ЮГОСЛАВСКИЙ ВАРИАНТ ПОЛИТИЧЕСКИХ РЕПРЕССИЙ

Один «поток» — наказание коллаборационистов и представителей тех политических сил, которые рассматривались коммунистами как сотрудничавшие в годы войны с державами фашистской «оси». В Сербии речь шла, прежде всего, о вооруженных отрядах под командованием Д.Михайловича — четниках, подчинявшихся королевскому правительству в эмиграции. Выступая против коммунистов, они сохраняли влияние и пользовались поддержкой части сербского населения. Как считали в руководстве КПЮ, их опору составляли великосербски настроенные средние городские слои, часть интеллигенции и зажиточные крестьяне.

Характеризуя ситуацию в Сербии, член Политбюро ЦК КПЮ

Э.Кардель в одном из своих выступлений в начале 1945 г. специально обращал внимание на то, что эти антикоммунистические силы «опираются на сербскую православную церковь, которая в своих верхушках (так в тексте. — Авт.) относится полностью враждебно к народно-освободительному движению»1.

Что касается ситуации в Хорватии, то здесь коммунисты в качестве серьезных противников новой власти рассматривали, прежде всего, членов и сторонников Хорватской крестьянской партии во главе с В.Мачеком, выступавшим в годы войны за лояльное сотрудничество с «новым порядком». По словам Э.Карделя, В.Мачек «пользуется еще влиянием среди известной части крестьянских масс... около него собирается некоторая часть мелкой буржуазии и вся буржуазная реакция»2.

Опираясь на созданную к 1945 г. систему тайной политической полиции (ОЗНА, далее УДБ), возглавлявшейся членом Политбюро ЦК КПЮ А.Ранковичем, и чрезвычайные суды, компартия развернула массовые репрессивные акции в стране под знаком борьбы с коллаборационистами3. Д.Михайлович, обвиненный в коллаборационизме и предательстве национальных интересов, был в 1946 г. арестован и расстрелян по приговору федерального суда Югославии. В.Мачек еще весной 1945 г. эмигрировал во Францию.

Второй «поток» политических репрессий начался после победы КПЮ на выборах в Учредительную скупщину в ноябре 1945 г., победы, которая делала излишним компромисс компартии с демократической оппозицией. Это обстоятельство «развязывало руки» КПЮ для силового подавления инакомыслия и принудительного введения монополии коммунистической идеологии. В качестве повода для развязывания репрессий антидемократической направленности использовался факт существования в стране подпольных антиправительственных вооруженных отрядов. Советское посольство в Белграде в середине 1945 г. получило информацию о «неспокойствии в стране», о том, что «люди бегут в леса», что правительство Й.Тито не пользуется доверием общества4. Оно располагало данными, что в 1946—1947 гг. 15 тыс. четников действовали в Боснии и Сербии, 15—20 тыс. крижар (крестоносцев) в Хорватии, Боснии и Герцеговине, которые совершали террористические акты против сторонников новой власти. Тем не менее советские дипломаты считали, что «нет оснований ожидать широкого и организованного вооруженного восстания против правительства Тито внутри Югославии»5.

Главной «мишенью» репрессий со стороны силовых структур были Демократическая партия во главе с М.Гролом, Народно-радикальная партия, одним из лидеров которой был М.Трифунович и Земледельческий союз во главе с И.Шубашичем. Получив весной 1945 г. доступ в структуры власти в послевоенной Югославии, они попытались оторвать часть общества от коммунистов, объявив бойкот выборов в скупщину6.

Победа коммунистов на выборах (78,6% депутатских мест) показала национально-региональным лидерам этих партий степень влияния КПЮ в общегосударственном масштабе и позволила руководству компартии для закрепления своей монопольной власти развязать широкие репрессивные акции против инакомыслящих. Последовали аресты, закрытие газет оппозиционной направленности и организация судебных процессов над сторонниками некоммунистических партий. В 1946 г. был осужден на 8 лет тюремного заключения М.Трифунович. В сентябре 1946 г. Э.Кардель в беседе с заведующим Отделом балканских стран МИД СССР А.А.Лаврищевым сообщил, что «оппозиционные группы не пользуются поддержкой в народе, за руководством этих групп установлено тщательное наблюдение, на них подобран компромат и в подходящий момент югославское правительство примет в отношении их радикальные меры»7. Именно такими мерами — через раскол партии и компрометацию популярного лидера — коммунисты решили проблему устранения с политической арены Народнокрестьянской партии. Была проведена акция по исключению из партии ее главы — Д.Йовановича. Поводом для этого стало выступление Йовановича в конце 1945 г. с критикой политики КПЮ и проекта новой конституции Югославии, которая была откровенной копией советской конституции 1936 г.8

Следует при этом отметить, что посольство СССР в Белграде поддерживало жесткую позицию руководства КПЮ в отношении Д.Йовановича. О.собенно остро советская сторона реагировала на его критику партийно-государственного устройства и предложение отделить партию от государства, «отменить государственную партию или не вводить ее и тем самым ликвидировать всякое подобие нового порядка фашизму». Из приведенного фрагмента видно, что Йованович, профессор политологии, получивший образование в Сорбонне, понял ближайшую перспективу развития Югославии и пытался противостоять возникновению партийного государства — основы тоталитарного режима. Отнюдь не случайно посол И.В.Садчиков в информационном письме В.М.Молотову 18 декабря 1945 г. акцентировал внимание министра на существе позиции Йовановича: «Драголюб Йованович в недвусмысленной форме отождествляет наш государственный строй с фашизмом»9. Такая оценка советской стороной позиции Йовановича должна была ускорить репрессивные действия югославских властей в отношении этого крестьянского лидера. Он был не только устранен с политической арены, но и заключен в тюрьму. К 1947 г. призрачный «декор» многопартийности, характерный для политсистемы Югославии 1945—1946 гг., был ликвидирован, и репрессивные акции различной направленности сыграли в этом важнейшую роль.

Таким образом, Югославия первая среди стран Восточной Европы вступила в тоталитарный период своей послевоенной истории, показывая тем самым перспективу развития всего восточноевропейского региона. На этом новом этапе, как свидетельствует исторический опыт, на первый план в политике правящей верхушки компартий выходила задача превращения партии в идейно-политический монолит, что предполагало принудительную ликвидацию любых проявлений дискуссионное™ и оппозиционности прежде всего в руководящей партийной верхушке.

Но ситуация в КПЮ имела принципиальные отличия от положения дел в других компартиях региона. Как и большинство этих партий в межвоенный период, КПЮ была узкой кадровой (до 15

тыс. членов) политической организацией, по сути дела, лишенной возможности легально влиять на общество страны. Но в годы войны, благодаря последовательно антифашистской позиции и предложенным обществу самым радикальным методам борьбы за национальную независимость, компартия превратилась в массовую (161,8 тыс. чел.), общегосударственную, объединявшую представителей всех народов страны политическую организацию10. Бсшее того, освободительная борьба объективно привела к фактическому слиянию партии со структурами Народно-освободительного фронта, что означало превращение КПЮ в стержневой элемент государственного устройства. В этом заключалось принципиальное отличие югославской ситуации от положения дел в других странах региона.

Отличие состояло также и в том, что на фоне самых широких просоветских настроений в Югославии приобщение многих тысяч новых членов партии, в основном крестьян, не располагавших опытом участия в политической жизни, к идеям социализма происходило на базе советских «стандартов» — достижение «социальной справедливости» через насильственный передел собственности и власти — стандартов, приспособленных к менталитету люмпенизированных слоев. Именно это создавало предпосылку для утверждения сталинизма как единственной идейной основы КПЮ.

Еще одно принципиально важное отличие заключалось в том, что пребывавшая в годы войны в подполье массовая партия, а после войны ставшая правящей, сохраняла конспиративные принципы деятельности. В такой ситуации абсолютная власть узкого руководства во главе с Й.Тито становилась неизбежной. Это означало отторжение партийных масс от участия в принятии решений.

Начавшийся весной 1948 г. советско-югославский конфликт11, его постепенное углубление и в итоге независимая по отношению к Москве и Коминформу позиция руководства КПЮ во главе с Й.Тито разделила компартию на сторонников и противников линии Информбюро. Конфликт сделал актуальными и для Й.Тито, и для советского руководства существовавшие в ЦК КПЮ различные мнения о характере отношений Югославии с СССР и персональную борьбу за контакты с ЦК ВКП(б) и лично с И.В.Сталиным.

Без сомнения, Сталин, начиная акцию против Тито, как одного из самых сильных коммунистических лидеров стран региона, знал ситуацию внутри руководства КПЮ и наличие в нем сторонников более тесных связей, вплоть до интеграции, с СССР12.

Открытое столкновение большинства руководителей КПЮ с теми, кто в начавшемся конфликте поддерживал позицию Москвы, состоялось на пленуме ЦК КПЮ 12—13 апреля 1948 г., обсуждавшем текст письма И.В.Сталина и В.М.Молотова к руководству КПЮ от 27 марта 1948 г.74 На этом пленуме Тито определил письмо советских руководителей как «результат страшной клеветы» и «неправильного информирования Москвы»13. Выступавшие на пленуме Э.Кардель, А.Ранкович, М.Пьяде и другие согласились с той оценкой письма, которую дал югославский лидер. Но в ходе дискуссии определилась и другая точка зрения. Просоветскую позицию занял генеральный секретарь Народного фронта Югославии

С.Жуйович, поддержанный членом ЦК КПЮ А.Хебрангом. Последний в специальном письме к пленуму выразил согласие с позицией Сталина и Молотова.

Ответная реакция тех, кто поддержал Й.Тито, была весьма резкой. М.Джилас открыто назвал С.Жуйовича и А.Хебранга «носителями советской линии», которые передают информацию в ЦК ВКП(б), и констатировал, что «работа на разведслужбу СССР не совместима с пребыванием в партии»14.

Появление на пленуме ЦК КПЮ особого мнения Жуйовича и Хебранга вряд ли было неожиданностью для Тито и его сторонников. Разногласия между Хебрангом и Тито по вопросу о характере отношений с СССР обозначились еще в первые послевоенные годы, но в апреле 1946 г. они были отчасти разрешены в пользу Тито выводом Хебранга из состава Политбюро ЦК КПЮ и вынесением ему строго выговора «за фракционную деятельность, направленную в том числе и лично против Тито, а также за уступчивость СССР в экономических вопросах, за неверие в экономические силы ФНРЮ, а также недооценку югославских нужд и интересов»15. Тогда же Хебранг был освобожден от занимаемых государственных постов Председателя экономического совета и министра промышленности.

Для советской стороны позиция Жуйовича и Хебранга на пленуме ЦК КПЮ также не была какой-то неожиданностью. Неожиданным скорее всего стал тот факт, что против Тито выступили только двое, а остальная часть руководства поддержала своего лидера без оговорок.

Второе письмо ЦК ВКП(б) руководству КПЮ от 4 мая 1948 г., выдержанное в еще более резких формулировках с обвинениями югославских руководителей в откровенно антисоветских позициях и содержавшее требование обсудить вопрос принципиальных разногласий между двумя партиями на ближайшем заседании Информбюро с обязательным участием югославских руководителей, стало катализатором к развертыванию репрессий в КПЮ и оформлению их как борьбы со сторонниками Информбюро. Оно же, видимо, подтолкнуло Тито к более резким мерам в отношении Хебранга и Жуйовича. 6 мая 1948 г. был опубликован указ Президиума Народной скупщины Югославии об освобождении Жуйовича и Хебранга от занимаемых постов министров финансов и легкой промышленности. 8 мая 1948 г. они были арестованы16.

Сведения о начавшихся в руководстве КПЮ арестах привез в Москву сотрудник аппарата ЦК ВКП(б) В.В.Мошетов, который в Белграде вручал Й.Тито письмо ЦК ВКП(б) от 17 мая 1948 г. с приглашением прибыть на заседание Информбюро. В отчете о своей поездке и личной беседе с Тито Мошетов сообщал, что 15 и 16

мая в Югославии «были проведены в ряде партийных организаций сугубо конспиративные собрания, на которых обсуждались выводы комиссии по делу Жуйовича и Хебранга. Им предъявлены обвинения, которые сводятся к тому, что они изменили интересам родины. Хебранг якобы был связан с усташами, а Жуйович состоял в близких отношениях с бывшим вражеским руководством КПЮ...* Заранее подготовленные ораторы выступили с речами, в которых клеймили Жуйовича и Хебранга как врагов народа. На собраниях выносились решения с требованием о предании их суду»17.

Эти обвинения С.Жуйовича и А.Хебранга в предательстве были предназначены для рядовых'членов КПЮ и они должны были, с одной стороны, камуфлировать разногласия в узком руководстве партии, с другой — служить обоснованием начавшихся внутрипартийных репрессий. Истинные же причины ареста Жуйовича и Хебранга Тито откровенно сформулировал В.В.Мошетову: «Товарищи Сталин и Молотов, хотя и обижаются на нашу неудовлетворенность Лаврентьевым (в 1946—1949 гг. — посол СССР в Белграде. — Авт.), все же, я еще раз должен сказать, что он во многом повинен в наших отношениях... Он обособлялся и получал информацию от отдельных людей, которые неизвестно в каких целях давали ему ложную информацию»18.

Известие об аресте С.Жуйовича и А.Хебранга вызвало резкую реакцию Сталина, который 9 июня 1948 г. в ультимативной форме через Молотова довел до сведения Тито, что объявление Хебранга и Жуйовича предателями и изменниками родины расценивается в ЦК ВКП(б) как намерение «ликвидировать их физически». В связи с этим «ЦК ВКП(б) заявляет, что если политбюро ЦК КПЮ осуществит этот свой замысел, то ЦК ВКП(б) будет считать ЦК КПЮ уголовными убийцами. ЦК ВКП(б) требует, чтобы расследование дела Хебранга и Жуйовича о так называемой неправильной информации ЦК ВКП (б) происходило с участием представителей ЦК ВКП (б)»19. На это беспрецедентное вмешательство во внутрипартийные дела КПЮ югославские лидеры ответили категорическим отказом: Жуйович и Хебранг оставались в заключении под следствием.

Как уже отмечалось выше, Мошетов передал Тито письмо ЦК ВКП(б) с предложением явиться на заседание Информбюро, которое, по замыслу советской стороны, предполагалось созвать в первой половине июня «в одной из южных областей Украины, что было бы удобным, по мнению ЦК ВКП(б), для большинства компартий»20. Ответ Тито был отрицательным. 14 июня 1948 г. Сталин вновь обратился с письмом в ЦК КПЮ с повторным приглашением представителей ЦК КПЮ для участия в работе Информбюро: «В случае Вашего согласия, — писал Сталин, — будем ожидать прибытия Ваших представителей не позднее двадцать первого июня в Бухарест, где они должны явиться в ЦК Румынской рабочей партии к тов. Деж и получить направление к месту работы Информбюро. Ждем немедленного ответа. Филиппов»21.

' Имеются в виду репрессированные в СССР члены довоенного руководства КПЮ.

Отказ ЦК КПЮ повлек за собой принятие на заседании Информбюро 22 июня 1948 г. жесткой резолюции «О положении в коммунистической партии Югославии»22. Обсуждение югославского вопроса на заседании Информбюро и принятие этой резолюции означало выход конфликта наружу и его интернационализацию. Эти обстоятельства принципиально меняли ситуацию в югославской компартии. Руководство КПЮ было поставлено перед необходимостью ознакомить партийную массу с сутью своих разногласий с ЦК ВКП(б) и Информбюро, что неизбежно должно было вызвать размежевание внутри низовых партийных организаций КПЮ.

Документальные российские источники, отражающие этот процесс, для исследователей достаточно ограничены. О ситуации внутри КПЮ мы можем судить по отдельным донесениям советских дипломатических служб. Как следует из отчета советского консульства в Загребе за 1948 г., после опубликования резолюции Информбюро в парторганизациях Хорватии стали проводиться партсобрания, где впервые были преданы гласности обмен письмами между ЦК КПЮ и ЦК ВКП(б) и их содержание. Эти партсобрания показали, что большинство членов партии явно растерялись. Многие члены компартии и большинство беспартийных «одинаково и безгранично» верили и ЦК КПЮ и ЦК ВКП(б). Они «наивно полагали, что произошло какое-то недоразумение, которое вскоре будет ликвидировано»23.

Составители отчета консульства делали специальный акцент на нарастании в КПЮ недовольства политикой Й.Тито. Они утверждали, что на сторону Информбюро встают не только «коммунисты-одиночки, но и целые парторганизации»24.

Однако, судя по годовому политическому отчету за 1948 г. посольства СССР в Белграде, подготовленному в мае 1949 г., руководству КПЮ удавалось нейтрализовать прокоминформовские настроения в партии. Посол констатировал, что по стране прошли митинги и собрания под видом обсуждения содержания вышеназванных писем и резолюции Информбюро, но, на деле, все свелось к одобрению (без обсуждения) линии ЦК КПЮ и к критике резолюции Коминформбюро и писем ЦК ВКП (б) как клеветы на югославскую партию, рабочий класс и страну в целом25.

Все это, безусловно, свидетельствовало, что Тито и его окружение сумели сохранить контроль над ситуацией в партии. Последнее подтверждается также и тем, что в ходе подготовки V съезда КПЮ, открывшегося 21 июля 1948 г., была проведена тщательная фильтрация делегатов съезда, куда фактически не были допущены представители сторонников Информбюро.

О том, какими методами это делалось, сообщал в Москву советский консул в Загребе. По его словам, в Загребском университете, как и в других парторганизациях республики, прошли аресты. В соответствии со специальной директивой ЦК КПЮ были взяты на учет все сторонники резолюции Информбюро и колеблющиеся. Консул информировал МИД СССР, что широкое распространение в партийных организациях получила практика индивидуального подписания резолюций о доверии ЦК КПЮ26. 30

июня 1948 г. органы госбезопасности Югославии получили инструкцию о том, что все, кто выступает за Информбюро, должны быть арестованы. В это же время во все парторганизации были назначены уполномоченные УДБ. Перед ними ставилась задача выявлять на местах сторонников Информбюро.

Несомненно, И.В.Сталин был информирован о развитии ситуации в югославской компартии. Именно этим можно объяснить появление специального письма Сталина К.Готвальду 14 июля 1948

г., то есть накануне открытия V съезда КПЮ: «Я получил сообщение Силина, — писал Сталин, — о беседе с Вами по югославскому вопросу. У меня создалось впечатление, что Вы рассчитываете на поражение Тито и его группы на съезде КПЮ. В этих видах, видимо, Вы предполагаете опубликовать материал, компрометирующий югославских руководителей в области отношений с СССР. Должен Вам сказать, что мы, москвичи, не рассчитывали на такое скорое поражение группы Тито. Мы знаем достоверно, что съезд КПЮ подобран тщательно, все инакомыслящие лишаются должностей или арестовываются, на съезд пропускаются только давшие подписку голосовать против Коминформа. Мы исходим из того, что на предстоящем съезде Тито соберет большинство. Однако это обстоятельство ни в коей степени не смущает москвичей. Наша цель была на первом этапе изолировать югославских руководителей в глазах других компартий и разоблачить их жульнические махинации. Этой цели мы добились с успехом. В дальнейшем пойдет постепенное отпадение партийно-марксистских групп от Тито и его группы»28.

Копии этого письма в качестве «ориентировки» были разосланы лидерам всех компартий — участниц Информбюро. Мы располагаем лишь реакцией К.Готвальда на это письмо. Посол в Праге М.А.Силин, передавший письмо И.В.Сталина лидеру КПЧ, в тот же день проинформировал советское руководство: «Тов. Готвальд сказал, что он согласен с письмом тов. Сталина, затем добавил "терпенья у меня хватит"»29. Из вышеприведенного обмена мнениями между Москвой и Прагой совершенно отчетливо прорисовывается ставка ЦК ВКП(б) на ожидание организационного раскола внутри КПЮ в будущем.

Между тем развитие ситуации пошло по-иному. Поначалу оппозиция Й.Тито была достаточно заметной: 12% членов партии высказались за резолюцию Информбюро. Среди них 2 616 человек бьши сотрудниками партаппарата, в том числе 2 члена Политбюро ЦК КПЮ, 8 членов ЦК КПЮ, 16 членов ЦК компартий союзных республик, 50 членов обкомов, 733 члена райкомов, 953 секретаря первичных организаций30. Однако развернутые в партии группировкой Й.Тито массовые репрессии предотвратили перспективу возможного организационного раскола в КПЮ. Расчеты И.В.Сталина на такой раскол оказались несостоятельными.

Согласно информационным материалам, поступавшим в Москву по линии МИД СССР и в ЦК ВКП(б) из Секретариата Информбюро, после V съезда КПЮ в партии настало время откровенного политического террора. В июле 1948 г. на заседании уполномоченных УДБ из областей, граничивших с Венгрией, Г^мы- нией и Болгарией, министр внутренних дел Сербии С.Пенезич дал следующую директиву: «Бдительность и контроль после выхода резолюции Информбюро надо усилить. Любое лицо, задержанное на границе, необходимо проверить и, если задержанный окажется членом партии, убивать его на месте, невзирая наличность — будь то член ЦК, министр или кто-либо другой, но без шума. О выполнении докладывать. Нет надобности держать таких людей в тюрьме»31.

О том, что эти и им подобные директивы выполнялись, свидетельствовали советские дипломаты. Они отмечали особенно широкий размах террора в Черногории, где традиционно были сильны прорусские и просоветские настроения. Для УДБ эти настроения служили основанием для развертывания репрессий под предлогом борьбы со сторонниками ВКП(б) и резолюции Информбюро. Посольство СССР сообщало о массовых арестах в республике и об уходе людей в леса как ответной реакции на аресты. В частности, приводился пример об уходе в горы Белопольского уездного комитета партии в полном составе (около 20 человек), включая начальника УДБ, который раздал оружие из арсенала управления безопасности. Группа приняла решение пробиваться в Албанию.

Для поимки этой группы был по тревоге поднят весь военный округ, в ряде районов введено осадное положение, арестовано около 600 человек. Почти вся группа была уничтожена, раненых расстреливали на месте32. Как сообщало посольство, в партийногосударственном аппарате распоряжались люди А.Ранковича, в отделах кадров сидели официальные сотрудники госбезопасности. В стране действовала широкая система осведомителей и агентов, которые вербовались из разных социальных слоев общества. В госбезопасности был сформирован специальный отдел по борьбе со сторонниками Информбюро в стране.

Еще летом 1948 г., накануне или сразу после V съезда КПЮ были проведены аресты представителей партийно-государственной элиты в национальных республиках Югославии. Кроме С.Жуйови- ча и А.Хебранга, были арестованы секретарь ЦК компартии Черногории, он же заместитель премьер-министра республики БЛю- мович, министры правительства этой республики В.Тмушич, Ву- ничевич, Б.Бороновинич и председатель Народной скупщины

Черногории П.Комневич, министры правительства Боснии и Герцеговины О.Старович и С.Мичанович, секретарь Хорватского собора Н.Рупчич, член ЦК КПЮ и КП Хорватии, министр легкой промышленности Югославии С.Златич, генералы Б.Петричевич, МДжурич, В.Жижич и др.33. 7

ноября 1952 г. «Нью-Йорк Геральд Трибюн» дала свои комментарии к выступлению А.Ранковича на VI съезде КПЮ и, в частности, ссылаясь на это выступление, привела следующие данные: с 1948 г. в Югославии было арестовано 11 130 человек «за прокоминформов- ские симпатии», из которых 4 089 человек в конце 1952 г. все еще отбывали наказание. В современной югославской литературе приводятся и иные статистические данные: называются 16 тыс. человек репрессированных и заключенных в концлагеря34.

Как и в других странах региона, в Югославии основными формами изоляции противников руководства компартии были тюремные заключения и направления в концлагеря без судебного разбирательства. По данным одного из ведущих политиков Югославии того времени В.Дедиера, только через концлагерь «Голи Оток» в хорватском Приморье прошли 31—32 тыс. заключенных35. Строительство этого лагеря началось в мае 1949 г., а в начале июля 1949

г. в лагерь прибыли первые 400 заключенных-информбюров- цев из Хорватии и Словении, а через два дня поступила группа из Сербии, Македонии, Воеводины, Боснии и Герцеговины, Черногории и Косова. Сроки пребывания в этом концлагере составляли от 6 месяцев до 2-х лет и поэтому его «население» непрерывно обновлялось36. Установленный здесь жестокий режим, регулярные избиения и изнурительный труд были направлены на то, чтобы добиться от информбюровцев отказа от своих взглядов. По свидетельству бывших заключенных лагеря на о. Голи Оток, эта цель достигалась в короткие сроки и вскоре после прибытия на остров здесь не было ни одного заключенного, «который бы раньше или позже не заявил бы об отречении от своих взглядов»37.

Вряд ли ситуация в лагере на о. Голи Оток с этой точки зрения была исключением, скорее всего она являлась типичной. Что же касается общего положения заключенных в лагерях Югославии, то документальные материалы архивного фонда Коминформбюро дают картину, весьма близкую к тому, о чем писал А.И.Солженицын в «Архипелаге ГУЛАГ». Так, в 1951 г. в ЦК ВКП(б) по линии Коминформа поступил документ из ЦК БКП. Это было описание жизни заключенных в югославских лагерях: «...Подъем в три часа утра, после продолжительной проверки — завтрак и обед заодно: чашка черного кофе, похлебка из овсяной или ячменной крупы или капусты, почти без жиров, хлеб большей частью кукурузный — около 300—400 граммов в день... Объекты работы расположены обыкновенно в 10—12 км от лагеря, бараки же находятся в 10—20 км от объекта... Заключенные в количестве нескольких тысяч идут на работу под конвоем около 1 тыс. полицейских с ручными пулеметами и автоматами, в сопровождении конной полиции и полицейских собак... Нормы труда неимоверно высоки...

Не выполнившие норму подвергаются избиению и заключению в грязные карцеры, называемые бункерами. Часто их подвешивают за связанные руки у дверей лагеря для назидания остальным заключенным...»38

Информация о положении «информбюровцев» в концлагерях Югославии в начале 50-х годов стала появляться в западной печати. В частности, сообщалось, что до октября 1950 г. в лагере «Стара Градиска» политические заключенные обязаны были носить на груди специальные надписи «вор», «двуличный», «пяти- личный», «изменник» и т. д., имели место пытки и издевательства, запрещены были передачи посылок и какие-либо встречи с родными. Положение заключенных «информбюровцев» было значительно тяжелее, чем находившихся там же, например, бывших ус- ташей. Жесткий режим для «информбюровцев» в этом конкретном лагере стал несколько ослабляться с конца 1950 г. после посещения его высоким чиновником УДБ39.

Специфика репрессивных акций в Югославии заключалась в том, что здесь по существу не было организовано крупного (подобного «делам» Л.Райка, Т.Костова и др.) политического процесса. «Дела» арестованных — бывших членов руководства КПЮ —

С.Жуйовича и А.Хебранга не были доведены до судебного слушания. Жуйович, принужденный к публичному «раскаянию» был освобожден в 1950 г. Хебранг покончил жизнь самоубийством в тюрьме.

Однако судебные политические процессы над мелкими подпольными группами и отдельными лицами из рядов реальных или мнимых сторонников Информбюро, которые расценивались правившей в КПЮ группировкой как главная опасность внутри страны, стали постоянным фактором политической жизни Югославии. В качестве типичного примера таких репрессивных акций можно привести судебный процесс над четырьмя студентами Высшей журналистико-дипломатической школы в Белграде в декабре 1952

г. Студентам инкриминировалось создание «подпольной организации с целью присоединения Югославии к советскому блоку, т.е. создание Советской Югославии». Суд приговорил четырех участников этой группы к тюремному заключению сроком от 7 до 10

лет. Специальным решением правительства это учебное заведение было упразднено4®.

Летом 1952 г. румынское телеграфное агентство, комментируя доклад А.Ранковича на VI съезде КПЮ, утверждало, что в тюрьмах Югославии томятся «250 тысяч патриотов»41. Не имея возможности проверить достоверность этих данных, тем не менее можно с уверенностью констатировать, что после 1948 г. политические репрессии в стране приняли массовый характер.

С помощью широких политических репрессий Й.Тито и его сторонникам удалось удержать под своим контролем положение в партии и стране в целом. Органами безопасности были подавлены попытки создания нелегальных антититовских организаций, возникавших прежде всего в молодежной среде. Было предотвращено создание единого подпольного центра и единого руководства сил, оппозиционных Й.Тито.

* * *

Таким образом, конкретно-исторические материалы данной главы позволяют сделать ряд выводов.

Внутрипартийные репрессии в странах Восточной Европы, основная тяжесть которых пришлась на 1949—1953 гг., являлись важнейшим инструментом формирования компартий как стержневой структуры тоталитарной системы управления обществом. Они приняли разнообразные формы — от исключения из партии и снятия с государственных постов до арестов и судебных процессов в высшем партийном звене. Результатом репрессий такого рода вне зависимости от их идеологического оформления — «антитито- изм» и «антисионизм» или «антиинформбюро» — стало качественное изменение облика большинства компартий и норм их внутрипартийной жизни. По сути дела произошла их вторая «большевизация», исключившая всякое инакомыслие, дискуссионность и вариативность мнений в компартиях. Во внутрипартийную жизнь был внедрен жесткий механизм послушания и безоговорочного исполнения директив вышестоящих органов. Тем самым партии превращались в идеолого-политический и организационный «монолит» — аналог ВКП(б).

В итоге борьбы за разрешение групповых противоречий в руководстве компартий произошло резкое усиление политических и государственных функций генеральных (или первых) секретарей ЦК партии, концентрировавших в своих руках все ключевые властные посты в законодательной и исполнительной сферах. Власть генсека или вождя в стране становилась неограниченной, что также являлось характерным и важнейшим признаком государства партийно-бюрократической диктатуры. В этом состоял принципиально важный «внутренний» результат репрессий в компартиях стран Восточной Европы, одинаковый как для стран, компартии которых входили в Коминформбюро, так и для Югославии, противостоявшей ему.

Для компартий стран, становившихся звеньями формировавшегося советского блока, внутрипартийные репрессии стали инструментом, посредством которого происходило «стягивание» и укрепление этого блока. Прошедшие в 1949—1953 гг. партийнополитические репрессии резко усилили позиции Москвы в регионе и зависимость от нее абсолютизировавшей власть в партии и государстве «обновленной» партийной верхушки. Партийные лидеры стран Восточной Европы выступали как проводники новой стратегической линии Москвы, направленной на форсированное «построение социализма по Сталину». Исключалось какое-либо идейно-политическое «своеволие» руководства партий, резко ограничивался фактический партийный суверенитет и государственная независимость стран региона от СССР. Москва, имевшая богатый «опыт» использования репрессий в собственном высшем руководстве, шла навстречу той части политической элиты стран региона, на которую она делала ставку, и удовлетворяла ее претензии на власть. Причем ЦК ВКП(б) далеко не всегда выступал инициатором тех или иных конкретных «дел». Документальный материал свидетельствует, что шедшие из восточно-европейских столиц в Москву «импульсы» к проведению той или иной репрессивной акции чаще всего были производными от острой фракционной борьбы внутри партийной верхушки стран региона. Определение масштабов репрессивных акций и выбор их конкретных жертв являлись прерогативой прежде всего правящих групп региональной коммунистической элиты.

Что касается ситуации в КПЮ и Югославии в целом, при всей специфике, обусловленной изоляцией партии от «мира социализма» и «опеки» ЦК ВКП(б) после советско-югославского конфликта, политические репрессии в КПЮ имели тот же сущностный характер и преследовали те же цели, как и в других странах Восточной Европы. С помощью этого «инструмента» Й.Тито обеспечил сохранение власти в своих руках и идейно-организационную монолитность рядов КПЮ. Лишь антикоминформовское «обрамление» репрессивных акций придавало процессу характер «югославского зазеркалья». Без какого-либо руководящего участия Москвы, более того, при активном противодействии Кремля репрессированию его сторонников, КПЮ, как и компартии других стран Восточной Европы, использовала репрессии внутри партии для обеспечения роли государственной партии.

Репрессиями в компартиях стран региона была скована политическая воля партийных масс, все более превращавшихся в объект манипулирования во имя реализации интересов узких группировок, находившихся у власти в партиях и контролировавшихся Москвой. Об этом свидетельствуют массовые кампании с требованиями смертной казни Т.Костова, Л.Райка, Р.Сланского и др. в поддержку судебных решений по этим «делам», принимавшие форму многочисленных петиций, писем, митингов, демонстраций. Однако достигавшаяся в результате этого «обратная связь» руководства и партийных низов базировалась отнюдь не только на идейно-политической сплоченности и вере в правильность принимавшихся решений. В значительной мере она порождалась атмосферой страха (в том числе и перед возможностью новой мировой войны) за собственные судьбы, ощущением всеобщности происходивших в регионе трагических событий, и нередко оборачивалась проявлением массового агрессивного психоза, упрощавшего осуществление контроля за состоянием общества. 1

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 128. Д. 777. Л. 121-122. 2

Там же. Л. 124. 3

См. подробнее: Волокитина Т.В., Мурашко Г.П., Носкова А.Ф. Народная демократия: Миф или реальность? М., 1993. С. 101—103; Ko?tunica V., CavoSki K. StranaCki pluralizam ili monizam: Dru?tveni pokreti і politieki sistem u Jugoslaviji. 1944—1949. Beograd, 1983. 4

АВП РФ. Ф. 0144. On. 296. П. 154. Д. 3. Л. 1. 5

Там же. Оп. 30. П. 120. Д. 37. Л. 5, 76-78. 6

См. подробнее: Волокитина Т.В., Мурашко Г.П., Носкова А.Ф. Указ. соч. С. 103—106. 7

АВП РФ. Ф. 0144. Оп. 30. П. 119. Д. 22. Л. 10. 8

Советский фактор в Восточной Европе. 1944—1953 гг. Т. I. 1944— 1948. Документы. М., 1999. С. 249—251, 270—271, 310; Восточная Европа в документах российских архивов. 1944—1953 гг. Т. I. 1944—1948. М.; Новосибирск, 1997. С. 330—336. 9

Восточная Европа в документах... Т. I. 1944—1948. С. 336, 333. 10

Klasno-socijolna struktura Saveza komunista Jugoslaviji. Beograd, 1984. S. 327. 11

Подробнее о генезисе и развитии советско-югославского конфликта см.: Гиренко Ю.С. Сталин — Тито. М., 1991. Гл. IV. п. 4; вступительные статьи Гибианского Л.Я. к протоколам первого и второго заседаний Коминформа в кн.: Совещания Коминформа. 1947, 1948, 1949 гг. Документы и материалы. М., 1998; Волокитина Т.В. Сталин и смена стратегического курса Кремля в конце 40-х годов: от компромиссов к конфронтации // Сталинское десятилетие холодной войны. М., 1999. С. 10—23; Volokitina Т. Povodom 50-go- di?njice po?etka sovjetsko-jugoslavenskog konflikta 1948 godine // 1948. Jugoslavija і Kominform-Padeset godina kasnije. Beograd, 1998. S. 151—180; Волокитина T.B., Мурашко Г.П., Носкова А.Ф. У истоков социалистического лагеря // Советское общество: Возникновение, развитие, исторический финал. Т. II. М., 1997. С. 7—52; Nikolic М. Informbiro. Zagreb, 1989; Markovi? D., Krzavac S. Zavera Informbiro. Beograd, 1987 и др. 12

См.: Гиренко Ю.С. Указ. соч. С. 292. 13

Там же. С. 363. 14

Там же. С. 367. 15

Там же. С. 294. 16

Восточная Европа в документах... Т. I. 1944—1948. С. 879. 17

Там же. 18

Там же. С. 878-879. 19

Гиренко Ю.С. Указ. соч. С. 382—383. 20

РГАСПИ. Ф. 77. Оп. 3. Д. 103. Л. 3. 21

Там же. Л. 5. 22

Совещания Коминформа. 1947, 1948, 1949. С. 455—461. 23

АВП РФ. Ф. 0144. Оп. 32-г. П. 115. Д. 8. Л. 84. 24

Там же. Л. 86—95. 25

Там же. Оп. 33. П. 134. Д. 15. Л. 14. 26

Там же. П. 135. Д. 16. Л. 89. 27

РГАСПИ. Ф. 575. On. 1. Д. 76. Л. 156. 28

АП РФ. Ф. 45. On. 1. Д. 360. Л. 14-15. 29

Там же. Д. 393. Л. 159. 30

Подсчитано авторами на основе данных, опубликованных в: Гиренко Ю.С. Указ. соч. С. 391.

3> РГАСПИ. Ф. 575. On. 1. Д. 76. Л. 157. 32

АВП РФ. Ф. 0144. Оп. 33. П. 134. Д. 15. Л. 81-82. 33

РГАСПИ. ф. 575. On. 1. Д. 76. Л. 157. 34

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 137. Д. 883. Л. 288; Povijest Saveza komunista Jugoslavije. Beograd, 1985. S. 355, 364. 35

Подр. см.: Markovic D. Istina о Golom Otoku. Beograd, 1987. 36

РГАСПИ. Ф. 575. On. 1. Д. 212. Л. 30. 37

Там же. Л. 39. 38

Там же. Л. 89. 39

Там же. Ф. 17. Оп. 137. Д. 883. Л. 262-269.

4° Там же. Д. 885. Л. 249. 41

Там же. Л. 175-176, 353.