землею; и наконец "соборне" же высыпают на работу, помолясь на кресты родного села, роясь, как пчелы в шумливую и весёлую артель, а не угрюмо, не скупо, не тупо, как идёт немец. "Соборне" — это свет нашей жизни, веселость нашего сердца, залог великих наших успехов в мире ив грядущих веках» .

Идея соборного единства лежит и в основе учения о. П.Флоренского о единосущности не только трех Лиц Пресвятой Троицы, но и всех существ в тварном мире, в особенности в русском народном творчестве. Анализируя неповторимую полифоничность русской песни, Флоренский отмечал, что «единство достигается внутренним взаимопониманием исполнителей, а не внешними рамками. Каждый, более-менее импровизирует, но не разлагает целого... Так народная музыка охватывает неиссякаемый океан возникающих чувств, в противоположность застывшей и выкристаллизовавшейся готике стиля контрапунктического... Русская песня и есть осуществление того "хорового начала", на которое думали опереть русскую общественность славянофилы» .

Возможность становления личности Флоренский видел лишь в условиях преодоления своей самости и обращения взора к міру, природе, людям, к Богу: «Живя, мы соборуемся сами с собой — и в пространстве, и во времени, как целостный организм, собираемся воедино из отдельных элементов, частиц, клеток, душевных состояний и пр. и пр. Подобно мы собираемся в семью, в род, в народ и т.д., соборуясь до человечества и включая в единство человечности весь мир» .

Отсутствие подобных озарений ведёт к самозамыканию, к отчужденности, духовной и нравственной деградации. Иными словами, утрата соборности ведет к хаосу, злу, энтропии.