ПОЛЬША

То, что будет предложено ниже, не претендует быть научно точной моделью Польского Космо-Психо-Логоса. Это мой образ Польского образа мира. Мой миф о Польше. Однако это дело имеет такое же право на существование, как художественный портрет человека — рядом с его фотографией, подробными анкетными данными, отлагающимися в досье исследователя...

Выводы здесь добываются посредством имагинативной дедукции (воображением).
Во-первых, надо перевести реалии Польши на мой метаязык четырех стихий: ЗЕМЛЯ, ВОДА, ВОЗ-ДУХ, ОГОНЬ —в какой пропорции распределены они в Польскости, что здесь акцентировано?
Вслушиваюсь в Польский язык. Язык — ведь это портативный космос: в нем материя утончилась в дух, но дух все еще веществен: звучит. И вот поражают — ШИПЯЩИЕ. А шипение = огонь в воде. Польский гений путем палатализации тут разработал неслыханное в прочих языках разнообразие: взрывные = огнеземельные, сухие сделал мокрыми; перевел и смычный «т» в «ч» (теплый — чёплый, cieply); а фрикативный, из стихии воз-духа, «з» — в «ж» (земля — жьемя, ziemia), и даже рокочущее «р», звук огня, личности, труда-ургии и истории — в «ж» (из лат. res — тут «жечь», rzecz). Палатализация — смягчение = увлажнение, то есть к стихии ВОДЫ пригонка.
Итак, шипящие —диалог Огня и Воды, мужского и женского, их спор и Эрос. Но в воде огонь сразу гаснет, а тут — долго живет, звучит звонко; чеканно, кузнечно звучат шипящие. (Тут кузнец польских сказок бьет о наковальню германства.) Значит: влаго-воздух есть суверен Польского Космоса, и в нем — факельный человек, поляк: вспыльчивый, в ком гордость = креса- ло-огниво, и порывистость, и свобода (ибо при постепенности обволокнет, загасит все влаго-воздух), и, по прогорании, остаются Пепел и Алмаз.
Проверяю Шопеном. Сухой форшлаг и мелизм четко ударной («огнеземельной») германской музыки им превращен в божественное мелодическое поприще; все эти фигурации, овевания, клубление пространства, волнующегося вокруг опорных звуков темы; дух, дышащий в «аккомпанементе», — се активность посреднических стихий: Воды и Воздуха между полярными (по Платону, в «Тимее») — Землей и Огнем. Пассажи Шопена, фактура тремещущая его, рокотанье и дрожь — это аналог шипящим в фонетике.
Но что есть влаго-воздух? Это — ПЕНА, состав Афродиты. Пена = ПАНИ, активная роль женского начала в Польше. Среди христианских божеств Матка Бозка оттеснила здесь и Бога- Отца, и Сына, и Дух Свят и стала еще и Королева Польши, — то есть и Богово, и Кесарево в себе сопрягла. И Мать и Супруга поляку: вспомним средневековые и ренессансные статуи в жанре «Пенькна мадонна»; а Матка Бозка Ченстоховска не только ко
рону имеет, но и кораллы-бусы, что есть уже атрибут Жены возлюбленной.
Итак, женское начало тут — не Мать-Земля, как в других кос- мосах, но — надземно, воздушное пространство занимает. Женское облегает сверху, а Мужское — снизу в Польстве: столбом огня из земли. Теперь и символическую фигуру, образ устроения мира по-польски, попытаться вывести можно. Это — ЛИПА Кохановского. Она — Мировое Древо в польском варианте. Тут — и роскошная листва, ее шелест, птицы райские, ветры с полей сюда доклады доносят, пчелы жужжат на польские шипящие: ЖЖ, ЖЬЖЬ, ДЖДЖ, ДЖЬДЖЬ, да и на 333, мед-пиво дают. Вот Древо Жизни! И его я вижу как Польскую модель мира:
Вот рисунок:
Листва = воплощенный влаго-воз-дух: в преизбытке даже над куполом шара Небо зачерпнуто.

И она — как локоны Пани. Сравним с моделью Мирового Древа по-германски: это —Stamm- Baum. Мы переводим как «родословное дерево», но тут СТВОЛ — Stamm задает смысл: сила осевой опоры, голая вертикаль и ее этажи, откуда сучья: Кантовы уровни, балки, перекрытия. Само Древо читается по модели ДОМА: Stamm-baum это — Haus. Да и слово Baum — от bauen = «строить»; так что крестьянин (Bauer) в германском сознании —это не мужик-земледелец-копатель, а именно строитель: труд —ургия подчеркнута даже среди гонии матери природы.
А в польскости ЛИСТВА важнее Ствола: она в образах поэзии воспета. Липа —округла, романска, как и Галльский ДУБ друидов. А между ними — готическое древо Fichtenbaum — ель. И философ в Германии — Фихте: Логос от Ели, тогда как во Франции поэт ШЕНЬЕ — от ДУБА (le chene). В Польше же Липе такое почтение, что даже месяц целый в году ею поименован: ЛИПЕЦ.
В России же не одиночное Дерево, но ЛЕС будет моделирующим: артель и собор дерев. Если Липа Кохановского — это Дерево как Лес: в Дереве, в самости поляка — богатство Польши, Леса («Еще Польска не згинела, доконд мы живы»: человек—условие бытия Польши), то в русском сознании одиночное дерево — это сиротство, а личность отдельная — это малозначи- мость; и потому Кольцов, когда ему надо аналог Пушкину взвидеть, рисует ЛЕС (так названо его стихотворение на смерть поэта).

Промедитируем еще фигуру ЛИПЫ: Листва = Влаго-воздух; Ствол = Огонь; Корни — Земля. Женское — сверху, Мужское снизу: Кордиан-шляхтич-факел — и Хам, Слимак-улитка, Роман- тизм-Позитивизм. Польский флаг —Белое над Красным.
Итак, Польский Космос есть некое марево Бытия, надземное в основном, со стихией ЗЕМЛИ не натвердо связанное, так что земли может быть тут больше (как в Речи Посполитой) или меньше (как после разделов), но Польскость — не в квадратных километрах, а в воз-духе и в сердце, как в «Польском пилигриме» Мицкевича и у ссыльных в Сибирь поляках. В «Свадьбе» Вы- спянского Невеста видит сон: бесы везут: «Куда? — в Польшу. — А где же Польша? — Нигде, — отвечает Поэт. — Она в сердце». И показательно, что именно бесы мыслят пространственно-зе- мельно.
Польша геополитически — как гармошка между Западом и Востоком Европы: то расширяется, то сжимается — и тогда перебегает в Дух, в Листву, во Влаго-воздух, в романтизм прыснет — есть куда! Так что Польскость не боится, а даже навлекает на себя трагедию (с точки зрения земли и тела). Она и изощрен- на на трагедию — как на шипящие. Трагедия ведь —дар! Крестьянин Слимак в «Форпосте» кучу-малу своих бедствий пересчитывает — и все мало! Но поляк вынесет и будет пировать и плясать. Недаром «Кулик» Словацкого восстание как свадебный поезд представляет.
Посредничество Польскости между германством и российст- вом в том даже проявляется, что в тутошнем бутерброде колбаса (немецкий Wurst) вместе с сыром (русская Мать-сыра земля)... То есть в Польском Космо-Психо-Логосе элементы и того и другого обнаруживаются и синтезируются. Но чтобы не растопиться именно из-за этой близости, Польскость через голову соседей союзится и питается романской субстанцией.
Удивился я далее, что предатель земли польской может не терять героического ореола. Вот Яцек Соплица в «Пане Тадеуше» — убивает из-за угла Стольника Горешку в момент его битвы с «москалями». А Ян Белецкий в поэме Словацкого орду татар приводит на родину — в отмщение магнату. И — покаялись — и славны. А все потому, что Польскость — не на земле, а в ЧЕСТИ. Даже парадоксально скажу: чем меньше Польши, тем больше поляка (и наоборот): вон — Конрад Валленрод!... Да и сам Адам Мицкевич. И Шопен...
Но за последний кус земли, чтобы было хоть где похоронить! — будут стоять насмерть: вгрызутся, как мужик Слимак в «Форпосте», кто один в абсурдном упорстве одолел нашествие немцев-колонистов. И в повести видно (как и в «Гражине» Мицкевича), что национальная воля и ум — в женщинах Польши. Это Слимакова чует, что земля — не в моргах и деньгах, а в — «Дзя- дах»: чтобы было где душам умерших кружку поставить.
И вот еще великий в Польше сюжет: взаимоперетекание живых и умерших: чуянье умерших как живых духов, действующих и в нашей жизни. Про то — «Дзяды» Мицкевича. А в «Свадьбе» Выспянского персонажи истории — они же действующие лица в настоящем: Вернигора, Браницкий, Станьчик и т.д. Смазаны Прошлое и Будущее в поляке — плывут в мареве Настоящего; но оно в «Свадьбе» не твердь, а полусон и иллюзия, пир полупьяного существования...
И в «Солярисе» Ст. Лема реализуются думы и мечтания, навязчивые идеи людей, их внутренняя жизнь и подсознание: Со- лярис их читает, знает — и воплощает... Да это же как и в «Дзя- дах»: воскрешение образов умерших, живущих в моей памяти. Кстати, Солярис — это же дышащий и волящий воздушный океан! Влаго-воз-Дух! Король Влаговоздух — как «Король дух» Словацкого! Океан — как живое всесущество, демиург. Если по иудаизму Бог — это «Огнь поядающий», ветер, гром и столп огня, то польский образ Бога имеет в стихиях себе соответствием — водо-воздух...
Живость умерших, умение с ними жить в соседстве и ориентировке на них — и в балладах Мицкевича («Свитезянка» и упыри), и в «Тренах» Кохановского, и у Броневского «Ясеневый гроб», и Мацей Борына весь 2-й том «Мужиков» Реймонта лежит умирающий, как органный пункт на Смерти; и в «Березняке» Ивашкевича могилы жены и брата — при усадьбе; и современный прозаик Мысливский пишет «Камень на камень», где строится—СКЛЕП.
Но отсюда и Польский Эрос: у Марыси в «Свадьбе» два возлюбленных: живой муж Войтек и умерший жених Призрак.
Эрос русской женщины — иной: ей, Матери-сырой земле, тоже нужно два мужика: хмельной, разгульный Народ-Светер и Государство-Кесарь, закон-аппарат. Онегин и Гремин, Обломов и Штольц, Вронский и Каренин и т.д. И еще — поэзия разлук, коей препоясана русская земля: происходит перекос вертикали Эроса — на ширь-даль-горизонталь... чтобы любовь и песня прокатывались по всему необъятному пространству и его единили...
В польском Эросе она — наверху (а не внизу, как Мать-сыра). И у Гоголя-Яновского, кто, на мой взгляд, Конрад Валленрод польства в русской литературе (разъел пушкинскую цельность критическим и сатирическим направлением), Ведьма наярива- ется сверху на Хому Брута.
Глубинная амбиция поляка — соперничество с Христом: заменить его собой, Польским народом, на коленях у Пьеты (=Пенькны Мадонны). Жертвенность, мессианизм Товянского и Мицкевича.
Разберемся меж персонажами Эроса: Отец, Мать, Сын, Жена... В одних странах разворачивается Эдипов комплекс: Сын убивает Отца и женится на Матери (Эллада, Европа Западная так). На Востоке и в России — то, что я назвал «Рустамов комплекс»: Отец убивает Сына (Рустам — Сына своего Сохраба, Илья Муромец — Сокольника, Иван Грозный, Петр Первый и Тарас Бульба —сыновей своих) и, в варианте, женится на Снохе (у Максима Горького Эрос Артамоновых —снохаческий). В Америке—Орестов комплекс: «матереубийство»; переселенцы покидают Мать — родину Старого^вета, а новую землю не как Мать, не как Природину, а как пассивный материал-сырье для труда ощущают, без священного отношения...

А в Польше как с этими ипостасями?..
Отец оттеснен — в ничтожность: и король безгласен при «ли- берум вето»; и в литературе Отец—слабый персонаж (в «Границе» Налковской — разоблачение отцов). В «Дзядах» (не Отец, а Отец Отца тут сакрален — Дед) мятеж Сына на Отца-Бога: его поливает. А почему? Потому что сам так страдал, как другой сын Бога —Христос; и чуть ли не превзошел... Потому-то Папа тогдашний как еретические воспринял книги Мицкевича «Польский пилигрим» и «Книги народа польского»: как покушение заместить Христа Польским народом —в любви Матери Божией... Так что в Польше ревность Сына-Брата — к Брату (и в «Березняке» Ивашкевича): кто кого пережертвит, «Ромулов комплекс» (не скажу: «Каинов»...). Горизонтальное соперничество (однопоко- ленники: Соплица и Горешка), а не вертикальное...
Еще посравним с другими моделями.
Шар и Круг, столь совершенные в эллинстве, отвергаются Мицкевичем: лимоны Италии — мертвенные шары из золота (в «Тадеуше»); и «прусский король начертал КРУГ и сказал: «вот Бог новый» (в «Польском пилигриме»). Также и квадрат и куб германства — отвратная для польской эстетики фигура; и орнаменты преобладают тут лиственные, а не геометрические.
Чужд и Итальянский Космос атома-камня-индивида в сияющей пустоте. Ближе французская milieu — среда, значащая полнота: тут тоже из четырех стихий не крайние — земля и огонь, а посреднические — вода и воздух — значащи; также и носовые звуки, и роль женщины. Но нет в Польше симметрии и баланса, а вспыльчивость: прорвать облегание рывком —таков ритм тут: всполох!
Также и русские символы здесь оспариваются: если у нас Свет («белый свет»), то тут Цвет почтеннее, радуга — Ядвига! А Путь-Дорога тоже в минусе: в Польше вертикаль важнее горизонтали, и этим ближе к германству. «Дорога в Россию» Мицкевича—ужас, кошмар бесконечности и белизны. И у Марии Пав- ликовской-Ясножевской «Придорожная Верба» (\Merzba рггу- с1гогпа) — при дороге = при чуждом себе месте, отвернута от нее руками — вверх! У нас Гоголь — Яновский, кто чуток к тому, чего в Польше нет, по контрасту восславил и Бесконечный простор, и Дорогу (Русь-тройка). И внес идею «мертвых душ» — как живых...
Чуждо и германское древо готическое —ель, кипарис: как он, чопорный, в сравнении с березой, в «Пане Тадеуше» отвергнут!
Теперь начнем пробираться к Польскому Логосу, т.е. складу мышления и важным в нем категориям.
В польских образах Пространства и Времени вот что замечаем. «Для выражения места в русском языке употребляются наречия «где», «там», «здесь», «нигде», «везде» и др., а для выражения направления в сторону предмета (с глаголами движения) — «куда», «туда», «сюда», «никуда» и др. В польском языке такого различия нет. В обоих случаях употребляются одни и те же наречия». Но это значит, что не так важны и проработаны тут в понятии пространственные векторы и страны света, что, напротив, так важно в ориентированном на горизонталь (даль- ширь) мира Русском Космосе. Большая аморфность внешнего Пространства — ибо оно стянуто внутрь, ко мне, при-сут-ствует здесь и теперь, как и во Времени: Прошлое и Будущее стянуто ко мне, в сие существование. И потому оно так пышно и насыщенно цветуще — как Липа! Так ощущается текущая жизнь человека.
А Время?... Акценты в нем выдает язык: «почему» здесь — с11асгедо (= для чего) и «потому» — сШедо (= для того), то есть взгляд не назад, в причину, происхождение вещи, в прошлое (как в германстве), но ближе к французскому подходу спереди, из цели («почему» — роиг-дио1 — то же самое «для чего»), к чему вещь?.. Финализм и предопределение, характерные для многих французских мыслителей, перекликаются с польским мессианизмом...
Но еще точнее: любит поляк рассуждать так: «Ах, если бы тогда все произошло иначе?!» —под Рацлавицами в 1794-м, или в Варшаве в 1831-м... То есть, по модусу, так сказать, future in the past — возможного иного будущего в прошедшем...
Из трех точек: причина (прошлое), центр (настоящее), цель (будущее) здесь привилегированнее центр, где сердце(вина) бытия. Об этом говорит и фиксированное ударение на предпоследнем слоге — в центре слова обычно; и амфибрахий — польская стопа в шаге на 3 (мазурка, полонез...).
Поляку важно: как себя вести в миг настоящего времени и как выглядеть (а не победа): умирать красиво (и Броневский «Смерть революционера», и Пушкин в письме к Вяземскому июня 1831 г. о декоративно-рыцарской смерти польского командующего Скрженецкого и всей свиты с ним, с гимном «Еще Польска не згинела» на устах).
Мицкевич в своих лекциях о славянских литературах, сравнивая Горация и Кохановского, отмечает у первого горловой голос и вдохновение, идущее от головы, а у второго — голос грудной и из глубины сердца. Тут топография важна: Рим = Г олова, и головное, капитолийское вдохновение у Горация: рассудок и мера. Польша — грудь, сердце... Значит, идея «головного» и «начальства» здесь отступает в ценности перед принципом Центра, где сердце. (То же и в фонетике: «о» носовое съедает «а» = высь и «у» = глубь.) А грудь — полость влаго-воздуха, обитель легких. Так соответствие устанавливается между Космосом (водо-воз-дух) и Антропосом (грудь), и Психеей (сердце), и Логосом (центр, настоящее). Также и в Социуме польском: важна срединная фигура шляхтича, который психикой — дворянин, магнат, а бытом — мужик, однодворец. Во времена Мицкевича 18% населения — шляхта... Значит, чувство личного достоинства: Я сам! я пан! — демократично в Польше, массово. Об этом же вежливая форма тут — на 3-е лицо (как и в атомарнодискретном италианстве — Lei): pan, panstwo, pani есть акт объективизации, создание ди-станции между индивидами — против их фамильярного соприкасания в «ты» и утопления во множественности «Вы» и «Мы». Учтивость, уважение к отдельности и самости другого. Неслиянность «Я» и «He-Я», индивида и Целого. Если Рок России — Единое, нечленораздельность, то Рок Польши —множественность, неслиянность... Отсюда —отсутствие эпоса; вместо него лиро-эпический жанр баллады, а также емкость здесь малой формы: фрашки Кохановского, мазурки Шопена: каждая —микрокосмос...
В поэме Словацкого «Ян Белецкий» пан Бжезани так рассуждает: «Наш польский край — готическая башня: В ней тысяча колонн — подпора в храме; Пусть выпадет одна — какою силой Ты сдержишь храм? Все ляжет грудой праха! Я выпаду!..» (перев. А. Коваленского). Тут уравнение 1 = 1000: значимость Одного! Все от его свободной воли зависит. Отсюда — «либерум вето»: Один имеет право преградить путь всем! (Ср. русское: «Один за всех, все —за одного».)
Кохановский: «Верно, что деды (не отцы — авторитет, а деды! — Г.Г.) богатств не имели, больше иметь они их не хотели». То есть не по нужде бедны, а по неохоте убиваться в труде, понимая, что качество жизни — не в количестве материй, а в ценностях души: свобода, честь, радость жизни. В германстве и американстве, напротив: ургийная, трудовая добродетель ценится. И бытом становится человек барин (нувориш), а душою — хлоп, тогда как в Польше обратная картина: шляхтич бытом — хлоп, а душою — аристократ, рыцарь, артистичен, беспечен. Такое создается впечатление, что тут постоянно пируют и танцуют и весело жизнь препровождают. Немногозаботливость. Бесшабашность. Радость бытия вкушается сразу, а не откладывается на потом, про запас... Недаром и гимн Польши это мазурка Добровского — плясовой ритм, не марш. И кто-то там заметил: «Проплясали поляки свободу Польши»...
Самодостаточность в Психее (отсутствие застенчивости, «комплекса неполноценности», польский «гонор») — координируется и с отсутствием опосредования в Логосе, которое — от неуверенности: перелагает на иное, отсылает от себя подальше, не берет на себя ответственность. Здесь же — решительность как в отрицании, так и в утверждении. Если формула эллинской и западноевропейской логики: «это есть то-то» («Сократ есть человек»), а формула русской логики: «не то, а... что?» («Нет, я не Байрон, я другой...»; «Не то, что мните вы, природа...»), то формула польской логики: «не это, а вот что!» Она близка к русской тем, что начинается с негации, отталкиватель- но, реактивно, но близка к западноевропейской — своей утвердительностью в итоге, тогда как русская — разомкнута в бесконечность вопрошения и исследования, есть отсыл в даль...
Вот схема логического построения у Мицкевича:
«На каких людей отчизна наша возлагала... надежды?...
Не на людей, одевавшихся всех красивее...
И не на людей, воевавших где-то...
Но на людей, которых вы назвали добрыми поляками...»
(«Книги Польского пилигримства», VI)
Польский Логос выявляется и из особенностей вклада поляков в мировую Науку. Он — в отрыве и одолении Земли (Коперник и наш Циолковский, открывший реактивный принцип: ракета летит самоотталкивательно, как и мысль разгоняется по логике «не то, а...»); в развеществлении тверди: открытие Марией Склодовской-Кюри (опять французское склонение, как и у Шопена...) радиоактивности — ведь тем она гранит атома-камня (стихия земли) раскрыла как марево-истечение, радугу, влаго- воздух, поле, континуум...
Подобно и у Юлиана Пшибоса в стихотворении «Материк» — тут весь польский Космо-Психо-Логос! И одухотворение вещества, и взмах-порыв; и Листва, и Тень; и волновая теория строения всего в мире; и кривая-лукавая, женская линия...
* * *
В общем, получилась у меня, так сказать, «романтическая» модель Польскости. Но недаром в дополнительности к ней возникла и «позитивистская» модель. Ее raison d’Ktre столь же бесспорен. Ведь История, Культура находятся в диалогическом отношении к национальному Космосу и Этносу и антропосу: то, что не дано последним от Природы, естественно, первые призваны восполнить, произвести искусственно: через труд и воспитание в Обществе. Национальная целостность поэтому есть нечто принципиально открытое, незавершенное.
Но подобно и в оркестре человечества каждый народ, как инструмент, ценен незаместимостью своего ума-умения: гобой дорог скрипке тем, что он умеет то, чего она не умеет. Так что не унификация, а уникальность — вот верный курс. За что мужчина любит женщину? За то ли, что она похожа на него? Напротив — за диво совершенной непохожести. Так и соседнюю или дальнюю нам национальную целостность: ее возлюбленную непохожесть— вот что да восценим и чем будем дорожить!

<< | >>

↑

Источник: Георгий ГАЧЕВ. МЕНТАЛЬНОСТИ НАРОДОВ МИРА. 2008

Еще по теме ПОЛЬША: