КАДРОВЫЕ ВОЗМОЖНОСТИ НОВОЙ ВЛАСТИ И ЗАРОЖДЕНИЕ ИНСТИТУТА СОВЕТСКИХ СОВЕТНИКОВ (1944-1948 гг.) 2.

Советские советники в 40—50-е годы действовали прежде всего на уровне высшего эшелона власти и управления в стране пребывания. Появление этого весьма специфического института в общественной жизни стран региона в условиях их перехода под контроль СССР было следствием смены политических элит и прихода к власти социальных сил, никогда ранее не участвовавших в управлении обществом и, как правило, не располагавших ни общеобразовательным, ни профессиональным уровнем необходимых знаний (см. гл. II, III). В условиях начавшейся в странах региона на рубеже 40—50-х годов структурной перестройки всех сфер политической и экономической жизни и создания жесткой централизованной административно-распределительной системы управления нехватка кадров, близких власти по классовой принадлежности, становилась главной причиной востребованности советских советников правящими группировками национальной политической элиты. Советская сторона, в свою очередь, придавала деятельности советников большое значение и рассматривала этот институт как один из важнейших инструментов распространения социализма на регион, непосредственно граничивший с западным миром.

В обстановке «холодной войны», ставшей повседневной реальностью, значимость института советников, особенно в армии и иных силовых ведомствах, как контрольно-информационного механизма, для советского руководства резко возрастала. Институт советников был порожден также объективным совпадением заинтересованности как руководства СССР, так и компартий стран Восточной Европы в обеспечении сохранности новой власти от внутренней и внешней угрозы. Конкретно-исторический материал свидетельствует, что возникновение его относится еще ко времени войны — рубежу 1944—1945 гг. Первые советские советники в странах региона появились прежде всего в новых силовых структурах, создававшихся при участии и руководстве компартий и под патронатом СССР.

В сентябре 1944 г. Государственный комитет обороны СССР (ГКО) принял два постановления о мероприятиях по оказанию помощи Народно-освободительной армии Югославии, где, в частности, предусматривалось направление в эту армию группы советских офицеров. Пока речь шла только о 48 офицерах-инструктор&х в войска связи и артиллерии на уровне дивизии и сроком на 3 месяца2.

Рассматривая вышеназванные документы с точки зрения исследуемой проблемы, важно отметить, что в них было четко определено и другое направление советской помощи в деле создания новых силовых структур, подведомственных компартиям. Речь шла о подготовке в советских высших военных учебных заведениях национальных армейских командных кадров. Применительно к югославской армии предусматривалось обучение в Высшей военной академии 15 командиров корпусов, дивизий, бригад НОАЮ, в Высшей офицерской разведшколе Генштаба — 40 руководящих работников разведки, а также предполагалось организовать подготовку 15 старших командиров артиллерии и 30 контрразведчиков НОАЮ. Кроме того, планировалось обучить 500 югославов в советских летных училищах3.

При этом важно отметить, что расходы по подготовке югославских кадров советская сторона полностью брала на себя.

Напрямую вопрос о советниках в армию Югославии был поставлен югославской стороной на встрече И.В.Сталина с делегацией Национального комитета освобождения Югославии 19 января 1945 г. Руководитель делегации А.Хебранг тогда заявил: «...Югославы ожидают двоякую помощь от Советского Союза: вооружением и людьми (инструкторами, советниками), ожидают помощь в создании по-современному организованной армии». Речь шла конкретно о необходимости «организовать центральное руководство армии, генеральный штаб, штабы армии и другие крупные военные штабы», чтобы обеспечить преобразование партизанской, повстанческой армии Тито в регулярную современную армию. В ходе беседы именно на этом моменте Сталин отнюдь не случайно сделал особый акцент, подчеркнув: «...Партизан... надо обучать — для современной армии они не годятся... партизан надо взять в руки, перекрутить их, чтобы они подходили для современной армии...»4

Советским ответом на просьбы югославов, высказанные И.В.Сталину, стало Постановление ГКО от 10 февраля 1945 г. о мерах по оказанию помощи НОАЮ. Помимо широкой программы подготовки офицерских кадров (предполагалось принять на обучение в СССР более 2,5 тысяч югославских военнослужащих), специальным пунктом постановления предусматривалось «выделить для НОАЮ в штабы, соединения, части и военные учебные заведения 111 советников и инструкторов». Причем 36 человек из них направлялись на работу в центральный аппарат НОАЮ — министерство и генштаб, остальные в управление армий, бригад, дивизий и т.д.5

Уже в ходе беседы со Сталиным возник принципиально важный вопрос о правах и обязанностях советских инструкторов и советников в югославской армии. Тогда, рассуждая на этот счет, Сталин нарисовал во многом идеалистическую модель отношений советского советника и югославского командира: «...Инструктор должен быть просто инструктором, советником, он не имеет права отменять или навязывать решения командиру...» Как следует из документа, это была реакция на предложение югославского генерала, начальника генштаба А.Йовановича, чтобы советские советники пользовались правами заместителя командира той или иной части и имели «возможность доносить о своих соображениях в вышестоящую инстанцию»6.

По всей видимости, столь осторожная позиция И.В.Сталина в определении полномочий советников была продиктована, в первую очередь, политическими соображениями — упредить возможные упреки со стороны союзников по антигитлеровской коалиции в откровенном вмешательстве СССР во внутренние дела суверенной страны. Думается, что предлагавшийся Сталиным весьма ограниченный объем компетенций советников в армейских условиях, где действовал принцип приказа, а не совета, был трудно реализуем на практике.

Но эти суждения Сталина были учтены при разработке Положения о советских военных советниках и инструкторах в Народноосвободительной армии Югославии от 10 февраля 1945 г. Это был первый нормативный документ подобного рода. Еще 4 февраля Сталин ознакомился с его проектом и не внес никаких поправок в положение о советниках.

Итак, в соответствии с указанным документом, на советников и инструкторов возлагалась «задача оказания помощи югославскому военному командованию в вопросах организации вооруженных сил НОАЮ, а также в подготовке и обучении армии и, главным образом, ее офицерских кадров...»7 В специальных пунктах констатировалось, что «советники и инструктора в отношении личного состава НОАЮ никакими административными правами не пользуются... В своей практической деятельности... не допускают элементов подмены командования НОАЮ в его административной деятельности... Все советники и инструктора в НОАЮ остаются на действительной службе в Красной Армии... носят форму и знаки отличия, присвоенные им в Красной Армии».

В Положении было четко зафиксировано, что денежное довольствие личному составу аппарата военных советников, инструкторам и административно-техническому персоналу выплачивается «за счет сметы НКО Союза СССР». Питание же, квартиры и коммунальные услуги должны были обеспечиваться югославской стороной бесплатно8.

Документы подобного рода, относящиеся к другим странам, показывают, что главные пункты этого положения являлись для советской стороны основополагающими.

И марта 1945 г. было принято Положение о советских офице- рах-инструкторах в болгарской армии и 13 апреля 1945 г. — такой же документ об инструкторах в армии Чехословакии. Общим для всех них был пункт о правовой основе направления советских офицеров — официальная просьба правительства соответствующей стороны. Во всех документах неизменно присутствовал пункт и о том, что советские офицеры не наделяются административными правами и не могут подменять национальные кадры.

Специально констатировалось, что денежное довольствие, убывших «в правительственную командировку» офицеров-советни- ков и инструкторов брала на себя советская сторона, за исключением питания, квартир и коммунальных услуг, расходы по которым несла принимающая сторона.

Различия, судя по документам, заключались в определении конкретных задач, исходя из ситуации в каждой стране. Так, для офицеров, направлявшихся в болгарскую армию, ставилась задача «оказания помощи командованию частей и соединений Болгарской армии в вопросах подготовки и обучения личного состава и, главным образом, офицерских кадров, по применению и использованию отпускаемого Болгарской армии советского вооружения»9.

Иначе формулировались задачи для советских офицеров, направлявшихся в Чехословакию. Здесь речь шла об оказании «помощи командованию военных училищ Чехословацкой армии в подготовке и обучении курсантского состава»10.

Такая постановка вопроса применительно к Чехословакии была отнюдь не случайной. Здесь коммунисты делили реальную власть с либеральными силами, а армия, где офицерский корпус был в основном довоенным, находилась под командованием президента Э.Бенеша и военного министра Л.Свободы. Они оба считали целесообразным использовать советских инструкторов временно и только в военных училищах. 10 июня 1945 г. чехословацкая сторона запросила 9 советских офицеров в военные училища. В итоге дискуссий на уровне правительства Чехословакии в страну к концу 1945 г. прибыло 86 советских офицеров11.

Самая большая по численности группа военных советников и инструкторов в 1945 г. работала в Югославии. Ее возглавлял главный военный советник генерал А.Н.Барсков. На сегодняшний день крайне скудны доступные для исследователей материалы российских архивов, характеризующие практическую деятельность советников и их взаимоотношения с югославскими офицерами. Тем не менее имеются сведения о том, что эти взаимоотношения были далеко не всегда бесконфликтными. На их характер оказывал воздействие целый ряд обстоятельств. Весьма существенное место занимала значительная разница в денежном довольствии югославских и советских офицеров в пользу последних. Это не могло не вызывать недовольства в югославской армии, сложившейся в вооруженной борьбе с фашизмом и фактически освободившей почти всю территорию Югославии.

Согласно югославским данным 1945 г., оклады советских специалистов были в 4 раза больше, чем у югославских командующих армиями, и в 3 раза больше, чем у союзных министров ФНРЮ12. Тогда же, как утверждают югославские исследователи С.Кржавач и Д.Маркович, Й.Тито поставил этот вопрос перед советским послом А.ИЛаврентьевым. Он заявил: «Для Югославии в силу ряда причин не представляется возможным выплачивать такие высокие оклады советским специалистам» и просил «смягчить условия оплаты специалистов». В ответ на это последовала жесткая реакция советского правительства: оклады советникам и инструкторам снижены не будут.

В такой ситуации Тито «пригрозил» сократить число советских военных советников и был поддержан командованием НОАЮ, которое считало возможным провести «сокращение числа советских военных советников на 60%»13.

Без сомнения, существенная разница в оплате советских военных специалистов и высшего офицерского корпуса НОАЮ имела место и могла вызывать нежелательные для югославского руководства настроения в армии. Но если сопоставить «картину», представленную югославскими исследователями, с вышерассмотренными российскими архивными документами, а именно Постановлением ГКО от 10 февраля 1945 г. и Приложениями к нему, то становится понятной жесткая реакция И.В.Сталина, поскольку, как уже отмечалось, оклады советским советникам выплачивались из бюджета СССР.

Мы не располагаем сведениями о том, провела ли югославская сторона заявленное сокращение числа советников. Но, как свидетельствуют материалы Архива Президента РФ, 29 мая 1946 г. югославская сторона в лице начальника генштаба К. Поповича поставила перед начальником генштаба Советской армии А.М.Василев- ским вопрос о расширении корпуса советников в НОАЮ. Попович просил, в частности, помочь с организацией курсов усовершенствования офицеров и для этой цели выделить 20—30 инструкторов, а также продлить срок пребывания советских офицеров в Югославии на 2—3 года. Поповичем был поставлен вопрос о дополнительном командировании в Югославию до 139 военных советников. При этом специально подчеркивалось, что все расходы югославская сторона берет на себя14. Василевский пообещал доложить по всем вопросам Сталину. Можно предположить, что реакция советского лидера была в целом положительной, но мы не располагаем данными, была ли югославская просьба удовлетворена в полном объеме.

Что касается Польши, то в силу специфики состава офицерского корпуса ее армии, о чем речь шла уже выше, советские советники появились здесь несколько позже — с начала 1946 г. Однако в течение этого года численность их возрастала и обрисовались три основных направления их деятельности: министерство национальной обороны, военно-воздушный и военно-морской флоты Польши. Причины столь четко ограниченной двумя родами войск сферы присутствия советских советников объяснялись скорее всего военно-политическими мотивами. Именно в авиации и флоте была весьма значительной доля довоенных кадровых офицеров, воевавших в годы войны на западном фронте в составе Польских вооруженных сил и возвратившихся в страну после войны. Имелись и специальные мотивы: речь шла о содействии советников в решении задач модернизации авиации и флота и подготовке новых кадров. К концу 1946 г. в ВВС Польши работало 90 советников и инструкторов. В начале 1947 г. в качестве советников при командовании ВВС служили генерал-полковник Ф.П.Полынин, полковник И.Катенин и подполковник РЛейбман. В военно-морском флоте первая группа советников появилась в январе 1946 г. Она возглавлялась капитаном 1-го ранга И.Шилинговским15.

Применительно к Польше мы не располагаем советским аналогом Положений о советниках и инструкторах в болгарской, югославской и чехословацкой армиях. Судить о сфере их деятельности в польской армии можно лишь на основе специальной инструкции, подписанной Главнокомандующим Войска Польского маршалом Польши М.Роля-Жимерским в октябре 1946 г. Анализ этого документа показывает, что присутствие советников в Войске Польском рассматривалось польской стороной как временное явление, обусловленное необходимостью подготовки квалифицированных кадров для авиации и флота, а также для управлений министерства.

Важно отметить, что советские советники, согласно инструкции, должны были назначаться приказом М.Роля-Жимерского. Они не располагали правом принятия каких-либо дисциплинарных решений. Это оставалось исключительно в компетенции польского командования. Советник наделялся правом доступа к секретной документации и участия в оперативно-тактических и организационно-мобилизационных решениях польского командования конкретного воинского подразделения или управления министерства. Советник должен был нести ответственность за эти решения наравне с польскими командирами.

Однако при этом оговаривалось, что он не может отдавать каких-либо устных или письменных приказов, что его деятельность должна быть ограничена лишь практическими советами по вопросам командования, боевой подготовки и управления подразделениями в воинских частях и министерстве16.

Сравнение этой инструкции с вышерассмотренными советскими документами показывает их безусловное принципиальное сходство в основных положениях. Вместе с тем в инструкции М.Роля- Жимерского более конкретно была очерчена сфера компетенции и ответственности советников за решения, принимаемые совместно с польскими офицерами.

Что касается Болгарии, Румынии и Венгрии, то ситуация с назначением советников в их национальные армии в первые послевоенные годы развивалась по-другому. И советская сторона, и новая власть в этих странах были ограничены в своих действиях условиями Соглашений о перемирии и отсутствием мирных договоров. Не располагая необходимыми конкретными материалами, которые позволили бы проследить процесс появления советников в болгарской, венгерской и румынской армиях, мы можем опираться только на отдельные документы. 7 марта 1945 г. политуправление 3-го Украинского фронта сообщало в ЦК ВКП(б), что из шести пехотных дивизий болгарской армии в двух уже имеются советские военные советники, в другие же «пока не назначены». Напомним, что 11 марта 1945 г. ГКО принял положение о советских офицерах-инструкторах в болгарской армии. Это позволяет предположить, что советская сторона намеревалась распространить систему советников на болгарскую армию. Но материал более позднего времени свидетельствует, что процесс был сознательно приостановлен советским руководством. Это подтверждается записями в дневнике Г.М.Димитрова о его беседе со Сталиным 2 сентября 1946 г. Димитров записал: «Стал[ин] высказывается за подготовку болгарских офицеров в стране, а не в СССР. "У нас имеются большие трудности в этом отношении и наше обучение не совсем подходит болгарской армии. Может быть поможем с преподавателями, программами и пр., но лучше, если вы будете иметь свои училища в стране".

Стал[ин] считает, что для нас невыгодно иметь в армии советских инструкторов. Враги будут это использовать. Вреда будет больше, чем пользы. При этом, наличие инструкторов часто препятствует самостоятельному развитию собственных офицеров. "Лучше бы было, чтобы учились без нянек". Он согласился с тем, чтобы дать указание Бирюзову (С.С.Бирюзов — зам. председателя СКК в Болгарии. — Авт.) выделить несколько советских офицеров под его (Бирюзова. — Авт.) руководство, чтобы помогать болгарской армии тихо и без шума»17.

Нетрудно понять из этих рассуждений Сталина, что он принимал в расчет не только сложную внутриполитическую ситуацию в странах — бывших сателлитах Германии, но и нерешенный вопрос об их международном статусе.

Что касается госбезопасности — другой важнейшей силовой ветви власти в странах Восточной Европы, то начало деятельности здесь советников НКВД—НКГБ (МВД—МГБ) СССР следует датировать также 1945 г., но, судя по доступным российским документам, это можно относить в первую очередь к Польше, что объяснялось прежде всего спецификой ее внутренней политической ситуации того времени75.

Как известно, значительная часть польского общества находилась в различной по форме, вплоть до элементов гражданской войны, оппозиции к новому режиму. Это объективно выдвигало проблему обеспечения безопасности власти на первый план, в том числе и для советского руководства, крайне заинтересованного в стабильности ситуации в стратегически важном для него регионе.

Польские органы безопасности формировались в условиях острого дефицита кадров, что вынуждало новую власть искать помощь в Москве. Не случайно, 20 февраля 1945 г., еще до освобождения всей территории Польши, ГКО СССР принял постановление: «...Удовлетворить просьбу Временного Польского правительства о выделении советников министров внутренних дел (министерства общественной администрации и министерства общественной безопасности) Польши для оказания им практической помощи в работе, а также о выделении в распоряжение этих советников соответствующих войск НКВД.

Поручить НКВД (Берия) подобрать и согласовать с польским правительством кандидатуры советников и необходимое количество инструкторов»18.

Л.П.Берия подобрал на указанные должности соответственно генерала И.А.Серова — уполномоченного НКВД СССР по 1-ому Белорусскому фронту и генерала П.Я.Мешика — заместителя начальника Управления «СМЕРШ» НКО СССР. После согласования с Б.Беру- том и Э.Осубка-Моравским, кандидатуры генералов были утверждены В.М.Молотовым как первым заместителем Председателя СНК СССР и затем, 7 марта 1945 г. на Секретариате ЦК ВКП(б)19.

Мы не располагаем конкретными данными о численности представителей НКВД в соответствующей польской службе. Косвенным свидетельством того, что институт советников этого профиля был в течение нескольких месяцев в основном сформирован и укомплектован, могут служить сведения, предоставленные заместителем начальника отдела кадров МОБ Польши в ЦК ВКП(б) в октябре 1945 г. На это время в системе министерства работало 259 советских граждан, членов и кандидатов в члены ВКП(б), а также 87 членов ВЛКСМ. Основная их часть (соответственно 215 и 29 чел.) служила во внутренних войсках20. Очевидно, остальные, около 100 человек, и составляли аппарат советника.

Принципиально важно, на наш взгляд, отметить, что в связи с назначением двух советских генералов на должности советников в Польшу, в НКВД СССР тогда же в марте 1945 г. было разработано Положение о правах и обязанностях советника в органах безопасности Польши. Оно стало базовым нормативным документом при определении компетенций советников в структурах госбезопасности других стран Восточной Европы, что подтверждается тем материалом, который будет рассмотрен в дальнейшем.

Генеральная идея документа состояла в том, что советник и его аппарат «проводят свою работу не непосредственно (подчеркнуто нами. — Авт.), а через руководителей соответствующих органов». Это положение, по мнению авторов документа, должно было не допускать прямого вмешательства советников в деятельность польских органов безопасности. В данном случае трудно не видеть совпадения с тем пониманием роли советского советника в югославской армии, которое продемонстрировал И.В.Сталин в беседе 19

января 1945 г. с А.Хебрангом и А.Иовановичем.

В рассматриваемом документе четко определялись должностные обязанности советского советника. Советник должен был оказывать «необходимую помощь в деле организации аппарата министерства и его органов на местах, включая польские органы милиции, жандармерии, внутренних и пограничных войск». Главная же задача в условиях Польши сводилась к оказанию повседневной практической помощи «в организации и налаживании агентурнооперативной и следственной работы органов общественной безопасности Польши, направляя ее таким образом, чтобы обеспечить на территории Польши государственную безопасность и общественный порядок, борьбу со шпионско-диверсионной и террористической агентурой немецких разведывательных органов и немецкого военного командования, борьбу с бандитизмом, повстанчеством и иными враждебными элементами, проводящими подрывную деятельность против Временного польского правительства и освободительной работы Красной Армии».

При этом важно отметить, что советник и его аппарат не имели права проводить аресты «вражеского элемента на всей территории Польши, за исключением прифронтовой полосы от 60 до 100 км». Как свидетельствуют документы российских архивов, это предписание нормативного акта далеко не всегда исполнялось. Документы секретариата НКВД показывают, что аресты проводили как польская служба безопасности, так и органы НКВД СССР21.

На советника госбезопасности возлагалась обязанность представления в НКВД СССР «своевременной и полной информации о политическом положении в Польше», за что советник нес персональную ответственность перед командованием НКВД СССР.

Советник наделялся достаточно широкими правами и штатным аппаратом, укомплектованным сотрудниками НКВД из расчета: по одному инструктору во всех отделах соответствующего министерства, по три инструктора для каждого воеводского управления и одному в каждом уездном отделе общественной безопасности в воеводствах.

Следует обратить внимание, что советнику при МОБ Польши были переданы все дислоцированные на польской территории войска НКВД СССР. Именно он, исходя из оперативной обстановки, определял дислокацию этих войск. Для боевого же применения их советник обязан был получать в каждом отдельном случае санкцию наркома внутренних дел СССР22.

Анализ этого документа дает основания утверждать, что предполагалось создание строго централизованной, пронизывающей всю вертикаль управления польских органов безопасности разветвленной структуры, позволявшей советской стороне контролировать состояние польского общества и результативность работы польских коллег.

Хотя этот документ был ориентирован на польскую реальность первых послевоенных лет, его основные положения в дальнейшем были использованы при определении функций советников МГБ СССР в других странах и выработке соответствующих нормативных актов.

В первые послевоенные годы имел место и иной вариант организации института советских политических и военных советников. Речь идет о тех из них, кто действовал в рамках советской части Союзных контрольных комиссий в Болгарии, Венгрии и Румынии, возглавленных представителями советского генералитета — Ф.И.Толбухин в Болгарии, К.Е.Ворошилов в Венгрии и Р.Я.Малиновский в Румынии.

Статус и функции советской части СКК, созданных осенью 1944

г., для каждой из стран определялись специальными постановлениями советского правительства, утвержденными ЦК ВКП (б) в ноябре 1944 г. В структуре СКК предусматривалась должность политсоветника. В соответствии с номенклатурой НКИД СССР на нее мог быть назначен дипломат в ранге посланника. Тогда же были утверждены кандидатуры на должность советника — АА.Лаврищева для СКК в Болгарии, А.П.Павлова — в Румынии и Г.М.Пушкина в Венгрии. В каждой из СКК под руководством политсоветника работала группа помощников, консультантов, экспертов и референтов. Например, в штате советской части СКК в Болгарии, насчитывавшем 200 человек, 18 составляли группу политсоветника23.

В компетенцию политсоветника входил широкий круг вопросов, связанных с участием СКК в восстановлении политической жизни в странах — бывших союзниках гитлеровской Германии. Речь шла об установлении контактов с политическими деятелями различной нефашистской ориентации, контроле за образованием, реорганизацией и составом новых формировавшихся органов власти и прежде всего правительств, об обеспечении процесса дефашизации вышеназванных стран и о других конкретных политических вопросах24. Политические советники были обязаны на основе систематического анализа ситуации в стране пребывания предоставлять соответствующую информацию в НКИД—МИД СССР и руководству советской части СКК. В качестве конкретного примера можно привести поручение начальника штаба СКК в Венгрии генерал-майора И.Левушкина исполняющему должность политсоветника Осокину. Ему предлагалось охарактеризовать и конкретно показать работу всех политических партий в Венгрии; настроения разных социальных групп и особенно молодежи и крестьянства, их политические ориентации и отношение к Красной Армии; степень активности религиозных деятелей, их отношение к Англии, Америке и Германии; политическую ситуацию в Будапеште25.

Этот документ, относящийся к февралю 1945 г., раскрывает конкретные сферу и объем деятельности политсоветника СКК.

Таким образом, политсоветник СКК был своеобразным связующим звеном между советским правительством и послевоенной политической элитой Болгарии, Венгрии и Румынии. Он, с одной стороны, обеспечивал Москву необходимой информацией, а с другой — проводил в жизнь применительно к каждой стране линию советского руководства, основанную на Соглашениях о перемирии. Такая форма советского контроля и участия в политической жизни этих стран сохранялась вплоть до осени 1947 г., когда в соответствии с заключенными в феврале 1947 г. мирными договорами структуры СКК были ликвидированы. Теперь советское воздействие на внутриполитическое развитие Болгарии, Венгрии и Румынии осуществлялось через советские дипломатические представительства.

Рассматривая начальный этап формирования системы советников в странах Восточной Европы, на наш взгляд, принципиально важно отметить, что в этот период в политике национальной элиты проявилась тенденция привлекать советских специалистов к участию в организации ряда сфер общественной жизни — экономики, культуры, государственного строительства. Носителями этой тенденции были прежде всего коммунисты, но отнюдь не только они.

Допустимо предложить, что позитивная позиция Сталина по вопросу о советниках, высказанная в беседе 19 января 1945 г. с А.Хебрангом и А.Йовановичем и реализованная в Постановлении ГКО от 10 февраля 1945 г., дала югославским политикам импульс к более широкой постановке вопроса.

г. член Политбюро ЦК КПЮ Э.Кардель, рассуждая о предстоящем послевоенном строительстве нового государства, особое внимание уделил разнообразным формам советской помощи. В частности, речь шла о присылке советских советников «по отдельным линиям государственного строительства»26. Доклад Карделя, сделанный на одном из заседаний в Белграде, был направлен в ЦК ВКП (б) Г. М.Димитрову, который 22 февраля 1945 г. препроводил его И.В.Сталину. Мы не располагаем материалами, отражающими непосредственную реакцию советского лидера. Тем не менее есть документальное свидетельство, что в ноябре 1945 г. в Югославию было откомандировано 20 гражданских специалистов27. Это означало одно — просьба югославской стороны была выполнена.

Аналогичная тенденция в начале 1945 г. проявилась и в других странах. В феврале 1945 г. в ОМИ ЦК ВКП(б) на имй его главы Г.М.Димитрова поступило письмо руководителя дирекции радиовещания Болгарии коммуниста О.Василева, где, по сути дела, излагалась программа широкого привлечения советских советников в экономику, культуру, пропаганду и систему образования этой страны. Автор письма исходил из необходимости учитывать «...всегда особую международную обстановку и невозможность для СССР открыто вмешиваться в наши (т.е. болгарские. — Авт.) внутренние дела». Поэтому он предлагал: в структуры СКК «или под какой-либо другой формой в Болгарию должно быть прислано гораздо больше советских специалистов из всех отраслей государственной, общественной и культурной деятельности». Василев подчеркивал: «...Должны быть посланы не только партийные работники, а именно знатоки государственных работ в прямом смысле этого слова»28. Он считал необходимым создать в Болгарии «...более широкий всесторонний центр (советских специалистов. — Авт.) с единым руководством и точно установленными практическими задачами», ядро которого «будет находиться в дипломатической среде, но не будет покрываться ее работой»29.

Такую постановку вопроса Василев объяснял острой нехваткой квалифицированных кадров в условиях, когда в министерства и ведомства пришли десятки «хороших парней» из бывших партизан, не обладающих знанием хозяйственных законов, финансов, банковского дела. «Вот и здесь, — подчеркивал автор документа, — помощь советского специалиста была бы чрезвычайно полезна»30. Конкретно Василев называл промышленность, земледелие, кооперацию, юстицию, просвещение и культуру.

Об этих предложениях О.Василева были информированы первый заместитель председателя советского правительства В.М.Молотов и секретарь ЦК ВКП(б) Г.М.Маленков. Однако реакция советской стороны была тогда весьма сдержанной. Практических шагов, направленных на расширение присутствия советников как в рамках СКК, так и за ее пределами, не последовало. По-видимому, это объяснялось нежеланием Москвы осложнять отношения с союзниками по линии СКК.

В Чехословакии в апреле 1945 г. в связи с предполагаемой национализацией крупной промышленности перед послом ВЛ.Зори- ным был поставлен вопрос о перспективе привлечения советских советников «в помощь чехословацкому правительству для налаживания управления этой промышленностью». Министр промышленности социал-демократ Б.Лаушман информировал посла о своем намерении вынести данный вопрос в правительство ЧСР31. В ходе беседы была достигнута договоренность о специальной встрече советника по экономическим вопросам Н.Демьянова с представителями министерства промышленности Чехословакии. 25

мая такая встреча состоялась. На ней была высказана просьба Лаушмана «относительно оказания Чехословакии всесторонней помощи советских экономических органов планирования в деле организации, восстановления и управления чехословацкой промышленности, подлежащей национализации». Одновременно чехословацкая сторона поставила вопрос «о возможности организации постоянного института советников СССР при Экономическом совете правительства Чехословакии»32. Однако эти переговоры не завершились конкретным обращением Чехословакии к советскому правительству.

Мы не располагаем материалами, которые бы свидетельствовали об активном продвижении советской стороной института советников в экономику и культуру стран региона в 1945—1946 гг. Судя по доступным документам, в 1947—1948 гг. процесс направления советников и специалистов несколько ускорился, а сфера их применения стала расширяться. Это было в значительной мере обусловлено тем, что в странах региона восстановительный период подходил к завершающему этапу. Последнее совпало с окончательным утверждением монопольной власти компартий и обозначившимся вектором развития — к советской государственной модели с ее административно-распределительной системой организации экономики и управления обществом. Именно этот принципиально важный поворот в развитии региона, четко проявившийся на рубеже 1947—1948 гг., определил активизацию спроса на советских советников и специалистов в сфере государственного строительства, экономики, культуры, идеологии и пропаганды.

Для Венгрии, Румынии и Болгарии, которые после заключения мирных договоров становились равноправными субъектами международного права, особую остроту приобретал вопрос о советском участии в организации силовых ветвей власти. Как известно, в соответствии с условиями Соглашения о перемирии, в 1944—1947 гг. в этих странах имели место ограничения на развитие силовых структур и прежде всего армии. После снятия ограничений предстояли расширение и реорганизация силовых структур. Поэтому для компартий и в этой группе стран вопрос о советских военных советниках приобретал особую актуальность.

Уже в июне 1947 г. в беседе члена Политбюро ЦК ВКП(б)

А.А.Жданова с членом Политбюро ЦК БРП(к) Т.Костовым в рамках подготовки двухстороннего договора Болгарии и Югославии, по инициативе последнего было поставлено «несколько военных вопросов» в связи с работой по реорганизации болгарской армии. Костов отметил, что все эти вопросы уже были изложены в письме Г.МДимит- рова И.В.Сталину и он (Костов) «их здесь ставит в порядке напоминания». Речь шла о поставках советского оружия и танков в 1947— 1948 гг. на условиях долгосрочного кредита и об «увеличении до 16

человек военных советников всех родов войск из офицеров и генералов Советской Армии». Одновременно была высказана просьба о приеме в советские военные академии (.15 человек) и училища (19 человек) болгарских офицеров. При этом Т.Костов сообщил, что все расходы на содержание советников в болгарской армии и обучение офицеров в СССР Болгария берет на себя33.

Документы свидетельствуют, что в 1947—1948 гг. представители утвердившихся у власти компартий ставили в официальном и неофициальном порядке вопрос о направлении советских советников и специалистов и оказании различных других форм помощи для налаживания централизованной модели государственного управления. Например, член Политбюро ЦК КПР Э.Боднараш в беседе с послом СССР С.И.Кавтарадзе 30 декабря 1947 г. поставил вопрос «об оказании помощи командированием советских специалистов для работы в соответствующих министерствах Румынии». Он мотивировал просьбу тем, что «румынская компартия испытй- вает крайнюю нужду в соответствующих квалифицированных и подготовленных людях»34.

Такая же просьба прозвучала и во время приема заместителем министра иностранных дела СССР А.Я.Вышинским члена Политбюро ЦК КПР и министра финансов Румынии ВЛуки 17 января 1948

г. Последний поставил в ходе беседы на первое место вопрос

о советских советниках. Он просил ускорить направление в Румынию «специалистов по различным отраслям промышленности в качестве советников»35. Ответ на эти просьбы был дан решением Политбюро ЦК ВКП(б) от 24 апреля 1948 г. Советское руководство разрешило направить в Румынию 9 специалистов: из них одного в качестве советника по вопросам организации армии и военного обучения; четверых специалистов из Госплана СССР; по одному специалисту из министерств черной металлургии и земледелия и двух специалистов по финансам.

Следует обратить внимание, что в этом же решении были пункты, связанные с предоставлением румынской стороне помощи в организации работы органов безопасности. Было решено сроком на один год направить в неофициальном порядке советника по вопросам госбезопасности. Кроме того, МГБ СССР предлагалось принять на обучение «20 румынских курсантов из числа политически проверенных людей для обучения на шестимесячных курсах госбезопасности с отнесением всех расходов за счет Правительства Румынии»36. Одновременно министерству внешней торговли СССР было дано поручение заключить с румынским правительством соглашение об условиях работы советских специалистов в Румынии.

Конкретные материалы свидетельствуют, что национальная партийная и государственная элита стран региона в первые послевоенные годы рассматривала присутствие советских советников и специалистов в своих странах, главным образом, как временное и вынужденное нехваткой кадров явление. Одна из важнейших причин такой позиции, в разной форме и мере проявлявшейся среди руководящих деятелей Болгарии, Румынии, Чехословакии, Польши, Югославии, заключалась в опасении с их стороны быть обвиненными на Западе и общественным мнением своих стран в политике, допускающей ущемление национального суверенитета. Послевоенное общество стран региона было в этом отношении весьма чувствительным, что тогда понимали и в Москве, и в руководствах компартий стран региона. Известно, что в принятой на заключительном этапе войны концепции «национального пути к социализму» важное место отводилось идее возрождения национальной независимости. Отнюдь не случайно принципы пролетарского интернационализма были отодвинуты на второй план. На таком «фоне» присутствие советских советников могло восприниматься и истолковываться в общественном мнении как нарушение заявленных компартиями принципов, как покушение на государственный суверенитет.

Об этом свидетельствовала ситуация в Польше, единственной из стран региона, где Москва через сложившуюся в эти годы систему советников МГБ—МВД СССР и советский офицерский корпус в армии уже контролировала важнейшие силовые структуры новой власти. Руководство ППР и прежде всего ее лидер В.Гомулка, без сомнения, осознавали уязвимость своих позиций в деле обеспечения национальной независимости страны. Во имя нейтрализации присутствовавших в общественном мнении суждений о зависимости Польши от СССР и ценой даже ухудшения профессионализма кадрового состава армии в 1945—1947 гг. была произведена массовая демобилизация советских офицеров из Войска Польского. В 1947 г. были отозваны офицеры МГБ СССР из повятовых управлений польской госбезопасности. Выступая в октябре 1956 г. на заседании Политбюро ЦК ПОРП В.Гомулка говорил

о том, что тогда же, в 1947 г., он получил согласие И.В.Сталина и

Н.А.Булганина на откомандирование всех советских офицеров из Польши к 1951 г., что в 1948 г. было подписано соглашение об отзыве советников из министерства общественной безопасности37. Речь шла о представителях МГБ—МВД СССР в воеводских и центральных структурах этой службы76.

С весны 1948 г. позиция по данному кругу вопросов В.Гомулки и вице-министра национальной обороны генерала М.Спыхальского, проводившего реальную замену советских офицеров польскими кадрами, стала одним из главных объектов критики как со стороны ЦК ВКП(б), так и в Политбюро ЦК ППР. Неслучайно эта позиция была определена как националистическая, наносящая «большой вред делу укрепления союза и дружбы между польскими и советскими народами» и якобы объективно содействовавшая «политике польских буржуазных националистов»38.

Отстранение Гомулки от руководства партией летом 1948 г. прервало начавшееся было свертывание системы советского присутствия в силовых структурах Польши.

По-видимому, по тем же соображениям, что и Гомулка, стремился не активизировать прибытие советских советников и специалистов К.Готвальд, возглавлявший в 1946—1948 гг. правительство ЧСР. По свидетельству чехословацкого экономиста И.Гольдмана, участвовавшего в 1946 г. в разработке двухлетнего плана экономического развития Чехословакии, именно Готвальд отвел предложения некоторых чехословацких экономистов пригласить советских специалистов по планированию39. Ситуация повторилась и в апреле 1948 г., когда представители чехословацкого Госплана в беседе с советским послом М.А.Силиным вновь поставили вопрос о целесообразности направления «в чехословацкий Госплан 1—2 советских советников или инструкторов, которые бы оказали соответствующую помощь при организации чехословацкого планирования»-40. Советский посол не взял на себя инициирование этого вопроса в Москве и порекомендовал собеседникам решать проблему советников на межправительственном уровне. Однако со стороны правительства Чехословакии, если судить по российским документам, официального обращения не последовало, и вопрос остался пока открытым. Позднее, в 1949 г., лвдер КПЧ далеко не сразу согласился на прибытие в страну советников МГБ СССР и выражал сомнения в необходимости их пребывания на постоянной основе41.

Нельзя исключить, что просьба Г.Дежа в апреле 1948 г. направить в Румынию советника по линии МГБ СССР в неофициальном порядке42 объяснялась подобными же политическими соображениями.

Для правящей коммунистической элиты также становилось все более очевидным, что, наряду с несомненными для нее практическими позитивами, институт советских советников и конкретные действия последних имели и ряд негативных последствий. Они проявлялись в той профессиональной среде, где непосредственно работали советники, и имели своим основанием, с одной стороны, материальные привилегии советских специалистов, что было оговорено двусторонними межгосударственными соглашениями. С другой стороны, возникали неизбежные противоречия национально-этического свойства, которые принимали форму профессиональной конкуренции между советскими советниками и национальными кадрами. За советниками стояло государство, одержавшее победу в тяжелейшей войне, что давало им, безусловно, чувство морального превосходства, нередко выражавшееся в прямом диктате, не соответствовавшем их профессиональному уровню. Это вызывало естественную негативную реакцию национальных кадров.

Современный чешский исследователь К.Каплан, опираясь на документы чешских архивов, показал, что главными причинами курса правительства Чехословакии, и в частности генерала Л.Свободы, направленного на неуклонное сокращение (с 86 в 1945 г. до 9 в 1948 г.) числа советских инструкторов были финансовые расходы чехословацкой стороны и более привилегированное материальное положение советских инструкторов. Кроме того, Каплан отмечает напряженные личные отношения между советскими и чехословацкими офицерами: «Советские советники не были удовлетворены своим положением. Они ссылались на недоброжелательное к ним отношение преподавателей и руководства училищ, на недостаточное использование их знаний и опыта как в училищах, так и в армии»43.

Москва уже в 1946 г. располагала данными о том, что в генеральном штабе албанской армии имеют место «нездоровые настроения в отношении пребывания советских офицеров в Албании. Некоторые из них, албанских офицеров, смотрят на советских офицеров как на оккупантов и, во всяком случае,, держатся в отношении советских офицеров весьма настороженно»44. Ситуация в

Албании усложнялась еще и тем, что в этой стране преобладающим сохранялось влияние Югославии. Этот факт летом 1947 г. признавал И.В.Сталин, который считал, что с международной точки зрения Советскому Союзу удобнее оказывать помощь Албании, в том числе и советниками, через Югославию45.

По мере того как нарастали тенденции к югославо-албанской экономической интеграции, конкретным выражением которой была деятельность координационной комиссии, руководство Албании стало еще более сдержанно относиться к появлению новых советских советников. Так, 9 марта 1948 г. Э.Ходжа в беседе с советским посланником Д.С.Чувахиным в ответ на сообщение последнего о намерении советской стороны направить в Албанию одного советника и нескольких специалистов, сказал: «...Мы должны будем отказаться от советников, так как опыт показывает, что наличие советников при министерствах осложняет работу соответствующих министерств и ставит в затруднительное положение албанских членов координационной комиссии». Ходжа заявил также, что командование югославской армии рекомендует албанскому генштабу не приглашать советских советников для специальных родов войск. Далее он поставил Чувахина в известность, что правительство Албании приняло решение отказаться от услуг советских советников и пригласить только специалистов. Как сообщил Чувахин в Москву, Ходжа сказал, что «вообще вопрос о советских военных советниках (в Албании. — Авт.) лучше всего было бы югославам разрешить в Москве»46. К осени 1948 г. по мере развития советско-югославского конфликта позиция албанского руководства в отношении использования советских советников существенно изменилась. 1 ноября 1948 г. албанская партийная делегация в ходе беседы в ЦК ВКП(б) поставила перед секретарем ЦК ВКП(б) М А.Сусловым вопрос о необходимости направления в Албанию группы советников — двух для организации партийной работы в армии, двух преподавателей марксизма-ленинизма, одного в МВД и одного в плановую комиссию. Албанские руководители получили обещание «по возможности удовлетворить» их просьбу47.

Таким образом, можно констатировать, что к концу 1948 г. лидеры АПТ в этом вопросе отмежевались от Югославии и полностью переориентировались на СССР.

В самой Югославии ситуация с советскими советниками была достаточно напряженной. По данным российского исследователя Ю.С.Гиренко, опирающегося на воспоминания Э.Карделя, проблема взаимоотношений советских и югославских специалистов была одним из вопросов, обсуждавшихся в беседе И.В.Сталина с Э.Карделем 19 апреля 1947 г. Кардель, констатируя наличие споров и недоразумений между советскими и югославскими специалистами, фактически, как пишет Гиренко, «поставил вопрос о вмешательстве советских советников во внутренние дела Югославии»48. Кардель воспроизводит не только реакцию Сталина на его слова: «Специалисты находятся там для того, чтобы их слушали, а не только сидели у вас сложа руки», но и свою реакцию на эту резкую реплику советского лидера: «Мы очень довольны ролью советских специалистов и благодарны советскому правительству за их направление. Польза от их работы большая. Это бесспорно. Речь только о некоторых недоразумениях в работе наших и ваших специалистов»49.

Летом 1947 г. в советско-югославских отношениях вновь возник вопрос о статусе советских специалистов в Югославии, что было связано с принятием правительством ФНРЮ решения о запрете предоставлять советской стороне какую-либо экономическую информацию партийными и государственными органами Югославии. И.В.Сталин расценил это решение как недружественный акт по отношению к советским специалистам, как выражение недоверия им и даже как попытку установить за ними слежку50. Югославская же сторона в ходе полемики по этому вопросу объясняла свои действия тем, что советские специалисты «чрезмерно навязывают свои взгляды», игнорируют мнение югославских коллег. Однако Белград, встретившись с острой реакцией Сталина, вынужден был отступить и скорректировать вышеуказанное решение. Теперь советская сторона могла получать информацию только в ЦК КПЮ и правительстве ФНРЮ51.

Таким образом, доступ советских советников к информации существенно ограничивался, что, естественно, оказывало прямое влияние на общую атмосферу, в которой работали советские специалисты в Югославии.

Информацию об осложняющихся отношениях советских советников с югославскими партнерами поступала в Москву по разным каналам. Так, работавшие с февраля 1946 г. до лета 1948 г. в югославской армии «в качестве военных инструкторов» 13 испанских коммунистов представили в ЦК ВКП(б) развернутую справку о своей деятельности. Документ содержал конкретный материал о неприязненном отношении высших югославских офицеров к советским военным советникам, об отсутствии «уважения к советским офицерам и... систематической клевете на них», а также о «презрительном отношении (югославов. — Авт.) к техническим знаниям советников и к замечаниям советских офицеров...» Составители информации делали далеко идущие политические заключения: «Югославы считали, что появление советников в штабах наносит ущерб независимости Югославии и своей критикой стремились показать, что они не нужны в югославской армии»52.

Таким образом, вышеприведенный материал показывает, что присутствие и деятельность советских советников в странах Восточной Европы вносили элемент напряженности в двусторонние межгосударственные отношения. Тем самым оказывалось стимулирующее воздействие на формирование в массовом общественном сознании настроений национальной ущемленности, что могло для носителей власти иметь серьезные негативные политические последствия и угрожало ростом недоверия к правящей партии. 1948

г. показал, что Москва имела возможность использовать складывающийся институт советских советников как инструмент давления на руководство стран Восточной Европы в сугубо политических целях. Это со всей очевидностью проявилось уже на начальной стадии советско-югославского конфликта. Как известно, 18

марта 1948 г. в аппарате ЦК ВКП(б) был подготовлен специальный документ «Об антимарксистских установках руководителей компартии Югославии в вопросах внешней и внутренней политики», в котором руководители КПЮ обвинялись «в недоброжелательном отношении к Советскому Союзу и братским компартиям. Эти ошибки, — говорилось в документе, — превращают их в подголосков б^фжуазии в проведении внутренней и внешней политики страны»53. Такие обвинения получили немедленное отражение в практических шагах советского правительства. В Москве приняли негласное решение об отзыве из Югославии советских гражданских советников и специалистов. Формальным поводом послужили меры югославской стороны по упорядочению практики передачи информации по экономическим вопросам советским представителя. Москва расценила эти действия как выражение недоверия к советским работникам в Югославии и «проявление недружелюбия в отношении СССР». Одновременно по распоряжению военного министра Н.А.Булганина из Югославии отзывались и военные советники, а также инструкторы под предлогом «недружелюбного отношения к ним в югославской армии»54.

Тем самым Югославия была поставлена в затруднительное положение. Ее руководители попытались не допустить отзыва советских специалистов, ими были предприняты шаги к урегулированию «недоразумения со специалистами». Об этом, в частности, свидетельствует прием В.М.Молотовым посла Югославии В.Поповича 24 марта 1948 г., в ходе которого последний просил отменить распоряжение об отзыве советских военных и гражданских специалистов. Запись этой беседы в дневнике В.М.Молотова отражает острую заинтересованность югославской стороны в урегулировании возникших осложнений в отношениях двух стран и непримиримость позиции СССР, озвученной В.М.Молотовым: «Попович просит В.М.Молотова отменить распоряжение об отзыве из Югославии военных и гражданских специалистов. Мы не знаем, говорит Попович, как обойтись без советских специалистов, которые нам крайне необходимы. Попович говорит, что виновные в создавшемся положении с югославской стороны будут самым строгим образом наказаны... Попович еще раз просит В.М.Молотова не отзывать советских специалистов... Попович спрашивает, правильно ли, что во всем этом виновно только югославское правительство. Молотов отвечает: в данном случае — да»55.

Как известно, 27 марта 1948 г. последовало первое письмо ЦК ВКП(б) к ЦК КПЮ, официально положившее начало советско-югославскому конфликту, закончившемуся разрывом отношений. К 31

марта советские гражданские и военные советники и специалисты были откомандированы из Югославии. Еще 24 февраля был задержан выезд в Югославию дополнительной группы специалистов в соответствии с решением Совета Министров СССР от 4 ноября 1947 г.56 Отзыв советников и специалистов из Югославии становился политическим «уроком» отнюдь не только для руководства этой страны. Он как угрожающий «жест» был адресован и лидерам всех остальных государств региона. Для правившей в регионе коммунистической верхушки, не располагавшей необходимыми кадрами, особенно в силовых структурах и госаппарате, это было весьма серьезное предупреждение.

Таким образом, первые послевоенные годы стали временем зарождения института советских советников в странах Восточной Европы. Уже в эти годы со всей очевидностью определились основные направления их деятельности — силовые структуры, государственный аппарат и экономика. Вместе с тем к 1948 г. достаточно очевидными становились и «интересы» Москвы к использованию этого института как инструмента воздействия на политическую элиту и контроля за внутренним развитием стран региона. В массовом общественном сознании появление советских советников воспринималось далеко не всегда так, как интерпретировала этот факт правящая элита («братская помощь»). Зачастую деятельность советников рассматривалась как одно из проявлений ущемления национальной независимости. Зарождался «очаг» противоречий в двухсторонних отношениях Москвы и ее союзников. 1

См. подробнее: Волокитина Т.В., Мурашко Г.П., Носкова А.Ф. Народная демократия: Миф или реальность? Общественно-политические процессы в Восточной Европе. 1944—1948 гг. М., 1993. С. 310—312. 2

Советский фактор в Восточной Европе. 1944—1953 гг. Т. 1. 1944— 1948. Документы. М., 1999. С. 91—94. 3

Там же. С. 91—92. 4

Восточная Европа в документах российских архивов. 1944—1953 гг. Т. I. 1944—1948. М.; Новосибирск, 1997. С. 121, 123. 5

Советский фактор в Восточной Европе... Т. 1. 1944—1948. С. 147. 6

Восточная Европа в документах... Т. I. 1944—1948. С. 124. 7

Советский фактор в Восточной Европе... Т. 1. 1944—1948. С. 148. 8

Там же. С. 148-149. 9

Там же. С. 151. 10

Там же. С. 186. 11

Kaplan К SovgtSti poridd v Ceskoslovensku. 1949—1956. Pr., 1993. S. 67. 12

Гиренко Ю.С. Сталин — Тито. М., 1991. С. 313—314. 13

Цит. по: Гиренко Ю.С. Указ. соч. С. 313, 314. 14

АП РФ. Ф. 3. Оп. 66. Д. 908. Л. 170. 15

Nalepa E.J. Oficerowie Armii Radzieckiej w Wojsku Polskim. 1943— 1968. М., 1995. S. 126. 16

Там же. С. 313. 17

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 125. Д. 320. Л. 69; Георги Димитров. Дневник. (9 март 1933 — 6 февруари 1949). София, 1997. С. 534. 18

НКВД и польское подполье. 1944—1945 гг. (По «Особым папкам» И.В.Сталина). М., 1994. С. 99. 19

ГА РФ. Ф. 9401. Оп. 2. Д. 103. Л. 2. 20

Советский фактор в Восточной Европе... Т. 1. 1944—1948. С. 240—241. 21

См. подробнее: НКВД и польское подполье...; Из Варшавы. Москва, товарищу Берия... Документы НКВД СССР о польском подполье. 1944—1945 гг. М.; Новосибирск, 2001. 22

ГА РФ. Ф. 9401. Оп. 2. Д. 103. Л. 108. 23

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 1051. Л. 38, 176, 177, 179-181. 24

См.: Восточная Европа в документах... Т. I. 1944—1948. Док. 23, 28, 33, 34, 39, 44, 79, 81. 25

АВП РФ. Ф. 453, Оп. 1а. П. 1а. Д. 1. Л. 11. 26

Советский фактор в Восточной Европе... Т. 1. 1944—1948. С. 138. 27

АВП РФ. Ф. 0144. Оп. 31. П. 121. Д. 7. Л. 2. 28

Советский фактор в Восточной Европе... Т. 1. 1944—1948. С. 140. 29

Там же. С. 142. 30

Там же. С. 141. 31

Восточная Европа в документах... Т. 1. 1944—1948. С. 201. 32

Советский фактор в Восточной Европе... Т. 1. 1944—1948. С. 193. 33

АП РФ. Ф. 3. Оп. 64. Д. 227. Л. 52. 34

АВП РФ. Ф. 0125. Оп. 35. П. 137. Д. 17. Л. 27. 35

Там же. Оп. 36. П. 144. Д. 8. Л. 6. 36

Восточная Европа в документах... Т. I. 1944—1948. С. 865. 37

Gomulka і inni. Dokumenty z archiwum КС PZPR. 1948—1982. Lon- dyn, 1987. S. 93-94. 38

Восточная Европа в документах... Т. I. 1944—1948. С. 820. 39

См. подробнее: Гольдман Й. Очерк национализации в Чехословакии. М., 1947. С. 39-43. 40

Советский фактор в Восточной Европе... Т. 1. 1944—1948. С. 576. 41

РГАСПИ. Ф. 82. Оп. 2. Д. 1361. Л. 59. 42

АП РФ. Ф. 3. Оп. 66. Д. 197. Л. 8. 43

Kaplan К. SovStSti poradcL. S. 67—68. 44

АВП РФ. Ф. 06. Оп. 8. П. 22. Д. 319. Л. 86. 45

АП РФ. Ф. 45. On. 1. Д. 249. Л. 17-19. 46

АВП РФ. Ф. 067. Оп. 16. П. 111. Д. 4. Л. 3. 47

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 128. Д. 1160. Л. 15. 48

Гиренко Ю.С. Указ. соч. С. 314. 49

Там же.

5° Там же. С. 315. 51

Там же. 52

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 128. Д. 494. Л. 8-11. 53

Восточная Европа в документах... Т. I. 1944—1948. С. 787—800. 54

АП РФ. Ф. 45. On. 1. Д. 398. Л. 27; Ф. 3. Оп. 66. Д. 908. Л. 175. 55

Восточная Европа в документах... Т. I. 1944—1948. С. 800—801. 56

АП РФ. Ф. 3. Оп. 66. Д. 909. Л. 17. 3.