До той поры пока вернувшийся из Малой Азии победителем римский полководец Сулла в 84 г. оставался в Афинах, он наслаждался обществом молодого римского всадника по имени Тит Помпоний, осевшего там во время войны и на протяжении двадцати лет не менявшего места пребывания в городе.
Будучи афинянином по призванию, Помпоний был вскорости прозван своими друзьями «Аттиком» и под этим именем стал известен как друг и советник Цицерона до конца его дней и получатель более четырехсот дошедших до нас Цицероновых писем. В истории Афин Аттик более чем побочная фигура: в трудную годину он сделался для города помощником07. Молодым человеком двадцати четырех лет Аттик пришел в Афины как раз в тот момент, когда Сулла штурмовал город. Его друг и биограф Корнелий Непот говорит, что он покинул Италию из- за гражданской войны, в которой не желал бьгть понуждаемым занять ту или иную сторону. Однако в решении покинуть Италию его могли укрепить тогдашние потрясения римского рынка капиталов, а с другой стороны — перспектива получения солидного барыша, которая и повлекла его в Грецию68. Выбор Афин постоянным местом жительства определялся скорее их удобным положением транзитного центра и привлекательностью города, чем расчетом вести в нем и с ним солидные сделки. В других частях Греции, как, например, в Эпире и Сикионе на Пелопоннесе, у Аттика были серьезные деловые интересы; в Афинах же, наоборот, выгода не стояла у него на первом месте. Там он принял на себя роль бескорыстного благодетеля, движимого подлинным восхищением неповторимостью и славой города, которую он делил со многими образованными римлянами своего времени. Аттик стал в Афинах, как сообщает Непот, весьма популярен, и вполне заслуженно, ведь он часто оказывал помощь сильно пострадавшему от войны и разрушений городу своим состоянием и своими связями. По меньшей мере однажды в эти годы (позднее еще раз в 50 г.) он закупил во время небывалого повышения цен солидное количество зерна и подарил его всем гражданам. Однако прежде всего он помог Афинам как финансист, так как в эти годы город часто был вынужден брать кредиты, но никогда не мог добиться от ростовщиков — по большей части римских — приемлемых условий. Тогда-то и всплыл Атгик: ему кредиторы предлагали сделку на более льготных условиях, и он добывал ту или иную необходимую сумму под свое имя, а затем одалживал ее городу, для себя же самого отказываясь от процентов*". Тем самым он сэкономил обнищавшему городу кучу денег. В благодарность за часто оказываемую помощь ему были назначены самые разнообразные почести, но он — доколе жил в Афинах — не позволил воздвигнуть себе статую. Отклонил он и предложение принять афинское гражданство (которое могло повлечь за собой лишение его гражданства Рима). Он был образован и говорил по- гречески так, словно сам был рожден в Афинах. За политикой он следил с напряженным интересом, лично от нее отстраняясь и не имея желания устроить себе политическую карьеру. С постоянной оглядкой на сохранение собственной независимости он все время старался поддерживать добрые отношения со всеми теми, кто был активно занят политикой, почему и отклонил предложение Суллы вернуться вместе с ним в Италию, приняв участие в гражданской войне против его политических противников, захвативших в отсутствие того власть в Италии7". Эта нерасположенность самому окунуться в политику может найти обоснование прежде всего в том, что Аттик наряду со всем прочим был коммерсантом. Но она сближала его также с учением эпикурейской школы, к которой он ощущал тягу всю свою жизнь, а с ее афинскими руководителями — Федром и Зеноном его связывала и личная дружба. И все же он был слишком независим, чтобы сделаться истым приверженцем Эпикура, и во всех решительных шагах руководствовался соображениями целесообразности775. Основательное знакомство с городом, его обществом и интеллектуалами через несколько лет после прибытия в Афины пригодилось и Цицерону, посетившему в 79 г. с несколькими друзьями и родственниками Грецию и задержавшемуся вместе с ними на полгода в Афинах. Позже Цицерон по радужным воспоминаниям создал эмоциональную картину их совместного посещения Академии в начале V книги своего сочинения «О пределах добра и зла». В нем нашел свое место и Аттик. В один из вечеров 79 года, спустя всего несколько лет после ужасов войны 86 г., их компания, выйдя из Дипилонских ворот, прогуливалась по направлению к расположенной в двадцати минутах ходьбы Академии. Участвовали в том Цицерон, его брат Квинт, его младший кузен Луций Цицерон, Марк Пизон и Помпоний Аттик. Они отыскивали место, где можно было бы поклониться преподававшим там Платону и его преемникам, и выбрали для этой цели послеобеденные часы, поскольку место это в такое время обещало быть безлюдным. И вправду, они обрели желанный покой, и никакие намеки на опустошение, кои еще могли быть заметны (Сулла приказал вырубить деревья рощицы), их не смущали — все были объяты благоговением. Даже присутствующие среди них адепты иных философских течений и те воздали дань гению Платона, Спевсиппа, Ксенократа, Полемона или совсем уж позднего Карнеада, вызывая в памяти их образ776. Эта сцена прекрасно отображает уважение, испытываемое римским образованным обществом к греческой культуре, ее ведущим умам и Афинам как их духовной родине, из которой кто-то из них мог и происходить. Цицероново описание выглядит своего рода литературной компенсацией за римское варварство в недавно закончившейся войне. Тогда же, видимо в сентябре 79 г., Цицерон был посвящен в мистерии Элевсина, пережив тем самым важное религиозное событие в своей жизни, сильное впечатление от коего продолжало сказываться на нем и гораздо позже777. Он и люди из его сопровождения довольно регулярно посещали за многие месяцы своего пребывания лекции философов, Цицерон же слушал главным образом выходца из Академии Антиоха Аскалонского, а кроме того, эпикурейца Федра, особо ценимого Аттиком, и Зенона, показавшегося среди них Цицерону обладателем самого тонкого ума74. Преподавание в философских школах шло, по всей видимости, своим чередом. Аналогичным образом декрет дионисийских технитов в честь Филемона, занимавшего в течение четырех лет с 80 по 76 г. пост их главы (эпимелета), показывает, что это объединение вело явно ничем не нарушаемую деятельность75. Это особо примечательно и потому, что столь многим обязанные Риму техниты во всем блеске сияли на торжественной встрече Афиниона в те самые дни, когда он привел Афины к войне с Римом. Однако более красноречиво, чем эти признаки нормализации бытия, говорит о ситуации этих послевоенных лет другой отрицательный фактор: город Афины был вынужден брать займы у частных лиц, и более того — у иностранцев, и такой римлянин, как Аттик, должен был неоднократно спасать его сгг государственного банкротства. Разрушения и разорения военного времени привели к обнищанию Афин, что, по всей видимости, с окончанием войны не прекратилось. Всего лишь за год до визита Цицерона в город по пути в провинцию Киликия прибыл Гай Веррес — впоследствии столь печально знаменитый и в 70 г. добитый Цицероном наместник Сицилии, который — если верить высказанным позже словам его обвинителя (во что в этом случае верится с трудом) — украл из Парфенона незамеченные Суллой остатки золота богини Афины76. По-видимому, не скоро город начал оправляться от разрушений и разграблений и сумел позаботиться о восстановлении и ремонте пришедших в упадок зданий. Некоторые, правда, такие как Помпе ft- он, были слишком сильно разрушены и потеряны навсегда. Кроме того, на обновление облика города лишь в незначительной части пускались городские средства: большая их часть восполнялась иноземными правителями, и прежде всего римской знатью. Но в общей сложности после войны минула целая четверть века, пока вообще могла зайти речь о каком-либо серьезном восстановлении. Начиная с исхода III в., архитектурными сооружениями Афины украшали дружественные городу цари, финансировавшие их строительство. Ими они не только одаривали город, но и в то же время выставляли в них напоказ себя самих, будто бы Афины были чем-то вроде территории международной ярмарки. Начало этому положил, как кажется, около 224 г. бывший в ту пору политическим патроном-покровителем города Птолемей Ш Эвергет, основав еще один названный его именем гимнасий778. Его примеру последовал позднее пергамский царь Аттал I, посвятив на Акрополе так называемый «Малый Атталов во- тив», если действительно посвятителем был он, а не одноименный ему сын. Его сыновья Эвмен и Аттал, наследовавшие ему один за другим на царстве, подарили Афинам по одному названному их именем портику: Эвмен — стою у подножия Акрополя вблизи от театра Диониса, Аттал же — стою на Агоре. Так называемая Средняя стоя на рыночной площади, построенная в первой половине II в. до н. э., также была пожертвована неким царем, для идентификации которого нет никаких указаний. Селевкид Антиох IV Эпифан во второй четверти того же столетия строительными работами над храмом Зевса Олимпийского щедро отплатил городу за гостеприимство, оказанное ему на протяжении нескольких лет как царевичу. На исходе этого столетия и вскоре после начала следующего цари Птолемей IX Сотер II и понтийские цари Митридат V Эвергет и Митридат VI Эв- патор в похожей форме стали благодетелями Афин, будь то в самом городе, будь то в виде дарений в гимназий Делоса, а после них иудейский этнарх Гиркан. Ото всех этих династий в годы после Суллы ожидать было почти нечего, коль скоро они — если вообще еще существовали — пришли в упадок. На смену им благодетелями города выступили теперь римские полководцы и правители мелких, периферийных монархий, по крайней мере, в более скромных, соответствующих их ресурсам масштабах: каппадокийские цари Ариобарзан II и Ш, немного спустя и другие: галатский правитель Дейотар, царь Фракии Рескупорид и энергичная фигура Ирода Великого. Царская благотворительность и финансирование царями строительной деятельности в Афинах с некоторых пор стали, тем самым, для граждан привычным явлением. Напротив, римляне в 86 г. не только очень много порушили в городе, но и украли после своего завоевания многие шедевры искусства, унеся их в качестве добычи. Потому-то было своего рода новшеством, когда римские нобили начали, со своей стороны, приносить городу импозантные дары и таким образом — вряд ли вовсе не отдавая себе в этом отчет — по мере своих возможностей стали выступать в роли царей прежних времен. Первым, о котором это известно, стал не кто иной, как Помпей. При отплытии в 67 г.
из Бриндизи на войну с пиратами он пребывал в такой спешке, что большинство городов проплывал мимо, не заглядывая в них. Однако у него нашлось время причалить в Пирее, под няться в Афины, принести жертву и обратиться с речью к народу. Афиняне, ожидавшие от него, что он положит предел пиратской чуме, чествовали его чрезмерным изъявлением чувств779. Он отблагодарил их пять лет спустя во время повторного посещения города, когда после победы над царем Митридатом и переустройством Востока намеревался возвратиться в Италию. Как это считалось, между прочим, хорошим тоном среди членов римского общества, он посещал лекции философов, а незадолго до того сидел у ног великого Посидония. Городу он пожертвовал на реставрационные работы сумму в 50 талантов™. Десятью годами позже похожим образом выступили по отношению к городу два римлянина из патрицианских фамилий — Гай Юлий Цезарь и Аппий Клавдий Пульхер. Светоний, глядя из своего времени, сообщает о наместничестве Цезаря в Галлии, как тот, с прицелом на будущее, попытался привлечь к себе царей и провинции по всей обитаемой земле и сверх того на Западе и Востоке (упомянуты Италия, Галлия, Испания, Азия и Греция) украсил самые значительные города внушительными постройками780. То, что и Афины входили в их число, можно предположить с самого начала, это же открытым текстом подтверждает Цицерон в письме, отправленном в начале 50 г. Аттику. Цицерон уже знал тогда, что афинский гражданин Герод из Марафона, эпонимный архонт 60/59 г., получил для своего города от Цезаря в Галлии 50 талантов, то есть ту же сумму, которую Афины до того получили от Помпея. Ему уже было известно также, что Помпей должен плохо кончить781. Больше сведений содержится в посвященной Афине Архегетис надписи на воротах римской агоры в Афинах. Постройка была посвящена, согласно тексту этой надписи, около 10/9 г. при архонте Никии, когда Геродов сын Эвклей был стратегом гоплитов. Строились ворота на средства, предоставленные Цезарем (в 51 г. Героду) и Августом (его сыну Эвк- лею). Отец и сын, вложившие деньги, следили также, сменяя друг друга, и за строительством; само же посвящение последовало от имени народа афинского782. Действительными распорядителями застройки римской агоры в Афинах были Цезарь и Август. В то же самое время в Элевсине возводится посвященная элев- синским божествам и финансированная одним римским вельможей постройка — Малые пропилеи храма. Аппий Клавдий Пульхер похвастался соорудить их во время своего консулата в 54 г. и начал строительство во время или после своего наместничества в Киликии (53 — 51 гг.). Освящены они были наследниками после его смерти, последовавшей в 48 г.783. Происходивший из обедневшего патрицианского рода донатор во время своего наместничества в Киликии, где он был непосредственным предшественником Цицерона, сколотил себе состояние, часть которого сумел употребить на элевсинскую постройку. В ней воплотились обе наиболее яркие черты характера этого человека — корыстолюбие и набожность. Цицерон услыхал о начале работ над этими пропилеями зимой 51/50 г., именно в то время, когда он узнал и о дарении Цезаря Афинам. Это известие воодушевило его задуматься над тем, а не соорудить ли ему самому пропилеи в Академии, порог которой он за поколение до того переступил с таким глубоким душевным трепетом, однако, когда впервые зародилась эта мысль, занимавшая его потом многие месяцы, он уже осознавал, что некоторыми могло бы быть воспринято как негожее, если Цицерон — да и не станет вдруг благодетелем Афин784*. Но тут его друг Аттик, прежде неоднократно помогавший городу выпутаться из финансовых затруднений, именно тогда — в 50 г. — пожертвовал Афинам известное количество зерна. Это встретило у Цицерона сдержанную критику, которая лишь потому не вырвалась острее, поскольку сам ведь Аттик не был афинянином, и тем самым речь шла не о даре своим землякам, но о щедрости в отношении тех, кто оказал ему гостеприимство785. Цицерон на пути в свою провинцию сделал остановку в Афинах с 25 июня по 6 июля 51 г. — в первый раз после своего долгого пребывания там в 79 г. — и остановился в доме Аристона, брата скончавшегося академика Антиоха Аскалонского. Афины он любил особенно, как неоднократно писал Аттику786, и именно поэтому ему чуть позже пришла в голову уже упоминавшаяся мысль поставить в городе, то есть в Академии, памятник перед ее воротами. Когда он беседовал об этом с Аттиком, то уже планировал остаться там подольше на обратном пути и, если позволит календарь, принять участие в праздновании мистерий787. И хотя уже во время его наместничества все более угрожающе стала обозначаться надвигающаяся гражданская война между Цезарем и Помпеем — что заставляло его поторопиться, если он хотел еще что-то устроить в Риме для поддержания мира, — тем не менее он выкроил все-таки время для повторного визита в Афины осенью 50 г. Он прибыл в город 14 октября, как раз вовремя, так что успел принять участие с 20 по 28 октября в праздновании Элевсин- ских мистерий — впервые после своего посвящения за поколение до этого. Его идея поставить памятник в Академии тогда уже, правда, и не мелькала. План еще одного римлянина заняться в эти годы строительством в Афинах был совсем иного пошиба, чем вышеназванные проекты. Как раз в эти годы Гай Меммий — член сенаторской аристократии и тесть диктатора Суллы — носился с мыслью на месте, где стоял домик Эпикура, воздвигнуть дворец. Он должен был стать не столько знаком почитания основателю этой философской школы, сколько служить жилищем изгнанному из Рима и Италии Меммию. Меммий был в 58 г. претором и баллотировался в 53 г. в консулы, но потерпел крах из-за одного — даже для тогдашних отношений в Риме — из ряда вон выходящего скандала с подкупом. Поскольку он, несмотря на свое осуждение в 52 г., располагал все еще связями, влиянием и деньгами, то сумел добиться от Совета Ареопага декрета, который развязал ему руки для задуманного дела. Однако община последователей Эпикура, почитавшая это место священным, была решительно настроена против и испробовала все, чтобы провалить проект Меммия. Особая ирония состояла в том, что Лукреций посвятил свою прославляющую Эпикура эпическую поэму «О природе вещей» не кому- нибудь, а именно Меммию. Глава эпикурейской школы Патрон обратился за помощью к знакомым ему римлянам — Аттику и Цицерону, и оба они вступились за сохранение домика, хотя Цицерон не питал надежд, что Ареопаг без соответствующего жеста со стороны Меммия отменит свое постановление. Цицерон (который не рассчитывал на успех Патрона) написал дошедшее до нас весьма дипломатичное письмо Меммию в Афины и послал его вдогонку за день до того отъехавшему в Митилену человеку®. В итоге Меммий отказался от своего проекта. То, что связано в сфере строительства в Афинах с Помпеем, Цезарем и Аппием Клавдием и что потом было продолжено Августом, характеризует постепенный переход от эллинистического города к римскому. С эллинистического Востока, где некогда великая держава Селевкидов по милости Помпея исчезла навсегда, а монархия Птолемеев в Египте потихоньку увядала, поступали лишь незначительные взносы. В то время там правил монарх, поставленный Пом- пеем на трон в ходе переустройства Передней Азии, и он последовал примеру своего патрона. Каппадокийский царь Ариобарзан П позаботился о восстановлении Периклова Одеона — концертного зала у подножия Акрополя, который приказал сжечь тиран Аристион незадолго до своего конца, когда сулланские отряды уже вломились в город. Сам царь, как и другие царевичи, получил в Афинах образование и упомянут в афинском списке эфебов 80/79 г. Народ афинян отблагодарил его посвящением статуи в соседствующем с Одеоном театре Диониса; трое занятых в строительстве архитекторов — двое римских граждан по имени Гай и Марк Сталлий и греческий зодчий Меланип — воздвигли, со своей стороны, царю в Афинах памятник®. Около середины I в. были проведены ремонтные работы в святилище Асклепия у подножия Акрополя, о чем свидетельствуют многие надписи*. Приблизительно в то же время в центре города воздвигается опять же импозантная постройка — так называемая Башня ветров, если справедлива традиционная, недавно, однако, подвергшаяся критике ее датировка. Восьмигранная башня вблизи восточного входа на римскую агору давала, как сообщает Витрувий, бросающееся в глаза впечатление об убежденности ее строителя в том, что было якобы не четыре, а восемь ветров. Эта башня служила, собственно, общественными часами (горологием) — как с большим правом и называет это сооружение Варрон — и имела по всем своим граням солнечные часы, тогда как внутри постройки находились большие водяные часы сложной конструкции11. Их строитель Андроник назван гражданином города Киррос и потому может быть идентифицирован с Андроником, сыном Гермия из македонского города Киррос, который в качестве мастера, изготовившего из мрамора солнечные часы на острове Тенос, прославляется одной эпиграммой как «второй Эвдокс»92. Спорным остается, идет ли речь о городе в Македонии или о названном по нему македонском поселении с тем же именем в Северной Сирии: господствовавшее прежде отождествление его с сирийским городом113 теперь во многом уступило место отнесению его к Македонии*'. Это и по сей день замечательно сохранившееся сооружение Афин стало недавно предметом углубленного исследования Иоахима фон фредена, который среди прочего поставил под сомнение его общепринятую датировку и предложил гораздо более высокую дату между 150 и 125 гг. до н. э. Несмотря на то что она успела кое у кого найти сочувствие, представленные основания ни в коем случае не выглядят бесспорными и убедительными, так что многие исследователи высказались за необходимость придерживаться традиционной датировки около середины I в. до н. э.“ 14 Honigmann Е. // RE. Kyn-hos. — 1924. — Sp. 199; Hammond N. A History of Macedonia. — 1972. — Vol. 1. — P. 159; Zschietzschmann W. // Athenai. — 1973. — RE- Suppl. 13. — S. 86 — 87; von Freeden J., Oiicia Kupptjatou. Studien zum sog. Turm der Winde in Athen, Rom 1983. —S. 7. “ С Фреденом согласен: Bouras Ch. // Akten des 13. Intemationalen Kongresses fiir Archaologie. — 1990. — P. 271. Напротив, отвергают его дату: Robinson H.S. Ц AJA. — Vol. 88. — 1984. — P. 423 — 425, (автор предполагает, что пожертвованная Помпеем в 62 г. сумма в 50 талантов могла пойти на финансирование этой постройки); Н. A. Thompson. Op. cit. P. 6, 16, note 11; von Hesberg H. // Gnomon. — 1985. - Vol. 57. - S. 80 - 84. Ср.: Smith R.R.R. // JHS. - 1985. - Vol. 105. - P. 230 - 231.