«Вся жизнь моя была залогом Свиданья верного с тобой»: Он, Она и Другие в тексте романтизма

Императивность выбора, назначенного пушкинским героиням и определяемого «предвыборной инстанцией» национального самосознания и христианско-героической морали, начинает колебаться в России тогда же — в 1830-е годы, а в 1840-е не только ставится под сомнение, но и вполне сознательно опровергается.

В произведениях романтиков закон долга постепенно вытесняется законом любви-страсти, которая «свята» уже в силу своей природы: ни Вера, ни тем более Григорий Печорин в романе М. Ю. Лермонтова «Герой нашего времени» не знают укоров совести, точнее, для Веры они ничто перед чувством, которое внушает ей Печорин, сулящим и горечь, и блаженство. Характерен обмен репликами, состоявшийся между ними в новую и первую по времени встречу в Пятигорске: «Стало быть, уж ты меня не любишь? — Я замужем, — сказала она. — Опять? Однако несколько лет тому назад эта причина также существовала; но между тем...» (Лермонтов 1962, 4:380). Вера расплачивается за любовь к Печорину погубленной жизнью и не ропщет на судьбу — ее жертва была сознательной, а надежда на счастье «напрасной» (Лермонтов 1962, 4:453). Однако и Печорин, казалось бы выдерживающий роль бессердечного похитителя женских сердец, остается несчастлив, а Вера сохраняет для него
обаяние единственной женщины, к которой привязана его душа и которая смогла понять его.
Любовные треугольники, возникающие на пути Печорина, сигнализируют о длящемся, пока он жив, поединке героя с судьбой, с роком. Ценой его локальных побед над соперниками оказывается не просто разрушение счастья или гибель любимых женщин, но и своеобразная инверсия в отношении к ним со стороны былых возлюбленных: Казбич убивает Бэлу, мстя за пропажу коня, оскорбленный муж Веры никогда не простит ей обмана, Грушниц- кий оказывается виновником клеветы, затрагивающей честь Мери. С телеологической точки зрения, значимой в романе Лермонтова, и эти события, и деструкцию личности самого Печорина можно считать своего рода платой за попрание общечеловеческих законов морали, закрепленных христианством, — хотя их и пытается подвергнуть критической ревизии поздний романтизм.
Общий текст романтизма, в котором литература и жизнь составляют нерасторжимое единство, устанавливает новый взгляд на любовь, связующую двоих вопреки условностям мира. Но модель решения проблемы «троих», несмотря на педалирование романтиками свободы личности, остается здесь большею частью прежней — согласно формуле «третий должен уйти». Сама сосредоточенность людей 1830-х годов на вопросах духовности не способствовала выработке новых форм социальной жизни; даже если они возникали (как, скажем, в Премухинском кружке, в среде Н. Станкевича), то не становились в ту пору публичным достоянием. В этом плане особенно показательна история вятской любви А. И. Герцена, в 1830-е годы лично творившего многие мифологемы русского романтизма.
Прозябая в политической ссылке сначала в Перми, а потом в Вятке, Герцен, по литературным канонам того времени, создает нечто вроде индивидуального романтического мифа, который помог ему сохранить в целости свою «огненную натуру». Исходной составляющей этого мифа была вера в Провидение, управляющее его судьбой и влекущее его к будущим великим свершениям. Наталья Александровна Захарьина (у нас далее — Н. А.) — его кузина, невеста, а затем и жена — выступала в роли своего рода небесной подруги гонимого судьбой Героя, с ней он делил свои волнения и страсти. Надо сказать, что бесконечно платонический характер Любовей и дружб романтиков не мешал им подозревать себя (чаще именно себя! другой должен был сохранять свои постоянные качества близости к идеалу) во всех смертных грехах. Так,

А. И. Герцен. Дагерротип 1847 г. Н. А. Герцен. Дагерротип 1851 г.
один из постоянных мотивов писем Герцена Н. А. — уподобление себя медали, где «с одной стороны архангел Гавриил, а с другой Люцифер» (Герцен 1954, XXI:ПО)3, Христос и «Иуда Искариот- ский» (XXI, 114) одновременно. И поскольку «любовь есть прямая связь Бога с человеком» (там же), искупление-возрождение «падшего» возможно только через это небесное по происхождению чувство.

Романтический сценарий стремительно реализуется в жизнь, парадоксальным образом подтверждающую право Герцена смотреть на себя как на «падшего» и нуждающегося в срочном «спасении». В Вятке у него завязывается роман с Полиной Медведевой — молодой женщиной, страдающей от неравного брака. Почти сразу Герцен начинает терзаться, ибо осознает себя предателем «небесной любви»; мучения его достигают пика, когда муж Медведевой внезапно умирает, не оставив семье никаких средств к существованию, и освободившаяся от семейного притеснения вдова возлагает все надежды на своего молодого любовника. В панике Герцен срочно исповедуется в случившемся Н. А., бесконечно кается в совершенном им «убийстве», а параллельно раскаянию возрастает его устремленность к невесте, мистическая экзальтация и теперь
В дальнейшем ссылки на это издание даются в тексте с указанием в скобках гома и страниц.

уже подкрепленное бесспорными доказательствами признание себя преступником и «падшим», поднять которого может лишь самый чистый и целомудренный «ангел» — Н. А.
Религиозно-мифологическое осмысление произошедшего сопровождается литературным: в 1836 году Герцен пишет повесть «Елена», где развивает концепцию «любви земной» — «любви небесной», придумывает жесточайшие наказания для героя-князя, оказавшегося в сходном с ним положении. Литература выступает протезом жизни: о героях своих произведений Герцен рассуждает с той же степенью достоверности и страстности, что и о собственных мучениях. Но постепенно меняется интерпретация «преступления». Поскольку Н. А. практически сразу простила его и даже начала проявлять определенную заинтересованность в судьбе несчастной вдовы, поскольку, так сказать, все «вины» уже были названы и повторяться не было смысла, Герцен начинает искать новое объяснение своему проступку. Оно чрезвычайно просто. Если
Н. А. — небесный ангел, то Медведева ... просто женщина, земная и обычная, т.е. из «плоти», а не из «духа» созданная, противиться обаянию которой он не смог в силу половинчатости, дуальности своей натуры.
Таким образом, женщина рассматривается молодым Герценом либо как ангел небесный, посланный ему идя восстановления распавшейся гармонии мира, либо как простая земная плоть (просто женщина), не лишенная поэзии, однако и не пригодная для исполнения высших целей. В ту эпоху этот сюжет не был уникальным. Аналогичную расстановку партий мы встречаем в повестях М. С. Жуковой «Вечера на Карповке» (1837; см., например, повесть «Провинциалка»). В финале герой-мужчина обычно наказывается за нарушение равно любовной верности (т.е. верности девушке, которая с самого начала рассматривалась как его избранница) и человеческого, нравственного долга перед той, которая стала «жертвой» его «любви земной». Неверность любви — истинной, «небесной», хотя еще не увенчанной земным браком, автоматически влечет за собой пре- ступание моральной нормы — и наказание, разумеется, нравственное же.
Сама дифференциация двух видов любовей в произведениях романтиков подчас объяснялась вполне земным, житейским фактором: «любовь небесную» питают к девушке, еще не ведающей жизни, «любовь земную» — к даме, уже утратившей очарование целомудрия и неискушенности, т.е. вышедшей из статуса «ангела».

Переход из «ангела» в «просто женщину» совершался достаточно легко: для этого нужно выйти замуж, и замуж за другого, либо обнаружить опыт любовного переживания (так, в повести Н. Ф. Павлова «Именины» отношение мужа к жене радикально меняется, как только он узнает историю ее невинной девической любви), либо просто нарожать детей и стать всем довольной помещицей или равнодушной к чувствам светской дамой.
Именно мужчина чаще всего находится в центре любовного треугольника романтизма, тогда как в произведениях реалистов произойдет возврат расстановки сторон к пушкинской позиции (Онегин — Татьяна — муж; Дубровский — Марья Кирилловна — князь Верейский; Гринев — Маша — Швабрин). Оно и понятно: романтизм принципиально эгоцентричен, писателями же были в основном мужчины.

<< | >>

↑

Источник: С. Ушакин. Семейные узы: Модели для сборки: Сборник статей. Кн. 1. 2004

Еще по теме «Вся жизнь моя была залогом Свиданья верного с тобой»: Он, Она и Другие в тексте романтизма:

- Cоциология семьи - Антропология. Этнография - Гендерная социология - Демография - Домоведение - История социологии - Методы сбора и анализа социологических данных - Общая социология - Первоисточники по социологии - Политическая социология - Социальная безопасность - Социальная работа - Социальная структура и стратификация - Социально-территориальные общности - Социоинженерная деятельность - Социологические работы - Социология культуры - Социология личности - Социология общественного мнения - Социология права - Экономическая социология - Этносоциология -