«От черного хлеба и верной жены мы бледною немочью заражены» (Э. Багрицкий): измена и революция

Случившаяся в России смена власти и типа государственности не могла не повлиять на частную жизнь, поскольку советская власть стремилась обновить формы общественных отношений, а «новые люди», которым следовало появиться в результате социалистической революции, по замыслу, должны были чувствовать, думать и действовать по-новому.

Бесконечные эксперименты 1920-х годов в сфере быта (разводы по заявлению одной из сторон без уведомления второй, разные типы коммунального житья, фабрики-кух- ни и т.п.), по сути дела, реализовывали в жизнь смелые фантазии предшествовавших десятилетий по раскрепощению интимной сферы жизни вплоть до создания «роевой» семьи. Советскому «новому» человеку было предложено изменяться, в том числе и в соответствии с заданными ранее установками, т.е. практиковать свободную смену партнеров, существовать в рамках тройственных союзов, относиться к ревности как к «пережитку» — обывательскому или буржуазному. Не случайно первое послереволюционное десятилетие воспринималось как «эпоха сексуальной революции» (Герштейн 1999, 424).
Все это, естественно, нашло отражение в литературе, но — за исключением произведений юмористических, вроде зощенковс- ких рассказов или катаевской «Квадратуры круга» (1928), где две семейные пары легко меняются партнерами, в результате чего создаются новые союзы, объединенные не столько духовными интересами, сколько бытовыми привычками, — все семейные новшества описаны как разрушительные и нездоровые для человека {«Луна с правой стороны» (1927) С. Малашкина, «Без черемухи» (1927) П. Романова и др.). Десятилетие ушло на то, чтобы обсудить проблему возможности возникновения «нового человека», попытаться организовать новые формы повседневности, а потом прийти к выводу, что люди после мощной исторической встряски остались все теми же. Итогом стало возвращение к традиционному бытовому укладу, в том числе к двусоставной семье.
Впрочем, в этот период изображение любовных «треугольников» в литературе выходило за пределы описания примет быта эпохи, приобретая дополнительное символическое значение. Уже в первом произведении о революции — поэме А. Блока «Двенад

цать» (1918) — фабулообразующей оказывается история Петру- хи — Катьки — Ваньки, представляющая своеобразный парафраз на любимую поэтом тему триады из комедий дель арте — Пьеро, Коломбины и Арлекина (Городецкий 1984, 36).

Именно любовь, обостренная знанием об измене, дает Петрухе возможность выделиться из общей массы, найти слова для выражения своего отношения к возлюбленной — «толстоморденькой» Кате. Но этот же герой убивает неверную, что позволяет автору задать важнейшую для всей дальнейшей литературы советской эпохи тему глубинной укорененности «старого» в «новом», требующей от «охранников» революции самых решительных, хотя и не разрешающих внутренних противоречий мер.
Через изображение треугольников решается одна из центральных для первой половины 1920-х годов проблема идеологического самоопределения личности. Измена семье трактуется как форма измены чести и долгу, как это происходит, скажем, в «Белой гвардии» (1925) М. Булгакова, где Тальберг «убегает крысьей побежкой от опасности» (Булгаков 1988, 33)[174], бросая на произвол судьбы жену, а потом в эмиграции лжет всем, что развелся, так как собирается выгодно жениться вторично. Или же, напротив, создание семьи может трактоваться как измена настоящей любви, т.е. лучшему в себе: так происходит в «Городах и годах» (1924) К. Федина, где женитьба Андрея Старцова, а значит, измена далекой Мари Урбах становится началом его падения, показателем авторского осуждения героя.
В «Разгроме» (1926) А. Фадеева любовный треугольник Мороз- ка — Мечик — Варя также становится знаком отношений, выходящих за пределы собственно любовных. Жена партизана Мороз- ки Варя, «добрая, гулящая и бесплодная», жалеющая всех в отряде и оттого не отказывающая в сексуальных притязаниях никому, влюбляется в Мечика, потому что он — «красивый, скромный и нежный» (Фадеев 1976, 78), т.е. не похожий на ее грубого и равнодушного мужа. В любовных отношениях герои раскрываются раньше, чем собственно в партизанской деятельности. Мечик, хотя ему импонирует внимание Вари, побаивается Морозки, как он позже испугается опасности, и предает чувство, как позже предаст отряд. Морозка своей не привыкшей думать головой пытается понять, что же привлекло Варю в Мечике, т.е. с готовностью идет

навстречу непонятному и опасному. Роман Вари и Мечика разыгрывается более в ее воображении, чем в реальности, он необходим героине, чтобы заполнить пустоту в душе. Позже, когда сначала Морозке, а потом и всему отряду становится плохо, она забывает про эту любовь: трусливый Мечик так и не сумел дать ей новые, красивые отношения.

<< | >>

↑

Источник: С. Ушакин. Семейные узы: Модели для сборки: Сборник статей. Кн. 1. 2004

Еще по теме «От черного хлеба и верной жены мы бледною немочью заражены» (Э. Багрицкий): измена и революция:

- Cоциология семьи - Антропология. Этнография - Гендерная социология - Демография - Домоведение - История социологии - Методы сбора и анализа социологических данных - Общая социология - Первоисточники по социологии - Политическая социология - Социальная безопасность - Социальная работа - Социальная структура и стратификация - Социально-территориальные общности - Социоинженерная деятельность - Социологические работы - Социология культуры - Социология личности - Социология общественного мнения - Социология права - Социология управления - Экономическая социология - Этносоциология -