5

В первой обобщающей статье А. А. Шахматова по истории русского литературного языка «Русский язык», помещенной в энциклопедическом словаре Брокгауза—Эфрона, читаем: «Родоначальником письменного русского языка следует признать церковнославянский, который, вместе с духовенством и священными книгами, был перенесен к нам из Болгарии. Но под инославянской оболочкой рано начал пробиваться живой язык народа». «В скором времени, — продолжает Шахматов, — русский язык получил доступ и в самостоятельную, зародившуюся в центре русской земли письменность: летописи, исторические сказания и юридические акты пишутся языком, близким к живой речи и только в подборе слов и синтаксических оборотов обличающим свою зависимость от церковной

25 А. А. Шахматов. Ф. Ф. Фортунатов (некролог). «Изв. имп. Акад. наук». Серия VI, 1914, № 14, стр. 967.

письменности» 26. Этот общегосударственный язык Киевского государства переносится и в северные культурные центры — вместе с памятниками литературы. Но здесь он подвергается преобразованию на великорусской народно-речевой основе, на основе московского наречия. Московское, по происхождению своему городское, наречие в скором времени проникает и в письменности: все делопроизводство дьяков и приказов, равно как вся светская литература Московского государства, отражает язык стольного города. Другие культурные интердиалекты Новгорода, Твери и Рязани недолго соперничают с московским. Однако «до XVIII в. письменный язык московский имеет постоянного соперника в языке церковнославянском: некоторые отрасли литературы принадлежат исключительно языку церкви». В XVIII в. произошло слияние обоих языков: «оставаясь в основе своей народным, литературный язык обогатился неистощимым запасом церковнославянских слов». Уже во второй половине XVIII в. формируется единый национально-литературный русский язык, «который, не покидая родной почвы, сознательно пользуется церковнославянскими и западноевропейскими заимствованиями» 27.

Эта первоначальная концепция развития русского литературного языка, предложенная А. А. Шахматовым, в сущности мало чем отличается от позднейшей теории акад. С. П. Обнорского, кроме свойственных этой последней мнимо-патриотических крайностей. Правда, А. А. Шахматов не отрицает того, что возникновение восточнославянской письменности было связано с распространением христианской культуры и старославянского языка, как это стали делать С. П. Обнорский, за ним Д. С. Лихачев и другие наши романтические народники в области изучения русской древности. Но основа русского литературного языка кажется в то время и А. А. Шахматову народной восточнославянской. Он следит за историческими изменениями этой народной устно-городской речевой базы русского литературного языка. Язык церковнославянский, отвоевав себе некоторые области литературы, не мешал развитию своего соперника — народно-русского общегосударственного письменного языка — и в XVIII в. слился с ним. Но эта концепция не удовлетворила Шахматова, так как она не разрешала вопроса о формах и способах приспособления живой восточнославянской народной речи к выражению высших интересов духовной культуры. Ведь христианская культура у восточных и южных, а отчасти и западных славян, по мнению Шахматова, была неразрывно связана с древнецерковнославянским языком. Позднее в работе «Русский язык, его особенности...» А. А. Шахматов писал: «Просвещение зародилось в самостоятельных, оригинальных формах, легших в основание дальнейшей его жизни, в Киевской Руси. Главным орудием его распространения был перенесенный на русскую почву древнеболгар-ский язык» (стр. 236).

В начале XX в. у А. А. Шахматова сложилась новая своеобразная историческая концепция развития и распространения русской духовной культуры с ее главным орудием — русским литературным языком, далеко отступившая от его первоначального народнического понимания русского литературного историко-языкового процесса и выдвигающая интеллигенцию как основную организующую силу культурной эволюции.

В «Курсе истории русского языка» А. А. Шахматов уже утверждает,

26 А. А. Шахматов. Русский язык. «Энциклопедический словарь». Изд. Ф. А. Брок- гауз, И. А. Эфрон, т. XXVIII. СПб., 1899, стр. 579—580.

27 Там же.

что «самый язык образованных классов древней Руси был по происхождению своему языком церковным, постепенно обрусевшим, а не наоборот: — русскою живою речью, подвергшеюся церковному влиянию»28. По новому мнению А. А. Шахматова, древнеболгарский язык распространялся в Киевском Поднепровье не только как язык церкви и духовного просвещения и не только в своем книжном, церковнославянском варианте. Болгары — естественные наши посредники в деле усвоения нами византийской цивилизации — сообщали нам, по словам Шахматова, и светскую образованность, и блага материальной культуры29. Древне-болгарский язык стал живым языком киевской интеллигенции, литературно образованных классов уже в X в.30

Государственно-деловая письменность Южной Руси восходит к началу X в. и, «как видно из Олеговадоговора911 года,она велась на древ-неболгарском языке»31. «Таким образом, и в основу киевского государственного дипломатического языка лег язык древнеболгарский, но древнеболгарский язык, прошедший через живую русскую среду, усвоивший себе русское произношение иноязычных звуков и ассимилировавшийся живому русскому языку также в морфологическом и лексическом отношении»32.

А. А. Шахматову казалось, что влияние живого болгарского языка в сфере государственно-деловой, дипломатической и культурно-бытовой было особенно сильным и напряженным в IX—XI вв. А. А. Шахматов надеялся, что тщательные филологические исследования в будущем обнаружат в составе древнерусской лексики слои староболгарских заимствований, восходящих к эпохе более древней, чем та, когда Русь стала христианскою. «Сюда относятся, во-первых, [такие] слова, как плащь, овощъ, товарищь, праща, виноградъ, сладкий, плИнъ, шлЬмъ и т. п., самой формой своей обличающие болгарское происхождение, но обозначающие понятия светского характера; во-вторых, сюда принадлежат и многие греческие слова, проникавшие в русский язык через посредство болгар, как кровать, коромысло, баня, полаты, теремъ, парусъ, уксусъ, пардусъ и т. п.» 33. В рецензии на работу проф. В. А. Пархоменко «Начало христианства на Руси. Очерк из истории Руси IX—X вв.» (Полтава, 1913)

A. А. Шахматов доказывал, что «редкое греческое культурное слово по- пало в древнерусский язык непосредственно; посредствующею средой была Болгария» 34. Болгаризация древнерусского языка в среде образо- ванных классов, по мнению А. А. Шахматова, повлияла и на язык устной народной словесности. А. А. Шахматов полагал, что в языке русских былин сильна болгарская струя, и она тем больше и шире, чем текст былины старее. Он приветствовал выдвинувшую этот тезис работу

B. А. Аносова «Церковнославянизмы в языке былин» (так и оставшуюся не напечатанной). По словам А. А. Шахматова, «на нашей народной словесности можно проследить проникновение этого

28 А. А. Шахматов. Курс истории русского языка, ч. 1, 2-е [литограф.] изд., стр. 199—200.

29 А. А. Шахматов. Русский язык, его особенности..., стр. 235—236.

30 А. А. Шахматов. Введение в курс истории русского языка, стр. 81—82.

31 Там же. Ср.: А. А. Шахматов. Курс истории русского языка, ч. 1, 2-е [литограф.] изд., стр. 184.

32 А. А. Шахматов. Введение в курс истории русского языка, стр. 82. 83 А. А. Шахматов. Русский язык, его особенности..., стр. 235.

34 ЖМНП, 1914, август, стр. 350.

[болгарского] языка в среду княжеских дружинников: дошедшие до нас в сильно измененном виде, в форме былин, исторические песни сохранили до сих пор резкие церковнославянизмы... Песни, восхвалявшие Святослава, могли послужить образцом для песен, прославлявших Владимира Красное Солнышко» 35. По мнению А. А. Шахматова, примыкавшего в этом отношении к акад. В. Ф. Миллеру, «Слово о полку Игореве» — тоже продукт влияния болгарского эпоса. Оно было насыщено народно-поэтическими староболгаризмами. Вместе с тем А. А. Шахматов считал, что дошедший до нас текст «Слова» воспроизводит позднюю «книжную обработку поэмы». По мнению А. А. Шахматова, «эта обработка должна была заслонить и исказить весьма многое в том возможном ее первообразе, который представлял собой сопровождавшуюся напевом былину». Поэтому, например, «определению ритмического склада такой былины должно было бы предшествовать выделение ее несомненно сильно пострадавшего текста из письменной ее передачи, к тому же в дошедшем до нас списке несомненно испорченной, благодаря переписке» 36. Таким образом, А. А. Шахматов различает две ступени или две стадии в истории «Слова о полку Игореве» и в тексте этого произведения. Первая стадия — это жизнь устной былины, дружинной поэмы, «сопровождаемой напевом». «Текст, ритмический строй, соответствующий напеву», стиль былины не дошли до нас в их древнем, первоначальном виде. Они подверглись литературно-книжной, во многом исказившей формы «первообраза» переработке.

Следовательно, «Слово о полку Игореве» в том виде, в каком оно известно нам, — это собственно литературно-книжное произведение XV, начала XVI в., сохранившее, однако, в своей словесной художественной структуре некоторые следы связи с Киевским дружинным эпосом.

85 А. А. Шахматов. Введение в курс истории русского языка, стр. 82. 88 А. А. Шахматов. Ф. Е. Корш [некролог]. «Изв. имп. Акад. наук», Серия VI, 1915, № 5, стр. 386.

37 А. А. Шахматов. В. Ф. Миллер [некролог], стр. 75—76.

38 Отдельный оттиск из «Отчета о двенадцатом присуждении имп. Акад. наук пре- мии митрополита Макария». СПб., 1910.

39 Там же, стр. 190.

Таким образом, согласно концепции А. А. Шахматова, необходимо различать два разных круга задач, относящихся к изучению «Слова о полку Игореве». С одной стороны, это — проблемы реконструкции первоначального текста устной былины, дружинной поэмы о полку Игореве. А с другой стороны, это исследование «Слова о полку Игореве» как литературно-книжного произведения XV—XVI вв. Эти две задачи у нас не разграничиваются. Это видно хотя бы по таким, с точки зрения концепции А. А. Шахматова, исторически не осмысленным заглавиям наших сборников: «„Слово о полку Игореве" как подлинный памятник русской литературы конца XII в.» и т. п.

Кроме того, для Шахматова важно было выделение болгарской речевой струи в первоначальном стиле поэмы о полку Игореве. Вообще болгарское влияние на древнерусский язык представлялось А. А. Шахматову более демократическим, чем византийское. «Высшие слои общества — варяжские купцы и дружинники — получали христианство непосредственно из Византии, а рядовые поляне, тиверцы и угличи (толковины) заимствовали его от болгар, — писал А. А. Шахматов в рецензии на исследование В. А. Пархоменко „Начало христианства на Руси"» (стр. 350). Отсюда у Шахматова мысль о широком распространении болгарского языкового влияния среди жителей разнообразных и далеких древнерусских городов. Оно шло через Киев. «Можно думать, — писал А. А. Шахматов, — что горожане, купцы, бояре и князья успели уже в то отдаленное время сильно видоизменить свою речь под влиянием книжного языка, пошедшего из Киева. Они усваивали себе ряд слов и понятий, ведущих к древнеболгарскому источнику». «Образованные люди в своих беседах и писаниях в скором времени не могли уже отличить родного от заимствованного: так близко стало им это заимствованное»40. См. такие слова, как власть, съдрав, страна, благо, срамъ, вред, время и т. п.

Согласно представлениям Шахматова, многие древнеболгарские или церковнославянские элементы, заимствованные сначала образованными слоями Киева и Южной Руси, очень рано, не позднее XII—XIII вв., проникли и в живые народные говоры, в сельские диалекты. «Главным образом такие заимствования относятся к кругу церковных отвлеченных понятий; ср. [такие] слова, как время, вредъ, средство, врачъ, срамъ, нравъ, благой, храмъ, главный и т. п., но также, частью — к области материальной и социально-экономической культуры, которая на север и восток шла из Киева, а в Киев приливала частью из Болгарии: вещь, товарищъ, сладкий, овощъ или обощъ. Заимствовались даже слова служебного характера, как преже, допреже, и, вероятно, также вытесненное впоследствии аще» 41.

«Язык Киева в обоих его видах — язык городских классов и язык духовенства — переходил отсюда в другие центры древней Руси, а из этих центров он различными путями просачивался и в деревенскую среду, в самую толщу народных масс» 42.

В этой, красивой и величественной картине болгарского языкового книжного и устного влияния на разные типы языка Киевской Руси нельзя не видеть сильного увлечения и преувеличения. Шахматов нахо-

40 А. А. Шахматов. Русский язык, его особенности..., стр. 236, 237.

41 А. А. Шахматов. Введение в курс истории русского языка, стр. 86.

42 Там же, стр. 82—83.

дил чудесное выражение великих жизненных сил «русской почвы» в том, что уже в XI в. произошло «преобразование древнеболгарского языка,... претворение его в русский литературный язык» 43. Древнерусский литературный язык, в основе своей древнеболгарский, стал могущественным орудием внутреннего единения между всеми русскими племенными. Его единство укрепляло близость между племенными, областными наречиями и говорами. С точки зрения шахматовского понимания последовательного эволюционного развития языка, и современный русский литературный язык рассматривается им как «перенесенный на русскую почву церковнославянский (по происхождению своему древнеболгарский) язык, в течение веков сближавшийся с живым народным языком и постепенно утративший и утрачивающий свое иноземное обличив» 44.

В книжный язык, особенно сильно насыщенный старославянизмами и церковнославянизмами, была открыта «широкая дверь для живых народных элементов»; правда, в конце XIV в. возникла попытка возрождения южнославянского влияния и обособления от русской простонародной речи. А. А. Шахматов не оценил прогрессивной роли второго южнославянского влияния, увидел в нем только тенденцию оторвать русский литературный язык от народной почвы. Под руководством прибывших на Русь сербов и болгар быстро меняется внешний облик сначала церковных, а потом и светских книг, архаизируется грамматический строй; распространяются сербизмы и болгаризмы; подновляется лексика. «Церковный пуризм должен чувствовать себя удовлетворенным: над народной стихией и над светским литературным языком одержана великая победа; церковный язык не смешается с языком подьячего съезжей избы, пишущего грамоты, совершающего сделки на простонародном грубом языке» 45.

Но эта реформа, облекавшая русский литературный язык в ветхие ризы иноземного покроя, не могла иметь, по мнению А. А. Шахматова, длительных и глубоких последствий. Основное движение русского литературно-языкового развития состояло все в большем и большем расширении и углублении народных потоков и стихий в составе национально-литературной речи. Не отрицая важности заимствований в истории русского литературного языка (особенно из западноевропейских языков), А. А. Шахматов связывал их для XVII—XVIII вв. с европеизацией быта, техники и культуры, особенно XVIII в., а для XIX в. — с успехами научной и политической мысли.

«В XIX в., благодаря более национальному и вместе с тем более демократическому направлению в литературе и просвещении, излишним заимствованиям в области обыденных понятий кладется предел, но зато успехи научной и политической мысли, самостоятельные работы в относящихся сюда областях вызывают необходимость в постоянном пополнении языка новыми заимствованиями из западноевропейских языков. Если примем во внимание научные термины в области естественно-исторических наук и прикладных знаний, то число иноземных слов, вошедших в русский язык, доступных употреблению в русской речи, окажется едва ли меньшим, в особенности в литературной] речи, содержащихся

43 А. А. Шахматов. Русский язык, его особенности..., стр. 236.

44 А. А. Шахматов. Очерк современного русского литературного языка. Изд. 4, стр. 60 и 62. Ср.: Он же. Очерк древнейшего периода истории русского языка. Пг., 1915. Предисловие, стр. XXXIX; Он же. Курс истории русского языка, ч. 1,

1 2-е [литограф.] изд., стр. 200.

45 А. А. Шахматов. Курс истории русского языка, ч. 1, 2-е [литограф.] изд., стр. 206.

в ней русских и церковнослав[янских] элементов»46. Вероятно, это приблизительное представление очень далеко от действительного соотношения языковых явлений.

Но Шахматов подчеркивал, что западноевропейские языки не оказали никакого влияния на морфологию русского языка, очень слабое — на синтаксис, более заметное, но не очень широкое — на словообразование. И только «фонетика обогатилась и обогащается рядом новых звуков, что зависит отчасти от того, что иностранные слова произносятся многими по-иностранному» 47. Шахматов имел в виду, конечно, русское дореволюционное произношение части иностранных слов. И, по-видимому, в большей степени дворянское, чем разночинно-демократическое.

Таким образом, в истории русского литературного языка, согласно общей шахматовской, несколько прямолинейной схеме его развития, наиболее глубоко и разносторонне выступали две основные жизненные силы: болгарская книжная основа и ее прогрессивно развивающая и преобразующая могучая русская народно-речевая стихия.