§ 1. ПОНЯТИЕ И ЗНАЧЕНИЕ ОСОБЕННОЙ ЧАСТИ УГОЛОВНОГО ПРАВА
Особенная часть уголовного права представляет собой относительно самостоятельную сферу в системе российского уголовного права. Ее самостоятельность определяется тем, что именно в нормах Особенной части непосредственно очерчивается круг уголовно наказуемых деяний, содержится перечень конкретных уголовно-правовых запретов и устанавливаются санкции за их нарушение.
Самостоятельность норм Особенной части относительна: они могут действовать лишь в неразрывном единстве с нормами Общей части. В нормах Общей части фиксируются основные, принципиальные, базовые положения уголовного права, которые в дальнейшем, преломляясь сквозь призму норм Особенной части, реализуются применительно к конкретным видам преступлений. В свою очередь именно в нормах Особенной части описаны детализирующие признаки определенных составов преступлений, а также виды и размеры наказаний, подлежащих применению к лицам, их совершившим. Но применить эти нормы на практике можно только на основе положений Общей части и в сочетании с ними. Особенно наглядно неразрывная связь Общей и Особенной части проявляется в случаях, когда преступная деятельность прервана на стадии приготовления (покушения), деяние совершено в соучастии или имеет место множественность преступных актов. Квалификация подобных деяний по статьям Особенной части УК без ссылок на соответствующие нормы Общей его части зачастую становится невозможной. В нормах Особенной части «опредмечиваются» те идеи, которые заложены в положениях Общей части, в них материализуется берущий свое начало в положениях Общей части смысл уголовно-правового запрета. В результате единства и взаимодействия Общей и Особенной части уголовного права известная и неизбежная декларативность первой из них удачно компенсируется утилитарностью и широкой практической реализуемостью второй. Вместе с тем предмет Особенной части уголовного права не ограничен лишь одними нормами-запретами. В него входят также и поощрительные нормы, имеющие своей целью стимулирование позитивного посткриминального поведения лица, совершившего преступление. К этим нормам, например, можно отнести примечание к ст. 126 УК (похищение человека), в котором говорится: «Лицо, добровольно освободившее похищенного, освобождается от уголовной ответственности, если в его действиях не содержится иного состава преступления». Кроме того, в Особенной части уголовного права имеются и такие нормы, в которых не содержатся признаки состава преступления, а лишь интерпретируются использованные в УК правовые категории. Так, в примечании 1 к ст. 201 УК дается определение лица, выполняющего управленческие функции в коммерческой или иной организации; в примечании к ст. 264 УК разъясняется понятие «других механических транспортных средств»; в ст. 331 УК раскрывается понятие преступлений против военной службы. Последние два вида норм не отражают пока в полной мере специфики Особенной части уголовного права, ибо выполняют не охранительные, а регулятивные (нормы-определения) и даже в некотором смысле восстановительные (нормы-поощрения) функции. Однако увеличение числа таких норм в УК РФ 1996 г. свидетельствует о том, что законодателем взят курс на расширение функциональных возможностей уголовного права, на усиление его нерепрессивных начал1. Более того, в специальной литературе высказываются предложения о дополнении УК РФ приложением, в котором в систематическом виде содержалось бы официальное толкование встречающихся в УК терминов. О принципиальной возможности такого решения свидетельствует опыт законодателей КНР, Испании, Японии, других стран. Таким образом, Особенная часть уголовного права представляет собой систему норм, устанавливающих преступность и наказуемость конкретных видов общественно опасных деяний; предусматривающих условия и основания освобождения от уголовной ответственности и (или) наказания за совершение некоторых из них; раскрывающих содержание и смысл отдельных уголовноправовых предписаний. В нормах Особенной части уголовного права в наиболее концентрированном виде отражается специфика уголовно-правовой, политики государства на данном этапе его исторического развития. Характерной особенностью российской уголовно-правовой политики последних лет является тенденция к дифференциации уголовной репрессии. Одним из ее источников служит противоречивый процесс криминализации и декриминализации деяний, благодаря которому направление репрессии постоянно должно приводиться в соответствие с реалиями социальной действительности. Анализ тенденций в развитии уголовного законодательства на протяжении последних 40 лет (включая и реформу УК РФ 1996 г.) позволяет установить следующую закономерность: резкое превалирование числа криминализированных деяний над декриминализированными. Так, в Особенной части УК РФ 1996 г. на сегодняшний день насчитывается 259 уголовно-правовых запретов, что на 54 нормы больше, чем в УК РСФСР 1960 г. на момент его принятия. Обращает, правда, на себя внимание и тот факт, что декриминализация (весьма скромная по числу отмененных норм) коснулась в основном тех деяний, которые достаточно часто встречаются в реальной жизни: спекуляция, повторное мелкое хулиганство, самогоноварение, управление транспортным средством в состоянии опьянения и др. Поэтому объем фактически применяемой репрессии в этой части несколько сузился. В то же время нельзя не учитывать, что отмеченная тенденция наталкивается на целый ряд объективных препятствий в виде определенного состояния, структуры, динамики преступности, других негативный социальных явлений и поэтому Особенная часть уголовного права в этом направлении эволюционирует не так быстро, как того бы хотелось. С учетом анализа истории развития уголовного права можно сделать вывод, что уголовная репрессия в нормах Особенной части УК за последние 40 лет не только непрерывно расширялась, но и неуклонно ужесточалась. В результате объективного и закономерного процесса постоянного развития, изменения и совершенствования социальных структур, появления новых видов общественных отношений возникает необходимость в уголовно-правовой защите некоторых из них. Установлением уголовной наказуемости деяний, могущих причинить вред вновь возникающим общественным отношениям, и обеспечивается такая защита. Отмеченная тенденция является отражением принципа динамизма в уголовном праве, который требует постоянного учета изменений в системе общественных отношений и своевременного отражения их в законе. Сказанное, разумеется, не означает, что уголовно-правовая регламентация должна распространяться на все без исключения вновь возникающие общественные отношения. Ставить под защиту уголовного закона необходимо лишь наиболее важные и ценные из них и только тогда, когда такая защита не может быть обеспечена менее репрессивными средствами. Прав В. Н. Кудрявцев, который отмечает: «Уголовно-правовой запрет следует рассматривать как субсидиарный, — в том смысле, что наказание надо устанавливать в качестве последнего средства»2. Потребность в уголовно-правовой защите новых общественных отношений возникает в силу разных причин. Толчком к установлению уголовно-правового запрета может послужить расширение конституционных прав и свобод граждан, требующее их соответствующей правовой, в том числе и уголовно-правовой защиты. Например, Конституция России 1993 г. в ч. 1 ст. 23 гарантировала гражданам неприкосновенность частной жизни, право на личную и семейную тайну. Вслед за этим в УК РФ 1996 г. появилась ст. 137 (нарушение неприкосновенности частной жизни). Необходимость в уголовно-правовой регламентации может быть вызвана возникновением экстремальных условий (военная обстановка, обострение международной ситуации, экономические осложнения и т. д.). Как реакцию законодателя на обострение международной обстановки можно, по-видимому, расценивать установление Уголовным кодексом 1996 г. ответственности за нападение на лиц или учреждения, которые пользуются международной защитой (ст. 368 УК). Потребность в уголовно-правовой защите может возникнуть и в связи с развитием научно-технической революции. Известно, что научно-технический прогресс приносит человечеству не одни лишь блага. Зачастую он сопровождается издержками технического и социального характера. Отрицательные последствия НТР могут быть нейтрализованы различными способами, в том числе и путем регламентации вновь возникающих общественных отношений в уголовном законе. Необходимость борьбы с негативными последствиями научно-технической революции уже породила такие системные образования, как группа транспортных преступлений, деяния, связанные с использованием радиоактивных веществ, некоторые преступные посягательства на природную среду, компьютерные преступления. В перспективе развитие науки и техники может вызвать постановку под защиту уголовного закона общественных отношений, например, в области медицины (клонирование людей), биологии (генная инженерия), психиатрии (модификация поведения). Таким образом, на нынешнем этапе развития уголовно-правовой политики необходимость в принятии новых и расширении границ действующих уголовноправовых норм полностью не исключена. Более того, данный процесс пока еще нужно рассматривать не как серию эпизодических мероприятий, а как определенную тенденцию. С учетом вышеизложенного можно сделать вывод, что необходимость расширения до известных пределов сферы уголовной ответственности вполне оправдана целым рядом причин: а) выявившимися на практике пробелами в уголовной наказуемости; б) появлением новых общественных отношений, нуждающихся в уголовно-правовой защите, или новых общественно опасных деяний, требующих уголовно-правовой борьбы с ними; в) международными соглашениями, в которых участвует Россия; г) укреплением гарантий защиты конституционных прав и свобод; д) целесообразностью выделения специальных составов из общих. В зависимости от того, какая из причин оказала решающее воздействие на законодателя в процессе установления им уголовно-правового запрета, все вновь криминализированные деяния можно разделить на четыре группы. В первую группу входят деяния, криминализация которых вызвана необходимостью уголовно-правового регулирования относительно новых видов антиобщественного поведения, которые ранее либо не встречались в жизни вообще, либо совершались эпизодически. Однако в результате изменившейся обстановки, под воздействием различного рода факторов, степень общественной опасности таких деяний резко возросла, что потребовало уголовно-правовой борьбы с ними.
К ним относятся: терроризм (ст. 205); захват заложника (ст. 206); вандализм (ст. 214); неправомерный доступ к компьютерной информации (ст. 272) и др. Вторую группу образуют деяния, криминализированные в целях усиления гарантий охраны конституционных прав и свобод граждан; в последнее время такой криминализации подверглись нарушение равенства прав и свобод человека и гражданина (ст. 136); отказ в предоставлении гражданину информации (ст. 140) и др. Третья группа деяний криминализирована как результат обязательств, взятых на себя Россией по международным соглашениям: пиратство (ст. 227); производство или распространение оружия массового поражения (ст. 355); применение запрещенных средств и методов ведения войны (ст. 356). Четвертую группу составляют деяния, подвергшиеся криминализации в процессе дифференциации уголовного законодательства и выделения специальных составов из общих. Сюда входят преступления, предусмотренные ст. 295, 171', 2151 УК РФ. Процессу криминализации новых форм общественно опасного поведения должен соответствовать процесс декриминализации деяний, утративших ту степень общественной опасности, которая позволяла рассматривать их в качестве преступлений. Если этого не происходит, значит, либо нет оснований для декриминализации, либо они есть, но законодатель не решается освободить Уголовный кодекс от «отработавших свое» статей либо даже пополняет его новыми «квазипреступлениями». Такие деяния, как производство, приобретение, хранение, перевозка или сбыт немаркированных товаров и продукции (ст. 1711 УК); незаконное использование товарного знака (ст. 180 УК); подделка или уничтожение идентификационного номера транспортного средства (ст. 326); изготовление, сбыт поддельных марок акцизного сбора, специальных марок или знаков соответствия либо их использование (ст. 3271), совершенно безболезненно могли бы быть переведены из категории преступлений в разряд административных проступков. Отказ от уголовной наказуемости подобных деяний позволил бы, во-первых, «разгрузить» уголовное законодательство от норм с крайне низкой эффективностью; во-вторых, привести меры борьбы с данными деяниями в соответствие с реальной степенью их общественной опасности; в-третьих, обеспечить более полную реализацию принципа неотвратимости ответственности. В качестве поучительного примера здесь можно привести опыт законодателя тех стран, в которых в последние годы исключены из числа преступных некоторые нетяжкие хозяйственные преступления, общественно опасное уклонение от работы, некоторые деяния против собственности, транспортные нарушения, аборты, легкие случаи нарушения неприкосновенности жилища, оскорбления личности и т. д. Российский законодатель на столь широкую декриминализацию пока не решается. «Консервация» в уголовном законодательстве деяний с давно и явно отпавшими основаниями для их криминализации может быть результатом ряда причин. Одна из них кроется в отставании общественного сознания, в силу его известной традиционности и консервативности, от бытия. Уже сам по себе факт наказуемости деяния в глазах общественного мнения представляется достаточно веским аргументом против его декриминализации, поэтому отмена уголовной наказуемости требует более развернутой аргументации, чем криминализация деяния. Нередко на позицию законодателя оказывают соответствующее воздействие и предложения ученых-юристов, высказываемые ими de lege ferenda, связанные с расширением сферы уголовной репрессии в форме расширения ответственности или усиления наказания. В бурном потоке уголовно-правового ригоризма нередко тонут голоса тех, кто выступает за декриминализацию отдельных деяний. Чрезмерное увлечение криминализационными процессами приводит к появлению целого ряда «псевдопреступлений» и порождает ситуации, когда правоохранительные органы «стреляют из пушек по воробьям». Иногда недостаточно обоснованная криминализация признается самим законодателем неоправданной, и в дальнейшем скоропостижно принятая норма отме- няется. Нечто подобное произошло с ч. 1 ст. 264 УК РФ 1996 г., из которой Законом РФ от 25 июня 1998 г. было изъято упоминание о причинении крупного ущерба как признака состава преступления. В правосознании населения отмеченные законодательные метаморфозы могут восприниматься как разрешающий сигнал к совершению аналогичных (но еще запрещенных) деяний. Криминализация различных форм' отклоняющегося поведения невысокой степени общественной опасности порождает ситуацию, о которой К. Маркс в свое время писал так: «Народ видит наказание, но не видит преступления, и именно потому, что он видит наказание там, где нет преступления, он перестает видеть преступление там, где есть наказание»3. Расчет в подобных случаях на общепревентивное действие уголовного закона оказывается, как правило, несостоятелен. Судебная практика к таким статьям применяет свое «противоядие», компенсируя отсутствие декриминализации неприменением этих норм. Неприменяемые на практике нормы получили в литературе название «мертвых»4. Однако считать во всех случаях существование таких норм как «уязвимость» действующего уголовного законодательства было бы неправильным. Действительно, некоторые уголовно-правовые нормы предусматривают ответственность за деяния, крайне редко встречающиеся в жизни. Но они могут служить гарантией соблюдения конституционных принципов и положений либо вытекать из международных соглашений, в которых участвует Россия (ст. 136, 137, 138,139, 227, 253, 270 УК и др.). Неприменение данных норм на практике не может исключить право на существование их в законе. Круг уголовно-правовых норм с заведомо низкой применяемостью на практике в перспективе, видимо, будет даже расширяться. Вполне мыслимо установление уголовной ответственности за такие деяния, как нарушение правил полета космических кораблей, неоказание помощи в космическом пространстве, клонирование людей и т. д. Учитывая исключительно важный характер охраняемых общественных отношений, следует признать вполне оправданным стремление законодателя обеспечить как можно более полную защиту конституционных прав граждан, распространив ее и на те случаи, когда вероятность их нарушения является небольшой. Отсюда представляется обоснованным не только дальнейшее сохранение в уголовном законодательстве подобных норм, но и до известных пределов увеличение их числа. Определенная часть «неработающих» норм содержит ответственность за деяния, довольно часто совершаемые в жизни, но остающиеся безнаказанными в судебной практике в силу трудностей их выявления и доказывания (ст. 121, 125, 143, ч. 1 ст. 215, ст. 265 УК и др.). Степень общественной опасности указанных преступлений еще настолько велика, что не позволяет ставить вопрос о переводе их в категорию проступков. Выходом из создавшегося положения может стать переориентация практики на более последовательное и строгое соблюдение принципа неотвратимости ответственности применительно к названным составам. Наконец, имеется еще одна группа норм, неприменение которых обусловлено отпадением оснований для криминализации предусмотренных ими деяний при весьма высокой распространенности их в реальной действительности (ст. 171', 180, 327' УК). Разрыв между содержанием подобных запретов и реальными потребностями современного момента более чем очевиден. Он может быть преодолен только путем отмены уголовно-правовых норм, переставших соответствовать социальным ожиданиям. Сохранение в уголовном законодательстве таких норм неоправданно и даже вредно, ибо порождает у населения отношение к уголовному закону как к неприменяемому. Если верно, что практика — критерий истины, то следует признать и то, что массовое неприменение на практике отдельных уголовно-правовых норм означает их несостоятельность и криминализационную избыточность. На наш взгляд, преступления этой группы подлежат декриминализации. Чтобы такая декриминализация не создавала иллюзию безнаказанности, она может быть нейтрализована введением или усилением административной ответственности. Дифференцированный подход к оценке неприменяемых на практике норм позволяет преодолеть еще встречающийся в литературе односторонний взгляд на такие нормы. Вполне очевидно, что не всегда наличие «практически неприменяе- мого закона есть определенное нарушение принципа экономии уголовной репрессии»5. В равной мере ошибочным ввиду чрезмерной категоричности следует признать и прямо противоположное суждение: «если норма не применяется, то значит, что уголовный закон выполняет свою роль, соответствует своему назначению»6. В идеале так оно и должно быть, но в реальной действительности так обстоят дела далеко не с каждой из неприменяемых норм. Значение Особенной части уголовного права состоит, прежде всего, в том, что в ее нормах находит свое окончательное воплощение принцип законности. Согласно ему, во-первых, преступность деяния, а также его наказуемость и иные уголовноправовые последствия определяются только Уголовным кодексом; во-вторых, применение уголовного закона по аналогии не допускается (ст. 34 УК РФ). Сказанное означает, что вне и помимо Особенной части не могут располагаться нормы, содержащие признаки конкретных составов преступлений и подлежащие применению к виновным в их совершении лицам. Все вновь принимаемые законы, предусматривающие уголовную ответственность, подлежат инкорпорации в УК РФ. Нормы уголовного права, содержащиеся в международных договорах и конвенциях, в которых участвует Россия, не могут применяться «напрямую», а должны быть имплементированы во внутринациональное уголовное законодательство. Сама Особенная часть должна состоять из закрытого, окончательного перечня уголовно наказуемых деяний, и расширительное толкование этого перечня недопустимо. Могущие встречаться в реальной жизни пробелы в уголовной наказуемости не могут быть восполнены применением закона по аналогии, они устраняются самим законодателем путем установления нового уголовно-правового запрета. Следовательно, преступлением в настоящее время признается только то, что зафиксировано в качестве такового в нормах Особенной части УК РФ, и привлеченным к уголовной ответственности может быть только то лиЦо, в действиях (или бездействии) которого установлены все признаки описанного в уголовном законе состава преступления.