Об одном из главных зол русской политической системы РОССИЙСКАЯ ГАЗЕТА, 21.10. 2004 Как-то я спросил Михаила Горбачёва, на какой срок нахождения у власти он рассчитывал, когда стал Генеральным секретарём ЦК КПСС, то есть фактическим главой страны.
Лет на пятнадцать, ответил Михаил Сергеевич. В реальности, как известно, власть в руках Горбачёва находилась шесть с половиной лет, причём в последние год или даже два — стремительно утекая. Абсолютное большинство наших чиновников, от низшего до самого высокого уровня, даже теоретически не понимают и тем более психологически не воспринимают скоротечность или, по крайней мере, конечность своего пребывания во власти. Они не умеют, да и не хотят строить свою работу и жизнь так, чтобы через четыре, восемь, максимум двенадцать лет покинуть свой пост, оставив после себя завершённые реформы, добрую память и неразворованную казну. Отчасти это политико-психологическое наследие сословных традиций самодержавия, в ещё большей степени— традиций советской номенклатурной системы. Как известно, в номенклатуру в советские времена было трудно проникнуть, но почти невозможно было из неё выпасть. При соблюдении правил игры, разумеется. Как говорят в криминальном мире, структурно очень схожем с бюрократическим, вход — рубль, выход — два. Презумпция номенклатурности, то есть несменяемости, закреплённая множеством старых советских и новых рыночных привилегий, до сих пор царящая практически на всём постсоветском пространстве (кроме Прибалтики), доминирует 95 в психологии как назначаемых чиновников, так и (что поразительно) избранных депутатов, мэров, губернаторов, президентов. Эта психология и приводит к тому, что начатые в России дела редко когда заканчиваются в назначенный срок. Что почти никогда вовремя не выполняются обещания, особенно данные подчинённым или обществу. Что вышестоящих начальников нижестоящие нагло и беззастенчиво обманывают, а те, даже догадываясь об этом, а часто и зная наверняка, не решаются выгнать лжецов с работы. В худшем (в худшем!) случае перемещают на чуть менее значимые посты. А для тех, кто в силу неизбежных условностей современной России всё-таки должен покинуть чиновничий пост, создаются (за государственный счёт, разумеется, то есть за счёт налогоплательщиков) синекуры — политические, финансовые, научные, общественные и тому подобные фонды, институты, корпорации, банки, ассоциации и прочая и прочая. Модернизация российской номенклатуры (бюрократуры) пока заметна только в одном — наиболее дальновидные и располагающие соответствующими постами чиновники и народные избранники, не доверяя свою судьбу только государству бюрократов, сами (но за наш счет) готовят себе запасные аэродромы, а главное — копят деньги, получаемые, естественно, не в кассах госучреждений. В результате на значительную часть этих чиновников компромат скапливается автоматически, просто как неизбежный продукт их деятельности, а они, осознавая это, вынуждены (о, страдальцы!) и дальше тянуть свой срок пребывания на госслужбе, ещё меньше занимаясь своими служебными обязанностями и ещё больше — сокрытием и запутыванием своих закулисных дел. Ибо отставка приводит к открытию дел уголовных. Конечно, в деятельности назначенных или избранных госслужащих есть и немало других мотивов, в том числе и весьма благородных, но ведь все-таки не случайно, что, пожалуй, ни один из высших чиновников России последних 15—20 лет не может похвастаться тем, что довел до конца хоть одно реально значимое масштабное дело или реформу. Им никогда не хватает времени, ибо они привыкли работать вечно! Из многих фундаментальных составляющих демократии, по моему глубокому убеждению, самым актуальным и самым до сих пор невостребованным в России является не выбор 96 ность и не разделение властей, а ограничение сроков пребывания у власти, прямо не рождающее ответственность (временщик часто крадёт даже больше), но создающее психологический и политический фундамент ответственности.
Мое крайне критическое, если не сказать сильнее — прямо негативное отношение к Ельцину во многом нивелировано как раз тем, что он — неважно по каким причинам — всё-таки покинул Кремль в 1999 году. Безусловно, есть реформы, которые требуют для своего свершения десятилетий. Есть законное желание, что в частном бизнесе, что в политическом управлении, передать дело в руки близкого тебе по духу преемника. Есть, наконец, переходные политические режимы, которые в случае изъятия, особенно чисто демократическим путём, возглавляющих их авторитарных личностей, рушатся, погружая в хаос или даже гражданскую войну соответствующие страны, — сейчас в Ираке мы видим пример такого рода. Но всё это (и многое другое) не отменяет необходимости ликвидации презумпции номенклатурности, ибо без этого нельзя даже теоретически добиться того, чтобы человек довершал то, что начал, в срок своего пребывания во власти. В конкретных условиях сегодняшней России это, например, означает, что сменяемость кадров важнее их выборности. Или что срок пребывания во власти глав регионов должен быть меньше, чем срок пребывания на своём посту главы государства (при том, что и этот срок должен быть конечен). Противоположное могут позволить себе только развитые и стабильные демократии. Только оказавшись вне власти, человек по-настоящему начинает ценить свободу, гражданские права, чужие интересы и многое другое. Ответственная (во всех смыслах) оппозиция в России возникнет лишь тогда, когда вне власти окажутся те, кто когда-то властью располагал. Я не знаю ни одного человека, который, придя во власть, стал более демократичен, чем был до того. Зато встречал десятки людей, которые, выйдя из-за Кремлевской стены и иных мест средоточия власти, где были принципиальными автократорами, превратились в самых заядлых, порой даже оголтелых демократов. Без всякой психотерапии, минимальной, считай, ценой — ценой потери власти. Недавно меня поправили, справедливо указав, что и я, и все остальные знаем в России одного человека, который, по- 97 лучив власть, стал большим демократом, чем был до того. Это — уже упоминавшийся мною Михаил Горбачёв. Это правда. Но именно по этой причине у Горбачёва власть и отобрали. Авторитаризм есть подкладка современной демократии, но всё-таки не её лицевая ткань. Сейчас все гадают — кто победит на президентских выборах в США? У меня есть точный ответ. Тот, кого выберет американский политический класс, а не тот, кого хочет американский народ. Если бы я был американистом, я бы назвал и имя — без всяких социологических опросов. И в этом нет разницы между США и Белоруссией, Францией и Россией. Разница в том, с помощью каких механизмов реализуются интересы политического класса. У нас это административный ресурс, в так называемых цивилизованных странах — более тонкие и скрытые от широкой публики механизмы. И разница, конечно, в самом политическом классе, в его качестве и качествах — но это отдельная тема. Однако разница и в том, что американскому президенту на все его достижения и злодеяния отводятся только восемь лет. И он об этом знает — даже если это меньше, чем ему нужно для того, чтобы осчастливить свою страну и всё человечество. 98