СОВЕТСКИЕ И ЗАПАДНЫЕ ЛИДЕРЫ

В послереволюционной России и Советском Союзе Ленин был лидером, соответствующим фазе становления тоталитарной системы: он создал ее основы, не доведя их, однако, до логического завершения.
Сталин завершил процесс становления тоталитаризма, осуществив милитаризацию, распространив принципы прямого репрессивного администрирования на все сферы общественной жизни.

И вместе с тем обеспечил на некоторое время равновесие и ограниченное определенными сферами поступательное развитие системы (индустриализация, «культурная революция», достижение военного могущества и статуса сверхдержавы).
Методы, посредством которых он достиг этих целей, — массовый государственный террор, система
каторжного и принудительного груда, нищенский уровень массового потребления, жесткий идеологический контроль, истребление кадров правящей партии и госаппарата во имя утверждения личной власти, предельная централизация управления — соответствовали фундаментальным принципам тоталитаризма.
Личностные различия двух лидеров отражали особенности фаз развития системы. Революционный идеализм и утопизм Ленина, обеспечившие политическую мобилизацию масс, так же как его готовность к «временным отступлениям и компромиссам» (именно так оценивал он идею НЭПа), были необходимы для спасения рождающегося, еще неокрепшего режима от угрозы падения под гнетом всеобщей разрухи, голода, предельного обнищания народа.
Последовательный цинизм, политический разбой и патологическая жестокость, присущие Сталину, были адекватны задаче превращения имеющей лишь ограниченную поддержку в стране диктатуры в мощное, устойчиво функционирующее тоталитарное государство. Не менее важен для этого был его идеологический цинизм, облегчивший переход от выдохшейся к 40-м годам романтики «мировой пролетарской революции» к великодержавному имперскому национализму.
Со спецификой различных фаз связаны и особенности политической биографии первых советских лидеров, соответствующие их психологическому облику. Ленин приобрел свою харизму и власть в качестве общепризнанного вождя победившей социалистической революции; Сталин, будучи в революционном движении второстепенной и для многих сомнительной фигурой, смог добыть то и другое, только оттеснив — вначале путем аппаратных интриг, а затем — преследований, репрессий и убийств — более известных и популярных партийных лидеров.
Поэтому Ленина и сегодня продолжают почитать далеко не только поклонники тоталитарной системы, а на Сталина молятся лишь те, кто предпочитает
исповедовать ценности националистического тоталитаризма («коммуно-фашизма»).
В последние годы жизни Сталина созданная им система стала обнаруживать признаки стагнации, в ряде сфер (эффективность экономики, сельское хозяйство, научные исследования, жилищная проблема, социальное обеспечение и т.д.) назревал глубокий кризис.
Дисфункциональный характер начала принимать диспропорция в системе номенклатурной власти — бесконтрольное господство госбезопасности над партийной, государственной и военной элитой. Реформы Н.С. Хрущева, его новации в сфере внешней политики — попытка восстановить равновесие и поступательное развитие системы.
Независимо от ее результатов как психологические отличия Хрущева от его предшественников, так и его общность с ними обусловлены тем, что он был «тоталитарным реформатором».
С одной стороны, смелость в разрыве с некоторыми идеологическими и политическими догмами и практикой, в разоблачении сталинских преступлений, с другой — та же вера во всемогущество неограниченной партийно-бюрократической власти, порождавшая пресловутый хрущевский волюнтаризм, то же стремление командовать всем и вся и — вопреки провозглашенному стремлению к мирному сосуществованию — великодержавные амбиции и авантюризм во внешней политике (Карибский кризис).
Годы правления Брежнева и его двух недолго царствовавших преемников — время усиливающейся стагнации режима, грозившей его глубоким тотальным кризисом. Испугавшись реформаторских рывков Хрущева и ощущая, что любая глубокая реальная реформа несовместима с существующей системой власти («ткнешь пальцем — все развалится», по формуле секретаря райкома из очерка Ю. Нагибина), правящая номенклатура делает ставку на воздержание от резких движений, статус-кво, стабильность.

Она замыкается в уютном мирке собственной власти и привилегий, закрывая глаза на проблемы страны. Стремясь в то же время выиграть от экономических отношений с Западом, предотвратить опасность военной конфронтации с ним и расширить зону советского имперского влияния в развивающемся мире.
Лидер, органически неспособный к какой-либо инициативе в экономической и внутренней политике, но обожающий дорогие подарки от западных президентов и премьеров и готовый продемонстрировать военную мощь по подсказке своих маршалов и генералов, — оптимален для фазы позднего, стагнирующего, «размягченного» тоталитаризма.

Только в рамках такой системы возможны многолетнее пребывание на высшем посту в государстве тяжело больного, маразмирующего старца и последующее назначение на тот же пост заурядного чиновника с физическими и интеллектуальными данными К.У. Черненко. Последующие национальные лидеры — разрушители и реформаторы системы — это уже одновременно деятели и жертвы ее тотального кризиса и крушения.
Различные фазы и типы ситуационных состояний системы характерны и для новейшей истории стран Северной Америки и Западной Европы. Наиболее острый ситуационный кризис, перераставший в общесистемный, они пережили в период великой депрессии конца 20-х начала 30-х годов.
Личные качества Ф.Д. Рузвельта были одним из важнейших факторов, позволивших крупнейшей демократической стране перейти из этой опасной фазы в состояние устойчивого равновесия и поступательной эволюции: в нем наиболее полно воплотились черты лидера, выступающего в качестве «демократического реформатора».
В другом национально-историческом контексте и соответственно в несколько ином варианте те же черты проявили лидеры народного фронта во Франции, возглавившие массовое антифашистское движение и
осуществившие социальные реформы, которые иа несколько лет отодвинули крах демократического режима. В Германии, где внутренняя обстановка была во многом сложнее, чем в США или Франции, ситуационный кризис перерос в системный, завершившийся падением демократического режима и переходом к тоталитаризму,
Послевоенным лидерам ФРГ — К. Аденауэру и его коллегам — пришлось выступить в роли не только «демократических реформаторов», но и созидателей демократической системы.
Послевоенные лидеры США и большинства западноевропейских стран (за исключением Испании, Португалии, Греции и отчасти Италии) сталкивались в основном лишь с ситуационными кризисами, связанными с «холодной войной», крушением колониальной системы (войны во Вьетнаме, Алжире, Ка- рибский кризис и т.д.) и обострением экономических проблем, оии действовали в условиях относительной стабильности и поступательной эволюции системы. По всей вероятности, возможно выявить корреляции между этими «фазовыми?* характеристиками состояния общества и психологическим обликом лидирующих политиков соответствующих стран.
Столь же возможны такие корреляции и при анализе проблем политического лидерства в «третьем мире», где в одних странах господствуют стагнация и политическая неустойчивость, а в других проявились тенденции к глубокому реформированию экономической и политической структуры и поступательной эволюции. Авторитаризм, присущий политическим режимам многих из этих стран, играл совершенно различную роль — стабилизирующую, реформаторскую или дестабилизирующую и застойную — в зависимости от преобладания тех или иных тенденций и соответствующих им психологических характеристик национальных лидеров.
Взаимодействие исторических ситуаций и психологических свойств национальных лидеров — сфера увлекательных междисциплинарных историко-психо
логических или психолого-политологических исследований. Значение ее определяется тем, что, как считают ныне многие социальные ,и политические психологи, именно ситуационные факторы являются решающими в возвышении деятелей с определенными психологическими характеристиками на роль лидеров.
В 70—80-е годы «фундаментально ошибочной атт- рибуцией» признается склонность ряда исследователей лидерства рассуждать об исторических личностях, не учитывая в достаточной мере «внешние детерминанты» их поведения. Фактически такие исследователи впадают в тот же грех персонификации (или персональной атгрибуции) общественных явлений, который, как мы видели, присущ массовому сознанию.
Известный американский политический психолог Д.К. Саймонтои сочувственно цитирует в этой связи ф ил ософско-исторический эпилог «Войны и мира* Л. Толстого и его знаменитую уничижительную характеристику исторической роли Наполеона.
Излагая результаты собственных исследований факторов, определивших сравнительные масштабы исторической роли 342 европейских монархов средневековья и нового времени, американских президентов, а также факты выборов президентом США бывшего вице-президента, Саймонтои приходит к выводу о значительном перевесе ситуационных факторов над личностно-психологическими, В свете этих исследований теория Толстого не вызывает, по его мнению, «серьезных оговорок».

<< | >>

↑

Источник: Сельченок К.В.. Психология лидерства. 2004

Еще по теме СОВЕТСКИЕ И ЗАПАДНЫЕ ЛИДЕРЫ: