Культура является одновременно структурой и процессом. «Никто никогда не видел или не измерял «культуру». То, что мы видим и изучаем, является событиями и поведением, которые проявляют регулярность внутри группы и являются взаимосвязанными с другими «пунктами».
Из этих взаимосвязей мы выводим систему взаимозависимых «черт» и применяем термин «культура» к этой системе. Накапливание таких характеристик и черт и изучение их систематических отношений составляют науку о культуре. Исследования о культуре имеют тенденцию фокусировать внимание на относительно маленьких группах с относительно «явной» структурой, которые исторически, по большей части, являлись «традиционными» культурами. Поэтому определения культуры часто делают упор на преемственности и даже постоянстве культур. Однако тот, кто родился после Первой мировой войны и дожил до настоящего времени, за свою жизнь явился свидетелем такого значительного культурного изменения, что он будет склонен рассматривать трансформацию культуры в качестве более очевидного явления, чем ее постоянство. Таким образом, изменение не является «нарушением» культуры, чья «природа» должна якобы иметь тенденцию оставаться постоянной. Напротив, оно способствует и стабильности и изменению; фактически, одной из его главных функций является устанавливать свой собственный баланс между кажущимися противоречивыми, но в реальности тесно связанными тенденциями целостности и трансформации. Даже в культурных мифах мы можем обнаруживать модели покорности и подчинения наряду с моделями мятежа, непокорности и девиантности. Иногда культура старается регулировать изменение, устанавливая правила и пределы инновациям; однако силы, при этом высвобожденные, не редко перевешивают такие попытки, — инновация может также означать изменяющиеся правила. Я говорю «культура старается...», но это только фигура речи. Конечно, «культура» не может стараться или хотеть что-либо делать, — это могут только индивиды. Именно индивиды внутри культуры стремятся к целостности, а другие к изменению. Мысль, которую я хотел здесь подчеркнуть — это что мы все, каждый человек своими индивидуализированными способами действования и мышления, делаем — маленький или существенный — вклад одновременно в стабильность и в изменение внутри нашего общего поля действия.
Индивиды устанавливают постоянства и являются инициаторами вариаций. Так, структуры должны быть объектом науки о культуре. Причины изменения или относительной стабильности окажутся многочисленные индивидуальные действия»5. «Действительно, «культура», по крайней мере в современном значении этого термина, является «etic«-концептом, открывающим перспективу стороннего наблюдателя. В качестве своих для культуры людей мы особенно не осознаем «культуру». Культура в «етіс»-смьісле является чьей-либо родиной, краем и обществом, в котором он живет или растет. Большая часть того, что должен наблюдать антрополог, как черты нашей культуры представляются в нашем субъективном опыте, как, например, естественные аспекты повседневной жизни, такие самоочевидные, что мы даже можем их не замечать. Улыбка представителя народа таи, интересующая культурного психолога, является таким естественным рефлексом, о котором туземец может начинать думать, только когда он встреча ется с неулыбающимся иностранцем; магические ритуалы, сопровождающие рождение ребенка таи, до последних лет не являлись магическими для туземца, — они были вещами, которые должны быть сделаны. Подобно этому, немец и француз (наряду с прочими) не чувствуют никакой странности в своей культурной черте пожимания рук — что просто является тем, что должно быть исполнено, как элементарное чувство вежливости. Я познаю мир только посредством моих глаз, и все «объективное» знание получает свое значение, будучи профильтровано через опыт личности. Мы -можем совершенствовать свой опыт, улучшать орудия для накопления информации, комбинировать, обогащать и контролировать то, что мы знаем посредством того, что знают другие, однако все же наше сознание остается теми линзами, через которые накапливается знание. Мир, в котором мы живем, является миром, в котором мы действуем, и он приобретает форму и значение через наше действие»506. Бош не проявляет заметного интереса к российской теории деятельности, а рассматривает теорию действия как восходящую к Вильяму Джеймсу и к более поздним американским авторам507, к гештальтпсихологии Курта Левина и к американской «экологической психологии»508, а также к немецким теориям действия509.