7.4. От знака к иерархии насилия

Подрыв ведущей роли субъекта связан с онтологическим и лингвистическим поворотом Хайдеггера и его критикой сартровского гуманизма. В ранних работах Хайдеггер развивал экзистенциалистскую концепцию индивидуального существования, в котором господствуют состояния тревоги, заботы, аутентичности и падения. В поздних работах Хайдеггер сосредоточился на анализе бытия. На основе критики картезианской концепции субъекта он попытался преодолеть интерес к индивиду, который растворяет бытие в объективности. Мышление должно раскрыть истинное призвание человека как пастыря бытия. В этом контексте Хайдеггер анализирует язык как обитель бытия. Язык открывает бытие и вводит его в состояние открытости: «Только язык приводит бытие как бытие к открытости. Там, где языка нет, как в бытии камня, растения и животного, там нет и явности бытия; а в результате - ни явности, ни пустоты небытия»37. Решающее обстоятельство - выход языка за пределы индивидуального сознания и существования.

Лингвистический поворот Хайдеггера привел к решительному отбрасыванию привилегированной позиции субъекта, свободы выбора, аутентичной субъективности индивидов и 347

коллективных политических субъектов. Этот вывод направлен против гуманизма, экзистенциализма, марксизма и критической теории одновременно. Первоначально он сформулирован Хайдеггером в « Письме о „ гуманизме"» (1947 г.). Германский философ отвергает главный тезис (экзистенциализм - это гуманизм) и картезианское убеждение Сартра (субъективность - исходный пункт философского анализа). Антигуманизм Хайдеггера направлен на обоснование концепции мышления как разрешения трансцендентному бытию быть. По мнению Хайдеггера, эта установка не является ни атеистической, ни теистической. Зато она отрицает просвещенческий антропоцентризм ради определенных ценностей. Каких же? Ответить нелегко.

Хайдеггер обосновывает положение о дистанции между антигуманизмом и положительной оценкой нечеловеческих начал бытия. Этот постулат загадочен. Для разгадки надо учесть связь Хайдеггера с нацизмом и его крайне вялую реакцию на обвинения в этой связи. По крайней мере, призыв Хайдеггера « вслушаться в бытие» напоминает ламентации о послушании Божьей воле. Такие призывы подобны религии, поскольку согласуются с любой политической позицией. «Мыслить» в хайдеггеровском смысле слова трудно. В любом случае такое мышление не свободно от авторитарного соблазна. Достаточно объявиться новой группе посвященных и более развитых индивидов, которым доступно «истинное бытие». На этот момент обратил внимание Ж.-Ф. Лиотар в книге «Хайдеггер и евреи»: « Нельзя исключить, что высказывание Хайдеггера о „ внутренней истине и величии движения" не относится к нацистской партии. Однако повод для гадания на кофейной гуще остается. „ Умственно отсталые люди" ( по определению Хайдеггера) лишь затемняют и сводят к нулю аутентичную тревогу отчаянных по- исков Хайдеггера. Именно эти поиски толкали германскую нацию в 1930-е гг. в направлении „ окончательного решения" 38, в котором отразилась „ специфика" германской нации. Нацистское движение выросло из невыносимой тревоги перед лицом небытия. По убеждению Хайдеггера, это движение нуждалось в руководящем „знании", которое и помогло принять решение»39.

Конечно, руководящее знание Хайдеггера настолько темно, что вряд ли подходит для выполнения приказов фюрера. Однако Л. Альтюссер показал, что на гуманистической философии лежит своя доля исторической ответственности за злодеяния сталинизма, который был последовательной формой гуманизма40. Тем самым политические следствия марксизма и фашизма совпадают. И потому тезис Хайдеггера - гуманизм не является единственной философией, одухотворяющей человеческие отношения, - заслуживает серьезного анализа.

Структурная лингвистика - другой источник антигуманизма. Ф. Соссюр обосновал различие языка и речи. Язык есть система знаковых форм. Речь - это «...фактическое произнесение слов и языковое действие, которое возможно благодаря языку» 41. Это различие позволяет отвергнуть ходячее представление: слова обладают смыслами ( значениями) на основании сознательных интенцио-нальных актов или особой психической ассоциации субъекта. На самом деле высказывания зависят от определенной предзаданной системы знаков. Отсюда вытекает случайность и произвол любой связи знака и значения.

В разных языках используются разные знаки для фиксации одних и тех же смыслов. Разграничение смыслов понятий тоже зависит от специфики языков. Этим объясняются трудности адекватного перевода с одного языка на другой (включая феномен непереводимости). Смыслы слов меняются по мере эволюции языков: « Значения базируются на дифференцирующих реакциях, которые имеют место в системе форм (знаков), образующих язык в данный момент времени. У знака нет никакого неизменного и конечного ядра смысла. Поэтому знак есть реляционный объект, существующий во взаимосвязях с другими знаками. Различие элементов - единственное существенное свойство языка ( кода)» 42. Главный вывод Соссюра - субъект речи не является центром консгитуирования лингвистических значений ( смыслов). Это положение распространяется и на субъект познания и сознания.

Идея децентрации субъекта воплотилась во многих концепциях социогуманитарного знания, в которых развиваются идеи структурной лингвистики. Социальные структуры не являются продуктами сознательного действия человеческих субъектов. Социальные структуры - это сложные системы, которые первичны по отношению к субъектам и развиваются по собственным правилам. К таким правилам относятся способы производства (К. Маркс), образы жизни (М. Вебер), константы бессознательного (3. Фрейд), системы родства (К. Леви-Стросс) и т. д.

Структурная антропология К. Леви-Стросса - показательный пример указанного подхода. Леви-Стросс заимствовал главные идеи у Ф. Соссюра и Р. Якобсона. Под влиянием структурной антропологии в разных странах сложилось целое поколение исследователей общества и культуры 43. Леви- Стросс анализирует общества и культуры как системы отношений родства и свойства. Его анализ репрезентативен для структуралистского метода в целом. Системы отношений базируются на различиях элементов. Бессмысленно приписывать сознательные намерения субъектам социальных действий. Поэтому все варианты философии истории отвергаются: « Своеобразие этнологии 350 связано с бессознательным характером коллективных явлений» 44. Люди соблюдают правила языка, обычаи и ритуалы, хотя в них нет смысла и возможности сознательного выбора. Марксистский структурализм Л. Альтюссера - еще один пример антигуманистической ориентации 45.

И все же самая интересная антигуманистическая концепция разработана М. Фуко. Он не считал себя структуралистом и развивался под влиянием Ницше, Хайдеггера и Дюмезиля. Однако все работы Фуко посвящены критике субъекта. В исторических исследованиях он описал происхождение формы рациональности западной культуры. «История безумия в классическую эпоху» показывает генезис нового отношения к безумию как противоположности разума. Исследуется связь ценностей, новых способов ухода за больными (направление в дом сумасшедших, терапия, промывка кишечника, водолечение, смирительная рубашка) и новых форм знания и дискурса. Современная психиатрия - кульминация данных новшеств: «То, что мы называем практикой психиатрии, есть определенная тактика нравственного воздействия, возникшая в конце XVIII в., сохранившаяся в ритуалах и образе жизни психиатрической лечебницы и скрытая под наложивши-мися на нее мифами позитивизма» 46. Фуко описал также развитие медицины во взаимосвязи с рождением клиники и появление криминологии как научного прикрытия тюрьмы.

Генезис гуманитарного знания - следствие беспрецедентной экспансии средств надзора. Они используются государством и негосударственными институтами: « Дисциплина создает подчиняющиеся и дрессированные тела, тела „ податливые"»47. « Паноптикум» Бентама - архитектоническое воплощение власти надзора. Он спроектирован так, чтобы надзиратель постоянно видел заключен- ных при одновременном исключении зрительного контакта между обитателями камер. Паноптикум - это пример « организации пространственных единиц с целью возбуждения в заключенном сознательного и постоянного предрассудка (убеждения) в том, что тебя видят, который дает гарантию автоматического функционирования власти»48. Дисциплина выступает в форме « дисциплины - блокады», выполняющей негативные функции « сдерживания зла, разрыва контактов, отсрочки во времени»49. После классической эпохи XVIII века власть надзора приобрела форму «всеобщего надзора». Но теперь он направлен на позитивные социальные результаты для повышения производительности труда.

Итак, современный разум неотделим от институтов и практик надзирательной власти. Нетрудно увидеть сходство концепции Фуко с теорией рационализации западного общества и культуры М. Вебера и роковой диалектикой Просвещения в интерпретации Франкфуртской школы. Отличие Фуко от указанных теоретических схем и его оригинальность определяются бескомпромиссным антигуманизмом. Он зафиксировал прерывность форм дискурса и призвал освободиться от « гуманистического яда» в науках о человеке. Гуманистическая ( буржуазная) теория общества рассматривает субъекта как нечто данное. Между тем эта данность сама нуждается в объяснении.

Эта цель - главная для Фуко. Анализ институтов современной эпохи завершается выводом: субъект и все его воплощения есть извращенные и несамостоятельные про- 352 дукты стратегий, которые обслуживают мощные производительные силы. Одновременно Фуко ничего не пишет о макросубъектах гегелевской и марксистской философии истории. Он фиксирует прерывности и разломы исторических трансформаций. Ни одна из них не смогла преодолеть влияние традиций, развития и эволюции. Поэтому настоящие социальные преобразования еще и не начинались. Для аргументации этого вывода Фуко применяет ницшевскую генеалогию морали для анализа институтов и дискурсов. Генеолог обязан изучать их корни таким образом, чтобы обнаружить голую борьбу за власть как основание всех институтов и дискурсов. Исторические изменения непоследовательны именно потому, что вдохновляются волей к власти, а не замыслами и целями. Генеалогический анализ истории предполагает «... регистрацию единичных событий изолированно от любой единообразной целенаправленности. Генеолог должен теоретически закреплять действительный разброс происходящих событий»51.

Концепции типа гегельянства, марксизма и т. д. стремятся втиснуть разные исторические события в одну объяснительную схему. Все они квалифицируются Фуко как тотализирующие теории, оправдывающие господство. Концепт многообразного разнообразия жизни как органической (организованной) целостности есть стратегия власти. Он способствует воспроизводству власти, если даже разрабатывается критически мыслящими интеллектуалами и борцами за социализм. Об этом свидетельствует опыт бюрократического государственного социализма в СССР. Эксперты - интеллектуалы используют тотализирующие теории для оправдания и осуществления собственной власти одновременно.

Фуко требует изменения социальной роли теории. Теория не обязана обслуживать авторитарную власть. Но и сама должна освободиться от существующих в ней авторитарных тенденций. Социальная и политическая теория должна быть локальной и региональной практикой. Таких практик много. Поэтому должно существовать множество теорий вместо одной. Роль интеллектуалов тоже должна измениться: « Роль интеллектуала уже не сводится к тому, чтобы стоять впереди или сбоку для высказывания обществу подавляемой истины. Интеллектуал обязан соперничать с любыми формами власти, которые преобразуют его в собственный субъект и средство знания, истины, сознания и дискурса» 52. Интеллектуалы не должны выдвигаться вперед в качестве представителей народа или авангарда пролетариата. Сама претензия говорить от имени других является позорной.

Ж. Деррида тоже развивает идеи позднего Хайдеггера. Он создал программу критической деконструкции форм дискурса, типичных для рациональности Запада. Деррида вышел на международную философскую сцену в 1967 г., опубликовав три книги одновременно - « Голос феномена», «Грамматология» и « Письмо и различие». Деррида разрабатывает понятие деконструкции на основе противопоставления феноменологии Гуссерля, которая направлена против редукционистской рациональности Просвещения: «Гуссерль надеялся на то, что непредвзятое описание сущностных структур опыта конституирует новую строго научную философию. Она станет аподиктическим основанием эмпирических наук и одновременно преодолеет их объективистскую тенденцию. Эта тенденция уже привела к катастрофическому культурному падению конституирующей роли субъективности»53.

Феноменологический метод описывает содержание сознания, абстрагируясь от вопроса об эмпирическом существовании объектов сознания: «Гуссерль полагал, что с помощью epoche или вынесения за скобки тезиса о том, что опыт отражает действительность, можно провести различие существенного и эмпирического (содержания и предмета представлений) в любом опыте» 54. Деррида согласен с трансцендентализмом Гуссерля в ответ на вызов позитивистской науки. Но феноменологический проект так и не был реализован. Для решения этой задачи Деррида предлагает структуралистское преобразование феноменологии, применяя ту же процедуру по отношению к аналитическим аргументам витгенштейновской философии языка. Деррида пролагает путь от значения (субъекта речи) к знаку ( анонимной системе языка). Тем самым антигуманизм направляется против ядра метафизики.

Первая цель критики Деррида - метафизика присутствия, которая воплощена в феноменологии Гуссерля. Эта метафизика рассматривает значения (содержание сознания) как сущностно независимые от укорененности в языке. В феноменологии язык считается знаком репрезентации и передачи значений. А существенными полагаются акты смысловой интенции и чистые значения - интен-циональные и интроспективные данные. Знак - чисто случайный (произвольный) носитель мысли. По мнению Деррида, такой подход не в состоянии постичь квазитрансцендентальную роль знака. Это объясняется фоно-центризмом культурной традиции Запада - господством устной речи над писаной.

Гуссерль тоже не свободен от этой традиции. Он придавал главную роль непосредственному присутствию речи за счет письма. « Однако мимолетная ясность и чистота голоса и звука благоприятствует тому, что слова проглатывают значения. Гуссерль „ платонизировал" значение. Деррида стремится обнаружить неразрывность интеллигибельной системы и знакового субстрата ее выражения, описывая при этом трансцендентальный примат знака над смыслом. Речь отличается непосредственностью. В отличие от речи письмо отрывает любой произвольный текст от контекста его появления» 55. Иначе говоря, письмо показывает, что значение не требует присутствия субъекта. Письмо возникает на базе системы знаковых оппозиций. Эта система образует язык как основу значений. Если указанные свойства письма открыты, то их можно обнаружить и в других формах мышления и дискурса. Любое применение языка включает репрезентацию и потому есть частный случай общего смысла письма.

Согласно Деррида, любой акт репрезентации есть познание тождества, различия и контекста времени. Репрезентация - это нередуцируемая взаимозависимость различия и расстояния ( промежутка времени, дистанции): «Наличный в данный момент времени опыт возможен на основе акта репрезентации, а наблюдение - на основе познавательной реконструкции. Значит, различие отрезков времени, т. е. элемент разности, неизбежно присутствует в спонтанности любого мгновения. На горизонте указанного мнимо абсолютного присутствия маячит различие во времени и совершенно иное. Этот комплекс Деррида определяет как пассивное различие или дистанцию производства различий» 56.

Итак, любая репрезентация скрывает различия и промежутки времени. Для их определения Деррида применяет неологизм differance 57. Данное свойство репрезентации показывает, что письмо не обладает строго определенным смыслом. Оно не имеет отношения к первичному смыслу, который имел в виду автор текста и устного высказывания. Интерпретатор отбрасывает герменевтическую надежду на приближение к истинному смыслу текста. Текст - это потенциальная бесконечность контекстов и интерпретаторов. Он порождает репродукцию - бесконечный разброс и умножение смыслов: « Репродукция - это неизбежное продуктивное

множество» 58. Она подрывает любые устойчивые моменты интерпретации и культивирует бесконечную многозначность: « Смысл всегда ускользает от любого единообразного и сознательного человеческого понимания. В письменном языке содержится возможность бесконечной репродукции смыслов - неограниченного множества новых контекстов и интерпретаций» 59. Мышление - это бесконечное число различий.

Из концепции Деррида вытекает особая критическая практика деконструкции. Она направлена против метафизики присутствия в целом и системы Гегеля - в первую очередь. Деконструкция - это средство выхода за пределы бытия в целом и налично данного бытия в особенности: «Определение разности - это прежде всего граница, разрыв и ликвидация гегелевского понятия снятия во всей его системе, во всех ее интерпретациях и практических приложениях данной системы» 60. Гегелевская диалектика стремится к синтезу, который включает и нейтрализует противоположности. По мнению Деррида, такой синтез никогда не достижим. Вопреки Гегелю, напряженность и конфликт - главная характеристика понятийных оппозиций. Они конституируют метафизическое и политическое мышление Запада как множество определенных иерархий насилия - один член оппозиции всегда стоит выше и господствует над другим.

Оппозиции сознания-тела, мужского-женского, разума-чувства, тождества-различия конституируют мышление Запада и являются главным объектом атаки Деррида. Для этого используется стратегия внутренней и внешней критики: « Внутренняя критика всегда действует на определенной территории и никогда не покидает ее. Она ис- пользует имплицитное содержание основных понятий и первичных проблем для их радикального преобразования. Внешняя критика - это постоянное изменение внешней территории боевых действий для навязывания противнику своей воли. Она предполагает абсолютный разрыв с данными понятиями и проблемами. Конечно, невозможно полностью порвать все связи с дихотомиями западной метафизики. Но в той же степени невозможен синтез в гегелевском смысле слова. Деконструкция предполагает бесконечный анализ. Он необходим для предотвращения двух угроз: тривиальной нейтрализации двоичных оппозиций метафизики; расположения мысли в замкнутом пространстве данных оппозиций, что означает согласие с ними»61.

Кроме деконструкции иерархий насилия в западной метафизике надо похерить все иерархии западной политической мысли: « Деконструкция противостоит языковой политике, которая под маской мнимой нейтральности теоретических дискурсов скрывает остракизм, репрессии, маргинализацию и ассимиляцию. Деконструкция не сводится к языку. Ее надо применить ко всем социальным и политическим институтам и жизни общества в целом без исключения. Деконструкция выражает голос иного в западном рационализме. Она противостоит совокупному насилию над природой, людьми и другими народами. Выступает от имени того, что не помещается в европейских схемах мысли и действия. И требует предоставить иное его собственной участи» б2.

Концепция Деррида повлияла на французских теоретиков постмодернизма и феминизма. Она применяется при разработке программы антиавторитарного социализма «... как определенной структуры, а не власти, сосредоточенной в одном центре. С точки зрения такого социа- лизма единство не связано с организованным авторитарным движением. Оно означает артикуляцию многообразного дифференцированного множества» 63. Сам Деррида выступает против колониализма, за феминизм и отказ от поисков недостижимой истины. Такой отказ - проявле-ние политического радикализма. Пример - роль Нельсона Манделы в борьбе с апартеидом.

Деррида не выработал конструктивную политическую позицию. Он отрицает систематическое теоретизирование. Его суждения на политические темы ироничны и сопровождаются репликой: «Все политические языки и термины по-прежнему метафизичны в фундаментальном смысле слова» 64. Деррида отвергает активное участие в социальной жизни, поскольку оно невозможно без четкой позиции и одобрения ( отрицания) определенных ценностей. Он предлагает роль скептического наблюдателя и критика, которая в конечном счете равнозначна признанию существующего социального и политического порядка.