Этот подход больше прочих нравится социологам. Он тесно связывается с работой Д. Белла (Bell, 1973), являющегося крупнейшим теоретиком «постиндустриального общества» (этот термин практически синонимичен термину «информационное общество» и именно в этом смысле используется в работах Белла).
Здесь рассматривается структура занятости населения и модели наблюдаемых изменений. Предполагается, что мы вступаем в информационное общество, когда большинство занятых работает в информационной сфере. Снижение занятости в сфере производства и увеличение в сфере услуг рассматривается как замещение физического труда трудом «беловоротничковым». Поскольку «сырьем» для нефизического труда является информация (она противопоставляется физической силе, навыкам ручного труда и его «машинным» характеристикам), существенное увеличение доли труда в информационной сфере может рассматриваться как возникновение информационного общества. Prima facie2 тому есть доказательства: в Западной Европе, Японии-и Северной Америке более 70% рабочей силы заняты в сфере услуг, «беловоротничковая» работа сейчас превалирует. И только поэтому представляется вполне естественным доказывать, что мы живем в информационном обществе, если уж «в сфере труда доминирующей является группа работающих в сфере информации» (Bell, 1979, с. 183). Акцент на изменениях в сфере занятости информационного общества за последние годы сместился — раньше во главу угла ставилась технология. Следует отметить и оценить, что эта концепция информационного общества принципиально отличается от той, которая предлагала отличительной чертой нового общества считать информационные и коммуникативные технологии. Акцент на изменениях в сфере занятости подчеркивает скорее трансформационные возможности информации как таковой, чем воздействие информационных технологий, здесь информация продвигается и производится в сфере занятости и реализуется в людях через обу чение и опыт. Чарльз Лидбитер, подчеркивая, что информация стала основным фактором развития общества, назвал свою книгу Living on Thin Air (Leadbeater, 1999). В прежние времена этим выражением умудренные опытом люди предостерегали тех, кто не хотел зарабатывать себе на жизнь в поте лица. Но сейчас подобные советы устарели, и Лидбитер в своей книге доказывает, что так и следует жить в информационный век. Книга провозглашает, что «смышленость, изобретательность, способность налаживать и использовать “сети” и есть ключ к успеху в новой “легковесной” экономике» (Coyne, 1997; Dertouzos, 1997), поскольку благосостояние достигается не физическими усилиями, а «идеями, знаниями, навыками, талантом и креативностью» (Leadbeater, 1999, с. 18). Его книга изобилует примерами подобного успеха: дизайнеры, дилеры, имиджмейкеры, музыканты, биотехнологи, генные инженеры, ниш-файндеры3. Лидбитер ввел в обиходную речь то, что стало уже привычным для ученых. Целый ряд авторитетных авторов, от Роберта Райха (Reich, 1991) и Питера Дракера (Drucker, 1993) до Мануэля Кас- тельса (Castells, 1996—1998), полагают, что движущей силой современной экономики являются люди, чья главная способность состоит в использовании информации. Какие бы термины они ни употребляли — «символические аналитики», «эксперты», «информационный труд», — общий смысл остается постоянным: сегодня главными двигателями экономики стали те, чей труд требует создания и использования информации. На первый взгляд кажется логичным, что шахтер в угольной шахте принадлежит индустриальному обществу, а экскурсовод — информационному, однако распределение занятий по категориям может породить оценочные суждения и требует большой щепетильности. За конечным продуктом — простой статистической цифрой, обозначающей процент занятых в информационной сфере, — скрывается сложный процесс создания исследователями собственных категорий и распределения людей в соответствии с ними. Как пишет Порат, когда «мы считаем, что определенное занятие в первую очередь связано с манипулированием символами... [то] это различие лишь по степени, а не по роду» (Porat, 1977а, с. 3). Например, стрелочники на железной дороге должны обладать большим запасом сведений о путях, расписании движения поездов, о маршрутах. Они должны иметь связь с остальными стрелочниками по линии, со станционным персоналом и машинистами, от них требуется знание собственного участка и соседних, они должны вести точный график движения на своем участке, и с тех пор как введено современное оборудование, им не нужна особая физическая сила, чтобы передвигать стрелки. И все же, несомненно, железнодорожные стрелочники остаются рабочими «индустриального века». Человеку же, который приходит ремонтировать ваш «ксерокс», вероятно, мало что известно об аппаратах такого типа, ремонту которого его обучали, кроме того ему, возможно, приходится работать в грязи, на жаре, в некомфортабельных условиях и применять значительные физические усилия, чтобы менять пришедшие в негодность части. И при этом он, несомненно, будет отнесен к информационным работникам, поскольку его работа с новым оборудованием подходит под интерпретации Пората. Все просто: следует поставить под сомнение конечные цифры, на которые оказывает влияние личное восприятие исследователей, распределяющих занятия по категориям.
Следствием такой категоризации часто становится невозможность выделить ту занятость в информационной области, которая занимает стратегически центральное место в сфере занятости. Такая методология представляет нам огромные объемы информационной занятости, но не дает инструмента для дифференциации наиболее существенных объемов информационной работы. При количественном измерении информационной работы скрыт факт, что определенные типы информационной деятельности могут иметь немаловажные последствия для общества. Это различие особенно важно в отношении статистики в сфере занятости, поскольку некоторые исследователи стремятся характеризовать информационное общество в таких терминах, как «главенство профессий» (Bell, 1973) или как продвижение к главенству элитных «техноструктур», которые имеют дело с «организованным знанием» (Galbraith, 1972), другие же фокусируют свое внимание на альтернативных источниках информационной занятости, занимающих стратегически центральное место. Следует отметить, что подсчет «информационных работников» ничего не дает для понимания иерархий в обществе и связанных с ними власти и статуса этих людей. Например, можно сказать, что основным для информационного общества стал быстрый рост числа специалистов по компьютерам и ИКТ, поскольку именно они могут оказать решающее влияние на ход технологических инноваций. В то же время столь же быстрый, если не более быстрый рост числа социальных работников, занимающихся проблемами пожилых людей, семейных конфликтов и трудных подростков, может иметь очень слабую связь или вообще не иметь связи с информационным обществом, однако социальные работники вместе со специалистами по И КТ, несомненно, попадут в одну категорию — информационных работников. Возможно, мы лучше поймем необходимость качественно различать разные группы информационных работников, если прибегнем к исследованиям социального историка Хэрольда Перкина. В книге The Rise of Professional Society (Perkin, 1989) Перкин доказывает, что история Великобритании с 1880 г. может быть описана в основном как история продвижения к главенству в обществе профессионалов, которые правят страной благодаря «человеческому капиталу, созданному образованием и подкрепленному... исключением неквалифицированных работников» (с. 2). Перкин полагает, что сертифицированная экспертиза стала «организационным принципом послевоенного общества» (с. 406); эксперты заменили прежде доминировавшие группы (организации рабочего класса, капиталистов-предпринимателей и земельную аристократию) и их устаревшие идеалы (сотрудничества и солидарности, собственности и рынка, благородного джентльмена) собственной профессиональной этикой — сервис, сертификация и эффективность. Разумеется, профессионалы, занятые в частном секторе, горячо спорят с профессионалами, работающими в общественной сфере. Однако Перкин настаивает, что это борьба внутренняя, борьба внутри «профессионального общества», когда бесповоротно исключается серьезное участие в ней неэкспертов и разделяются общие базовые ценности (в особенности приоритет профессиональной экспертизы и вознаграждение по заслугам). Интересным дополнением к размышлениям Перкина служат соображения Олвина Гоулднера по поводу «нового класса». Гоулднер определеляет новый тип наемного работника, широко распространившийся в XX в., как «новый класс, состоящий из интеллектуалов и технической интеллигенции» (Gouldner, 1978, с. 153), который, будучи отчасти своекорыстным и зачастую зависящим от властных структур, может все-таки противостоять контролю бизнеса и партийных лидеров. Невзирая на эти потенциальные возможности, «новый класс» расколот внутри самого себя по разным признакам. Ключевой раскол проходит между технократами и конформистами, с одной стороны, и интеллектуалами-гуманитария- ми, настроенными независимо и критически — с другой. Это различие ярко отражается в том, что Перкин определяет как конфликты между профессионалами, занятыми в частной сфере, и профессионалами, работающими в общественном секторе. К при меру, мы можем предположить, что бухгалтеры в частном секторе консервативны, а гуманитарии склонны к большему радикализму. Я же полагаю, что оба, и Гоулднер, и Перкин, установили специфические изменения, происшедшие в сфере информационной работы, которые имеют чрезвычайно важные последствия для жизни общества в целом. По Гоулднеру, «новый класс» дает нам язык, на котором мы можем вести обсуждения и споры относительно направления дальнейших социальных перемен, по Перкину, профессионалы создают новые этические принципы для организации жизни общества. Человека, который стремится найти в работах этих исследователей основной признак информационного общества, они заставляют думать о качестве вклада определенных групп в общество. Можно соглашаться или не соглашаться с их интерпретациями, но одно совершенно ясно: определениям информационного общества на основе грубых статистических цифр брошен серьезный вызов. Для таких исследователей, как Перкин и Гоулднер, количественный фактор — не главное. И действительно, как бы ни увеличились группы, о которых идет речь, в пропорции ко всему населению они остаются в явном меньшинстве.