ЮРИЙ АНАТОЛЬЕВИЧ ОВЧИННИКОВ

В то время все происходящее казалось странным, нелепым сном. Была очевидна государственная важность проводимой работы. Было известно о принципиальных успехах. Понятно, что многие важные вопросы еще не решены, что нужны многие годы на их разрешение.

Однако речь шла о создании препарата экстренного применения для спасения жизни, когда других способов нет. В таких случаях отдаленные последствия — это проблемы второго плана.
Второстепенными в силу сказанного представляются и все прочие обстоятельства: взаимоотношения сотрудников, распределение руководящих постов и возможных лавров и т.д. Если вернуться к понятиям тех лет — речь шла о безопасности страны, государственной безопасности. Обеспечение этой безопасности — главная официальная обязанность КГБ. А это означало максимальное способствование этой работе. В аналогичных случаях с явно военной тематикой принимались особые меры защиты руководителей и исполнителей работ от всех возможных опасностей. А тут сотрудники КГБ осуществляли травлю вместо защиты.
По ходу выполнения работа получала очень высокие положительные оценки комиссии Минздрава, Фармкомитета и руководства Академии наук. И вдруг... Что же случилось? Почему отказалась от поддержки АН? Почему не выполнял своих обязанностей защиты государственной безопасности КГБ? Кто дал команду, откуда пошел поток лжи?
Ответы на эти вопросы представляют не только частный интерес. В начале очерка было отмечено, что история с разработкой перфторпрепаратов — иллюстрация состояния государственных учреждений, системы руководства наукой в последний период существования СССР.
Мне представляется символом всего этого периода лич

ность вице-президента АН СССР академика ЮА.Овчинни- кова. Он был инициатором этих работ. Он же несет основной груз ответственности за трагический финал всей истории. Человек ярких талантов, Юрий Анатольевич, в моих глазах, — символическая фигура, почти идеальный портрет руководящего партийно-административного деятеля тех лет. Он вполне мог быть председателем Совета Министров или даже Генеральным секретарем ЦК КПСС.
Блестяще окончив химический факультет МГУ, он очень быстро «сделал научную карьеру» — прошел все стадии от секретаря бюро ВЛКСМ и секретаря партбюро да заместителя директора престижного научного Института биоорга- нической химии АН СССР, очень молодым был избран членом-корреспондентом и академиком. Подолгу бывал в заграничных командировках, где установил дружеские кон- • такты с выдающимися биохимиками и химиками мира. Ощущение безграничной власти пришло к нему с ростом калибра занимаемых им административных постов. Долгие годы он был всесильным вице-президентом АН СССР, управляя всеми химическими и всеми биологическими исследованиями академии.
Ему в значительной степени обязаны мы относительно высоким уровнем молекулярно-биологических исследований в стране. Ему обязаны мы также и пренебрежением и отставанием во многих других направлениях.
Он был артистичен и эффектен. Но он не чувствовал ограничений, свойственных истинной науке. Статья Г.И.Абе- лева «Этика — цемент науки» вызвала у него гнев, обрушившийся на опубликовавший статью популярный журнал «Химия и жизнь». Красуясь и смеясь, рассказывал он в большой аудитории о соревновании с западными лабораториями — кто быстрее определит аминокислотную последовательность в белке — ферменте трансаминазе. Узнав, что его могут опередить, он специально опубликовал несколько фрагментов с неверной последовательностью. И пока «они» разбирались — мы завершили секвенирование (определение последовательности). За эту (саму по себе, на мой взгляд, чисто техническую) работу была присуждена Государственная премия.
Он был тесно связан с самыми высокими инстанциями КПСС и КГБ. Он мог все. От него зависело продвижение по службе и по степеням множества людей. От него зависели, в конце концов, выдвижение и выборы в академики и
члены-корреспонденты. От него зависело финансирование институтов и отдельных исследований, предоставление им валюты и уникальных приборов. Он был всевластен. Я надеюсь когда-нибудь написать более подробную и документированную биографию этого незаурядного человека. Пока же вернемся к основному предмету этого очерка — трагическому финалу разработки фторуглеродных «кровезаменителей».
Так что же случилось? В силу каких причин всемогущий КГБ занялся созданием этого «интересного дела»? Неужели из-за отказа Иваницкого, все равно преодоленного приказом свыше, принять на работу Гюльазизова? Отчасти, наверное, из-за этого.
Но, возможно, и из-за конфликта с Иваницким некоего талантливого исследователя, бывшего много лет сотрудником одного из институтов, подведомственных КГБ, и заслужившего там авторитет своими квалифицированными обзорами науки за рубежом? Воюя с Иваницким, он писал в «инстанции» возмущенные письма и даже звонил по телефону всемогущему главе КГБ Крючкову. Наверное, и это было «лыком в строку».
Или из-за того, что Ю.А.Овчинников, инициатор этих работ в АН, не был назначен их руководителем? Президент АН А.П.Александров назначил руководителями И.Л.Кнунянца и Г. Р. Иваницкого. Дело шло так успешно, а Юрий Анатольевич оказался в стороне. И это могло быть одной из причин.
Но, может быть, главная причина в другом? Новый препарат, претендующий на название «кровезаменитель», должен был быть создан в Центральном институте гематологии и переливания крови под верховным руководством академика Андрея Ивановича Воробьева. А их препарат был много хуже и клинических испытаний не выдержал. А тут явный дилетант в медицине Иваницкий и не дилетант, но не гематолог, а анестезиолог Белоярцев... И препарат далек от совершенства... И на премию уже выдвинут...
Ко всему, по-видимому, прибавилось еще одно трагическое обстоятельство. У Ю.А.Овчинникова была обнаружена лейкемия с почти неизбежным смертельным финалом. Диагноз был поставлен главным гематологом страны А.И.Воробьевым и сохранялся некоторое время в тайне. Между пациентом и врачом в таких ситуациях устанавливаются совершенно особые отношения. Мнение Воробьева, вероятно, было бесспорным для Овчинникова. А мнение Воробь
ева о перфторане было вполне отрицательным. Это также могло стать причиной.
Все это я смог проанализировать лишь много лет спустя. А пока — октябрь 1985 года, я не верю нелепым слухам, но все же не без настороженности отношусь к работам лаборатории Белоярцева.
28 ноября 1985 года Иваницкий собрал ученый совет, на котором выступили основные участники клинических испытаний. Этот совет отчасти заменил запрещенный симпозиум. Было много докладов. Содержание их было поразительно.
Профессор Нина Андреевна Онищенко из Института транспланталогии рассказывала об операциях пересадки почек. Почки берут у «доноров» — погибших в катастрофах людей. Жизнеспособность таких почек сохранить очень трудно. Существует специальная служба — хирурги, вылетающие к месту катастрофы за «материалом». Обычно почку промывают — перфузируют физиологическим раствором с разными добавками, охлаждают и в сосуде Дьюара везут в клинику, где уже подготовлен к операции «реципиент». Почку пересаживают. Это сложная операция. И очень часто — почти в 50% случаев пересаженная почка «не работает» — жизнеспособность ее недостаточна. Эту неработающую почку удаляют, а пациенту почти не остается надежды ка новую операцию. Когда же почку донора перфузирсвали перфтораном, успех стал почти 100%-ным!
Профессор, ректор Днепропетровского медицинского института Людмила Васильевна Усиенко возглавляет одну из самых «пессимистических» клиник — тяжелых черепно-мозговых травм. На всякий удар, всякую травму, всякое хирургическое вмешательство головной мозг отвечает отеком. Здесь с особой неизбежностью действует описанная выше последовательность: сужение капилляров, ухудшение кровоснабжения — ишемия мозга — закисление среды, еще большее сужение капилляров, нарушение оттока спинномозговой жидкости, увеличение внутричерепного давления, еще большее ухудшение кровоснабжения.
В палатах этой клиники обычно тихо. Лежат без сознания люди, с трубками для оттока спинномозговой жидкости из отверстий, высверленных э черепе. И часто, не приходя в сознание, умирают. Попавшей в автомобильную катастрофу молодой женщине, с тяжелой черепномозговой травмой, ввели в сосуды мозга перфторан. Через небольшое время
взволнованная медсестра позвала врачей. На кровати сидела пациентка, пытаясь понять, где она и что с ней. В обычно безмолвной палате странно звучали ее вопросы.
После этого случая перфторан многократно применяли в подобных случаях. Результаты были аналогичными. Я знаю проблему отека мозга с тех, теперь уже далеких, лет, когда был доцентом кафедры радиологии Центрального института усовершенствования врачей. Доклад этот произвел на меня особое впечатление. Даже если с помощью перфторана удалось бы решить только проблему отеков мозга, следовало бы признать успех выдающимся.

Профессор А.Н.Кайдаш из Института хирургии рассказал о замечательных эффектах использования перфторана в упомянутых выше операциях на «сухом» сердце.
Но, пожалуй, самое сильное впечатление в этот полный сильными впечатлениями день произвел на меня доклад военного хирурга и анестезиолога полковника Виктора Васильевича Мороза. Он взял большой запас перфторана с собой в Афганистан- Там наш «ограниченный контингент» увяз в бессмысленной и преступной войне. В страшной для жителей севера жаре, в горах и на равнинах шла кровавая бойня. Электричества нет. Рефрижераторы не работают. Донорскую кровь хранить негде. В. В.Мороз, с согласия Белоярцева, вез препарат не в стеклянных, а в пластмассовых, как для донорской крови, ампулах — если бы пришлось сбрасывать с парашютом, чтоб не разбились. Дикие травмы подорвавшихся в бронетранспортере на мине молодых солдат. Оторванные ноги. Окровавленные тела (хирурги любят показывать цветные слайды). Введение перфторана спасло многих из них.
Он был не только кровезаменителем, но и неожиданно эффективным средством против «жировой эмболии» — внезапной закупорки крупных кровеносных сосудов капельками жира, попадающими туда из костного мозга. Жировая эмболия — наиболее частая причина смерти при ранениях на войне. То, что перфторан «пробивает», предупреждает заторы в кровообращении, докладчик считал самым важ- ньш достоинством препарата.
Было еще много и другого. Выступати сотрудники Центрального института гематологии с сомнениями в эффективности препарата ввиду его малой кислородной емкости (в докладах же речь шла не о механизмах, а о феноменах, а механизм, обеспечивающий нормализацию кровообраще
ния за счет малости размеров частиц эмульсии даже при относительно низкой кислородной емкости, им был неизвестен).
Никто ничего не говорил об опытах на детях и массовой гибели солдат в Афганистане после введения препарата. Все это оказалось грубой ложью.
А тем временем сотрудники КГБ продолжали истязать Белоярцева.
Иваницкий сделал важный шаг — поехал в Москву, в КГБ, на площадь Дзержинского (на Лубянку). Обратился к начальнику КГБ Московской области. Начальник пообещал прекратить преследование Белоярцева. Когда Иваницкий вернулся в Пущино, к нему пришли сотрудники КГБ и сказали, что прекращают преследование. Однако в тот же день они передали свои «материалы» о злоупотреблениях в лаборатории Белоярцева в Серпуховскую прокуратуру. Прокуратура начала «дело» в основном по присвоению Ф.Ф.Белоярцевым денег и неправильному расходу спирта в лаборатории. Белоярцев был оскорблен и подавлен. Он сидел на ученом совете 28 ноября где-то в верхнем ряду и молчал. Он не принимал участия в своем же триумфе, следовавшем из представленных докладов.
Сотрудники лаборатории, ранее писавшие письма в КГБ, теперь охотно сообщали свои претензии серпуховским следователям.
Затравленный Белоярцев еще 14 ноября написал письмо Иваницкому:
«...На протяжении последних шести месяцев сотрудники Серпуховского отделения госбезопасности буквально третируют работников лаборатории, дискредитируя в глазах коллег как поставленные перед лабораторией научные задачи, так и руководителя лаборатории и института.
...Деятельность Серпуховского КГБ буквально парализовала работу лаборатории и вызвала в Пущине самые невероятные скандальные слухи... Начиная с сентября с.г. сотрудники моей лаборатории время от времени вызываются в органы КГБ... Беседы длятся по нескольку часов. Эти обстоятельства, а также тон бесед, в ходе которых выдвигаются некомпетентные, но страшные обвинения в проведении опытов на людях (!!!), держат моих сотрудников в состоянии страха и паники!
...У Г.А.Азизова изъяли и до сих пор не вернули рабочие журналы, а первую беседу начали с того, что обвинили молодого врача... в проведении опытов на людях! Г.А.Азизову было также
сказано, что тему по искусственной крови он будет продолжать, но... руководителя этой работы уберут...
12 ноября сотрудник Серпуховского КГБ С.Б.Гюльазизов, потребовал (!), чтобы он (Маевский) принес ему рабочие журналы лаборатории медицинской биофизики... На просьбу Е.И.Маевского дать расписку за изъятые журналы, Гюльазизов ответил отказом...
Вызывает удивление, что сотрудник КГБ С.Б.Гюльазизов и его коллеги не брезгуют даже клеветой для выполнения своей миссии. Мне непонятно, на каком основании Серпуховский КГБ может прибегать к подобным методам «проверки» научных исследований! Даже если и допустить, что сотрудники Серпуховского КГБ считают себя более компетентными, чем комиссия Минздрава, какие правовые нормы дают основания тов. Угарову, Гюльазизову, другим сотрудникам КГБ г. Серпухова и бывшему сотруднику КГБ В.В.Ледневу дискредитировать меня, моих сотрудников и нашу работу...
В этих условиях я вынужден приостановить работу и просить Вашей помощи.
Руководитель лаборатории медицинской биофизики профессор Белоярцев Ф.Ф., 14.11.85.»
Серпуховская прокуратура потребовала от Иваницкого, чтобы он «на время проведения следствия» отстранил Белоярцева от заведования лабораторией. И... он сделал это!
Иваницкий понимал, что действительной мишенью инстанций и органов является именно он, а Белоярцев попал под удар из-за него. Он хорошо помнил яростный крик Ю.А.Овчинникова: «Я тебя посажу!» Болезнь сделала Овчинникова особенно нетерпимым. А тут директор Путинского центра, его недавний друг Генрих Иваницкий не только имеет собственное мнение по каким-то вопросам, но еще и резко возражает против распоряжений- вице- президента. Для Овчинникова такое поведение было непривычно. Угроза «посажу!» была вполне реальна. Сфабриковать «дело» ничего не стоило. Высокие посты, лауреатство, Государственная и Ленинская премии Иваницкого только разжигали охотничьи страсти «органов» — тем эффектнее «разоблачение».
И все же отстранение Белоярцева было проявлением слабости, не должен был Иваницкий подчиняться этим незаконным требованиям. Понял он это только после смерти Белоярцева.
Ученый совет 28 ноября вызвал у меня чувство успокоения. Достижения были столь очевидны и значительны, что
множество второстепенных вопросов можно было отложить на будущее. Препарат предназначался для применения в экстремальных ситуациях, когда вопрос идет о жизни и смерти. Отдаленные последствия в таких случаях менее существенны. И тем не менее вопрос об этих последствиях выяснялся. Около двух лет исследовали в киевском Институте онкологии имени Кавецкого возможную канцерогенность препарата. Ее не оказалось. Нужно было продолжать работу по многим другим направлениям.
Я не пишу здесь обзор работ по перфторуглеродам в мировой литературе. Нет у меня возможности детально анализировать все качества различных перфторпрепаратов, существовавших в то время у нас и в других странах. Меня интересует здесь лишь нравственная ситуация в научном сообществе в последние годы существования СССР. Чрезвычайная подчиненность науки партийному руководству и госбезопасности. Полная (или почти полная) готовность академических кругов принять эту подчиненность. С особой силой все это проявилось после гибели Белоярцева.

декабря 1985 года следователи Серпуховской прокуратуры после четырех обысков в Пущине решили провести обыск на даче Белоярцева — далеко на север от Москвы. Из Пущина (юг Московской области) нужно было проехать около 200 км на север. Белоярцев попросил разрешения ехать в своей машине. За ним в микроавтобусе двигались следователи. Они ехали с целью найти на даче запасы спирта, который Белоярцев — по доносу — использовал в качестве платы за ремонт дачи. Подозрение было оскорбительно и глупо одновременно. Никакого ремонта давно непосещаемой дачи Белоярцев не производил — ему было не до того. Использовать спирт для оплаты личных потребностей профессору не могло и в голову прийти. Следователи ничего не нашли. Белоярцев спросил, может ли он остаться на даче. Они не возражати. Утром сторож нашел мертвого Феликса Федоровича.

Через некоторое время на имя Бориса Федоровича Третьяка пришло письмо, отправленное Ф.Ф.Белоярцевым накануне самоубийства:
Дорогой Борис Федорович!
Я не могу жить больше в атмосфере этой клеветы и предательства некоторых сотрудников. Побеспокойтесь о Нине

и Аркаше. Пусть Г. Р. поможет Аркадию в жизни. Если можно, то все мои пущинские вещи и мебель отдайте Нине.
Это мое завещание.
Ваш Ф.Ф.
Б.Ф.Третьяк — заместитель Иваницкого по административно-хозяйственной работе. Нина — жена. Аркадий — сын. Почему Феликс Федорович обратился с последним письмом именно к Борису Федоровичу? Я думаю, в силу нравственных достоинств Третьяка. О нем еще будет речь дальше.

<< | >>

↑

Источник: С.Э. Шноль. ГЕРОИ И ЗЛОДЕИ РОССИЙСКОЙ НАУКИ. 1997

Еще по теме ЮРИЙ АНАТОЛЬЕВИЧ ОВЧИННИКОВ:

- Альтернативная история - Античная история - Архивоведение - Военная история - Всемирная история (учебники) - Деятели России - Деятели Украины - Древняя Русь - Историческая литература - Историческое краеведение - История Востока - История древнего мира - История Казахстана - История наук - История науки и техники - История России (учебники) - История России в начале XX века - История советской России (1917 - 1941 гг.) - История средних веков - История стран Азии и Африки - История стран Европы и Америки - История стран СНГ - История Украины (учебники) - История Франции - Методика преподавания истории - Научно-популярная история - Новая история России (вторая половина ХVI в. - 1917 г.) - Периодика по историческим дисциплинам - Публицистика - Современная российская история - Этнография и этнология -