Юрий Трифонов (1925—1981) умер 28 марта 1981 года неожиданно, на второй день после операции на почках — у него случился тромб легочной артерии. В советское время он был сомнителен для власти и для цензуры.
Хотя он не ходил в откровец- ных диссидентах и не подписывал писем протеста, его все время попрекали, что он пишет «не про то» и как-то не так: что он погружен в сплошной быт, что оправдывает пошлость, что в его произведениях нет просвета, что они сплошь мрачные. Вот как назывались рецензии на его «городские повести»: «В замкнутом мирке», «Прокрустово ложе быта», «На обочине жизни», «Герой или “обломок целого”?» и т.п. Между тем эти повести пользовались огромным интересом культурных читателей, одну из них («Дом на набережной») инсценировал Ю. Любимов в театре на Таганке. В постсоветское время Трифонов вновь оказался под подозрением, на этот раз у так называемой «либеральной жандармерии», у тех, кто задним числом упрекает его — почему не подписывал писем протеста? почему не участвовал? почему не выступал?112 Логика подобных обвинений проста: если писатель издавался в советской подцензурной печати, значит он конформист, слуга режима. Отвечая на эти упреки, публицист Дора Штурман напомнила о том, что в «доперестроечные времена», когда наиболее типичным вариантом творческого поведения было приспособленчество, то есть писание лжи ради возможности легально издаваться, а люди типа Солженицына составляли меньшинство и уходили в «самиздат», «были, однако, и другие судьбы, внешне более благополучные, но тоже для тоталитарной ситуации нетипичные. Эти подцензурные писатели еше до падения всех запретов, до отмены гонений на свободное слово (то есть прежде всего до конца 1980-х годов) делали настоящее дело, работали настоящую работу. Причем не в “самиздате” и не в “тамиздате”, а в Госиздате. Такова была специфика их дарований, что они смогли создать непреходящие ценности под небывалым гнетом»1. В отличие от тех писателей, «которые, не веря ни в сон, ни в чох, восхваляли советскую власть и советскую жизнь всех ее времен» (их Д. Штурман называет «советскими писателями»), такие художники, как, например, Ф. Искандер, И. Грекова, В. Астафьев, В.Быков, В.Тендряков, С.Залыгин, В.Шукшин, «не лгали, не фальшивили» (их Д. Штурман называет «писателями советской эпохи»), К нх числу, утверждает Д. Штурман, принадлежал и Юрий Трифонов. Однако это определение тоже не вполне совпадает с творческой биографией Трифонова. За тридцать лет литературной работы он прошел довольно трудный путь — если пользоваться терминологией, предложенной Д. Штурман, — от совершенно правоверного «советского писателя» к «писателю советской эпохи», находящемуся в очень непростых отношениях с этой эпохой, И его творческая эволюция — эволюция его воззрений, его эстетических принципов, его художественной стратегии, его поэтики — показательна для истории русской литературы второй половины XX века.