В годы послевоенного идейного кризиса, особенно острого В болгарском обществе из-за понесенных страной поражений, в центре политических дискуссий оказались вопросы судеб парламента, демократии и диктатуры, роли государства в отношениях между трудом и капиталом и другие подобные.
Во многих государствах тогда возникла необходимость пересмотреть критерии и ценностные ориентиры демократии, определить перспективы ее эволюции и направления развития либо вообще отбросить ее. В Болгарии первым, можно сказать, ответом на поставленные жизнью вопросы явился “земледельческий” режим с его попыткой насадить сословную диктатуру. Этот опыт поеловоенного уетро'йст ва болгарского государства, вылившийся в сшаобрлі 111.1 її соцпиль ный эксперимент1, вызвал противостояние со стороны практически всех политических партий, а также военных кругов, в том числе их легальных и нелегальных союзов, национально-революционных организаций, значительной части интеллигенции и городского населения как пікового; не мог быть удовлетворен предложенным ему “земледельцами” положением її царь - конституционный глава страны. Идеи обновления политнчеекоя и государственной ЖИЗНИ, бессистемно блуждавшие в умах в 1919-1920 гг., с появлением Народного сговора в 1921 г. смогли быть аккумулированы в программных разработках этой организации. Стержневой была идея создания сильного надпартийного и надклассового государства, “стоящего над всеми”, ликвидации многопартийности и прежних партий - “бессильных н прогнивших" и создания одной монопольной партии. Среди облапленных і I л родным сговором целей на первом месте стояли “закрепление духовного единства нации” и “идейное объединение интеллигенции", “пробуждение и сплочение народной энергии” п направление ее на “разумное и полезное совместное творчество на принципах социальной пользы и справедливости”. Тактика Народного сговора определялась стремлением к союзу и, Сшлее тоґп, к объединению “родственных lltt составу II идеям ООЛІ'іЦНГКІІЛ поэтических партий”-'. Основу орглшпашш соегішлнли предспіїнгті-.'іи интеллигенции (в 1-им числе ь l-l- рядах лечился профессор с.іфіНІско- го университета Александр Цанков), офицеры запаса, а также выходцы из промышленных и банковских сфер. Они хотели любым путем устранить правительство БЗНС и установить в стране власть “твердой руки”. Действуя целенаправленно, Народный сговор сумел настроить против “земледельцев” почти всю профессуру и творческую интеллигенцию и, используя Великую масонскую ложу Болгарии, подчинить себе руководство ряда творческих союзов интеллигенции. Народный сговор имел связи также с ВМРО, в частности с наиболее сильным ее течением - автономистским. И, может быть, самое важное заключалось в том, что согласно утверждению болгарского историка Ст. Радулова уже с июня 1922 г. руководители Народного сговора согласовывали свои действия с тайной Военной лигой-1. Созданная в 1919 г. Военная лига (Военный союз) объединяла офицеров, больше всех, как они считали, пострадавших и морально, и материально от военной катастрофы Болгарии: армия, сетовали они, успешно воевала на полях сражений во имя “национального идеала”, но бездарные и немощные политики все проиграли за дипломатическим столом. С подписанием же мирного договора армейским кадрам пришлось пережить психологический шок еще и в связи с крахом военной доктрины, принятой в 1903 г. под названием “Усилия по национальному объединению”. Теперь на смену ей приходила новая и очень обидная для кадрового состава - “Оборона по всем азимутам”4. Деятели Военной лиги, хотя и не имели, кроме отрицания сложившихся послевоенных обстоятельств, сколько-нибудь конструктивной политической программы, желали восстановить свое прежнее общественное положение, более того - хотели видеть себя в качестве некоей надпартийной, надклассовой силы, озабоченной возрождением отечества. После неудачи “антиземледельческого” выступления Конституционного блока борьба против режима БЗНС ушла в подполье, а нити военного заговора против правительства Стамболийского сосредоточились в руках Военной лиги. Возглавили подготовку государственного переворота члены ее руководства Никола Рачев. Кимом Георгиев и Дамян Велчев. Для придания веса Военной лиге, объединявшей офицеров и действительной службы и уволенных в запас, но главным образом среднего состава (ее называли еще “капитанской лигой”), в качестве ее главы был привлечен генерал Иван Вылков - личность, как считалось, ничем, кроме высокого чина, не примечательная. Расчет строился на том, что он будет представительствовать, не вмешиваясь особо в дела организации. Весьма трудоемкой оказалась политическая подготовка переворота, и прежде всего проектирование состава будущего кабинета министров. Деятели Народного сговора, близкого лиге идейно, были малочисленны и не обладали достаточным политическим опытом, Пришлось обращаться к политикам из тех самых “старых” партий, которые планировалось уничтожить при создании будущей мо- иопартии. Да и представить миру новое правительство следовало как коалиционное, т.е. внешне выглядящее демократическим, ибо о военном кабинете и открытой диктатуре не приходилось и мечтать в поверженной Болгарии, осужденной на Парижской мирной конференции за “милитаризм и агрессивность”. Предоставить пост председателя совета министров после перепорота деятели лиги решили А. Цанкову, с 1922 г. ночппшіяншему Н ироднын сто вир. 9 июня 1923 г. арчейекие часта, выаушт в Софии и 3 паса утра, быстро овладели положением. Успешные дейстпии оговорщиков в столице позволили им в тот же день объявить о взятии власти В последующие несколько дней в их руках оказалась и провинция. В ходе переворота были убиты шесть министров-“земледельцев”. несколько десятков депутатов Народного собрания. Мученической смертью погиб захваченный в плен А. Стамболийский. Так в стране произошел переворот, окліащшій оольшое влияние на всю последующую общественно-политическую жизнь Болгарии. Стремительная мооилп ипцич военных позволила им в короткий срок подавить разрозненные вооруженные выступления крестьян - сторонников свергнутого режима БЗНС, пытавшихся оказать сопротивление узурпаторам и восстановить власть "земледельцев”. К 20-м числам нюня с этими вспышками было в основном покончено. Однако значительная часть населения весть о свержении правительства Стамболийского восприняла, как отмечают некоторые мемуаристы, со вздохом облегчения и даже с явными надеждами. Так, лидер социал-демократов Я. Сакызов в ответ на запрос австрийских коллег писал им: “Переворот полностью удался, возникшее вначале н.| местах сопротивление подивлено, псе земледельческие лидеры .Ч[кчтованы. ’ре :.і населения Jvtpon^iMi се,п ішрні иа мпщ.і і радость. Население оказывает полное поверне коалиционному правительству. Перепорот означает разрыв с прежнем политиком Прнштельст- во ориентируется влево. Согшлл-цемократия ПйДДсрживает ноимЛ кабинет, чтобы полцерживать н укреплять левое нанраиленне”- В силу целого ряди обстоятельств - внешнеполитических прежде всего (прямой в то время зависимости Болгарии от отношении ы- падных демократий), но также внутриполитических, в том числе вследствие психологического давления со стороны части общества, ожидавшей с уходом “земледельцев” восстановления в стране демократических норм жизни и действия Тырновской конституции, - непосредственных шагов новой власти по строительству надпартийного авторитарного государства не последовало. В первом же своем заявлении Цанков поспешил сделать нужные в этом отношении заверения, необходимые, кроме того, и для признания нового кабинета со стороны западноевропейских государств. Действительно, оно последовало, как только царь Борис III утвердил происшедшую смену власти. Добиться последнего впрочем оказалось не просто. Осторожный Кобург, предварительно осведомленный, по некоторым сведениям, о предстоящем перевороте, предусмотрительно удалился из дворца, и делегация во главе с Цанковым в течение нескольких часов маялась в ожидании его возвращения с прогулки. Но и после этого им понадобилось четыре часа, как писал Цанков в воспоминаниях, чтобы добиться подписания указа об отставке правительства Стамболийского и назначении нового: царь “не соглашался быть соучастником конспирации”*1 и подписал документ, только получив сообщение о поддержке случившегося французским послом в Софии. Впрочем, как следует из мемуаров того же автора, заговорщикам отступать было некуда, и они, учитывая разные возможности, договорились, что в крайнем случае указ выпустят сами и фальсифицируют подпись царя Бориса III. “Но, слава богу, - замечал Цанков, - до этого не дошло”7. При формировании органов новой власти главную роль играло решение руководства Военной лиги не выпускать инициативы из своих рук. Министрами правительства были назначены лица, подобранные лигой. Внешне, по формальным признакам кабинет не выглядел органом военного режима. Однако никакая широта партийного представительства в нем не могла скрыть факта, что основные командные посты в государстве перешли к военным. Хотя ими из десяти министров правительства являлись только трое, именно в руках последних сосредоточились нити руководства всей внутренней и внешней политикой страны: министерство внутренних дел возглавил генерал И. Русев, министерство иностранных дел - полковник Хр. Калфов, военное министерство - генерал И. Вылков. Их ставленник и доверенное лицо профессор Александр Цанков стал премьер-министром и министром просвещения. Его коллега по Народному сговору Я. Моллов получил министерство земледелия. Остальные пять портфелей оказались распределены между представителями “старых” партий. Но военные и не собирались предоставлять им сколько-нибудь самостоятельной роли. Впрочем не секрет, что придание подобного облика власти характерно для многих случаев успеха экстремистских действий военных: совершив государственный переворот в той или иной стране, они старались не просто удержать власть, но именно при опоре на военные структуры сделать ее сильной, править “твердой рукой”. Болгария 1923 г. не являлась исключением. Помимо официального правительства в системе управления вскоре сформировался так называемый Конвент, действовавший конспиративно. Первоначально он замышлялся как хотя и неконституционный, но лишь совещательный орган, в обязанности которого входили заботы об обороне и безопасности государства; но постепенно круг его деятельности расширялся, охватывая области внутренней и внешней политики, так что в конце концов оказалось, что правительство не может при- ІІ'/ІГЬ ни одного важного решения “без одобрения своего рода высшей инстанции”8. Конвент объединял министров правительства, имевших военные чины, а после выборов в парламент - также и депутатов Народного собрания-военных; к ним примыкали офицеры высоких званий, входившие в Центральное правление Военной лиги, и другие поенные, приближенные к генералу Вылкову. В провинции образо- ныпались местные “конвенты", внимательно следившие за развитием событий в стране. В целом роль военных в управлении страной возросла многократно. На службу была возвращена часть офицеров, уволенных из армии при Стамболпйском. Министр Вылков повысил зарплату всему офицерскому и унтер-офицерскому составу, солдатам, заботился чб улучшении бытовых условий в казармах, пришедних в запустение при “земледельцах”9. Военные проникли во все поры государственного организма. Они стали руководить сменой дипломатического корпуса, реорганизацией органов принуждения и, в первую очередь, клндармерии, полиции, обеспечением их кадрами и разработкой ноні,їх направлений деятельности. Так, при реорганизации 3-й секции Поенного министерства перед ее сотрудниками была поставлена, помимо прочих, задача налаживания разведки и слежки за политическими партиями. Большое внимание правящая верхушка уделила формированию органов местной администрации взамен разогнанных после переворота. Несмотря на чистку среднего и низшего административного шона, в ходе которой “земледельцы” не просто смещались со своих постов, но в ряде случаев физически уничтожались, вся структура управления была оставлена в прежнем виде. Назначение на админи- I гративные должности окружных управителей и околийских начальников по традиции входило в компетенцию министра внутренних дел, поэтому неудивительно, что под руководством генерала Ру- ? сна на эти важные посты были назначены близкие к Военной лиге ;иоди (в основном офицеры запаса), подчинявшиеся только своему министру и Конвенту10. Органы местного самоуправления частично были распущены, частично заменены так называемыми трехчленками. Назначаемые і рехчленные комиссии создавались и прежде, но лишь в исключи- юльных случаях, когда общинный или окружной совет по каким-ли- 0 причинам не мог функционировать или не устраивал правитель- 1 то и подлежал роспуску. Кадровый состав трехчленок, созданных і свое время “земледельцами”, претерпел после переворота существенное изменение: новые трехчленные комиссии составлялись из представителей партий, вошедших в правительство Цанкова11. I рехчленки сохранялись в течение почти целого года, хотя по закону могли функционировать не больше месяца; впрочем такое нарушение закона практиковалось в Болгарии едва ли не во все времена. Суть произошедшего известный болгарский политический деятель Ст. Мошанов выразил позже так: “Правление после 9 июня до созыва нового парламента и до выборов (ноябрь-декабрь 1923 г. - Авт.) находилось исключительно в руках политического руководства Военного союза ... Военный союз держал в своих руках армию, дирекцию полиции и администрацию. С 9 июня 1923 г. до того, как началось действительное функционирование Народного собрания, власть была исключительно в руках Военного союза, а политические партии играли второстепенную роль”12. Тем не менее, когда возбуждение в обществе несколько улеглось, “деятели 9 июня”, как они стали себя называть, попытались осуществить одну из своих главных идей - создание политической монопартии, которая стала бы стержнем режима. Как писал позже Калфов, расчет строился на том, что прежние партии будут распущены, а их кадры войдут в единую партию с “новой идеологией”, чтобы, опираясь на нее, реформировать и возвысить болгарское национальное государство13. Создание такой политической оси было важно для пришедших к власти сил с нескольких точек зрения: во-первых, с точки зрения приобретения ими определенной опоры в обществе: не обладая собственной массовой базой, они стремились получить ее за счет членов и сторонников других партий путем их включения в состав правительственного монообъединения. Во-вторых, сохраняя в стране парламентский декор, Цанков и К° надеялись с помощью правительственной партии обеспечить себе победу на предстоящих выборах в Народное собрание, создать в нем верное себе большинство и таким образом превратить парламент в надежный и послушный механизм нового режима. Добиться решения поставленной задачи Цанкову удалось, хотя и не так скоро, и не так споро, как хотелось бы, ибо первоначально влиятельные политические группировки, особенно в Демократической и Радикальной партиях, оказали сильное сопротивление объединению: они все еще недопонимали, что “старым” при новом режиме отводилась роль либерально-демократической ширмы, и продолжали надеяться на реставрацию порядков, существовавших до прихода “земледельцев” к власти, на восстановление былого положения в обществе. Однако это были расчеты без хозяина положения. Действуя уговорами и нажимом, вплоть до угроз физического уничтожения, Цанкову и К° удалось добиться подписания 10 августа 1923 г. протокола о создании партии Демократический сговор, куда вошли Народный сговор, Объединенная народно-прогрессивная, Демократическая и Радикальная партии. За рамками объединения оставались, помимо отстраненного от власти БЗНС и, естественно, Болгарской компартии, национал-либералы и социал-демократы, которые предполагалось присоединить к Демократическому сговору на следующем этапе. Забегая вперед, укажем, что в спешке сколоченный Демократический сговор испытал серьезный внутренний кризис уже спустя полгода: в феврале-марте 1924 г. из его состава вышли часть членов Радикальной и Демократической партий; произошедшее таким образом восстановление этих партий означало образование “буржуазной” политической оппозиции режиму. Однако, с другой стороны, л и события означали консолидацию Демократического сговора: расколы способствовали в известной степени устранению лоскутно- ітн правительственной партии, механичности объединения ее составных частей. Только весной 1924 г. стало ясно, что Демократический сговор не распадется, что его существование не будет фикцией. < )кончательное конституирование этой партии произошло на ее 1-м съезде 20 октября 1924 г. Всего в ней числилось тогда 102 580 членов (1950 местных организаций). Согласно оглашенному на съезде составу в Демократический сговор входило: ремссленни- мш - 19%, торговцев - 7, прочих (рабочие, промышленники, адвокаты, врачи, инженеры) - 12%, в то время как крестьян - 62%14 - обычная для Болгарии - крестьянской страны - картина членского і остава ее партий. В итоге полного преобразования политической жизни страны I (анкову и его единомышленникам осуществить не удалось. Демократический сговор не стал качественно новым элементом политической структуры, но просто вписался в традиционную партийно-по- :ііітическую систему в виде еще одной правой партии, мало отличавшейся от остальных своих собратьев по составу, методам деятельности и организационному устройству. На съезде Цанкон заявил: "Мы не уничтожили старые партии. Мы сгруппировались и реорганизовали то, что получили в наследство”15. Не удалось добиться и монопольного положения Демократического сговора на политиче ? і ком поле: следующий этап пополнения этой партии за счет других не состоялся. Так что даже приход к власти в результате государственного перепорота 9 июня 1923 г. не позволил носителям авторитаристской идеологии в полной мере реализовать свои цели. Характерно, что уже в первых программных обращениях к народу - 8 июля в Софии її 27 июля в Варне - Цанков главным образом ограничивался энер- I пчным отрицанием “земледельческого” режима. Не было пунктов, отражавших авторитарные стремления участников переворота, ко- юрые годом раньше отчетливо прозвучали в программных статьях I Ілродного сговора и в опубликованной I октября 1923 г. Платформе Демократического сговора: удерживать планку авторитарной си- ил Цанкову и К° оказалось не под силу. Курс внешней политики, взятый новым кабинетом, не стал и не мог стать фактором укрепления его внутриполитического положення: единственно возможной для всех правительств Болгарии после * е поражения в мировой войне являлась линия на миролюбие и уста новление добрососедских отношений со всеми государствами Балканского полуострова, в то время как желаемым представлялось совсем другое направление - активная политика, ведущая к ревизии итогов проигранных войн. Тем самым цанковцы изначально не располагали важным козырем, который в иных обстоятельствах мог бы существенно изменить их положение внутри страны, сплотить вокруг них народ, чьи национальные чувства были глубоко оскорблены “несправедливостью мирного договора”. В бессилии что-либо изменить в международном положении страны, в низкой результативности внешней политики правительства Цанкова крылась глубокая слабость режима. Идея единства нации в таких условиях выступала вялой и аморфной и не смогла стать стержнем политики объединения всего общества вокруг его, казалось бы, сильного военизированного руководства. Болгарская коммунистическая партия и крестьянское восстание в сентябре 1923 года Болгарская коммунистическая партия в начале 1920-х годов являлась довольно внушительным элементом политической системы Болгарии: если Демократический сговор, объединивший четыре партии страны, насчитывал в 1924 г. немногим больше 100 тыс. членов, то в БКП в 1923 г. состояло не менее 25 тыс.; кроме того, под ее влиянием находилось еще свыше 30 тыс. человек, входивших в “красные” профсоюзы. Назвав себя коммунистической на своем 1-м съезде в 1919 г., партия приняла все полагавшиеся для вступления в Коминтерн “пролетарские” революционные лозунги и заявила о поддержке идеи борьбы за Балканскую советскую федеративную социалистическую республику. Уже на этом съезде болгарские коммунисты специальное внимание уделили национальному вопросу, назвав в резолюции составными частями будущей Балканской федерации Македонскую и Добруджанскую республики. В отличие от компартий соседних стран (Югославии16, Румынии, Греции), каждая из которых стояла в то время на государственниче- ских позициях унитаризма и признания законности полученных в результате первой мировой войны обширных территорий, БКП выражала несогласие с произведенным великими державами перераспределением земель и населения в Центральной и Юго-Восточной Европе и уже тогда взяла на вооружение лозунг самоопределения народов, который вскоре дополнился важными компонентами: вплоть до отделения и образования самостоятельного государства. В побежденной Болгарии болезненно воспринимались подчеркнуто пренебрежительное отношение великих держав к ней, их отказ от проведения референдума в спорных и отторгаемых от нее землях, а также отказ признать, хотя бы формально, за населением отходивших по условиям мирного договора болгарских территорий в пользу соседних государств статуса меньшинства (при обязательном принятии им нового гражданства). Эти чувства не были чужды и коммунистам. Отсюда и их внимание в резолюции 1-го съезда БКП к судьбе македонских и добруджанских земель: в общественном сознании они считались населенными болгарами. Иначе говоря, в известной мере Болгарская компартия выступила в этом вопросе так же, как и ее собратья в других балканских государствах, - с позиций защиты национальных интересов своей страны. Но пути решения национального вопроса в новых послевоенных условиях - в условиях почти всеобщего революционизирования европейского пространства - руководство БКП увидело не в возрождении планов “Великой Болгарии”, а в интернационализации социалистической революции, распространении ее на Балканы и дальше, вместе с Коминтерном, - на иесь мир: коммунисты, следуя марксистской догме, полагали, что национальные проблемы могут получить справедливое разрешение только при социализме. Однако, провозгласив ориентацию на социалистическую революцию и Балканскую советскую федеративную республику, БКП тем самым декларативно признавала готовность участвовать в разрушении версальской государственно-территориальной конфигурации в Юго-Восточной Европе: ведь для создания Балканской федеративной республики необходимо было сначала расстроить на основе принципа самоопределения наций внутреннее единство монархических и унитарных Югославии, Греции и Румынии. В Коминтерне их причисляли к “империалистическим государствам”, называли очагами контрреволюции, борьба с которой должна была вестись и изнутри, при помощи местных компартий. И все это на фоне заявлений советского правительства о непризнании мирных договоров Версальской системы. В таких условиях взаимная заинтересованность руководства БКП и Советской России в ликвидации версальских установлений становилась важным фактором для создания “особых отношений” между Болгарской компартией, Коминтерном II ЦК РКЩбу>. В 1922-1923 гг. в связи с актуализацией в большевистской среде идеи мировой революции, наступлением якобы ее “второй волны” Москва стала обращать на Балканы все более пристальное внимание, считая полуостров возможным очагом революции. Весьма благоприятный шанс для этого, казалось, создавал переворот 9 июня 1923 г. в Болгарии. Он сразу был оценен в Коминтерне как фашистский, т.е, в высшей степени антинародный - способный поднять широкие массы на революционный отпор. Оценка переворота и режима Цанкова как фашистских легла в основу всей последующей марксистской историографии, как советской, так и болгарской коммунистической. Не имея строгого научного определения, но обозначая вы сокую степень реакции, термин фашизм легко входил и сознание людей, недовольных теми или иными сторонами жизни и распространявших его, сознательно или несознательно, на явления, но существу, не тождес'1 ценные ни итальянскому фашизму, ни германскому нацизму, но имевшие с ними какое-либо сходство Как таковой термин фашизм оказывался таким образом в некоем промежуточном положении между теорией и полемикой. Дискуссии о “болгарском фашизме” и его разновидностях, вроде “монархо-фашизма” и пр., прошедшие в Болгарии в 1960-е и, особенно, в 1990-е годы, внесли важные коррективы в представления о предмете с точки зрения его соотнесения с крупными европейскими проявлениями феномена. В настоящее время исследователи очень осторожно относятся к использованию термина фашистский применительно к болгарским условиям Однако считают полезным изучение причин, не позволивших фашизму найти заметную опору среди населения страныls. Болгарский ученый Н Поппстров, целенаправленно работающий в этой области многие годы, полагает, что “со второй половины 20-х годов до сентября 1944 г. в Болгарии существовало фашистское движение в виде почти дюжины организаций иротофашистского и фашистского характера; фашизм не был у власти, тем не менее он накладывал своп отпечаток на политические процессы и на облик болгарского авторитаризма”19 Дальнейшее изучение моделей политического развития Болгарии требует, по его мнению, использования современного инструментария для углубления сопоставительного анализа, различения понятий авторитаризм и фашизм, исследования прямых и косвенных их составляющих, а также привлечения таких дисциплин, как политология, социология и, добавим от себя, историческая антропология, и др.20 По мнению Исполкома Коминтерна, переворот 9 июня явился началом гражданской войны в стране, что выдвигало перед болгарской компартией задачу подготовки вооруженного восстания. Но руководство БКП не сразу подняло брошенную перчатку. Став коминтерновской партией, приняв лозунги социалистической революции и диктатуры пролетариата, БКП еще долгое время сохраняла прежние навыки работы, не проявляла революционного рвения. Приоритетом для тесняков всегда была агитационно-пропа- гандистская деятельность. Они знали и любили ораторское искусство, ценили слово, умели им пользоваться на митингах или под сводами Народного собрания. Отчасти именно благодаря умелому владению фразеологией и бескомпромиссности в борьбе против ревизии догматов марксизма тесняки во II Интернационале воспринимались, например Лениным, ближе всего стоящими к большевикам. Шлейф этой славы старалось поддерживать и использовать руководство Коминтерна, подыгрывая амбициям деятелей БКП. Однако на самом деле ни в 1920-1921, ни в 1922-1923 гг., включая, как увидим далее, так называемое Сентябрьское восстание, БКП к борьбе за провозглашенные революционные цели готова не была. “Дядо” (Д. Благоев), твердо заявивший в начале 1920-х годов, что революционного переворота БК1Т затевать не должна, своим авторитетом просто глушил все подобные поползновения среди членов своей партии. Кроме того, уроки кровавого подавления советской республики в Венгрии были еще свежи в памяти болгар. В дни переворота ЦК БКП, считая, что речь идет о борьбе за класть между городской и сельской буржуазией и что, следовательно, классовых интересов пролетариата она не затрагивает, заявил п невмешательстве в события, о нейтралитете компартии в них. Эта позиция была подтверждена 1-7 июля 1923 г. на сессии Партийного совета БКП - высшего уставного органа, собиравшегося раз в квартал или в связи с чрезвычайными обстоятельствами. Разъяснению позиции БКП посвящал свои полосы печатный орган парши - газета “Работнически вестник”. 2 июля в ней заявлялось, что правительство Стамболийского противопоставило себя массам и по- л'ому они не выступили 9 июня против переворота. Признание правомерности нейтралистской тактики отразилось н па политике БКП по отношению к новому правительству. Последнее, объявив себя временным - до проведения парламентских выборов - защитником конституционных свобод, постепенно укрепляюсь. Хотя люди, вставшие у государственного руля насильственным пу гем, внушали мало доверия, руководители БКП приняли ту реальность, какая была, тем более что карательные меры новых властей коммунистов пока не затрагивали. В частности, общинные советы, г. которых преобладали представители компартии, роспуску не под- Iсжали, если сохраняли нейтральное отношение к перевороту и проявляли лояльность к новой администрации; так, общинный совет и Самокове продолжал действовать до середины сентября 1923 г., входным было положение в Ломе21. Показательно, что в органе ЦК БКП публиковались материалы с і ребованиями к властям установить “действительно парламентский режим, провести выборы в Народное собрание, восстановить конституционные свободы”22, так что у некоторых современников склады- иалось впечатление, будто ЦК ориентируется скорее на демократиче- кпе ценности, чем на классовую борьбу, как полагалось бы пролетарской партии, и развернутая ЦК кампания с требованием “правосудия, а не классовой мести” проходит под “фактически неклассовыми юзунгами”23.
Своим пониманием ситуации ЦК БКП делился с неко- юрыми иностранными компартиями, направляя соотвеч’ствуюіцие материалы в их печатные органы, которые в свою очередь публиковали и распространяли их. Ни одна из коммунистических газет в Европе не оценила болгарские события как поражение БКП. Определенное благодушие охватило и генерального секретаря І Ісполкома Коминтерна В.Коларова, 17 июня выехавшего из Москвы и нелегально переправленного на моторной лодке по Черному морю в Варну. Целью его командировки было получить на месте до- ? говерную информацию о событиях и довести до членов ЦК БКП недоумение ИККИ гю поводу позиции нейтралитета в якобы “начавшейся гражданской войне” и рекомендовать действовать совместно “даже со Стамболийским” (о его гибели в Москве еще не ниши). 25 июня Коларов отправил из Варны первое письмо в ИККИ. Обращает на себя внимание удивительно спокойная и рассудительная общая тональность письма. Сообщая о личных впечатлениях, “дополненных варненскими товарищами”, Коларов писал: в стране царит спокойствие, сопротивление новому правительству сломлено, оно - полный хозяин в стране и чувствует себя настолько уверенно, что не испытывает “нужды в исключительных мерах военного характера”; “политические свободы не ограничены, все партии, включительно и коммунистическая, имеют возможность созывать политические собрания, коалиционное право рабочих и служащих не затронуто, только для печати существует предварительная цензура, мотивированная требованиями международного положения страны”2*1. Этот мотив повторялся в другом месте письма: “Пока что временное правительство не объявляет войны коммунистам и все арестованные во время переворота коммунисты и рабочие выпускаются из тюрем; будет предано суду, вероятно, только незначительное число коммунистов”. Позицию нейтралитета компартии Коларов объяснял стремлением ее ЦК предостеречь рабочих от выступлений, грозивших окончиться разгромом для партии, и таким образом сохранить революционную энергию для последующей борьбы. Объясняющая тональность письма и явная расположенность его автора к пониманию линии поведения ЦК БКГІ находились в очевидном противоречии с позицией, формировавшейся в московском руководстве, особенно если учесть, что в своем письме Коларов предлагал товарищам по ИККИ подумать над рядом важных вопросов, а именно: во-первых, насколько БКП, вступив в вооруженную борьбу, могла бы “обеспечить поражение переворота”, во-вторых, насколько международные условия позволили бы существовать ра- боче-крестьянскому правительству, которое могло бы явиться результатом вооруженной акции коммунистов, не вызывая интервенции в Болгарию со стороны ее балканских соседей или великих держав; в-третьих, каковы “выгоды и убытки для революционного движения в стране” как в случае активного выступления партии, окончившегося поражением, так и в случае “пассивного наблюдения совершившегося переворота”? Думается, само формулирование таких вопросов в большой степени предопределяло ответы на них, причем скорее в пользу позиции нейтралитета. Но в Коминтерне считали по-другому. 23 июня на заседании III расширенного пленума ИККИ с докладом “Переворот в Болгарии и компартия” выступил член ЦК РКП(б) и член ИККИ К.Б. Радек25. Утверждая, что Балканы являются перспективным очагом мировой революции, Радек упрекал БКП в том, что, не вмешавшись в гражданскую войну, она не использовала благоприятные возможности для вооруженного выступления; не должно быть никаких отговорок, утверждал он, “каждая массовая партия обязана рисковать и бороться даже под страхом по ражения. Даже если она будет разбита ... она покажет трудящимся массам, что является центром борьбы, вокруг которого они могут объединиться”26. Коминтерновцы в Москве считали, что, несмотря на досадный промах БКП, в Болгарии еще не все упущено, и в “Воззвании к болгарским рабочим и крестьянам” призывали их, фактически через голову ЦК БКП, подниматься на борьбу против правительства, совершившего белогвардейский переворот. Председатель ИККИ Г.Е. Зиновьев не только требовал на пленуме от БКП любой ценой вступить в борьбу, но и подходил к вопросу о “негативных уроках болгарского опыта” с позиции всего международного коммунистического движения, боясь повторения “болгарских ошибок” в других компартиях, так как и они, к его неудовольствию, не проявляли готовности бороться за власть: “... необходимо изменить психологию наших партий, - говорил он, - пробудить в них волю к власти ... Мы должны попять, что историческое назначение нашего класса в том, чтобы завоевать политическую власть и взять судьбу мира в свои руки”27. Летом 1923 г. руководство Коминтерна жило ожиданиями крупных революционных событий в мире; считалось, что Германия находится накануне революции, что “общие предпосылки для социалистического переворота в Германии созрели”. Сточки зрения стратегии, выражавшейся в словах: “Наша политическая линия должна сі роиться в расчете на крупные мировые потрясения”, - руководство Коминтерна, хмелея от своей “левизны”, возлагало на Болгарию большие надежды. Игнорируя существенное изменение ситуации в Болгарии в июле 1923 г. по сравнению с днями самого государственного переворота, когда, возможно, и было бы как-то оправданно выступление коммунистов, ИККИ на протяжении всего июля и вплоть до середины августа продолжал требовать от БКП смены ее политического курса, Проводниками этого давления служили Н.Г1. Милютин, большевик с большим послужным списком, и опытный “нелегалыцик” А.Е. Абрамович-Четуев (“Альбрехт”) - делегаты ИККИ, направленные еще в начале 1923 г. в Вену на работу в местное конспиративное бюро Коминтерна. Ознакомившись с положением в ЦК БКП, где задавал тон его политический секретарь Христо Кабакчиев, Милютин 28 июля 1923 г. сообщал в Москву: “В Болгарии с коммунистической партией дела у нас, по-видимому, очень плохи. ЦК партии упорствует на своей оппортунистической позиции ... члены ЦК держат курс на со- щание лишь парламентской оппозиции белогвардейскому правительству, фактически отказываясь от захвата власти. Вопрос о захвате власти игнорируется под разными предлогами”38. Вместе с тем он считал, что “время еще не упущено. Революционное движение в стране есть. Правительство крайне непрочно”, а потому, по его мнению, “при таких условиях переворот и образование рабоче-кре- стьянского правительства возможны” (курсив мой. - Лет.) Посланцам Коминтерна удалось добиться своего. "Альбрехт”, выехавший '‘около 3 августа” из Вены в Софию, обнаружил, как он затем писал в отчете, что вопрос о власти являлся для ЦК БКП “не актуальным и не непосредственным”, и решил опереться на оппозицию в компартии. Ее образованию способствовали июльские призывы Коминтерна к развязыванию в Болгарии гражданской войны: наибольшее воздействие они оказали на коммунистов - бывших военных, имевших боевой опыт (н том числе в сражениях за Советскую республику в Венгрии). Другой опорой для '‘Альбрехта” стал Коларов, который, хотя и был убежден, что момент для вооруженного восстания уже упущен29, как сотрудник Коминтерна, а тем более его генеральный секретарь должен был подчиниться партийной дисциплине. В напарники ему был взят Г. Димитров, несмотря на то что до этого он активно участвовал в выработке нейтралистской позиции ЦК БКП, в подготовке решений Партсовета 1-7 июля 1923 г. и не разделял взглядов формировавшейся оппозиции. К сожалению, в доступных на сегодняшний день документах не удалось обнаружить каких-либо сведений, объясняющих отказ Димитрова в августе 1923 г. от прежней позиции и переход к поддержке идеи вооруженного восстания. Марксистская литература, посвященная жизни Г.М Димитрова, строилась по канонам героико-революционного жанра и лишь н какой-то мере може т служить источником сведений о личностных свойствах этого человека, особенно что касается его формирования как коминтсрновского деятеля Оставивший школу в 12-летнем возрасте и далее занимавшийся лишь самообразованием, молодой Димитров в 1902 г. становите»! членом БРСДП, а затем и членом ее ЦК, много внимания уделяет профсоюзной работа. В 192G г он впервые оказывается за пределами Балкан и попадает is почти повсеместно господо вопившую в то время атмосферу революционной эйфории, когда сложности социальной и политической жизни с их многими неизвестными кажутся решаемыми самыми простыми способами. Такая же обстановка и в Коминтерне в начале 1920-х годов. Видимо, хотя бы частично этим можно объяснить ряд левацких, скорее даже авантюрных шагов Димитрова б качестве члена Заграничного представительства БКП и председателя Президиума БКФ, как об этом свидетельствуют документы из недавно открытых российских архивов В 1924-1935 гг. Димитров работал п Исполкоме Коминтерна, его Президиуме п Секретариате В 1929 г он стал руководителем Западноевропейского бюро ИККИ, располагавшегося в Берлине Здесь в начале 1933 г. он был арестован пришедшими к власти нацистами, обвинившими его в соучастии в поджоге рейхстага В ходе известного Лейпцигского процесса Димитров сумел доказать провокационный характер обвинения и выйти победителем в поединке с фашистским судом В 1935 г он был избран Генеральным секретарем Исполкома Коминтерна В определенной мере отпечаток “левизны” носила и деятельность Коларо- ва в начале 1920-х годов, хотя его международный опыт был значительно больше и несколько иного плана, чем у Димитрова. Дипломированный юрист, обучавшийся в Женеве и вращавшийся там в среде революционных студентов, Коларов затем участвовал в нескольких конгрессах 11 Интернационала. Сложив- ікпгіея там стиль, заключавшийся в концентрации внимания на составлении революций, согласовании формулировок и т.п. и приводивший к преобладанию і юн над делом, по-видимому, сильно отразился на работе Коларова в его ранили коминтерновскин период Ему импонировало делать доклады, представи- І^ІІІ.СГВОВІПЬ на съездах иносі'ранньїх компартий, писать длинные тексты Пос- пгать отличие III Интернационала от II, овладевать практикой большевизма 1-му приходилось, Н определенной степени ломая сложившиеся стереотипы [10- педсния. Эмигрировав в конце 1922 г. в Советский Союз, Коларов вошел в руководящий состав Коминтерна, был членом ИККИ, его Президиума, Секретариата и нескольких комиссий, поддерживал связи с Крестиніерном, работал в Международном аграрном институте. Быть может, некоторый свет на действия Коларова и Димитрова н ситуации затянувшегося кризиса в руководстве БКП проливают слова Коларова, заявившего в ходе дискуссии политэмигрантов в Москве в декабре 1925 г.: “Есть документы, которые будут опубликованы только после мировой революции, до тех пор их нельзя обнародовать”30. Но, возможно, самым сильным аргументом в пользу перемены политического курса послужила переданная руководителям бол- 1 арских коммунистов секретная информация о том, что Заграничное представительство БЗНС готовится к борьбе за возвращение 'Земледельческого союза к власти, и у него есть для этого средства, а также о том, что член ЗП К. Тодоров в июле обратился в советское полпредство в Вене с предложением “установить союз с коммунистами Болгарии” для совместной борьбы против правительства Цанкова31. В сочетании с известиями о заинтересованности в связях с Москвой обеих македонских организаций (и автономистов, и федералистов) и о том, что каждая из них направляет в ('онстскую Россию свою делегацию, а также с активно распространявшимися в балканской печати слухами о якобы готовившемся на осень 1923 г. восстании в Македонии и о наличии у этих организаций вооруженных отрядов это означало, что вот-вот грянут важные события. При таком раскладе получалось, что активность и них будет принадлежать “земледельческим” и македонским организациям как готовым немедленно вступить в бой, БКП же останется в стороне. “Пирог власти”, следовательно, будут делить оез нее. Учет этих обстоятельств, хотя и являвшихся во многом недоста- ючно явными, требовал от руководства БКП по-новому осознать спою ответственность перед судьбоносным для Болгарии грядущим. Серьезные аргументы приобретал вопрос о переоценке политики нейтралитета и отношения к рекомендациям носланцен Коминтерна, настаивавших на принятии Центральным комитетом компартии курса на вооруженное восстание и начале подготовки к нему. Подразумевалось, что коммунистам предстоит перехватить инициативу ‘земледельцев” и “македонцев”, ушедших вперед в этом деле, а их 1. амих нзять себе в союзники. В ходе состоявшихся в первой половине августа 1923 г. нескольких заседаний ЦК БКП сопротивление политического секретаря ЦК Кабакчиева, наиболее последовательно отстаивавшего прежнюю линию, было сломлено. Первыми документами, исходившими непосредственно от ЦК БКП, в которых нашли отражение изменения в тактике БКП, явились письма Кабакчиева в Москву и Вену от 17 августа. Переворот 9 июня оценивался им как поставивший перед массами вопрос о власти, главной задачей БКП называлась борьба до конца против правительства Цанкоьа, вплоть до создания рабоче- крестьянского правительства. Таким образом ЦК БКП заявлял о своей капитуляции. Согласно болгарскому историку П Боеву, резолюция об ориентаций БКП на вооруженное восстание не являлась письменным документом н прежде, чем был сформулирован ее вариант, известный по официальному изданию “БКП в резолюции и решения .. ”, он "прошел через разные перипетии”. Боев отмечает также, что дата “судьбоносного заседания ЦК БКГІ”, получившая в комин- терновской историографии статус рубежа в истории Болгарии, была придумана позже: указание на 5-7 августа впервые появилось лишь в конце 1927 г в одном из докладов Димитрова32. В свою очередь М. Василева отмечает, что введение задним числом в литературу понятия “переломное заседание 5-7 августа”, нигде письменно пе подтвержденное, отвечало духу левосектантских настроений конца 1920-х годов"-1-1. В целях выполнения новой задачи ЦК безоговорочно принимал политику единого фронта с БЗНС, с социалистической партией и с “другими организациями рабочих и мелкособственнических масс”. В Москве письмо Кабакчиева было получено только “около 1 сентября”, после чего связь с ЦК БКП прервалась до начала октября. Подтверждением поворота в политике БКП служил доклад “Альбрехта” и сопроводительное письмо Милютина к нему, отправленные из Вены 5 сентября, причем в докладе “Альбрехта” уже фигурировало понятие курс на вооруженное восстание. Готовить восстание болгарские коммунисты, не приученные к нелегальности, начали, не особенно скрываясь. В легальной коммунистической печати одна за другой стали появляться статьи за подписью Димитрова о политике единого фронта, в том числе о необходимости союза со свергнутыми “земледельцами” для борьбы за власть. Правительственные органы получали и другие сигналы о “лихорадочных приготовлениях коммунистов и дружбашей”. 12 сентября правительство нанесло превентивный удар: по всей стране было арестовано свыше 2 тыс. коммунистов; клубы партии закрыты, издание газеты “Работнически вестник” остановлено. Среди арестованных оказались Хр. Кабакчиев, К. Янков (один из руководителей военной организации БКП) и многие другие. 14 сентября началось стихийное, как принято считать, вооруженное выступление крестьян в Южной Болгарии - в районе нынешнего города Татар-Пазарджик (до 1934 г. - Пазарджик), в окре- оностях которого располагалась вилла Стамболийского, где он был убит и обезглавлен. Движение повстанцев ширилось, охватив в последующие дни многие села Казанлыкской долины. Правда, несмотря на множество исследований истории вооруженного мятежа сентября 1923 г., каким это событие по существу являлось (в марксистской историографии оно пропагандистски стало называться Сентябрьским - первым в мире антифашистским - восстанием), до сих нор не установлено, как недовольство отторгнутых от власти “земледельцев” доросло до вооруженного выступления, какие организационно-технические меры для этого предпринимались и насколько оно в действительности было стихийным, как это следует из употребляющейся вплоть до нашего времени трактовки, родившейся и коминтерновской политической лаборатории. В современной болгарской научной литературе иного, чем беглая констатация: "Основная движущая сила восстания - недовольное новой властью крестьянство, оставшееся без руководителей, было использовано коммунистами в собственных целях”34, встречать не приходилось. 15 сентября, собравшись примерно половиной своего состава, ЦК БКП обсудил сложившуюся ситуацию. В отсутствие Коларова организационный секретарь ЦК Т. Луканов, не уверенный ни в необходимости, ни в успехе восстания, предложил ограничиться отправкой курьеров на места для “проверки положения’’. В один из последующих дней Коларов и Димитров внесли предложение возглавить восстание, начав его 22 сентября. “18-го, - позже утверждал Коларов, — это становится решением. Т. Луканов протестует, собираемся вдевятером и вопрос о восстании решаем большинством го- носов’’35. Пока в Софии звучала разноголосица мнений, вооруженное выступление в ночь с 19 на 20 сентября началось в центре страны - н Стара-Загорском округе. Здесь разыгрались настоящие сражения между повстанцами и армейскими частями, бои велись в окрестностях Казанлыка, атакованного восставшими с трех сторон, и Пловдива, где в результате оказалась перерезанной железнодорожная тпния между Пловдивом и Софией. 21 сентября Коларов и Димитров, изменив внешность, а также руководитель Врачанского окружкоми БКП Г. Генов, обладавший поенным опытом, отправились на автомобиле на северо-запад, во Врачанский округ, определенный как центральный повстанческий. Наибольших успехов повстанцам удалось добиться в боях за город Фердинанд, который неоднократно переходил из рук в руки. В течение нескольких дней здесь действовал революционный коми- ют. Такие комитеты, составленные в основном из членов БКП и ЬЗНС, создавались и в других местах. Они заботились об установлении “революционного порядка на освобожденной территории”, объ- я ил ял и мобилизацию коммунистов, “земледельцев” и сочувствующих в возрасте старше 20 лет, а кое-где и с 18 до 50 лет в боевые от ряды. Населению предлагалось также сдавать оружие, коней, повозки. Некоторые приказы о мобилизации, как, например, фердинанд- ской комендатуры, заканчивались словами: “Любая задержка с выполнением приказа является предательством революции, за что будете отвечать перед революционным судом”. Вооруженные выступления, которые в ряде случаев носили ожесточенный характер, и в ходе которых повстанцы проявляли самоотверженность и героизм, произошли во многих местах Болгарии. Но силы были не равны, а поражение - неминуемо. К тому же городское население, в том числе рабочие, не поддержало восстание. 26 сентября часть повстанцев, избежавших окружения и уничтожения, - и среди них Коларов, Димитров, Генов, - потянулась к бол- гаро-югославской границе. 27 сентября они оказались в Югославии. Таким образом, вспыхнувшее в Болгарии, в основном крестьянское, восстание, которое решила возглавить компартия, закончилось быстро наступившим поражением. Потери повстанцев, по некоторым оценкам, составили до 10 тыс. человек, правительственных сил - около 6001й. Расправа с участниками восстания и с теми, кто просто сочувствовал ему, была ЖОСТОКІЇЙ. Считается, что основная часть репрессий, вплоть до убийстн без суда и приговора, осуществлялась после прекращения боевых действий. 26 сентября, т.е. когда восстание в Болгарии было в основном уже подавлено, в Москве собралась “болгарская комиссия”, образованная Политбюро ЦК РКП(б) несколько ранее. Комиссия намеревалась установить связь с Болгарией по Черному морю, чтобы затем отправить lipnr0TO&ft$tt№№ еще и прошлом юду к Се мстои сіле для болгар оружие, а также мобилизовать около 120 болгарских к<имм\ нистов, находившихся и Советской России и. ноор\ жни нм, нанр.иш і ?- в Болгарию. 2 октября комиссия все еще занималась тщготоин гель- ной работой, и только 4 октября последовал отбой. Коминтерн не был обескуражен провалом: Зиновьев на всех форумах ноября 1923-февраля 1924 г., где в той или иной мере обсуждались причины неудачного выступления болгарских коммунистов, давал оптимистическую характеристику событиям в Болгарии, как и попыткам революционных выступлений в Германии и Польше, хотя и там они окончились поражением. Оторванный от жизни иде- ІЛИЗМ председатели ИККИ был поддержан XIII конференцией РКП(о) и ишшре ІУ24 на неї: общая ориентация .мім компартии кнмиіперна закладывались как "левая1', т.е как продолжение курса на революцию; события ІУ2.5 г в Болгарии. Польше, 1 ермании еще пинались как “nee-таки начало полон волны между народ нон революции" Боевое направленно, заданное ei Москве, определяло It линию поведения БКП. Тогда-то и начал тиражироваться идеологизированный постулат: стоя перед выбором - возглавить уже начавшееся выступление мисс с риском для компартии потерпеть поражение, но сохранить политическое лицо или быть разгромленной без попытки вступить її бой и потерять таким образом доверие трудящихся, - партия выбрала революционный путь. Отсюда следовало другое утверждение, активно пропагандировавшееся в последующие годы: в поражении восстания заключено »ерно будущей победы, и новое вооруженное восстание не за горами. Именно эти идеи составили основу “Открытого письма к болгарским рабочим и крестьянам”, написанного бежавшими из Болгарии Коларовым и Димитровым, чем они делали заявку на признание се- оя новыми вождями Болгарской компартии, хотя и обосновавпшми- ія за границей. Письмо было опубликовано в новом - венском - шдании газеты “Работнически вестник” 27 октября 1923 г. В Вене /КС Коларов и Димитров образовали Заграничный комитет БКП. Уже первые его шаги вызвали сопротивление с трудом собиравшегося с силами внутреннего ЦК БКП во главе с продолжавшим находиться в тюрьме Кабакчиевым. Отстаивая свое право на верхо- пенство, внутренний ЦК потребовал, чтобы эмигрантский комитет занимался главным образом положением и делами эмигрантов, что- <>ы партийная газета издавалась в Болгарии, а не за границей и что чы самовольно созданный заграничный орган выступал перед 11KKV1 не как руководство БКП, а лишь как ее представительство. При этом очевидно, что вопрос заключался не только в борьбе самолюбий, но и в неодинаковом подходе сторон к оценке положения в Болгарии, а отсюда и к тактике БКП. В частности, внутренний ЦК БКП отверг левацкие рекомендации Заграничного комитета пойкотировать назначенные правительством Цанкова на 18 ноября 1923 г. выборы в Народное собрание, решив пойти на составление совместно с “земледельцами” избирательной платформы, главным пунктом которой было устранение кабинета Цанкова как незаконного. В результате сохранившиеся кадры коммунистов и левой час- і и "земледельцев” получили на выборах около 300 тыс. голосов, ?но обеспечило кандидатам этого блока, правда по преимуществу ‘ земледельцам”, почти 40 мест в парламенте. Это не помешало демократическому сговору одержать важную для него избирательную победу и окончательно легитимизировать тем самым установ- іенньтй режим. Однако и внутренний ЦК БКП не собирался заниматься только легальной работой. Его члены, заняв непримиримую позицию к ча- і пі “правых” в коммунистической среде, которые стали настаивать па предпочтительности легальных, парламентских методов деятельности, выступил также в пользу нового восстания, считая его єдинії і венно верным средством для захвата власти. Курс на нелегальщину и новое вооруженное восстание получил таким образом освящение со стороны обоих центральных коммунистических органов - как действовавшего внутри страны, так и эмигрантского. Объявленная готовность руководства БКП вступить в бой с “фашистским” правительством Цанкова наряду с “левацкими” установками Коминтерна предопределили исход разбирательства болгарского вопроса на заседаниях Президиума ИККИ, проходивших в Москве 29 января - 14 февраля 1924 г. Основной на них стала проработка политических, технических, организационных, финансовых и других возможностей осуществления плана нового вооруженного восстания. Политическая резолюция ИККИ по болгарскому вопросу от 14 февраля 1924 г.37 явилась важным документом, ориентировавшим БКП на развязывание гражданской войны в стране. Конкретного срока восстания в ней не указывалось, но все рекомендации исходили из установки о его неизбежности. В качестве политических союзников БКП были названы БЗНС и ВМРО автономистов, О последней следует сказать, что если отторжение ненавистных автономистам “земледельцев” от власти укрепило положение ВМРО (руководители ее имели личные контакты с рядом членов нового кабинета и даже, как отмечали современники, играли определенную роль в формировании управленческого аппарата Цанкова, полиции, в частности), то в отношении активизации внешней политики Болгарии в македонском вопросе, на что, собственно, рассчитывали лидеры ВМРО, поддерживая переворот, ждать оказалось нечего: Цанков оставался таким же заложником межгосударственной балканской ситуации, как и его предшественник, из чего следовало, что даже для четнической деятельности и выдвижения лозунгов в пользу автономной, но принадлежащей Болгарии Македонии возможностей не появляется. Неудовлетворенность руководства автономистов официальной линией кабинета Цанкова, которой в сущности вынуждены были держаться после окончания мировой войны все болгарские правительства, создавала почву для различных маневров Т. Александрова и А. Протогерова, в том числе совершенно неожиданных для руководства Болгарии. Так, спустя всего несколько недель после переворота 9 июня 1923 г. Александров отправил уполномоченную им делегацию во главе с Д. Влаховым в 45-дневную поездку (июнь-август 1923 г.) в СССР. В Москве делегация имела встречи с начальником Иностранного отдела ОГПУ М.А. Трилисссром, с наркомом иностранных дел Г.В. Чичериным, а также с крупными большевистскими деятелями К.Б, Радеком и Х.Г. Раковским. Базой для сближения интересов сторон становилась провозглашенная БКФ и поддержанная Коминтерном идея автономии Македонии в составе равноправных республик Балканской федерации: понимая неосуществимость автономии Македонии в государственных границах Болгарии, Т. Александров проявил интерес к идее автономии Македонии в рамках Балканской федерации. Советской или какой другой - этот вопрос представлял- си ему тактическим, вопросом торга и согласований, пока одна из сторон не переиграет другую. В конце декабря 1923 г. переговоры возобновились по инициативе лидера автономистов, направившего в Москву от имени 11К ВМРО Проект соглашения между ВМРО и Российкой советской республикой, и котором содержалось такое определение цели ISMPO: "Объединение Македонии, расколотой между Болгарией, Сербией и Грецией... в одну политическую единицу, которая впоследствии станет равноправным членом Балканской федерации или, мо крайней мере, на первом этапе — Югославянской федерации”. Далее ЦК ВМРО выражал готовность “работать совместно с другими революционными организациями на Балканах в пользу федерирования балканских государств в их этнических границах”38. Анализ этого и других пунктов предлагавшегося соглашения по- пюляет сделать вывод, что Александров планировал заключить с Российской советской республикой не более чем рамочное соглашение, не беря на себя никаких обязательств в отношении союзника. При этом он не преминул просить о возможной материальной, дипломатической и моральной поддержке со стороны большевиков. В Москве тем не менее проявили заинтересованность в продолжении переговоров. Так к началу 1924 г. выяснилось, что каждая из “предназначенных” БКП союзнических организаций, в той или иной степени испы- I ывавшая неудовлетворенность политикой режима Цанкова, была іотова предпринять для его устранения те или иные действия, шиють до восстания. Неясным оставалось, кто будет в этом деле первым. И кто извлечет в результате максимальную пользу: ведь конечная цель возможного восстания и свержения правительства I [.анкова для каждого предполагаемого участника союза представала совершенно разной. К тому же за спиной каждого из них стояли юсударства-антагонисты: коммунисты уповали на СССР, ЗП ІіЗНС - на Югославию, автономисты 1'. Александрова оставались еиязанными с болгарскими правящими кругами.