РАННЕСОВЕТСКИЕ НАЦИОНАЛЬНЫЕ ПРОЕКТЫ

Нация рождает национализм или национализм формирует нацию? Спор между сторонниками двух точек зрения не утихает до сих пор. Самое большое количество примеров в пользу идеи о вторичной природе наций историки и этнографы черпают из азиатского и африканского материала.

Искусственный характер нациестроительства на этих континентах мало у кого вызывает сомнение. “...Задуманная и полностью разработанная в Европе, - писал еще в 1971 г. Э. Кедури, - она (нация, национальная идея. - С.А.) знала на протяжении девятнадцатого столетия огромную популярность в самой Европе, была перенесена и распространилась в Азии и Африке, где ее популярность стала такой же большой, как и в Европе...”2 Бывшие советские среднеазиатские республики в данном отношении не являются исключением, а напротив, служат одним из наиболее часто повторяемых аргументов.
К началу XX в. Средняя Азия представляла собой крайне фрагментированное общество, которое состояло из множества коалиций, созданных на различных принципах. Эти коалиции быстро возникали, отчаянно боролись

за выживание, трансформировались и часто гибли в соперничестве между собой, исчезая во взаимной конкуренции или подчиняясь друг другу3. В начале XX в. в среднеазиатском обществе возникло сильное общественное движение джадидов, которое включало в себя элементы как мусульманского интеграционного проекта, так и националистического пантюркистского4. Это движение питалось из многих источников5. Главными из них были татарско-тюркская общественная мысль в Российской империи и идеология младотюрков Османской империи. Часто проводниками идей пантюркизма в Средней Азии были казахские (или как говорили на рубеже XIX-XX вв. - киргизские) националисты. Определенное влияние на умы джадидов оказывали также реформистские взгляды индийских и афганских мусульман, но пантюркизм, безусловно, играл основную роль. Политическим идеалом зарождающегося среднеазиатского национализма был проект “Большого Туркестана”, который мог включать в себя и Туркестанский край, и Степной край, и Бухару с Хивой. Среднеазиатская элита предпочитала называться “тюрками”, реже - “узбеками”, которые считались восточной ветвью “тюрок”.
Итак, зафиксирую важный момент: к 1917 г. существовал только проект “Туркестана”. Он не имел выраженного этнического и языкового характера. Быть “тюрком” не означало автоматически говорить только на “тюркском языке”. Ни проекта “Узбекистана”, ни проекта “Таджикистана” не было6. Оба эти проекта зародились в 1920-е годы, после распада Российской империи и захвата власти большевиками. История строительства наций в Средней Азии в 1920-е годы - особая тема, которая заслуживает самостоятельного и большого исследования. В данной статье я лишь кратко прослежу основные этапы становления узбекского и таджикского национализмов.
С 1917 г., после падения монархии, проект “Большого Туркестана” стал активно реализовываться среднеазиатской элитой. Уже весной усилиями партии “Шурои-Исламия”, куда первоначально входили все политически активные силы Туркестана, был проведен 1-й Всетуркестанский съезд мусульман и в регионе был создан, параллельно к Туркестанскому комитету - органу Временного правительства, Туркестанский краевой мусульманский совет. Во главе Краймуссовета стоял казах-чингизид М. Чокаев, секретарем был татаро-башкир А.З. Валидов. Оба были социалистами по убеждениям. Члены Краймуссовета входили в состав Турккомитета. Уже тогда многие младотуркестанцы провозгласили националистический лозунг “Туркестан принадлежит тюркам”. Летом 1917 г. образовалась новая партия “Шурои- Уламо”, которая представляла более консервативную часть местной элиты, скорее ориентирующуюся на исламские ценности, нежели национальные. Во главе этой партии стоял казах Серали Лапин. Осенью влияние этой партии стало возрастать. Состоявшийся в сентябре 1917 г. съезд туркестанских и казахских (!!) мусульман провозгласил необходимость создания “Туркестанской федеративной республики” в составе Российской республики.

В начале ноября Туркестанский комитет был отстранен от власти, тогда же на основе Краевого Совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов был создан Совнарком Туркестанского края. В том же ноябре в г. Ко- канде прошел 4-й Чрезвычайный краевой мусульманский съезд, который провозгласил образование Туркестанской автономии в составе Российской Национализм в мировой истории
республики и избрал, несмотря на разногласия между левыми джадидами и консерваторами, свой временный орган управления - Туркестанский временный совет. Правительство возглавил казах (эсер) М. Тынышпаев (бывший член российской Госдумы), которого позднее заменил М. Чокаев. Его заместителем стал татарин и социал-демократ И. Шагиахметов. В документах съезда всячески подчеркивался общетуркестанский характер новой власти (в правительство даже вошел еврей С. Герцфельд в качестве министра финансов).
Однако Туркестанской автономии не удалось объединить все силы. В феврале 1918 г. большевики с помощью военной силы захватили Коканд. В апреле была провозглашена Туркестанская советская республика, осенью принята ее первая Конституция, которая скорее подчеркивала классовые моменты, нежели национальные. В 1918-1919 гг. регион погрузился в хаос междоусобной войны, и идеологические лозунги отошли на второй план.
В январе 1920 г. председателем Туркестанского Центрального исполнительного комитета избрали казаха Т. Рыскулова, который выступил с идеей создания Тюркской советской республики (или Республики тюркских народов), т.е. по сути дела с проектом “Большого Туркестана”. Он считал, что “Туркестан по своему этнографическому составу и многим другим положениям является Тюркской национальной республикой”7. На краевой партконференции было заявлено: “...В интересах интернационального объединения трудящихся и угнетенных народов провести путем коммунистической агитации идею уничтожения стремления тюркских народностей делиться по существу и названию: на татар, киргиз, башкир, узбеков и т.д. и составлять отдельные мелкие республики, а объединить в целях сплоченности и привлечения других тюркских народностей, не входящих в состав РСФСР, вокруг Тюркской Советской республики...”8 У этого проекта были свои резоны, один из них, который упоминается в вышеприведенной цитате, - продвижение революции в глубь Востока, что, конечно, было легче делать от имени Тюркской республики, нежели из столицы бывшей империи.
Присланная из Москвы Туркестанская комиссия, которую возглавлял М.В. Фрунзе, тем не менее, идею Тюркской республики отвергла. Тогда же, в противовес коммунистическому пантюркизму, появился план разделения Туркестана на национальные территории. В марте 1920 г. ЦК РКП(б) и ВЦИК РСФСР приняли новое Положение об автономии Туркестана, в котором говорилось, что Туркестан - республика “основных народов, его населяющих: туркмен, узбеков, киргизов, с областным делением по существующим национальным группировкам, экономическому и бытовому укладу”9. В 1920 г. при ЦК Компартии Туркестана были созданы три соответствующие национальные секции, при Туркестанском ЦИК - три национальных отдела (в 1921 г. они были переподчинены Наркомнацу Туркестана). Т. Рыскулова и его единомышленников сняли со своих должностей10.
Впрочем, с реализацией плана национального размежевания Центр не спешил11. Летом 1920 г. Ленин написал свою известную резолюцию: “...1) Поручить составить карту (этнографическую и проч.) Туркестана с подразделением на Узбекию, Киргизию и Туркмению. 2) Детальнее выяснить условия слияния или разделения этих 3 частей...”12 Однако результатом обсуждения данной темы стало решение о преждевременности каких-либо

радикальных шагов в этом направлении. Ситуация была заморожена. Последовало объявление о создании Туркестанской Советской Социалистической Республики в составе РСФСР, утверждение “второй” Конституции Туркестана, в которой “коренными национальностями” признавались киргизы, узбеки и туркмены13.
В сентябре 1920 г. пал Бухарский эмират и на его территории провозглашена Бухарская Народная Советская Республика, в 1921 г. принята Конституция БНСР14. Всебухарский ревком возглавил А. Мухитдинов, Совет назиров - Ф. Ходжаев. Оба представляли разные бухарские группировки левых джадидов. В правительство вошли многие другие видные джадиды. Джадид- ская партия стала открыто ориентироваться на пример реформ в Турции: в республике делопроизводство было переведено на тюркский язык, копировались многие турецкие культурные программы и т.д. В деятельности нового бухарского правительства активную роль играли как турки, так и татаро-башкирские политики. Возник новый центр лоббирования пантюркист- ских идей.
В 1921 г. большевики, пытавшиеся использовать в своих интересах пантюркские настроения15, столкнулись с проблемой пантюркизма как оппозиционной и враждебной силы. В Средней Азии появился один из идеологов этого течения, турецкий политик, один из главных лидеров младотюрков Энвер-паша, который до этого числился союзником Советов. Энвер-паша писал: “...Туркестан для меня не является чужой страной, мои предки - выходцы из Туркестана. Кровь, которая течет в жилах туркестанцев, такая же, как и моя...”16 Энвер-паша стал главнокомандующим всеми повстанческими силами, что придало движению сопротивления очевидный пантюркистский оттенок.
Тогда же А.З. Валидов, с которым большевики сотрудничали в 1919-1920-х годах, покинул ряды большевистской партии и бежал в Среднюю Азию, чтобы там развернуть борьбу под знаменем “тюркского единства”. При его активном участии был создан “Национальный союз Туркестана” (или “Национальная федерация Туркестана”), налажены связи между различными басмаческими лидерами. Наряду с социалистическими пунктами в программе “Национального союза” звучали открытые пантюркистские тезисы: “...Нация опирается на единство языка, религии, традиций, литературы и обычаев...”, “...Нетюркские народы Туркестана также пользуются гражданскими правами. Они вместе с тюрками стремятся усилить тюркский элемент в культуре Туркестана...”17
Пантюркизм стал быстро превращаться, как казалось большевикам, в идеологию басмаческого сопротивления с мощной зарубежной поддержкой. Большевики боялись не только объединения внешних противников, но и предательства внутри своих рядов. И не без оснований. На сторону басмачей в 1921 г. перешли целый ряд высших руководителей Бухарской республики: председатель ЦИК У. Пулатходжаев, военный министр А. Арифов, командующий первой бухарской армией М. Кулмухамедов и др. Негласные контакты с Валидовым поддерживали самые видные коммунисты “туземного” происхождения - А. Мухитдинов, Ф. Ходжаев, Т. Рыскулов, М. Тынышпаев, А. Букейханов, А. Байтурсунов, которые в начале 1920-х годов занимали высшие посты в Туркестане и Бухаре18.

Большевики вынуждены были мобилизовать дополнительные силы на борьбу с Энвер-пашой. В Среднюю Азию прибыли новые части и все военное руководство России - Л. Троцкий, С. Каменев, М. Буденный. Против басмачества провели крупномасштабную военную операцию. Летом 1922 г. Энвер-паша был убит в бою с красноармейцами. Главнокомандующим стал турок Селим-паша. В 1923 г. развернулись ожесточенные бои с басмачами. Хотя победу одержала Красная Армия и Селим-паша даже ушел в Афганистан, большевики были очень озабочены происходящим.
Летом 1923 г. в Москве прошло несколько совещаний, на которых Сталин объяснял активизацию басмачества тайными связями с ними ведущих руководителей - Т. Рыскулова, Ф. Ходжаева, С. Ходжанова19. В правительстве Бухары была проведена чистка, в результате которой своих постов лишились видные деятели джадидов - министр просвещения Фитрат, министр иностранных дел А. Пулатходжаев (родной брат бежавшего к басмачам У. Пулатходжаева), министр финансов С. Ходжаев и др.20 Для “усиления” в Бухару прибыли “опытные советские работники”, но и среди них находились те, кому не были чужды пантюркистские настроения, например, один из видных деятелей нового поколения “туземных” большевиков, бывший левый джадид А. Рахимбаев, как он признавался потом, тоже когда-то сторонник создания “буржуазно-демократического тюрко-татар- ского государства”21.
Именно на фоне всех этих событий в самом начале 1924 г. в ЦК РКП(б) вновь встал вопрос о национально-территориальном размежевании Туркестана, Бухары и Хорезма. Весной это решение активно обсуждалось элитой Бухары и Туркестана. Были приняты резолюции, в которых говорилось, что “противоположность интересов как культурно-национального, так и экономического характера” между разными народностями порождает трения и вражду, вместе с тем сохранение “разделенных” между разными республиками народностей “могло бы задержать развитие сил каждого народа и способствовать их замкнутости и культурной отсталости”, что созрели предпосылки объединения однородной “как по национальному признаку, так и по формам хозяйства и быта” каждой народности “в отдельную самостоятельную единицу, политически и экономически представляющую одно целое”22. Возник, точнее был реанимирован, план создания в Средней Азии трех национальных республик - Узбекской, Туркменской и Киргизской (Казахской). Только в этот раз реформа должна была охватить кроме Туркестана Бухару и Хорезм23.
Какие стратегические мотивы, кроме требований - явных или мнимых - узбеков, туркмен и казахов, были у власти для такого “передела”? Можно назвать несколько. Во-первых, инерция общей национальной политики большевиков. Эта политика формировалась большевиками в западных районах страны - на Украине (отчасти в Закавказье и Поволжье), где националистические идеи и националистические политические партии были сильными. Принципы, которые вырабатывались в Москве применительно к одним регионам, затем почти автоматически переносились на другие. Таким образом, национальное размежевание диктовалось не только собственно среднеазиатскими условиями, но и логикой развития советского режима в целом. Во-вторых, в большевистской политике очень важным был внешне
политический аспект. Средняя Азия рассматривалась как мост на Восток, где большевики ждали и всячески стремились подталкивать национальные революции, а также как некий форпост противостояния Великобритании. Национальная идеология являлась экспортным товаром, который помогал Советской России играть на всем международном пространстве.
Центральным в этом проекте размежевания становился “Узбекистан”, своего рода “Малый Туркестан” (хотя по своим размерам он не только не уступал, но даже превосходил бывшую Туркестанскую республику), что было одновременно и уступкой джадидам, и способом расколоть пантюркистские настроения элиты на различные этнические элементы24. Создание “Узбекистана” было одним из способов борьбы с пантюркскими настроениями, особенно среди туркестанской (в том числе казахской) элиты.

Вместе с тем национальное размежевание создало ситуацию, в которой джадиды попытались реализовать узбекский проект в форме, наиболее близкой к прежнему тюркскому (или туркестанскому) проекту25. Сам термин “узбек” отражал этот компромисс: для большевиков было важно, что пантюркские мотивы уходят на второй план, для бывших джадидов это название сохраняло связь с пантюркской идеологией26.
Проект “Малого Туркестан” (“Узбекистана”), следуя проекту “Большого Туркестана”, предполагал превращение населения в более или менее однородную нацию. Эта цель была достигнута во время переписи 1926 г., когда большая часть населения проектируемого “Узбекистана” была объявлена “узбеками”27. При этом среди узбеков преобладали сарты, особая категория населения, которая, согласно российским статистическим источникам, составляла от 1/2 до 1/3 всех жителей бывшего Туркестанского края28. Кроме сартов к узбекам присоединили небольшие группы - курама, тюрки, кашгарцы (часть кашгарцев была записана уйгурами), арабы, какая-то часть таджиков и др. При этом власть не ставила перед собой задачу немедленной языковой и культурной унификации. Каждая группа сохраняла свои особенности. Задача состояла в том, чтобы распространить узбекскую идентичность и сформировать на этом уровне лояльность по отношению к новому государству.
На возражения некоторых востоковедов в искусственном поощрении узбекской идентичности советские чиновники дали такой ответ: “...Национальное самосознание, тем более стремление к национальному самоопределению, не есть готовый продукт самого факта наличия купно живущих людей, говорящих на одном языке, исповедующих одну религию и принадлежащих к одному племени или одной группе племен...”29 Появление “нации” - это не только результат научного анализа каких-то объективных признаков, но и политический выбор, который не может и не должен быть ограничен какими-то формальными критериями (такими, как язык, и пр.).
Еще одна интересная деталь узбекского проекта - перенос столицы в Самарканд, ближе к Бухаре. Этот акт имел сразу несколько символических пластов. Во-первых, тем самым подчеркивалась роль бухарской элиты в создании Узбекистана, роль же ташкентской и ферганской элит снижалась, равным образом утрачивалось значение Ташкента, как бывшего центра русской имперской власти. Во-вторых, имея в виду широкое распространение таджикского языка среди самаркандцев, власть демонстрировала свою гиб
кость в отношении языков и культур разных групп. В-третьих, возрождались исторические ассоциации с эпохой Тимуридов, чьей столицей был Самарканд. Все это наложило свой отпечаток на будущее развитие узбекского национализма.
В момент проведения национального размежевания в рамках узбекского проекта по сути впервые возникла таджикская тема. В 1924 г. Таджикистан планировался лишь в качестве автономной области, но в результате была создана автономная республика в составе Узбекской ССР (автономной областью таджикской республики стал Памир). Территория “первого” Таджикистана охватывала земли бывшей Восточной Бухары, самой отсталой и удаленной от городов территории бывшего Бухарского эмирата. Во время активной борьбы с басмачеством в Восточной Бухаре были созданы свои автономные органы власти (в 1923 г. Реввоенсовет, с 1924 г. - Восточно-Бухарский областной исполком во главе с Н. Лутфуллаевым30). Переименование Восточной Бухары в Таджикистан, хотя и имело какой-то этнический или национальный оттенок, но скорее отражало восприятие термина “таджик” как “выходец с гор”, “дикарь”, “шиит”, в последнюю очередь - “говорящий на персидском языке”31. В то время в Узбекистане таджикский язык рассматривался как бесполезный и лишний и всячески поощрялся переход на тюркский32.
При обсуждении таджикской темы в 1924 г. возникли предложения о создании самостоятельного Таджикистана33. В “Тезисах по вопросу о положении таджиков” А. Ходжибаев, член Президиума ЦИК Туркестанской республики и член Таджикской подкомиссии по национально-территориальному размежеванию (потом Таджикской территориальной комиссии) писал, что джадидизм, имея перед собой пример Турции, “принял характер пантюркизма”, часть джадидов (в том числе таджиков) приняла революцию, но не изменила своей пантюрксистской идеологии. Скоро, писал Ходжибаев, вместо мусульман и тюрок появились узбеки, киргизы, туркмены, уйгуры и таджики, при этом особенно проявили себя киргизы, туркмены и узбеки, тогда как таджики “не осмеливались резко выдвигать свои культурные и некоторые экономические требования”, что давало возможность многим партийным и советским работникам утверждать, что таджиков как народности нет, либо что они должны ассимилироваться узбеками. На самом деле таджики, утверждал Ходжибаев, древний народ, имеющий богатую культуру и свой особый язык, которые нуждаются в поддержке34.
А. Ходжибаев, таким образом, сформулировал основные положения самостоятельного таджикского проекта, главным смыслом которого было противостояние пантюркизму, что соответствовало тому настрою, с которым проводилось все национальное размежевание. И хотя Таджикская подкомиссия, куда входил Ходжибаев, была очень скромной в своих территориальных претензиях35, включение в состав ТАССР городов Пенджикент и Ура-Тюбе уже позволяло рассматривать таджиков не только как отсталых горцев. Впрочем, в 1923-1924 гг. было множество самых разнообразных проектов административного (территориально-национального и территориально-экономического) передела Средней Азии. На этом фоне таджикский проект был всего лишь одним из множества планов. Его мало кто заметил.

Проект “Большого Таджикистана” вызрел в 1926-1929 гг. Этот план включал в себя две составляющие: расширение территории Таджикистана и усиление его статуса вплоть до союзной республики. Инструментом этого плана было переоформление большинства населения региона (прежде всего бывших сартов) в таджиков, наподобие того, как это было сделано до того с узбеками.
Таджикские работники засыпали центральные органы жалобами на притеснение со стороны узбеков. Развернулось довольно активное обсуждение таджикского проекта. Была создана Комиссия по таджикским вопросам, в которую поступало огромное число инспирированных заявлений от жителей кишлаков, членов организаций и т.д. с жалобами, что их насильно записали в узбеки, что они раньше “стеснялись” признать себя таджиками, что им не дают изучать свой язык и пр.36 Сторонники таджикского проекта формулировали самые разнообразные требования, из которых минимальное заключалось в том, чтобы включить в состав Таджикистана Ходжентский округ. Вставал также вопрос о передаче Таджикистану Бухары, Самарканда, Сурхандарьинской и Кашкадарьинской областей37. Узбекистан мог бы остаться только с Ташкентом, Хорезмом и частью Ферганы. В этом случае Таджикистан превращался в главную среднеазиатскую республику.
Аргументация сводилась главным образом к вопросам языка, культуры и истории. Таджикская сторона обильно цитировала российских востоковедов38. На свет были вытащены всевозможные рукописи - подлинные и поддельные, которые доказывали древность иранского языка (представитель узбекской стороны в дискуссии отмечал: “...Но зачем нам история за 500 или 1000 лет. Изучение истории вещь хорошая, не отрицаю, но повторяю, что она не... даст нам тех данных, из которых надо исходить для разрешения нашего вопроса...”39). Жесткой критике была подвергнута перепись 1926 г., результаты которой таджикской стороной были отвергнуты40.
В эти годы наблюдался интересный процесс - переход многих бывших сторонников пантюркизма в число его критиков и активных лоббистов таджикского проекта. Многие ведущие деятели, которые еще недавно отстаивали идею “Великого Туркестана” и стояли у истоков создания “Узбекского государства”, объявили себя таджиками и выступили с саморазоблачитель- ными статьями. Среди них был, в частности, А. Мухитдинов, бывший бухарский джадид, а потом председатель Совнаркома Таджикской АССР41. Высланный на работу в бывшую Восточную Бухару в результате поражения во внутренней борьбе разных фракций (а работа в Таджикистане тогда рассматривалась как ссылка42), он теперь попытался использовать свои прежние связи в Центре для лоббирования идеи “Большого Таджикистана”.
А. Мухитдинов писал в 1928 г. в статье “Таджики или узбеки населяют город Бухару и его окрестности” (с подзаголовком “в порядке обсуждения”), что жители Бухары издревле говорили по-персидски, вся официальная переписка и документы писались по-таджикски, преподавание было на таджикском, но с 1920 г. официальным языком и языком преподавания стал узбекский. Мухитдинов обвинил в тюркизации бухарцев бывших военнопленных турков, работников из числа ташкентских и ферганских джадидов, а также бухарских джадидов, которые “получили свое первое политическое воспитание и развитие в момент развития пантюркизма и панисламизма в Сред
ней Азии и сами были под полным влиянием пантюркистской и панисламистской идеологии...”43 Бухарские джадиды, по словам новоиспеченного таджика, верили, что все группы с тюркским языком составляют “одну вольную нацию”, а таджики “в действительности узбеки”, которые “забыли свой язык и народность, нужно их опять сделать тюрками”44. “...При таком состоянии произошло и национальное размежевание...”, - писал Мухитдинов. Господство пантюркистских идей перешло по наследству к Узбекистану: “...Теперь уже считается преступлением считать население Бухары и ее окрестностей таджиками...”; “...Хотя влияние пантюркизма и панисламизма уменьшилось, но на их место встало новое националистическое течение - узбекизм...”45 В конце статьи делался вывод: “...Мы, которые начали это преступное дело, - признаем свою ошибку, хотим, чтобы она была исправлена...”46 Что в действительности руководило Мухитдиновым - вдруг проснувшееся таджикское самосознание или расчет на политический реванш у своего соперника Ф. Ходжаева?
Конечно, Центр понимал корысть таких саморазоблачений. Над “перебежчиками” часто насмехались. Я думаю, не эти жалобы поколебали Центр, хотя и они сыграли свою роль. Других, более важных, причин роста интереса Центра к таджикскому проекту было несколько47. Назову некоторые.
Во-первых, это страх перед пантюркизмом и идеей “Большого Туркестана”, которая, видимо, продолжала витать в воздухе и после создания “Малого Туркестана”. На одном из обсуждений в 1929 г. повторялось: “...Почему все закрывают глаза, что... в Бухаре развиваются панисламизм и пантюркизм?..”48 Этот страх подогревался и деятельностью разного рода зарубежных центров, и неутихающими попытками бухарского эмира и басмачей во главе с Ибрагим-беком и Файзулла-махсумом поднять новое восстание в Средней Азии (причем главным направлением военных действий была Восточная Бухара, откуда оба лидера были родом).
Во-вторых, это стремление создать на рубеже Афганистана и Персии своеобразный плацдарм для импорта идей революции (этот политический трюк большевики использовали вплоть до Великой Отечественной войны)49. Лоббисты таджикского проекта не забывали этот аргумент: “...выделение Таджикской республики не является вопросом внутрисоюзного характера. Вопрос о Таджикистане - вопрос международный. Политбюро ЦК ВКП(б), выделяя Таджикистан, имело в виду революционизировать трудящиеся массы Востока, и потому Бухара является частью Таджикистана...”, - говорил А. Ходжибаев в 1929 г.50 Совсем неслучайным, видимо, является и тот факт, что активное обсуждение таджикского проекта и таджикской проблемы совпало со смутой в Афганистане, где в результате восстания к власти в Кабуле в январе 1929 г. пришел таджик Хабибуллахан (известный как Бачаи-Са- као)51. Весной того же года отряды Красной Армии, поддержав бывшего афганского правителя Амануллохана, вторглись в северные районы Афганистана. Поход закончился неудачно, но сама попытка взять под контроль часть афганской территории говорит о том, что власти всерьез рассматривали самые радикальные планы переустройства границ на Среднем Востоке52.
В июне 1929 г. ЦК ВКП(б) постановило создать Таджикскую Советскую Социалистическую Республику, в октябре того же года самостоятельный Таджикистан превратился в реальность. Новой среднеазиатской республике
были переданы г. Xоджент и весь Xоджентский округ. Однако споры о территориальных изменениях продолжались. В начале 1930 г. было принято решение Президиума ЦИК СССР присоединить к Таджикской ССР “Сурхан- дарьинский округ“, но через 10 дней это решение было приостановлено, и в дальнейшем оно так и не было реализовано53. В 1933 г. основные руководители Таджикистана (и лоббисты таджикского проекта) были отстранены от своих должностей54. Проект “Большого Таджикистана” был окончательно похоронен55.
Неудача проекта “Большого Таджикистана” была во многом закономерна. Главная причина - неуверенность власти в целесообразности такого передела и сильная инерция уже принятых решений. Большую роль сыграло сопротивление сформировавшейся узбекской элиты, которая не стала без боя сдавать свой привилегированный статус. Кроме того, были созданы символические ресурсы “узбекскости”, от которых теперь было трудно отказаться. Повторить всю ту процедуру смены идентичности, которую прошли узбеки, и перезаписать узбеков в таджиков теперь, видимо, было невозможно. В самом Узбекистане тоже произошли изменения: в 1930 г. столица Узбекистана была перенесена из Самарканда в Ташкент, представители ташкентской и ферганской элит заняли многие важные должности, тогда как бухарская элита, которая могла легче расстаться со своей “узбекскостью” (как показал пример многих бухарских деятелей), постепенно утеряла свои прежние позиции. На рубеже 1920-1930-х годов недавно появившаяся власть все еще была способна к самым радикальным переменам, схожим с теми, что были в начале 1920-х годов, но уже накопленные этой властью опыт и ресурсы становились внутренними ограничителями для новых реформ.
Несмотря на провал, само обсуждение проекта “Большого Таджикистана” не прошло бесследно. В результате был создан “Малый Таджикистан”, который представлял собой нечто среднее между бывшей Восточной Бухарой, всего лишь отсталым и труднодоступным регионом, и “Большим Таджикистаном”. По территории он больше напоминал Восточную Бухару, но по статусу (отдельная союзная республика) и способу обоснования (этничность) сохранил все элементы планируемого “Большого Таджикистана”. Передача в состав республики г. Xоджента и западной Ферганы легитимировало важный факт: таджики - это не только горные жители далекой окраины, но и оседлое население равнин, жители крупных городов, потомки письменной цивилизации. Претензии таджикского проекта получили материальное воплощение и подтверждение, но не были удовлетворены полностью. Именно в этой конструкции стал формироваться таджикский национализм.

<< | >>

↑

Источник: В.А. Тишков, В.А. Шнирельман. Национализм в мировой истории. 2007

Еще по теме РАННЕСОВЕТСКИЕ НАЦИОНАЛЬНЫЕ ПРОЕКТЫ:

- Внешняя политика и международные отношения - Вопросы политологии - Геополитика - Государственное управление. Власть - История международных отношений - История политических и правовых учений - Общие вопросы политологии - Политика - Политическая философия - Политические исследования - Политические режимы и партии - Политология в Украине - Социальная политика - Социология политики -