Очерк седьмой СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКАЯ РОЛЬ ДРЕВНЕРУССКОГО ГОРОДА
Историография древнерусских городов насчитывает не одно десятилетие и даже не одно столетие. Первыми историографами городов Древней Руси у нас иногда представляют летописцев *. Но подлинная историография древнерусского города начинается со времени превращения исторических знаний в науку.
Таким временем стал XVIII в. В трудах крупнейших историков XVIII в. В. Н. Татищева, М. В. Ломоносова, Г.-Ф. Миллера, М. М Щербатова, И. Н. Болтина и других затрагивались различные аспекты истории городов в России1216. Что касается древнейшей эпохи, то здесь преимущественно речь шла о том, когда возникли города и по каким причинам. И только по мере успехов исторической науки вообще, а также накопления и осмысления данных о городском строе Руси в частности, появилась возможность и потребность более глубокого и многозначного подхода к теме1217. Мы не ставим перед собой задачу дать во всех подробностях и деталях обзор литературы, посвященной истории древнерусского города. Наша цель заключается в том, чтобы найти историографические прецеденты для постановки вопроса о городах- государствах в Киевской Руси. Весьма существенным достижением дореволюционной исторической мысли, работавшей в данном направлении, явилось приз- яание за городами Древней Руси роли общинных и волостных центров, находящихся в социально-политическом единстве с сельской округой и обладающих правительственными функциями. Эти положения в тех или иных вариациях содержатся в трудах д. Д. Беляева, А. Д. Градовского, В. О. Ключевского, Н. И. Костомарова, А. П. Щапова, В. Пассека, Д. Я. Самоквасова, В. И. Сергеевича, И. Е. Забелина, М. Ф. Владимирского-Будапо- ва, А. Е. Преснякова, С. А. Корфа 1218. Другое крупное достижение досоветской историографии в означенной области заключалось в стремлении исследователей выйти из сферы отечественного материала в плоскость сравнительно исторических параллелей. Историки, в частности, сопоставляли городскую жизнь Древней Руси с городским строем античного мира и средневековой Европы. М. Д. Затыркевич, например, полагал, что во времена, предшествующие приходу варягов, устройство городского славянского населения «совершенно соответствовало тому государственному строю, с которого началась и на котором закончилась политическая жизнь древних народов», а устройство городов славянских «совершенно сходно было с устройством городов Древней Греции до завоевания До- рян и древней Италии до основания Рима»1219. Обращаясь к более поздним векам русской истории, он отмечал, что в сословных отношениях и в государственном строе между Римской империей и русским государством XII столетия не существовало никакого различия1220. На Руси XII в. города стремились к «политической самобытности». Однако «все установления, в которых выразилась политическая автономия городов древнего мира и средневековой Европы,— выборные правители, правительствующие советы и народные собрания,— в России нигде не достигли полного развития и нигде не выразились в ясных определенных формах»1221 Только в Новгороде эти «установления» упрочились да и то после завоевания Руси монголами1222 Политический строй Новгорода сближал с древними греческими республиками и Н. И. Костомаров1223. При этом он подчеркивал: «Никакие исторические данные не дают пам права заключить, чтобы Новгород по главным чертам своего общественного состава в давние времена отличался от остальной Руси, как позже в XIV и XV веках» 1224. Немало сходных черт между Русью, Древней Грецией и Римом открылось взору А. И. Никитского. Он отмечал, что на Руси понятия «город» и «государство» были неразличимы и смешивались друг с другом1225. Пристальное внимание уделил А. И. Никитский кончанскому устройству, обнаруженному им не только в Новгороде и Пскове, но и в остальных городах Древней Руси 1226. Концы, по убеждению автора, простирали свою власть за пределы города, обнимая определенные областные (волостные) территории, и были, следовательно, связаны с сельской местностью1227. И в смешении города с государством, и в связи городских концов с селом А. И. Никитский узрел сходство с античностью. Он замечал: «Эта неспособность отрешиться от смешения различных по существу понятий города и государства не составляет нимало исключительной принадлежности древнерусской жизни, а замечается одинаково и в классическом мире, и в истории Рима, и в особенности Греции, Афин, которые политическим устройством своим представляют любопытные черты сходства с древнею Русью и потому при сличении могут подать повод к поучительным соображениям» м. Что касается концов, то они «были не что иное, как именно трибы, или филы, как последние были сформированы Клисфеном, то есть местные политические союзы; не что иное, как самые значительные второстепенные политические организмы или общины» 1228. А. И. Никитский шел дальше, сравнивая городские должности, новгородские в частности, с аналогичными институтами классической древности. Ему казалось, что звания посадника и тысяцкого давали носившим их лицам «такие же права, как курульские должности: консульство, пре- торство и эдильство, или позднее квесторство в Риме, как ар- хонтат в Греции» 1229. Посадники, согласно А. И. Никитскому,— это «русские консуляры, претории и эдилиции»1230. Указав на Назначение псковских воевод концами на вече, А. И. Никитский юворит: «В этом отношении псковские воеводы напоминают нам греческих стратигов, которые в Афинах, точно так же как и в Пскове, назначались местными союзами или трибами» 1231 Опыт А. И. Никитского, стремившегося воспользоваться фактами из истории античных обществ для объяснения социально- политических учреждений Руси, получил одобрительную оценку со стороны Н. И. Кареева, стоявшего в ряду крупнейших представителей русской исторической науки 1232. Предпринятое А. И. Никитским сопоставление древнерусских институтов с учреждениями греков и римлян было продолжено другими исследователями. Так, Т. Ефименко, рассматривая сотенную организацию в Киевской Руси, убедился в том, что сотни охватывали как город, так и область, прилегающую к нему. Город и земля, таким образом, составляли административное единство, которое в условиях тогдашней Руси было неизбежным, исторически необходимым явлением, подобно городским и сельским трибам Рима, городским и областным демам Афин1233. В начале XX в. изучение городовых волостей основывалось на столь прочной историографической традиции, а сравнительно-исторические экскурсы стали столь обычными1234, что оказалось возможным приступить к некоторым важным обобщениям. Это и осуществил один из самых вдумчивых исследователей отечественной истории А. Е. Пресняков в блестящем лекционном курсе, посвященном Киевской Руси. Городскую волость А. Е. Пресняков считал основным элементом древнерусской государственности1235. Волость — это «территория, тянувшая к стольному городу»1236. Главный (стольный) город выступал «представителем земли; его вече — верховной властью волости» 1237. Волостная организация есть совокупность вервей, т. е. элементарных ячеек, соединение которых более механическое, нежели органическое, что выдает примитивный характер государственности, воплощенной в волости1238. Волостная структура, состоявшая из союза «ряда меньших общин, соеди ненных в одной общине городской», напоминала А. Е. Преснякову греческий синойкизм1239, а сама волость — политик)1240. Таким образом, в дореволюционной историографии сложилась концепция, согласно которой древнерусский город, бывший центром городской волости, являл собой государственное образование. К сожалению, эта концепция не получила дальнейшего развития в исследованиях последующих историков. Правда, отход от нее произошел не сразу. Еще в трудах М. Н. Покровского говорилось о «федеративном» и «республиканском» характере «древнерусского государственного строя на самых ранних из известных нам ступенях его развития», о городской демократии XII в.1241 Волостное (во главе с городами) устройство Ростово-Суздальской земли в XII—первой половине XIII в. описывал А. Н. Насонов 1242. Однако в советской историографии конца 20-х — начала 30-х годов древнерусский город начинает преимущественно изучаться как составная часть феодализма, как звено в системе феодальных производственных отношений1243. В результате города на Руси приобретают в умах историков значение центров феодального властвования. В последнем смысле особенно настойчиво высказывался С. В. Юшков1244. Он категорически отверг идею о «городовой волости, возникшей еще в доисторические времена, сохранявшей свою целостность до XIII в. и управлявшейся торгово-промышленной демократией. Основной территориальной единицей, входившей в состав Киевской державы, первоначально было племенное княжество, а затем, когда родо-племенные отно- піения подверглись разложению, крупная феодальная сеньория, позиикшая на развалинах этих племенных княжеств. В каждой из этих феодальных сеньорий имелся свой центр — город, но .этот город, хотя и превращался в торгово-промышленный центр, •был все же в первую очередь центром феодального властвования, где основной политической силой были феодалы разных видов, а не торгово-промышленная демократия» 1245. Б. Д. Греков, определяя город как средоточие ремесла и торговли, относил его зарождение к эпохе классового общества1246. Гоїрод, по словам Б. Д. Грекова, «всегда является поселением, оторванным от деревни». Больше того, он «противоположен деревне» 1247. Ясно, что подобный взгляд на древнерусский город исключал возможность рассуждений о волости-государстве с венчающим ее главным городом. Не нашлось места городу-волости и в капитальном исследовании М. Н. Тихомирова «Древнерусские города». М. Н. Тихомиров утверждал, что «настоящей силой, вызвавшей к жизни русские города, было развитие земледелия и ремесла в области экономики, развитие феодализма — в области общественных отношений» 1248. В городах, находившихся под феодальным гнетом, ширится борьба за городские вольности. В XII столетии она достигает особого размаха, что привело к усилению политической роли городов и гоіродского населения1249. Эта борьба, по разумению М. Н. Тихомирова, «близко напоминает борьбу горожан Западной Европы за образование городских коммун» 1250. Но, увы, русские города не сравнялись в этом плане с западноевропейскими городами, чему «помешали печальные обстоятельства — в первую очередь татарские погромы, опустошившие Русскую землю» 1251. И только в Новгороде, Полоцке, Пскове «коммунальное устройство» было добыто борьбой горожан, «да и то в весьма своеобразном виде»зэ. Следовательно, М. Н. Тихомиров, как и Б. Д. Греков, не помышлял о том, чтобы рассматривать главнейшие города Киевской Руси как города правящие, а не самоуправляющиеся. Несмотря на успехи советских историков в изучении городов в Древней Руси1252, с аналогичным положением мы сталкиваемся и сейчас. Далеко не случайно, что в новейших работах, где намечаются и решаются коренные проблемы истории древнерусских городов, нет никаких упоминаний о городских волостях, о городах-государствах в Киевской Руси1253. То же самое видилґ и в трудах, в которых речь идет об эволюции государственного строя на Руси1254. В этих условиях проблема земского общипно- политического и волостного быта в Древней Руси представляется довольно актуальной1255. В рамках данной проблемы существенное значение имеет вопрос о городах-государствах в древне- ірусской истории. Для постановки этого вопроса есть все необходимые теоретические основания. Еще Н. И. Кареев в своем типологическом курсе, посвященном античным городам-государствам, говорил о большой социологической значимости города-государства в познании истории государственного устройства народов мира 1256. Современная наука полностью подтвердила правоту Н. И. Кареева. Ныне мы располагаем огромным количеством материалов, свидетельствующих о городах-государствах как универсальной в мировой истории форме государства. Города-государства встречаются, можно сказать, повсюду1257. Весьма показательно и то, что мы их нередко находим в обществах с незавершенным процессом классообразо- вания. Назовем в качестве примеров города-государства шуме рийцев1258, гомеровских греков1259, юго-западных славян46, африканских йорубов1260. Следовательно, и с точки зрения социологической и с точки зрения историографической1261 мы поступим вполне правильно, если обратимся к вопросу о городах-государствах в Древней Руси. К тому же побуждают и конкретные факты нашей старины. В рассказах Повести временных лет о далеком прошлом восточных славян проскальзывает идея о городе — носителе общественной власти. Она подспудно чувствуется уже в легенде о трех братьях Кие, Щеке и Хориве, которые «створиша град во имя брата своего старейшаго, и нарекоша имя ему Киев» 1262. Затем следует знаменательное сообщение: «И по сих братьи держати почаша род их княженье в полях...» 1263. Стало быть, в легенде постройка города ассоциируется с началом «княжения». В Новгородской Первой летописи читаем о славянских и финских племенах, изгнавших «за море» варягов-насильников и начавших «владети сами собе и городы ставити» 1264. Вскоре, однако, между ними пошли раздоры: «И въсташа сами на ся воевать, и бысть межи ими рать велика и усобица, и въсташа град п&» град, и не беше в них правды» 1265. Повесть временных лет, говорящая о том же, содержит примечательное разночтение «и въста род на род»1266 взамен новгородского варианта «и въсташа град на град». Из приведенных летописных отрывков следуют, по крайней мере, два вывода. Во-первых, самостоятельное управление покончивших с варяжским засильем племен связывается со строительством городов. Во-вторых, города выступают не только средоточием самоуправляющихся союзных племен, но и синонимами этих племен. Последнее обстоятельство указывает на город как самодавлеющую организацию, заключающую в себе автономный общественный союз. Допустим, впрочем, что перед нами не записи о действительных событиях, а реминисценция книжника начала XII в., переносившего собственные представления, обусловленные современной ему жизнью, в прошлое1267. Но в летописи, помимо упомянутых сохранились и другие сведения подобного свойства, изображающие русский город X в. в качестве суверена. Во время похода Олега на Царьград греки, напуганные русской ратью, изъявили готовность платить дань, лишь бы князь «не воевал Грецкые земли». Олег потребовал «дати воем на 2000 корабль по 12 гривен на ключь, а потом даяти уклады на рус- кыа грады: первое на Киев, та же на Чернигов, на Переяславль, на Полтеск, на Ростов, на Любечь и на прочаа городы; по тем бо городам седяху велиции князи под Олгом суще» 1268. Следовательно, дань с греков «имали» не только те, кто участвовал и по ходе, но и крупнейшие города Руси, т. е. главнейшие общины, которые, по всей видимости, санкционировали и организовали поход на Византию. Конечно, цитированный текст — не протокольная запись требований, составивших ультиматум Олега. Поэтому естественно возникает сомнение, правду ли поведал нам летописец, говоря об укладах «на рускыа грады». Это сомнение давно беспокоит историков. И. Е. Забелин, например, писал: «Очень любопытно постановление Олега давать на русские города уклады. Если такой устав вместе с данью на 2000 кораблей, по 12 гривен на человека можно почитать эпическою похвальбою и прикрасою, то все-таки несомненно, что эти уклады явились в предании не с ветра, а были отголоском действительно существовавших когда-либо греческих ж& даней, распределяемых именно по городам» 58. О том, что летописец брал свои сведения «не с ветра», склонен был думать и Б. Д. Греков, когда подчеркивал несомненную согласованность между текстом русско-визан- тийских договоров X в. и заметками летописца 1269. Но Б. Д. Греков также предполагал, что летописец (или его продолжатель — компилятО(р) от себя прибавил к перечню городов Полоцк, Ростов и Любеч1270. При этом ученый принимал в соображение тот факт, что Полоцк был присоединен к владениям киевского князя лишь при Владимире Святославиче в 980 г.1271 По нашему убеждению, решение данного вопроса должно зависеть не от того, когда был присоединен к Киеву тот или иной город, а от того, кто участвовал в походе. По свидетельству летописи, Олег «иде на Грекы», собрав «множество варяг, и словен, и чюдь, н кривичи, и мерю, и деревляны, и радимичи, и поляны, и севера, и вятичи, и хорваты, и дулебы, и тиверци»1272. Поэтому нет ничего искусственного в упоминании среди «градов» Полоцка — города кривичей, принявших непосредственное участие в походе на Царьград1273. То же самое можно сказать о Ростове, где жила меря и, вероятно, кривичи1274! а также о Любече, расположенном в области обитания северян1275. Кстати, М. Н. Тихомиров расценил упоминание Любеча в числе [русских городов, получающих дань с Византии, как предостережение против распространенного мнения о вымышленное™ известий летописца1276. Положим, «книжный списатель» фантазировал. Но в тексте договора 907 г. фигурирует условие, отражающее все тот же своеобразный статус древнерусского города: «Приходячи Русь да витают у святого Мамы, и послеть царьство наше, и да испишут имена их, и тогда возмуть месячное свое,— первое от города Киева, и паки ис Чернигова и ис Переяславля, и прочии гради»1277. И. Е. Забелин следующим образом комментировал приведенный текст: «От каждого города в Царырад хаживали свои особые послы и свои гостп, которые по городам получали и месячное содер жание от греков, а это, со своей стороны, свидетельствует, что їлавнейшими деятелями в этих сношениях были собственно города, а не князья и что князь в древнейшем русском городе значил то же, что он значил впоследствии в Новгороде»1278. И. Е. Забелин несколько модернизирует события, уравнивая положение князя в Новгороде будущего с положением князей в городах Руси X в. И все-таки проглядывающая в источнике активная самостоятельная социально-политическая роль города им определена верно. Нам могут сказать, что договор 907 г. Руси с Византией мнимый, появившийся под пером составителя Повести временных лет1279. Но в русско-византийском договоре 944 г., чья подлинность сейчас общепризнана, находим сходный текст: «И приходящим им, да витають и святаго Мамы, да послеть царство наше, да испишеть имяна ваша, тогда возмут месячное свое, съли слебное, а гостье месячное, первое от города Киева, паки из Чернигова и ис Переяславля и ис прочих горо- дов»1280. Итак, если мы даже отбросим сведения из договора 907 г., усомнившись в его действительном существовании, то остаются все же не возбуждающие недоверия указания договора 944 г., в свете которых русский город X в. предстает как самодавлею- іцая социально-политическая организация1281. Приняв это заключение, мы с большей внимательностью отнесемся к другому характерному летописному сообщению, взятому из рассказа о последней мести Ольги, завершившейся разорением древлянного города Искоростеня, повинного в смерти ее мужа Игоря. Расправившись с древлянами, Ольга «возложигпа на ня дань тяжьку; 2 части дани идета Киеву, а третьяя Вышегороду к Ользе; бе бо Вышегород град Вользин» 1282. Значит, Киев и Вышгород получали если не всю древлянскую дань, то, во всяком случае, какую-то ее часть, или урок, как тогда имели обыкновение выражаться. Киев — вольный город. С ним все ясно. Сложнее с Выш- городом. Его летописец называет «град Вользин». Как это понять? Может быть так, что город принадлежал Ольге на частном праве? Подобные суждения встречаются в историографии1283. Нам кажется, что А. Н. Насонов занимал более правильную позицию, когда говорил: «Вышгород XI—XII вв. возник не нз княжеского села, как можно было бы думать, имея в виду слова летописца „Ольгин град” (под 946 г.). В X—XI вв. это не село замок, а город со своим городским управлением (начало XI в.), населенный (в X в.) теми самыми „руссами1*, которые ходят в полюдье, покупают однодеревки и отправляют их с товарами в Константинополь. Существование здесь в начале XI в. своей военно-судебной политической организации отмечено „Чтения- мп“ Нестора и сказанием о Борисе и Глебе. Здесь мы видим ,.властелина градского", имеющего своих отроков или „старейшину града”, производящих суд»1284. Поступление древлянской дани в Киев и Вышгород, иначе киевской п вышгородской общинам, не покажется странным, если учесть, что покорение древлян — дело не одной княжеской дружины, но и воев многих, за которыми скрывалось народное ополчение, формировавшееся в городах. Без военной помощи земщины киевским князьям было не по силам воевать с восточнославянскими племенами, а тем более с Византией или с кочевниками1285. Именно этот решающий вклад земских ратников в военные экспедиции своих князей обеспечивал городам долю даней, выколачиваемых из «примученных» племен и Византийской империи, откупающейся золотом и различными «узорочьем» от разорительных набегов варварской Руси1286. Итак, на основании записей Повести временных лет мы приходим к выводу, что города Руси X в. являли собой самостоятельные общественные союзы, представляющие законченное целое, союзы, где княжеская власть была далеко не всеобъемлющей, а лишь одной из пружин социально-политического механизма, лежавшего в основе государственного устройства. Какова социальная природа этих союзов? Ныне можно считать доказанным тот факт, что древнерусские города есть порождение сельской стихии. Органически связанные с селом, они не противостояли ему, но, напротив, являлись как бы ступенью в развитии сельских институтов1287. Именно поэтому древнейшие города, возникшие вокруг центральных капищ, кладбищ и мест вечевых собраний, ничем не отличались от поселений сельского типа 1288. Историки античного мира процесс образования полиса рассматривают как объединение нескольких общин, причем существо этих общин определяется ими по-разному: одни полагают что в синойкизме сплавлялись родовые общины1289, другие — территориальные, соседские1290, третьи упоминают в данной связи промежуточные социальные формы1291. Нечто похожее на синой- кизм происходило и в Древней Руси. Из новейших исследований явствует, что древний Новгород возник в результате СЛИЯНИЯ совокупности родовых поселков — так называемых концов1292. Общинный характер концов угадывается вполне определенно1293. Кончанское устройство прослеживается и в других городах Руси: Пскове, Старой Руссе, Ладоге, Кореле, Смоленске, Ростове, Киеве1294. Это позволяет предположить о единстве возникновения древних русских городов, появившихся вследствие слияния нескольких общин. Неслучайно исследователи Новгорода В. Л. Янин и М. X. Алешковский говорят, что «модель происхождения Новгорода из политического центра одной из предгосударственных федераций имеет, по всей вероятности, немалое значение для понимания происхождения первых южных городов, в частности Киева»1295. О том, что Киев, подобно Новгороду и прочим древнейшим городам, образовался путем синойкизма, свидетельствуют летописные и археологические источники. Вспомним летописную легенду о трех братьях Кие, Щеке и Хоіриве, основавших Киев. Современные исследователи находят в ней историческую основу1296. Археологи видят в легенде указание на реальное существование нескольких самостоятельных поселений, предшествовавших единому городу1297 И действительно, на территории Киева, как показали археологические раскопки, стояло несколько (не меньше трех) поселений, относящихся к концу УІІІ—Хвв. Только на исходе X столетия они слились в одип город1298. Д. С. Лихачев, считая мотив братства в легенде сравнительно поздним, полагает, что это братство стало «как бы закреплением союза и постепенным объединением этих трех поселений» 1299. Сходную картину археологи наблюдают и при образовании других городов Руси. Известно, что древний Чернигов возник из слияния нескольких поселении1300. Изучение исторической топографии Суздаля убеждает, что появлению города предшествовало несколько самостоятельных поселений на его будущей территории1301. На месте Твери также вскрыта группа поселков1302. Аналогичная группа обнаружена в Смоленске1303. Город Искоростень и остальные древлянские «грады» зарождались в гуще городищ, размещавшихся гнездами 1304. Все перечисленные древнейшие города складывались на родоплеменной основе. Они выступали как племенные центры1305. Уместно здесь напомнить, что Ф. Энгельс в своем труде «Происхождение семьи, частной собственности и государства» (где, по словам В. И. Ленина, каждая фраза «написана на основании громадного исторического и политического материала»)1306 говорил о городах, сделавшихся «средоточием племени или союза племен» 1307. На первых порах эти города имели, вероятно, аграрный характер1308. Иначе, среди их населения немало было тех, кто занимался сельским хозяйством. Яркой иллюстрацией может служить летописный рассказ о походе княгини Ольги на Искоро- стень. Простояв в долгой и бесплодной осаде, Ольга через послов говорила древлянам: «Что хочете доседети? А вси гради ваши предашася мне, и ялись по дань, и делають нивы своя и земле своя...» ". Любопытна фразеология летописца, по которой именно города «делають нивы своя и земле своя». Отсюда явствует, что горожане у древлян еще не по,рвали с пашней, а это значит, что они еще тесно связаны с прилегающей к городу сельской территорией 10°. Сельскохозяйственные занятия горожан прослеживаются и в других областях Руси т. Сама собой напрашивается историческая параллель с античпостью. «Первоначальные греческие полисы, — замечает В. Д. Блаватский, — повсеместно имели земледельческий характер, а среди населения городов было много землепашцев. Да и в дальнейшем основная масса античных городов сохраняла тесную связь с ближайшей земледельческой округой» 1309. Экономика этих полисов базировалась на сельском хозяйстве 1310. То же самое было и у африканских йорубов. В основе экономики их городов-государств лежало земледелие 1311. Йорубские деревни «не противостояли гоїроду в экономическом отношении. Они как бы служили его продолжением» 1312. Очень важное значение для понимания социально-политической природы русского города конца IX—X вв.
имеет организация политической власти, управлявшей древнерусским обществом. Исследование источников убеждает в наличии трехступенчатой структуры власти Руси тех времен. Военный вождь-князь, наделенный определенными религиозными и судебными функції' ями, совет племенной знати (старцы градские) 1313 и народное собрание (вече) — вот основные конструкции политического здания изучаемой эпохи. Эта структура соответствует политической структуре городов-государств Древнего мира1314. Обращает внимание совпадение терминов, обозначающих членов совета старейшин на Руси и в древнем Шумере: в летописи встречаем «старцев арадских», а в шумерийских документах—«старцев города» 1315. Совет «старцев» заседал и в гомеровском полисе1316. Большое сходство городских властей Руси конца IX—X вв. с властями городов-государств Востока и «доклассической» Грешит, подкрепляемое терминологическими совпадениями в области политической лексики, вряд ли можно счесть случайностью. Оно по нашему глубокому убеждению, свидетельствует о схожести социально-политических процессов протекавших в древнем Шумере, гомеровской Греции и языческой Руси, говорит об их стадиальной близости. Есть еще один элемент сходства Руси с гомеровским обществом, заключающийся в значительном социальном весе родоплеменной знати. Русские князья, бояре, старцы градские, подобно греческим царям и старцам1317, занимали ключевое социальное положение. Правда, древнерусская знать несколько отставала от греческой, которая, как доказывает Ю. В. Андреев, прикрываясь фикцией народного суверенитета, по сути дела бесконтрольно распоряжалась общинной собственностью1318. Наши князья и прочие «нарочитые мужи» не успели уйти так далеко. Народ, древнерусский демос, ощутимо влиял на ход общественной жизни, решая на вече вопросы государственной важности 1319. Но все это происходило под руководством знатных людей. Привилегированное положение родовой знати — естественная вещь в условиях родо-племенного строя, особенно на последнем этапе его развития. Знать, как явствует из летописных данных, «держала землю», т. е. управляла обществом. Однако нет оснований рассуждать о политическом всесилии правящей верхушки, с одной стороны, и бесправии народных масс — с другой. В соперничестве знатных между собой побеждал тот, кому удавалось увлечь народ и заручиться его поддержкой1320. Поэтому «лучшие мужи» прилагали немало стараний, чтобы поднять свой престиж в массах. Ради этого они раздаривали богатства направо и налево, устраивали шумные многолюдные пиры1321. Таким образом, суммированный нами материал позволяет заключить о существовании на Руси конца IX—X вв. городов- государств, складывавшихся из города и прилегающих к нему •лемеяъ, или, язюкод уф'гвдига. 'Х?>ръ\. В этот ъаучъъ город являлся административным, военным и культурным (религиозным) центром. В нем пребывали местные власти: князь совет старейшин, народное собрание. В нем формировалось народное ополчение, когда в том возникала потребность. Здесь же располагались центральные капища и кладбища1322. Его можно рассматривать и как экономический центр, если считать, что деревня являлась продолжением города1323, а также видеть в нем центральный торговый пункт, стягивавший окрестное население 1324. В меньшей мере он был ремесленным средоточием, ибо для этого ему не хватало посада, начальные моменты образования которого падают на конец X — начало XI в.1325. И все-такР определяющее значение города состояло в том, что он выступад как политико-административный и идеологический (религиозный) центр 11э. Города-государства на Руси конца IX—X вв. строились на родо-племенной основе1326. В конце X — начале XI в. завершается в основной распад родо-племенных отношений, вследствие чего открывается новая фаза в развитии городов-государств на Руси, выразившаяся в складывании «городских (городовых) волостей», составленных из главного города с пригородами и сельских округ. Население теперь размещается преимущественно не по родственному, а территориальному принципу. Об этих «волостях» в Лаврентьевской летописи под 1176 г. читаем красноречивую запись, о которой нам уже приходилось размышлять1327. «Новгородци бо изначала и Смолняне и Кыяне и Полочане и вся власти яко на думу на веча сходятся. На что же стареишии сдумають, на томь же пригороди стануть». Как понять летописное «изначала»? Многие исследователи толкуют данное слово в значении незапамятных, во всяком случае, доваряжскпх времен 1328. На наш взгляд, указание летописца надо относить примерно к середине XI в., когда на Руси полным ходом шел процесс формирования территориальных общественных союзов, именуемых в летописи «кыянами», «новгородцами», «смолнянами», «полочанами» ш. О том, что за «кыянами» и остальными названиями стояли именно общественные союзы, говорит лексика летописца, отождествляющего понятия «кыяны», «новгородцы», «смолняны», «полочаны» с понятием «волости». А ото. в свою очередь, означает, что термин «кыяны» и аналогичные наименования по смыслу шире, чем слово «горожане» — жители Киева, Новгорода, Смоленска и Полоцка. Кроме общих соображений мы располагаем и некоторыми конкретными сведениями на сей счет. Под 1092 г. в Повести временных лет рассказывается о всадниках-невидимках, которые «уязвляху люди полотьские и его область». И дальше летописец роняет знаменательную фразу: «Тем и человеци глаголаху, яко навье бьють полочаны» 154. Стало быть, «полочаны»—это и «люди полотьскыя», т. е. горожане, и жители Полоцкой области, т. е. селяне. Новгородский книжник сообщает, что в 1164 г. «придоша Свея под Ладогу, и пожьгоша ладожане хоромы своя, а сами затворишася в граде с посадником с Нежатою» 1329. Ладожанами здесь называются те, кто жил под Ладогой, иначе — обитатели окрестных сел. Так было и в других областях. А. Е. Пресняков, например, имел все основания сказать, что под «кыянами» необходимо «разуметь часто не жителей только Киева, а Киевской земли» 1330. Оно и понятно, ибо «не только в XI в., а и позднее трудно отделить городскую народную массу от сельского населения» 1331. Подобно тому как в Древней Греции афинянами, коринфянами, мегаря- пами, милетянами и прочими называли и непосредственно горожан, и проживающих в сельской местности, входящей в состав города-государства1332, так и на Руси второй половины XI—XII вв. под киевлянами, новгородцами, смольнянами, полочанами, черниговцами, переяславцами и другими разумели не единственно лишь городских, но и сельских людей. Как явствует из летописного известия 1176 г., старейшим городам подчинялись пригороды, которые следует считать новообразованием XI в. Предшествующее время их, по всей видимости, не знало. Появление пригородов, их количественный рост в XII в. свидетельствуют, с одной стороны, о заметном увеличении населения на Руси и об образовании территориальных делений взамен объединений, державшихся благодаря кровным узам, — с другой. Зависимое положение пригородов по отношению к старейшим городам отражено в самом наименовании «пригород». М. А. Дьяконов писал: «Само название «пригород» показывает, что пригород ниже города, в чем-то от города зависит, чем-то «тянет» к нему»1333. Не исключено, что зависимость пригородов от старших городов была следствием колонизации, освоения периферийных земель, исходившего из колонизационного центра — старшего города, который выступал как своего рода метрополия; она могла быть и фактом простого завоевания, покорения слабого сильному 1334. Но скорее всего здесь действовали оба фактора: и колонизационный, и военный. О главенствующем положении центральных волостных городов мы судим не только по известию владимирского летописца. В нашем распоряжении есть и дополнительные материалы говорящие о том же. В 1151 г. Юрий Долгорукий после неудачной попытки овладеть Киевом подступил к пригороду киевскому Белгороду «и рече Белогородцем вы есте людье мои, а отворити ми град. Белогородци же рекоша, а Киев ти ся кое отворил, а князь нашь Вячьслав, Изяслав и Ростислав»1335. Юрий вынужден был ни с чем отойти от Белгорода. Значит, белгородцы не пустили в свой город Юрия потому, что их старший город Киев не отворил ему ворот. Стоило, однако, какому-нибудь князю обосноваться в Киеве, и он получал возможность направлять посадников в киевские пригороды. Так случилось с Всеволодом Черм- ным, который, будучи в Киеве, «посла посадникы по всем городам Киевьскым»1336. Превосходство «старейшего» города над «молодшим» пригородом ярко выступает в речи, вложенной летописцем в уста князя Мстислава: «Да не будет Новый Торг над Новымго- родом, ни Новъгород под Торжьком; нъ где святая Софея, и ту и Новъгород»ш- Трудно найти более ясное свидетельство о подначальном статусе пригорода. Столь же выразительно летописное сообщение, переносящее нас из Новгорода во Владимир на Клязьме, где в 1175 г. перед лицом вращ «затворися» князь Ми- халко. В тот момент «не сущим Вододнмерцем Володимери, ехали бо бяху по повеленью Ростовець противу князема с полторы тысяче»1337. Владимирцы, как убеждаемся, едут «противу князема» по повелению ростовцев, что естественно, ибо Владимир — пригород Ростова. Нельзя, разумеется, представлять себе взаимоотношения городов и пригородов как некую устойчивую социальную систему, сложившуюся раз и навсегда. Между старшими городами и пригородами нередко возникали конфликты. Больше того, мы замечаем стремление пригородов к обособлению1338. Прп успешном для пригорода обороте дела это приводило к разложению прежних волостей-государств на новые, более мелкие1339. Мотивы, побуждавшие жителей пригородов к обособлению от старших городов, не исчерпывались тем, что пригороды тяготились отправлением повинностей (финансовых, военных и пр.) в пользу главного города. К такому обособлению, преследующему цель создания самостоятельных городов-государств, толкала сама социально-политическая организация древнерусского общества с присущей ей непосредственной демократией, выражавшейся в прямом участии народа в деятельности народных вечевых собраний — верховного органа городов-государств. Чтобы лучше понять суть мельчания волостей, необходимо обратиться к сравнительно- историческому материалу. В Древней Греции большая часть городов-государств имела довольно незначительные территориальные размеры1340 И это закономерно, поскольку «территория города-государства не должна была превосходить известные, так сказать, обозримые размеры; в противном случае участие всех граждан в народном собрании обращалось в фикцию»1341. Следовательно, территориальные ограничения тут были обусловлены внутренними причинами социально-политического порядка. И нет ничего невероятного в том, что сходная ситуация имела место и в Древней Руси XI—XII вв. Мы полагаем, что при объяснении дробления волостей (городов-государств) мы меньшие волости указанный фактоїр должен быть назван одним из первых. Правда, острота противоречий между размерами и народоправством древнерусских волостей-государств отчасти смягчалась тем, что население пригородов пользовалось правом участия в вечевых собраниях старших городов наравне с жителями последних1342. Кроме того, другим сглаживающим моментом являлось федеративное устройство волости-государства. Иными словами, пригороды входили в состав волости на федеративной основе1343. В каждом из них действовало свое вече, самостоятельно решавшее вопросы внутренней жизни пригорода и прилегавшей к нему окрестности. И лишь в вопросах внешней политики, а также общеволостных пригород должен был подчиняться главному городу. Но несмотря на все это, тяга к обособлению у пригородов проявлялась достаточно активно, что приводило к фактическому их выделению из старой волости. Так возникали новые города- государства, т. е. шел процесс, который современные наши историки выдают за феодальную раздробленность. Именно в образовании городов-государств мы видим главную причину раздробленности Руси XII в. К сожалению, состояние источников лишает нас возможности подробно описать древнерусский город-государство. Но отдельные его черты, причем весьма существенные, все же улавливаются в памятниках. Бросается в глаза тесная, можно сказать органическая связь города с сельской округой, прослеживаемая по линии территориальной, экономической, военно-политической, административной и культурной. Главный город не мыслился без «области», «волости», т. е. без пригородов и сел. «Город и волость» — стандартное термипо- логическое сращение древнерусских источников1344. Недаром С. В. Юшков, отрицавший наличие на Руси «городовых волостей», должен был признать: «Территориальный округ, тянувший к городу, так тесно с ним связан, что когда говорят о передаче города, то это означает передачу и всей городской округи. Город без окружавших его земель в этот период не мыслится»1345. Действительно, факты показывают, что город и волость находились v единстве друг с другом, составляя одно территориальное целое. Отсюда понятны названия «Киевская волость», «Черниговская волость», «Смоленская волость» и т. п1346. Эти волости, т. е. города-государства, имели свои государственные границы. По сообщению Лаврентьевской летописи, в 1186 г. «на зиму иде на Полтеск Давыд Ростиславич из Смолиньска, а сын его Мстислав из Новгорода, из Ложьска Василко Володаревич, из Дреють- сиа Всеслав. И слышаша Полочане и здумаша, рекуще: «Не можем мы стати противу Новгородцем и Смолняном, аще попустим их в землю свою, аще мир створим с ними, а много ны зла створять, попустят ны землю идучи до нас, пойдем к ним на сумежье». И собрашася вси и идоша к ним, и сретоша я на межах с поклоном и с честью, и даша ему дары многы, и улади- шася и разидошася в страны своя кождо их»1347. Согласно Новгородской Первой летописи, в 1191 г. «ходи князь Ярослав на Луны, позван полотьскою княжьею и полоцяны, и поя с собою новъгородьць передьнюю дружину; и съняшася на рубежи»1348. Встреча Ярослава и новгородцев с полочанами произошла где-то между Великими Луками и Еменцом, так как именно там тянулась новгородско-псковская граница1349. Подобные встречи имели место и на иных рубежах. Под 1198 г. летопись сообщает, что князь Ярослав ходил зимой «с новъгородьци и с плесковици и с новотържьци и с ладожаны и с всею областию Новгородьскою v Полотьску, и устретоша полоцяне с поклоном на озере на Ка- съпле; и въземше мир, възвратишася Новугороду»1350. Псковский рубеж, по А. Н. Насонову, проходил здесь между Касплинсі озером и р. Лучесой1351. Тут и свиделись полочане с новгородца Итак, сумежье, межи, рубежи — это и есть государствен] границы городских волостей, или древнерусских городов-государств1352. Древнерусский город второй половины XI—XII вв., как, скажем, и античный1353, был центром ремесла и торговли. Данная функция городов на Руси хорошо в свое время была изучена М. Н. Тихомировым1354. Но экономическая связь города с деревней наблюдалась не только в сфере ремесла и торговли, айв земледелии. Известно, что городские жители часто являлись землевладельцами. Пример тому — князья и бояре с их землями и селами. Но в качестве землевладельцев в Киевской Руси выступала не только городская княжеско-боярская знать. Любопытное свидетельство в этом отношении сохранилось в Житии Феодосия Печерского. Из Жития знаем, что родители Феодосия, живя в Курске, имели за городом село, куда после смерти отца отрок Феодосий вместе с «рабы своими» ходил дело «делатп со всяким прилежанием»1355. Б. Д. Греков относит отца Феодосия к числу небогатых землевладельцев1356. Имели пригородные села и рядовые горожане. Это объясняется аграрным в значительной сте- пепи характером древнерусских городов. Еще Н. И. Хлебников писал: «В городах жили купцы, ремесленники, но большинство жителей в них были обыкновенно земледельцы»1357. Важное место в экономической жизни города отводят сельскому хозяйству и советские историки. «Хозяйство горожан, — говорил М. Н. Тихомиров, — было еще сильно связано с земледелием и животноводством. Нивы и огороды, пригородные луга по долинам рек и пи- зипам играли большую роль в городском хозяйстве»1358. О том, что юрод и близлежащие села составляли единый хозяйственный комплекс, можно судить по истории возникновения Холма. Когда князь Даниил Галицкий «створи градець мал» и этот «градец» устоял перед полчищами Батыя, к нему стали стекаться «в день и во день и уноты и мастере всяции бежаху ис Татар: седелници н лучници, и тулници, и кузнице железу и меди и сребру; и бе жизнь, и наполниша дворы окрест ітрада, поле (и) села»1359. Данный пример, хотя и несколько поздний, но довольно яркий. Так было, несомненно, и раньше. Чтобы не быть голословным, сошлемся на случай, описанный в Новгородской Первой летописи под 1167 г., когда князь Святослав с помощью воинов Андрея Боголюбского «пожже Новый торг, а новоторжьци 'отступила к Новугороду; и много пакости творяще домом их (новотор#- нев. — И. Ф.) и села их потрати»1360. Надо заметить, что лет> ппсцы часто рассказывают о разорении и сожжении пригородных сел во время войн, бывших заурядным явлением на Руси XII в. Помимо индивидуального землевладения горожан существовало также землевладение коллективное, распространявшееся на пригородные луга. Так, в Лаврентьевской летописи читаем, чго в 1150 г. люди, укрывшиеся в Переяславле от военной опасности, не смели «скота выпустисти из города»1361. Кроме того, древнерусский город в лице главенствующей общины обладал правом собственности на значительные массивы земель, разбросанных но волости. Приведем соответствующие факты. Великий князь Иэя- слав Мстиславич выпросил однажды «у Новагорода святому Пан- телемону землю село Витославицы и смерды и поля Ушково и до прости»1362. Значит, в распоряжении новгородского веча быди земли, населенные смердами, сходными с рабами фиска Западной Европы1363, и земли пустые. В Смоленске видим подобную картину. С согласия смоленского веча князь Ростислав наделил только что учрежденную епископию селами Дросенским и Ясенским, где сидели изгои, сеножатями и озерами. Все эти земли и воды представляли собственность смоленской городской общины1364. Весьма красноречивы отдельные фразеологические обороты уставной смоленской грамоты: «и озера Нимикорская и с сеяо- жатми, и уезд княж, и на Сверковых луках сеножати, it уезд княж...»1365. Что следует понимать под выражением «уезд князй»? Нам кажется, что его можно толковать как «въезд княж». Если наше толкование верно, то мы получаем новое сведение по истории земельных отношений в Древней Руси, сведение, подтверждающее высказанную нами выше мысль о широком развитии на Руси городской земельной общинной собственности, представляющей собой древнерусский вариант ager puBlicus. Ведь кндзь «въезжает» в сеножати и озера, иначе только пользуется иіли. Свое право «въезда» он передает вновь учрежденной епископии. Легко догадаться о настоящем собственнике упомянутых угодий. Таковым являлась смоленская городская община предоставившая право князю Ростиславу и его людям эксплуатировать общинные покосы и озера, а затем санкционировавшая передачу этого права «святей Богородици и епископу». Военно-политическая связь главного города с областью (волостью) не подлежит никакому сомнению. Частично о ней у нас уже шла речь, когда мы отмечали наличие в войске сельских жителей1366. К сказанному надо добавить, что древнерусский город служил местом укрытия и убежища на случай военной угрозы как для городского, так и для сельского люда. Есть основания предполагать, что не всегда волостное население запиралось в ближайших городах, сбегаясь к главному городу1367. На последний возлагалась организация обороны городской волости. Этот вопрос решало киевское вече после поражения русских в битве с половцами на Альте в 1068 г. «Се половци росулися по земли; дай, княже, оружье и кони, и еще бьемся с ними», — говорили посланцы веча князю Изяславу1368. В их словах сквозит тревога за киевскую волость, которую они готовы защищать от «поганых». Стремление обезопасить волостные земли обусловливалось не только гражданскими и патриотическими побуждениями, но и сугубо практическими интересами, ибо разорение волости болезненно отражалось на городе, ставя его перед большими экономическими и финансовыми трудностями, что, в свою очередь, приводило к снижению военно-политической мощи городской общины. В качестве примера, хотя и косвенного, но вполне так сказать, репрезентативного, сошлемся на летописный эпизод, когда киевский князь Святополк в 1093 г. «поча собирати вое», намереваясь выступить против половцев. Но «мужи смыслении» пытались Одержать князя от рискованного предприятия: «Не кушайся цротиву им, яко мало имаши вой». Он же рече: «Имею отрок своих 700, иже могуть противу им стати». ...смыслении же глаго- лаху: «Аще бы их пристроил и 8 тысячь, не лихо ти есть: наша земля оскудела есть от рати и от продажь1369...». Оскудевшая земя — бич для города и властей, пребывающих в нем. Поэтому враждующие князья в междоусобных столкновениях неуклонно преследовали стратегическую цель, сводившуюся к опустошению земли-волости противника с тем, чтобы подорвать его экономические возможности, ослабить военную мощь и в конечном счете — поставить на колени1370. Поэтому же городская община принимала крутые меры, когда те или иные правители, «творили пакости» волости, т. е. разоряли ее и грабили1371. Территориальная, экономическая, политическая и военная связь города с волостью сопрягалась со связью судебно-админи стративной. Не подлежит сомнению, что в Древней Руси суд над людьми, жившими в сельской местности, нередко осуществлялся в городе. В Патерике Киево-Печерского монастыря читаем о неких разбойниках, которых связанными вели в город на суд и расправу1372. Русская Правда позволяет селянину-закупу бежать «ко князю или к судиям... обиды деля своего господина»1373. Надо полагать, что князь и судьи, упоминаемые Правдой, сидели в городе. Та же Правда постановляет: «А и своего города в чюжю землю свода нетуть...»1374. Этот текст примечателен в двух отношениях. Во-первых, в нем отождествляются понятия «город» и «земля»1375, что указывает на неразрывность города н земли- волости. Во-вторых, город выступает здесь как средоточие судопроизводства1376. В плане административном город был соединен с сельской округой и пригородами зримыми нитями. Древнерусские города, как мы знаем, состояли из концов — самоуправляющихся районов1377. Исследованиями как дореволюционных, так и советских историков установлена непосредственная связь кончанского устройства с сельскими областями, включая и административную170. Сотенная организация позволяет думать то же самое. Изучая древнерусские сотни, Т. Ефименко пришел к обоснованному выводу о социальном единстве и нерасторжимости города и села в Киевской Руси1378. Следует, наконец, указать на то, что древнерусский город был культурным и религиозным центром. Здесь обитали сановники церкви, державшие в подчинении низшее волостное духовенство. В главных городах возвышались почитаемые всей волостью храмы, символизировавшие суверенитет местных общин. Мы должны по достоинству оценить парадоксальный на первый взгляд факт: разорение в межволостных войнах храмов п монастырей противника1379. С точки зрения христианской — это, безусловно, вещь вопиющая и безмерно греховная. Но тут есть и своя логика: разрушить храм врага — значит лпшить его покрова божьего. Вот почему киевляне готовы были умереть за свою Святую Софию, новгородцы за свою Святую Софию, владимирцы за свою Святую Богородицу и т. п. Это и естественно, ибо, где святыня, там и город — сердце городовой волости-государства175. Волостные щрода как отдельные государственные образования располагали собственным войском—«тысячей»1380. Естественно предположить, что они в силу присущей им суверенности «правили» посольства друг к другу1381. Но самое замечательное состоит в том, что головные города направляли послов в зарубежные страны. В 1164 г. при византийском императоре Мануиле находились «Кыевьскыи сол и Суждальскып сол Илья, и Переяславь- скыя, и Черниговьскыи»1382. Для заключения договора Смоленска с Ригою и Готским берегом 1229 г. были отправлены послы «от Смолнян»1383. Посольская практика городских волостей в Киевской Руся — яркая иллюстрация их тосударственной иомановют. Структура политической власти городских волостей весьма похожа на то, что мы наблюдаем в городах-государствах древности. Это — народное собрание-вече, являвшееся верховным органом власти, верховный правитель-князь, избиравшийся вечем, и совет знати. Правда, в отношении совета знати у нас нет полной уверенности, поскольку мы не располагаем прямым данными, свидетельствующими о его существовании. И все же исследователи предполагают, что таковой был1384. Подобное предположение правомерно, ибо есть косвенные сведения, которые можно истолковать в качестве указания на реальность совета знати. Сошлемся хотя бы на Житие преподобного Феодосия Печерского, где изображены «велможи» Курска «на трапезе у властелина граду»1385. Если учесть, что пиры в Древпей Руси функ- циоиировали и как советы1386, то эта сцена, взятая из Жития, может служить намеком на совет зпати в действии. В целом городские волости представляла собой союз общин во главе с торгопо-ремеглепной общиной їлавного юрода130. Перед нами, следовательно, государства, воздвигнутые на общинной основе. Принятие общипой формы государства с точки зрения u 1 07 теоретической вполне естественно1 . Необходимо иметь в виду, что городские волости-государства переживали в XII в. процесс становления. Замечаются местные особенности в развитии городов-государств (юродских волостей). В Киевской волости и волостях Северо-Западной Руси прослеживаются демократические порядки. На северо-востоке во второй воловине XII в. обозначились монархические тенденции, пробивавшиеся сквозь вечевую демократию, а в юго-западной Руси — олигархические. Смертельный удар городам-государствам в Древней Руси напссло татарское нашествие. И только северные республики — Новгород, Псков и Вятка — сохранили память о былом. 17 из