ГЛАВА VIII следствия по ОБОИМ отделениям

1. Состояние границы. 2. ЗНАКОМСТВА заграничные. 3. ОСПА. 4. Торговля древняя. 5.

Первоначально-сибирская. 6. Инородческая. 7. Пути сообщений. 8. Язык. 9.

Населенность. 10. Сходство туземных племен.

Довольно сказать о Южной линии, что она росла на земле медленнее, чем линия Вобановых твердынь на Рейне, по беспечности и разномыслию воевод, по малочисленности воинских людей и не менее — по частой смене первых, чрез каждое трехлетие. Какое усердие могли они посвящать стране, когда только ознакомятся с нуждами и средствами местными, как и должны сдавать дело благоустройства, словно дежурство, в новые руки?

Относительно нескладной границы надобно начать с того, что в первом периоде не было даже Восточно-Закамс- кой черты*, кроме одной Уфы, выброшенной в степь Башкирии.

Не было Красноуфимска, ни Ачитс- кого укрепления, кроме Кунгурас поскотиною, в 1624 г. построенного выходцами из Чердыни в надежде на верность башкирцев, тогда еще не изменявших. Поэтому пограничная черта России, проходящая по Каме, переломясь под углом при устье Чусовой, падала на восток к Уралу, где, опять уклонясь к хребту Павдинскому, шла оттуда на юг по поскотинам и полям округа Верхотурского, с запада и юга открытого; далее по Исети шла она чрез ос. Катайский, любуясь двумя монастырями и связываясь четырьмя укреплениями до ос. Усть- Ишимского; отсюда вверх по Иртышу до ос. Усть-Омского* и оттуда, возвратись по той же реке, вперед к востоку падала чрез татарские деревни Тарского округа, непрестанно тревожимого, пока не сблизилась с зимовьем Чаус- ским. От Ч аусска она выбрасывалась до Кузнецка и оттуда бежала на Чулым и Красноярск. Таким образом, мы видим границу от Камы до Енисея, кривляющуюся без всяких предначертаний к ея обороне, мы видим близ себя мятущихся варваров во всех ея направлениях: и по сторонам Урала, и по самому Уралу, и в степи Исетской, Ишимской и Бара- бинской даже до ос. Канского. К счастью нашему, по неискусству орд в водоходстве, и неприязненных и покоренных, мы были безопасны со стороны рек, с юга вливающихся в Сибирь. 2.

Заграничные знакомства Сибири необходимы в долге разведываний о силе соседей, но в отношении к последствиям довольно маловажны. Они обращались главнейше к контайше, частью к Алтын-хану, однажды к Цецен-хану и раз к маньчжу-китайскому хану.

Тайша Батор, сын Харахолая, чрез посланцев бил челом в Москве царю, чтобы жить ему под высокою рукою царя и служить ему ратными людьми. Государь, похвалив преданность и готовность к сл'ужбе, позволил улусникам его приезжать в сибирские города для торга лошадьми, скотом, товарами и обещал приказать воеводам жить в дружбе с калмыками. Грамота от 14 апреля 1618г., писанная за приписьюдья- чьею, как к подданному, отдана посланцам. Подобная грамота вручена от 25 мая 1620 г. посланцам тайши Харахо- лая, домогавшегося о принятии его под Российскую державу, причем пожалован Харахолай тканью золотною с пуговицами и серебряным кубком под золотом. Замечательно, что в обеих грамотах отец и сын именуются просто тайшами и что при позволении торга улусникам их не сказано: без пошлин. С сих пор надлежало бы начаться пересылкам между воеводами и ойрадами, но по разладице, между калмыками продолжавшейся, пересылки становятся гласными между Тобольским воеводством и Чжунгарией по делам пограничным, не ранее как со времени управления кон- тайши Батора из чоросского племени. Посланец наш подавал стоящему без шапки контайше лист, данный из царствующего града Тобольска такого-то года, числа, месяца; лист по титуле начинался: и тебе б NN контайше принять жалованье В. Г. Его Царского Величества**, бить челом на государской милости, служить верно, во всем прямить и пр. Потом посланец читал чрез переводчика наказные статьи именем государя, при произнесении которого контайша, вставая с места, стоял без шапки, как и во время спроса его о здоровье Московского Величества. Один дельный договор, какой был добыт в 1636 г. у контай- ши помянутым воеводством, состоял в непрепятствовании брать сибирским командам соль из Ямышевского озера, с прочими статьями внешней безопасности, но калмыки контайшинские не вовсе унялись от бесчинств. В 1649 г. послан был в степь стрелецкий капитан Кляпиков протестовать о нарушении договора, но полного удовлетворения не последовало, по пристрастному и превратному суждению. Контайша Батор раза два списывался с самим государем, в тоне сверстническом, посылал подарки степные и просил отдарков больше странных и затейливых, чем убыточных. Двор Московский едва ли отвечал кон- тайше, потому что в Собрании Государственных грамот того нет, а приказывал воеводству удовлетворять его. Посылка серебряной посуды, принимаемая за факт, должна быть препровождена при листе воеводе. В 1648 г., по шаткому поведению контайши против Сибири, посланцы его не пропускались из Тобольска в Москву.

Алтын-хан как сосед и соперник кон- тайши начал с 1632 г. искать покровительства России и через два года присягал на верность подданства московскому царю, не сам своим лицом, а чрез своего племянника и двух шуряков-табунанов. Двору довольно было этой торжественности, чтобы считать хана данником; но хитрый данник смекал в своей присяге, как искусный банкир в своем векселе, один выгодный перевод. Посылая ясак, он всегда желал несоразмерных отдарков, и такому же барышничеству следовали его близкие. Сверх того, он не прежде отпускал посланцев наших, как успеет обобрать их дочиста. Если б этот грабитель не расстался в 1657 г. с душой жадной, вероломной и прямо степной, сын его Лоджан (Лацзан), пробиравшийся с многочисленным ополчением и с вестью о смерти отца возвратившийся домой, наделал бы Томску много хлопот.

Цецен-хан, как выше сказано, раз отправлял своих посланников в Москву, где, вероятно, предложены были выгоды взаимного торга и требования свободного проезда в Китай, чрез его владения.

Двор российский, получив чрез все сии каналы достаточные сведения о Китае, решился наконец измерять расположение сей державы, тем более что по завязавшимся на Амуре делам Россия сближалась с отчизною хана маньчжу- китайского. Царь Алексий, полный удовольствия, какое чувствовал от воссоединения Малороссии с ея отечеством, и оживляемый надеждами военного счастья, велел в том достопамятном 1654 г. отправить в Китай посланником дворянина с грамотою царскою* и с подарками, в приличной свите, и в сем звании отправлен из Тобольска сын боярский Банков.

Путь ему назначен через западные области Китая и для поспешествования препоручен от воеводства тайше Аблаю, за Иртышом владевшему независимым аймаком, в котором заключались и изве- стные развалины Аблайкида*, издали величающиеся гранитными зубцами прилежащего хребта, — тому Аблаю, который по настоятельной просьбе получил прежде в подарок Ермаковы кольчуги.

Байков, испытав много затруднений вдороге, наконец во владениях китайских потребовал себе и свите содержание и подвод и все то получил не прежде, как по разрешении. Он приехал в Пекин в марте 1656 г., т.е. через год после славного отбоя, Степановым выдержанного в Колмарском городке против многочисленного маньчжу-китайского войска, о чем посланник не имел никакого слуха. Когда потребовали у него именем богдохана Чуньджи привезенных подарков и грамоту, Банков передал первые, но не грамоту, которую-де велено лично поднести богдохану. Был приглашен в коллегию церемоний для научения поклонению, но посланник отказался, оправдываясь тем, что он послан от государя к государю. Министерство, заметив после упорства Степанова другой опыт неуступчивости, отказало посланнику в чести представления, возвратив ему и подарки.

Байков выехал из Пекина в напутствии двух чиновников, но недовольно почетно, как он сам изъяснился в Журнале путешествия**

Миллер и другие некоторые хвалят твердое поведение Байкова, и мы бы похвалили, если бы дело шло о ничтожном личном point d’honneur; но на Байкове лежал высокий долг начать дружбу политическую с государством самодоволь- ствующимся, ни в ком не нуждающимся и независимым географически и камерально. Как же можно согласиться бить челом? Также, как последовавшие В 1550 г. в числе тысячи охранителей, в 60 и 70 вер. около Москвы размещенных, полагались и дети боярские 3 статей. Не говоря о первых двух статьях, в которых был и записаны дети истинно бояре кого и знатного происхождения, в списке дворянских детей 3-й статьи провертываются и такие, которые написаны полуименами. Сии последние не были ли выборные городов ил и неважных городов дети боярские? Ибо известно, что в России города имели, по примеру дворян подлинных и выборных: а) своих постоянных детей боярских, которые считались ниже дворянства городового, и б) выборных детей боярских, или зауряд, по вытребованию правительства.

Я думаю, что последние под бук. «а» и <-б» перешли в Сибирь в немалом числе и на новоселье стали называться по именам городов, в которых зачислены на службу. Из произведенных в звание сына боярского, в пространстве I периода, нам известен не один Ерофей Хабаров.

В следующих затем периодах за отличие производились, то Сибирским Приказом, то воеводами, с дозволения главных воевод и потом губернаторов, в звание детей боярских нижние служилые и даже крестьяне, служившие в казачьей службе, без исключения из подушного платежа, согласно высочайшей резолюции от 16 августа 1721 г.

Дети боярские были при Тобольском Софийском доме, как при Патриаршем, при Новгородском и других архиерейских домах. Что за степень архиерейских боярских детей? Вопрос сей разрешается силою высочайшего указа, 25 августа 1719г. последовавшего; им велено взять в рекруты 200 ч. из монастырских служек и боярских детей Тобольского архиерейского дома. Вот уравнение, под которое подходят сибирские боярские дети всех начальств! *

О развалинах Аблайкида писали Миллер и Паллас, но с большею отчетливостью Г. Спасский в Сиб. вести. 1818 г. Еще подлежит вопросу: не древнее ли Аблаева времени эти развалины, может быть только возобновлявшиеся в проезде Байкова? Невероятно, чтобы при раздоре Аблая с тайшами пострадало капище общего их поколения. Не современны ли они Хубилаю, когда буддизм распространялся по всей Монголии и потом был ниспровергнут в течение 200 лет?

** Он напечатан в Др. Вивлиофике. Можно по сей части читать Миллера в Ежем. соч. Замечательно, что и в первом посланничестве, и в последнем посольстве, также неудачном, Байковы имели свои роли. При графе Головкине Банков был старшим секретарем посольства. за тем посланники вразумели эту необходимость. Пока Россия принадлежала по своим обычаям к Древнему Миру, разве не любила бить челом? Если справедливость требует, чтобы смотреть на Китай как на монументальное государство Древнего Мира, на государство, которое властью обычаев неоднократно покоряло духу своих преданий самых свирепых победителей, то для чего бы посланнику, без армии издалека прибывшему, не подчиниться закону земли, исполняемому первыми ея чинами? Изменять тысячелетние обряды принадлежит не временной группе гостей, но собственной мудрости или внешней силе. Тогда дела наши на Амуре могли принять благоприятнейший для Сибири оборот. 3.

Одно из последствий русского завладения Сибирью, самое гибельное, как и неотвратимое, было внесение оспы в среду орд, которые не только по своему неведению, но и по образу житья должны были испытать всю жестокость заразы. Инородцы оставляли юрты, бросали заболевших без призора, почти без жалости, довольствуясь одною детскою хитростью, чтобы при входах юрточных ставить натянутые луки со стрелами для поражения повальной болезни, которую они воображали в виде непримиримого чудовища, или выжигали на лице ямки для показаний ему, что этот запятнанный человек уже был в переделе.

В 1610г. оспа появилась среди остяков Нарымского ведомства, в 1631 г. она свирепствовала около Туруханска над остяками и самоедами, опустошив за год людность Нарыма, и без того расстроенного от недавнего пожара, потом от необычайного наводнения. В 1651 г. тому же злополучию подверглось племя якутов, и эта беда была только первым испытанием. Летописи наши молчат о степенях опустошений, но по изустным сказкам, по соображению бесприютного жилья в жестоком климате и по сравнению поздних утрат, какие замечены в Камчатке, надобно полагать, что оспа во времена своего появления пожинала не '/10 или '/7, '/5, как бывало в Европе до введения искусственного прививания, но инде '/3, инде '/2 и даже 3/4. Все отделы племен сократились в людности, и иные даже вымерли, если не во время, здесь означенное, то в последовавшие повторения болезни. Вот изъяснение, отчего туземная населенность Сибири в поздних наших переписях выражается не в тех итогах, в каких была при завладении края. 4.

Вела ли Средняя Азия когда-нибудь торг чрез страну Тоболо-Иртышс- кую (чрез Зап. Сибирь) с Югрою, Пере- мью и Лопией, т.е. с древнею Биармией? Нет сомнения, что болгары, до 1236 г. господствовавшие на устье Камы, имели связи с торговыми городами Маве- раннегра и, опоясывая своею промышленностью обе населенные покати Уральского хребта, развозили ткани, свою юфть и другие изделия до Миасса

и, может быть, до Исети, а на западе по Каме — до Югры, Печоры и Перемни, пока места сии с Западною Лопией не вошли в свое время в число волостей Великого Новгорода. Равномерно, по уничтожении болгарской самостоятельности, новые торговые города при чжагатайском, тимуритском и шейба- натском поколениях, в междуречье Де- рьинском возрождавшиеся, могли устремляться для сбыта и закупа в степи западно-сибирские, ногаями, башкирами и пр. занятые; но чтобы дорога торговая лежала на запад чрез Урал, нет следов в пространстве обоих времен.

Есть, конечно, исключение, совместное в обоих временах, и это северная дорога затесей, которая у нас названа древнейшею. Очень вероятно, что поморье, между Камнем и Лопией лежащее, производило закупку и продажу на счет болгаров или новгородцев в поморье восточном тою же оленною и полу- водяною тропою, по какой впоследствии сообщались зыряне с Обдорией до берегов Енисея.

Берх, любитель древностей и истории, рылся около 1821 г. в близких к Чер- дыни городищах, как то в Искоре и т.п., находил в них, как и прежде него находили, металлические поделки чистой обработки, свидетельствующие, что там или инде живало племя, имевшее вкус к изделиям сего рода. В 1828 г. и мне показывали затейливые галантерейные вещи - цы, вырытые в земле старого Чердынс- кого городища. Не смешивая древних находок с нашим вопросом о древней сибирской торговле, можно относить их ко времени незапамятному или к болгарскому, только не к новгородскому. Великий Новгород XII и XIII веков не был в своих выходах так скрытен, как Карфаген, и в каких-нибудь хартиях оставил бы известия о северных ярмарках поморских волостей, разве только по соперничеству с болгарами воспротивился их торгам и прекратил ярмарки.

Приближаясь ко времени, которое предшествовало взятию Сибири, можно с достоверностью полагать, что караваны бухарские ходили до Искера с тех пор, как учредился в нем курень владетельный; что сверх того они странствовали по степям Ишимской, Исетской и Барабинской, когда видели там кочующих татар разного наименования, выменивая чрез них мягкую рухлядь собственной их добычи, или чрез вымен же получаемую от вогулов и остяков. На переходе торговли от древней к новосибирской стояли те же бухарцы, чему свидетельством служит грамота Байсеит- мурзы, в 1597 г. напечатанная во 2-й ч. Госуд. грамот. 5.

Лишь только начали русские овладевать Сибирью, как и встретились в Тюмени, Тобольске, Таре и потом вТом- ске с бухарцами, с давними знакомцами по Москве. Не только в это время, но и ранее четвертью века, англичане и голландцы предпринимали протереться мимо берегов Сибири в Восточную Индию. Англичанин Бурро в 1556 г. достиг до Вайгачского пролива; земляки его Пет и Жакман в 1580 г., в одно время с походом Ермаковым, дошли до устья Печоры; голландцы три раза пытались пройти Ледовитым морем, и одному из них удалось только зимовать на восточной стороне Новой Земли; англичанин Вуд в 1676 г. потерял корабль во льдах того же острова*. Если бы кому-нибудь из них посчастливилось пройти вместо Индии до губы Обской или Енисейской, Сибири можно бы, по крайней мере, мечтать о торговле приморской, вместо которой ныне суждено довольствоваться одною караванною и гужевою. Таким образом, торгаши бухарские безостановочно привозили шелковые, бумажные и шерстяные ткани средственной доброты, мерлушки, шкуры корсачьи, иногда даже леопардовые и тигровые, также плоды сушеные, для обмена на мягкую рухлядь. Соотчичи их, до Кучумова и после Кучу- мова времени поселившиеся в разных местах Сибири, занимались тем же ремеслом. Со стороны России торговые люди Устюга, Лальского посада, Архан- гельска и даже из Москвы приезжали с деньгами или простонародными товарами для приобретения мягкой рухляди из рук казаков, промышленников и приближенных к воеводам. Нельзя определить из добрых начал величину ни торговли, ни капитала денежного, след., и оборота полного; но то известно, что она была огромна числом, по дешевизне цен (как, напр., фунт бобровой струи продавался 40—50 коп.) и равно не безденежна по количеству серебряной монеты к концу периода, пока Россия была богата серебром, как мы видели из грамоты 1657

года.

По соображении всего выходит, что первоначальная сибирская торговля, стесняемая всемерными ограничениями, как читали в приведенном наказе, попалась в две руки: служебную и посторонне-посадскую. Поэтому торговли, принадлежащей собственно переселенцам русским, не было, да и могла ли быть она честным путем? Они не принесли мастерств, кроме навыка срубить дом и заготовить упряжь, да пахотные способы: женщины их у мел и только соткать толстый хрящ и сермяжное сукно для своего обихода. Однако ж переселенцы скоро сбросили лапти по изобилию кож и по невсеместному липняку. 6.

По движениям завоеваний, еще не конченных, и по необузданности завоевателей мена инородцев как-то робела, отчего и средоточия торговые, т.е. ярмарки городов и острогов, гораздо позднее улегшиеся, только наклевывались. Одна ярмарка Обдорская, известная с создания Сольвычегодска, но в настоящую пору стоящая под стражею таможенных застав, не могла уже пользоваться свободою без ограничения: ибо высокая мягкая рухлядь была заповедным товаром. Полагать надобно, что и сами инородцы, имея для своего продовольствия в водах, на водах и в лесах, где есть леса, рыбу, прилетных птиц, дичь лесную, лосей и т.п., были равнодушны к надеждам улучшить свое состояние, тем более, что их женщины имели в руках искусство выделывать кожи звериные или птичьи для парок или кук- лянов, одежды зимней, ловко опоясывающей и красиво вышиваемой их же руками, равно для лета легкие камлейки из кож осетровых или налимовых. 7.

Сибирская дорога от Москвы к Тобольску, после водяного Ермакова пути, лежавшего по pp. Журавле, Баранче, Тагилу и Туре, дважды была изменяема. Сперва, и ненадолго, она проходила чрез Чердынь и Растесной Камень, оттуда на восточной стороне по Лозьве, Тавде и Тоболу; после, с 1597 г., переведена посредством расчисток и гатей на Соликамск, Верхотурье и Туринск. От Соликамска к России было 4 направления*. Кроме того, была еще летняя тропа для верховой езды, пролегавшая из Туринска, после и Тюмени, чрез Катай- ский острог на Уфу, по западной стороне Урала с пересечкою его подле Азовской горы; и по этой тропе происходили пересылки воевод в нужных случаях, особенно в последнюю декаду периода, исключая одного раза, когда в 1594г.

До которых же пор большая чрез Соликамск и Верхотурье дорога продолжалась? До 1763г., т.е. до упразднения уральских таможень, потому что непроходимые топи и болота, по обеим сторонам этой государственной дороги лежавшие, делали ее безопасною от провоза заповедных или беспошлинных товаров. В правление императрицы Анны протоптали было неуказную дорогу чрез Екатеринбург и Кунгур, но по недочетам в сборах Верхотурской таможни она строго возбранена в 1739 г. Самовольный проезд чрез Кунгур ввел в ошибку Фишера, как можно видеть на 393-й стр. его Истории.

Рассказав государственную дорогу до Тобольска, можно присовокупить, что отсюда она шла зимою и летом по Иртышу, Оби, Кети и сухопутно до Енисейска, откуда опять водою по Верхней Тунгуске до Илимска, где дорога делилась на две ветви: к северо-востоку чрез Усть- КутпоЛенедоЯкутскаидалее, акюго- востоку — по Ангаре, чрез Байкал на Баргузинск и ос. Иргенский до Нерчинска. Вот главные пути сообщений в периоде оканчиваемом! 8.

Слово, сие чудесное дарование Бо- жие, сие музыкальное возглашение духо- человека, обнаруживающее всю внутреннюю жизнь его, как и безмолвную, но красноречивую жизнь Неба и Земли, выражается бесчисленными изменениями в одном даже племени, если племя делится временем, местом, категорией быта и иногда климатом, — это слово называется языком. Знать господствующий говор языка —значит знать частипу его, конечно лучшую и любопытнейшую, если отсвечивает в ней ум или сердце; но, во всяком случае, нет вечности для наречия, сколь бы ни казачосьоно выработанным. Наречие новгородское есть второе дитя славянского языка, если должно признавать наречие южное за первенца. Сколь ни грубо новгородское, но по долговременному и обширному влиянию Новгорода на севере, оно, как неизменный стереотип, везде печатается в разговоре до Камчатки, до Кадьяка. Сибирский говор есть говор устюжский, подражатель новгородского. Сибирь обыскана, добыта, населена, обстроена, образована все устюжанами и их собра- тией, говорившею тем же наречием. Устюжане дали нам земледельцев, ямщиков, посадских, соорудили нам храмы и колокольни, завели ярмарки, установили праздники Устюжских Чудотворцев, вошли как хозяева в доверенность у инородцев, скупапи у них мягкую рухлядь на табак, на корольки и топоры, а к ним привозили серебряные кресты, перстни, запонки, финифтяные табакерки и прочие щепеткие изделия своей работы. По какому-то жребию единообразия, даже казачьи команды пополнялись из таких городов, где говорили тем же наречием. Стефан Великопермский, по плоти устюжанин, низлагая с 1383 по 1397 г. идолов Угры и Печоры, пермяков и зырян, кажется, с берегов Выми благословил путь к востоку своим землякам, даже до Баранова, перенесшего устюжскую образованность на берег Америки. Как бы то ни было, нельзя, однако ж, не видеть причины, для чего московский говор, легкий и приятный, как счастливый баловень, не успел в Сибири взять поверхности. Воеводы и их товарищи, дьяки и письменные головы, хотя приезжали с семьями и домочадцами, отделялись степенями состояния от жителей, которые, если видят к себе презрение, любят лучше передразнивать надменных, чем им подражать. Много было детей боярских и стрельцов, но не москвичи урожденные.

Сибирское наречие в произношении буквы «о» свято держится отдельного букварного выговора так, как бы всегда лежало ударение на ней. Сверх того, наше наречие удержало обветшалые слова, уполномочило самодельные и переиначило ударение многих. Сибирский разговор ленив и холоден, но без легкомыслия, не текуч и малословен, как бы с числом и весом, и, к сожалению, темноват по привычке пропускать глаголы, оживляющие мысль. Перевалясь из Екатеринбурга в Тобольск, замечаешь чувствительную разницу в разговоре и оттого, что он свертывается в домашний и томится около своих муравейников. В Иркутске тем чувствительнее разница, чем далее от России. Разумеется, что эти замечания, высказываемые против старого времени или старых людей, не падают на лица образованные, ни на молодежь купеческих детей XIX века, посещающих государственные ярмарки для обмена товаров и поверьев.

Что касается до наречий инородческих, не имея данных, чтоб судить о них, мы довольствуемся бросить несколько слов о наречиях остятском и самоедском в пределах острогов Березовского, Ман- газейского и Нарымского. Остяко-об- дорское наречие, начиная с Урала, по какой-то твердости доныне остается неизменным в выговоре слов, напротив, остяки, выше по Оби живущие к Березову, сокращают выговор обдорский, как бы срезывая окончания слов. Остяки кызымские столько различаются в наречии, что не всякий из обдорян может их разуметь; остяки, к Нарыму прилегающие, те самые, которые прежде слыли пегою ордою, как-то шепеляют*. Самоеды обдорские, начиная также с Урала, говорят твердо и резко; но живущие за Тазовской губой произносят в нос. Поэтому видно, что изменчивость наречий определяется не всегда климатом, не всегда большим расстоянием, но разобщением, небывалостью письменности и отсутствием чтения, которое одно, независимо от пространств, примиряет причуды наречий, хотя на выговор и не вполне действует. Вообще замечают, что голосовой орган звучнее и громче у самоедов, чем у остяков.

Мы разделяем заключение первого енисейского губернатора, что язык тамошних остяков не имеет сходства с языком тех же поколений, живущих инде в Сибири**. Еще два слова. Доктор Кибер, около 1821 г. навестивший Колыму, отзывается, что ламуты, тунгусы и юкагиры говорят с живостью о своих промыслах и что язык первых богат и сладкозвучен при изобилии букв гласных. Но при конце первого периода инородческие наречия в таком ли состо- яли разногласии, как слышат их нынче? Нетрудно решить, но трудно доказать. Если прежняя многочисленность, какую не замедлим мы показать в первобытных ордах, давала им больше плотности, больше взаимных отражений для обобщения разговорного и если само- знание народности, к которому возводила их благородная дикость под девизом независимости, содействовало к расширению одинакового словаря; то, с другой стороны, противные приключения: болезни, смертность и выморочная малолюдность не заготовляли ли те же наречия к постепенным разладам ? Может быть, музыкальный смычок решит вопрос по некоторому сходству с языком народным. Не правда ли, что смычок тем лучше поет, чем долее держится в руке художнической, и опять тем хуже становится, чем более трется усилием скрыпача? Следственно, язык, улучшается ли или дичает, все изменяется: следственно, наречия покоренных азиат- цев при завладении Сибирью иначе на их губах дребезжали, а не так, как ныне.

О разногласии остятских наречий. Священник Лука Вологодский, живший в остяках, утверждает: а) что наречие обдорское есть коренное, прочие же наречия более или менее испорчены; б) что в нарымском, которое у меня названо шепеляющим, он видит одну странность, что остяки по соседству с самоедами привыкли оканчивать свои слова по-самоедски. Священник Л. Вологодский замечает, что остяк называет себя астаг и что это слово сложено из речений: ас — Обь и тага — место. Поэтому Фишеров уштяк есть пустое умничанье. 9.

Чтобы при конце периода определить приблизительно населенность и русскую и туземную Сибири, надобно поставить в виду два отношения: одно — к современному периоду населенности смежного края Средней Азии, а другое — к статистическим исчислениям российского правительства, даром что они слишком поздни для нашего намерения.

Положим, напр., число туземцев м[ужского] п[ола] в 288 000 и посмотрим, соответствует ли оно современному числу сопредельной Тартарии от Каспийского моря до Татарского залива простиравшейся. Площадь ея, по взгляду на карту, в шесть или семь раз была обширнее против площади тогдашней Сибири, кончавшейся при Тауй- ском меридиане и в редких точках прикасавшейся к 56° ш.; число же обитателей Большой Тартарии, по вероятностям, не превосходило 2 000 000 м[ужского] п[ола] после долговременного запустения, какому подверглась она чрез бесчеловечное избиение народов, совершившееся в годину зверя Чингисхана. Поэтому седьмая доля, относительно к площади и населенности в наделе Сибири принимаемая, не может казаться ни малою, ни великою. Пусть скажут, что калмыки, киргизы и т.п. часто врывались в пределы Сибири; но это происходило не от тесноты в размещении по предгорьям и долинам их, а от ордынского навыка к даровщине и к степному разгулью.

Относительно к исчислениям российского правительства мы не знаем старшего числа, кроме переписи сибирских инородцев в 1763 г., а по этой переписи выходит их м[ужского] п[ола] 132 000. Другое, следовавшее затем число, 184 448, есть счет их по 5-й ревизии; третье число, 220 300, есть итог 7-й ревизии*. Следственно, по сим данным можно бы взойти к счислению инородцев первого периода, решив посред- ством их же важный вопрос: в коликое время и коликими процентами возрастает или убывает человечество полярное и предполярное?

'350

300

50

200

6500

Первое число возросло до 184 000 в 31 год, увеличившись в это время 39 процентами на сто, след., оно удвоилось бы чрез 78 лет, т.е. 132 000 с 1763 г. дали бы к 1841г. 264 000 инородцев-мужчин. Второе число пятой ревизии, увеличившись в 21 год 19 процентами на сто, удвоилось бы чрез 70 лет, или дало бы к 1864 г. 440 000. Не наша вина, что публично заявленные числа не ведут к пропорциональным выводам, но, принимая их за основные, отчего бы они ни разнились, мы должны заключать, что первое число переписи 1763 г., если бы поворотить его назад не в такой убывающей постепенности, в какой прибывало, а в рассроченной на другие 70 лет, неминуемо исчезло бы к 1607 году, или, говоря иначе, задолго до Ермака не было бы за Уралом ни одной души, против кого бы атаману довелось обнажить свой булат или зарядить винтовку; следственно, он сражался бы, подобно Дон Кихоту, с ветряными мельницами вымерших табарин- цев и туралинцев. Выводы сего рода ab absurdo указывают путь, чтобы, минуя чисел инородческой и общенародной переписи, как пострадавших от гибельных учетов оспы, и след., по своей малочисленности неприличных к рассмотрению вопроса, согласиться признать за имоверное 288 000 туземцев, число до пояатения оспы сбыточное по современному сравнению с населенностью, начиная от Татарского залива до р. Урала.

Теперь должно выговорить количество русской населенности, и не без основания следует положить ее в 70 000 м. п., не заботясь на первый раз о количестве женском, как доныне, меньшем против числа мужеского, в Восточной особенно Сибири, у русских и инородцев. При настоящем неведении, как определить силу и время воспроизводимости племен, толкущихся около межи Полярного Круга (67° ш.), не излишним считается благовременно предъявить, что в рассуждении племен инородных и русского, размещающихся в полосах лесистой и пашенной, начиная с 6Г ш. к югу, принимается, как и в России, удвоение воспроизводимости их в простран - стве 80 лет. Таким образом, выходило бы, что против 1 русского тогда было 4

инородца. Кто ж русские, сперва пришедшие на заселение Сибири? Вот примерный перечень их по городам, острогам, зимовьям, слободам, деревням и починкам сперва к началу 1622, потом вообще к началу 1662 года.

К началу 1622 г.

а) Духовенства белого с принтами 100 семей или с детьми м[ужского| п[ола] черного

б) Чиновников высших и средних с подьячими

в) Воинских людей или вообще Казакове новокрещеными

г) Промышленников оседлых, и

в том числе плотников и других мастеров, под именем посадских, в числе которых и 60 семей угличан, из Пелыма переведенных в Туринск и Тюмень 4000

Промышленников расхожих, следовавших за партиями казаков 2000

д) Служителей архиерейских,

монастырских, дворовых господских и деловых людей 1000

е) Ямщиков, казною переведенных,

и к ним присоединившихся из-за Урала бобылей 1000

К началу 1662 г.

а) Духовенства белого с причтами, вновь переселенного с поколением от прежнего, и с боярскими детьми архиерейского дома 1500

черного 100 J1600

б) Чиновников высших и средних

с подьячими 1200

в) Воинских людей, не исключая

казаков новокрещеных 10000

отставных 3000

г) Промышленников оседлых,

и вновь водворившихся с поколением от прежних, под именем посадских 6000

Из 2000 бездомовых промышленников водворилось в 4 заангарских воеводствах 300

Всего

Промышленников расхожих, сколько бы их ни было, по нево- дворении долой со счетов.

д) Служителей архиерейских,

монастырских, дворовых господских и деловых людей 3000

е) Ямщиков, вновь казною присланных с поколением от прежних и с вновь присоседившимися 3000

ж) Пашенных крестьян, вновь казною переведенных с поколением от прежних, и с прибылыми

к ним 3000

Крестьян, по воеводским вызовам семейно переселившихся, и пришлых к ним 31 500

к) Ссыльных 7400, из них: по р. Енисей 3000

за Ангару 4400

t

70 000* * Представление сибирской населенности в числах есть дело соображений, потому что ни летопис ни грамоты древние, доныне известные, не помогают этому делу. Все достоверные свидетельства о пер селении ямщиков, крестьян и воинских людей, свидетельства, мною упомянутые в первых двух глава так малозначащи относительно чисел, что приобретение Сибири, как будто безлюдной, можно бы с честь за находку даровую. Но этому быть нельзя, и лучше признаться, что письмена археографически относительно переселений не сбережены летописями во всей полноте. Если в начале XVIII века числ дворов в Сибири восходит до 37 000, а в 1727 г. число ревизских душ до 170 000, то зрителю Историче кой Сибири нельзя быть столько хладнокровным, чтобы не желать доискиваться, сколь людна был Сибирь в I и II периодах, дабы самым усилием изыскания дойти до указаний населенности и впосле ствии сойтись с двумя государственными числами. Ибо эти числа суть произведение задних сумм.

В доказательство неполноты сведений остановимся на числе воинских людей (казаков). Летописи 1586 по 1601 год, исчисляя казаков и стрельцов, посланных с воеводами из Москвы, других городов, так взятых на службу из строгановских отчин, всего-навсе до 1100 человек, после покидают счет до 1634 г. котором из Нижнего и Вологды единовременно прислано в Тару для казачьей службы 300 семей. Лет писи и указы также молчат о присылке на службу сибирскую литовцев, поляков, немцев и малороссия а между тем поговаривают о недостатке казаков и приглашении вольницы в казачье звание. Мудрено л после этого сочинителю Енисейской губернии молвить наобум, что в Сибири не бывало казаков более 500 Но этот недостаток не значит такую малость, какую себе представил А. П. Степанов, а означает малочи ленность относительную к обширности занятого пространства. Приведите себе на память грамоту 1609 во II главе мною помещенную, и припомните, что на один тот год для служивых 5 непахотных город следовало провианта 9750 чет., следственно, служивых было 3250, да в 5 пахотных городах: в Верхотурі Пелыме, Туринске, Тюмени и Тобольске, надобно полагать, по крайней мере, такой же экземпляр каз ков, вот и 6500, когда не было ни Кузнецка, ни Енисейска, ни Красноярска, ни восточных водворени А в эту пору мало и 10 тысяч, к числу которых надобно еще присоединять особые команды западны славян с немцами, особенно с 1655 г., и татаро-казачьи команды тобольско-томские. Если бы и действ тельно не было из России нарочных присылок команд, как водилось сначала, то, наверное, с приездо каждого воеводы из Москвы приезжало по десятку воинских людей, и воеводских приездов можно н считать до 500 в течение периода.

Вот основание, почему положено у меня казаков с отставными до 13 тысяч. Даже из Осадного спис, 1646 г. видно, что в Тобольске находилось тогда отставных 911, и в том числе христиан-европейцев 650

Пока не было в виду грамоты 1609 года, я выводил такое же число казаков из числа городов, острого и зимовьев и тою же ощупью находил и нахожу число духовенства и чинов управления, потому что ] было острога, не говоря о городе, без священнослужителя, не было острога без начальника и подьячег не было зимовья без полудюжины казаков. Вот данные для счисления трех состояний, а счеты прочи пополнены произвольно пришлыми. Ведь сибиряки не из земли выросли.

ш Теперь следует вымерять площадь нашего завладения, протоптанную смелою ногой 70 000 русских, площадь, по которой разъезжали 288 000 туземцев на оленях, собаках, лошадях и верблюдах. Площадь завладения, делимая на три полосы (о чем будет речь при конце Ш периода), начиная с меридиана Верхотурского до Тауйского, без выходов на Колыму и Анадырск, имеет длины 90°, в ширине же, к северу и югу, часто переменной, стелется сперва при западном основании от 58°до 70° к Карскому заливу, потом от полуденника тюменского выпадая к югу на Г, далее у Кузнецка на 4°, далее то суживаясь, то расширяясь к Нижнеудинску до 55° и еще выдаваясь на 2° при Баргузине и при Яблонном хребте у Тугирска, ложится восточным основанием при Тауйске, откуда до Ледовитого моря около 12°, как и на западном основании. Карта показывает, что в самой большой ширине тогдашней площади содержалось 23°. С помощью подобных приемов и с учетом кругов параллельных, площадь тогдашней Сибири выходит около 4 500 000 кв. верст*, следственно, на каждого мужчину русского и туземца доводилось бы с лишком по 12 кв. верст. 10.

Пользуясь речью о населенности, надобно прибавить пропущенное замечание, что, если немногие племена из туземцев были многочисленны, все они сходствовали между собою в образе древнеазийского быта. Многочисленнейшие из них были: а) остяки, до берегов Енисея широко раскинувшиеся; б) татары, тою же рекою как бы остановленные в расселении к востоку; в) тунгусы (эвоены) между Анабарою и Омолоном, от Ледовитого моря до Шилки, не все еще уместившиеся; г) якуты (сохи), в конце XIV века оттесненные с северобайкальских степей на pp. Лену, Олек- му, Вилюй и впоследствии, когда война и оспа уходила юкагиров, разделившие достояния их вместе с тунгусами; и д) буряты, междурр. Ои и Уя кочевавшие. Сочинитель Описания народов, в России обитающих, причислял еще самоедов к многочисленным племенам, так что они будто превосходили остяков своим числом. Быть может, но история не запомнит такой славы превосходства, разве в соединении самоедов наших с урянхая- ми заграничными.

Относительно сходства, все покоренные племена, большие и малые, кроме последователей исламизма, поклонялись двум началам добра и зла, как бы в порав- нение безграмотных орд со старыми философскими сектами, изъятыми только от шаманства. Все были рыболовы, звероловы и скотоводцы млекопитающих: оленя, собаки, лошади, быка, барана и верблюда, по степеням теплоты; все вели лунное времясчисление; все питались рыбою свежею, сушеною или вяленою, мясами животных воздушных, земных и водяных, не исключая трупа китового, также растениями по широтам мест, в случае же голодовки, по инстинкту самосохранения**, древесною корою, вывариванием кож, ремней, старых брошенных костей a la Roumfordt, и даже болюсовою землею, называемою земляная сметана.

Все в обычаях, житье и даже одежде, из кожи или ткани сшитой, сходствовали больше или меньше, не исключая и якутского племени, щегольством и своим вкусом отличающегося. Все, если многочисленны или если дышали благорастворением юга, любили пляски и пособляли самозабвению на севере мухомором, на юге — закваскою молочною; все платили за жену вено. Словом, древнеазийский северный тип не начинал еще стираться ни с лица, ни с души наших земляков.