Рейнская область

12 февраля 1936 г. Франция ратифицировала франкосоветский пакт. Гитлер заявил, что в ответ на этот враждебный акт западная полоса за Рейном для укрепления обороны страны будет занята немецкими войсками. 7 марта три батальона немецкой пехоты церемониальным маршем перешли мосты и заняли демилитаризованную Рейнскую область. В тот же день Гитлер выступил с речью в рейхстаге, в которой оправдывал ввод войск в Рейнскую область. По словам И. Фес- та, она «была шедевром демагогической игры на противоречиях, страхах, желании мира, характерных и для Германии, и для Европы. Он пространно живописал «ужасы интернациональной коммунистической диктатуры ненависти», опасность с Востока, которая при попустительстве Франции нависла над Европой...»158 Гитлер вновь говорил о мире и о неравноправном положении Германии. Он предложил заключить соглашение о демилитаризации обоих берегов Рейна. Гитлер также заявил, что из-за франко-советского пакта намерен расторгнуть Локарнский договор, вернуться в Лигу Наций, договориться об ограничении авиационных вооружений и потребовал возврата германских колоний159.

Тогда же — 7 марта министр иностранных дел Франции Фланден потребовал от премьер-министра Англии Болдуина подтверждения союзнической солидарности. На что Болдуин ответил: «Если существует хотя бы один шанс из ста, что за вашей полицейской операцией последует война, я не имею права вовлекать в нее Англию»160. 13 марта Черчилль записал: «Если международный суд найдет, что претензии Франции справедливы, и в то же время не взыщет средств удовлетворения претензий Франции, тогда коллективная безопасность окажется призраком». Потерпев поражение в своих попытках мобилизовать общественное движение за вывод немецких войск, Черчилль заявил в палате общин: «Мы не можем гордиться нашей внешней политикой последних пяти лет, безусловно, это были годы несчастий...»161.

Против ремилитаризации Рейнской области 17 марта на сессии Лиги Наций официально выступил только Литвинов: «Единственным достойным ответом Гитлеру явилось бы всемерное укрепление коллективной безопасности, включая и те меры репрессии в отношении Германии, на которые сочла бы возможным пойти Лига Наций». Парадоксальным образом Версальский договор, который Ленин назвал «под- лым», договор, по которому Франция ограбила Германию до нитки, теперь защищал только советский нарком. 19

марта последовало заявление Советского правительства: «Вся помощь, необходимая Франции в связи с возможным нападением на нее европейского государства, поскольку она вытекает из франко-советского договора, который не содержит никаких ограничений в этом отношении, была бы оказана со стороны Советского Союза»162. Американский посол в России Буллит поинтересовался, действительно ли Красная Армия выступит против Германии в поддержку Франции. «Это будет просто,— ответил Литвинов,— по сравнению с тем, как трудно будет заставить французскую армию выступить против Германии в поддержку Советского Союза»163.

В тот же день 19 марта Великобритания, заключив соглашение с Францией, впервые после Первой мировой войны согласилась взять, хоть и ограниченные, военные обязательства в отношении другого государства. Разъяснение понятия «ограничений» дал английский посол Э. Фиппс: «Франция может ворваться в Германию через ее западную границу, но Англия не поддержит такой шаг. Германия изо всех сил готовится к агрессии на востоке, но Англия и здесь ничего не предпримет». У Додд по этому поводу заметил: «Тогда возникнет новая Европа: Франция потеряет свое влияние, Британская империя развалится, а Германия будет господствовать над всем»164. Но очевидно подобный риск в данный момент интересовал английское правительство в меньшей степени. Главной целью британских ограниченных обязательств, по мнению Л. Эмери, было стремление убедить Францию, «не искать поддержки России»165.

С аналогичным предложением выступил американский посол Буллит. «Он рекомендовал Соединенным Штатам поддержать Францию в ее политике умиротворения Германии, чтобы тем самым изолировать Советский Союз»166. Буллит «также решил, по собственному усмотрению, заняться антисоветской кампанией в Москве. Он выражал протесты, устраивал интервью для прессы, в которых нападал на советские власти и призывал других послов занять антисоветскую позицию. «Я делал все что мог, — вспоминает он, — чтобы создать неприятные условия»»167. Но, по словам Дж. Кенна- на, у Рузвельта «не было никаких намерений одобрять» позицию Буллита168.

Англо-французское соглашение оставиляло Францию один на один с немецким вторжением. Но французы вполне могли нанести ответный удар сами. В этом случае, как заявлял впоследствии фюрер, «нам пришлось бы уйти, поджав хвост, так как мы не располагали военными ресурсами даже для слабого сопротивления»169. «Мы были,— вспоминал Йодль,— в положении игрока, который поставил все свое состояние на одну карту. Германская армия была в этот момент наиболее слаба, так как сто тысяч солдат рейхсвера были распределены в качестве инструкторов ко вновь формируемым частям и не представляли собой организованной силы»170. Бломберг, по его словам, «был в ужасе. Мне казалось, что... Франция будет реагировать немедленно военной силой. Редер и Геринг разделяли мои опасения...»171 Ж. Ман- дель подтверждал: «Немцы. ..входили в зону, как во вражескую страну, оглядываясь и пугаясь каждой тени»172.

Но Франция, обладавшая 13 дивизиями на границе и десятками дивизий в тылу, не решилась вступить в бой. Еще до реоккупации Рейнской зоны Фланден спрашивал военных, какие меры могут быть предприняты в случае вторжения немецких войск. Военный министр генерал Л. Морен тогда доложил, что французская армия полностью неспособна к каким-либо наступательным операциям173. Публицист А. Жеро- Пертинакстак придавал этим словам образное звучание: «Французский военный аппарат не обладает гибкостью. Пускать его в ход частично — значило бы рисковать общей аварией»174.

Ограниченность возможностей французской армии предопределялась и тенденциями снижения ее численности. Так, призыв 1936 г. составил всего 112 тыс. чел., тогда как 1934

г.— 226 тыс.175. Совещание французского правительства 7 марта в связи с этим пришло к выводу, что любая эффективная военная акция требует всеобщей мобилизации, что было бы безумием — оставалось всего 6 недель до всеобщих выборов376. Что ж, «если у страны нет армии, соответствующей ее политике, она должна иметь политику, соответствующую ее армии», — замечал по этому поводу Р. Рекули177. Этой политикой стала политика «умиротворения», отвечавшая пацифистским настроениям в обществе. Она соответствовала интересам и правых кругов, которых больше всего волновала угроза того, что лишения войны приведут к укреплению позиции левых сил. В итоге Даладье заявлял: «Уверяю вас, ни при каких обстоятельствах я не вступлю в

и 1 70

воину» .

Были и другие причины, подрывавшие воинственный дух французов. По словам М. Джордана, «в данном случае решающую роль сыграли финансовые соображения»179. Из- за экономического кризиса Франция была на грани банкротства. Негативное отношение к противостоянию с Германией выразили и некоторые деловые круги, например в Комите де Форж (крупнейшем машиностроительном тресте), что было вполне объяснимо, если учесть, что, например, трест де Ванделя в начале 1936 г. продавал Германии до 500 тыс. т железной руды180.

Позицию Великобритании на Совете Лиги Наций объявил А. Иден: поскольку последние события «не затрагивают жизненно важных британских интересов», Англия не собирается на них реагировать. Рейнская зона создавалась в основном ради безопасности Франции и Бельгии, так пусть те сами и решают, «какую цену готовы они заплатить за ее сохранение...». Лорд Лотиан дополнил: «Гитлер всего лишь возвратил свой собственный приусадебный сад»181.

Но «восстановление исторической справедливости» было в данном случае лишь кажущимся. Бездействие гарантов Версальской системы в рейнском кризисе нанесло сокрушительный удар по системе европейской безопасности. Так, голландский посланник в Берлине был уверен, что гитлеровская политика «направлена на захват Балкан и балтийской зоны. Нейтрализация Рейнской области, как это предлагает Гитлер, распространяется на узкую территорию... шириной по тридцать миль в обе стороны от Рейна. При таком положении Франция не сможет вмешаться, когда Германия захватит Чехословакию, Австрию, Литву или Эстонию... в этом заключается план Гитлера...»182 Голландец был не единственным, кто пришел к подобным выводам. Задолго до знаменитой речи Черчилля в Фултоне о «железном занавесе» М. Джордан писал: «Захват демилитаризованной зоны опустил железный занавес между Францией и ее союзниками в Центральной Европе»183. Французский обвинитель на Нюрнбергском трибунале позже признает, что ремилитаризация Рейнской зоны и строительство линии Зигфрида па- рализовывали возможность Франции прийти на помощь своим восточным союзникам, что стало «прелюдией к агрессивным действиям против Австрии, Чехословакии и Польши»184. Биограф Черчилля Дж. Чамли по этому поводу заметит: «Франция фактически бросила на чашу весов своей политики судьбы малых стран Европы, находившихся в орбите французского влияния.. .»185

По словам очевидца событий У Ширера: «Вскоре союзники на Востоке начали понимать, что, даже если Франция не останется столь бездеятельной, она не сможет быстро оказать им помощь из-за того, что Германия в спешном порядке возводит на франко-германской границе Западный вал.

В феврале 1936 г. У Додд записывал: «Лишь слепые могут не видеть, что нацисты проникнуты воинственным духом...

Мне непонятно, как думает Европа обуздать 68 миллионов немцев, жаждущих новой войны. Если все страны объединятся и вооружатся до зубов, это может отсрочить войну, но не сделает ее невозможной. Если сплоченный фронт не будет создан, результатом будут захваты на востоке, западе и на севере, создание германского рейха с населением в 90 миллионов человек. Французский и английский народы в подавляющем большинстве настроены пацифистски, и немцы знают это. Позиция Соединенных Штатов также пацифистская, но пацифизм приведет к большой войне и к порабощению Германией всей Европы, если только миролюбивые народы не будут действовать смело в этот критический момент их истории»188. Спустя несколько дней У Додд продолжит: «Эта история еще больше укрепила меня в том, что программа окружения, если она будет поддержана всеми государствами, граничащими с Германией на востоке и западе, а также Англией, Францией и 'Россией, — почти единственная надежда на мир для Европы»189. -

В июне У. Черчилль восклицал: «КАК ОСТАНОВИТЬ ВОЙНУ Несомненно, это самый главный вопрос, который должен занимать умы человечества. По сравнению с ним все другие человеческие интересы второстепенны, а другие темы — незначительны. Почти все страны и большинство людей в каждой стране больше, чем чего-либо другого, желают предотвратить войну»190. По мнению У Ширера: «В марте 1936 г. две западные державы имели последний шанс, не развязывая большой войны, остановить милитаризацию и агрессивность тоталитарной Германии и привести к полному краху, как отмечал сам Гитлер, нацистский режим. Они этот шанс упустили»191. В декабре 1941 г. первый заместитель госсекретаря по иностранным делам Великобритании Кадоган запишет в дневнике: «Отдает ли себе Иден отчет в том, что он (курсив Кадогана) несет ответственность за великое и трагическое «умиротворение», не приняв ответных мер в связи с оккупацией Германией Рейнской облас-

ти в 1936 году? Как ему везет* Никто никогда не упомянул об этом, а именно это было поворотным пунктом»192. :"'-

Франция же тем временем продолжила совершенствовать линию Мажино. Ш. де Голль так видел ее предназначение: «Вооруженная нация, укрывшись за этим барьером, будет удерживать противника в ожидании, когда, истощенный блокадой, он потерпит крах под натиском свободного мира»193. Интересно, кого де Голль подразумевал под свободным миром, который должен был идти умирать за Францию?

Пока же французский посол Ф. Понсе убеждал советского полпреда Сурица, что «Германия — основной враг»194. А редактор «Тан» Шастене выяснял позицию председателя Совнаркома Молотова: Шастене начал с того, что «реоккупация» левого берега Рейна позволяет Германии построить линии укрепления вдоль французской границы, имеет прежде всего целью предоставить Германии большую свободу для наступления на Востоке? Молотов отклонил термин «реоккупация», употребив слово «ремилитаризация». Он согласился, что ремилитаризация, «несомненно, усилила угрозу для стран, находящихся к Востоку от Германии, и в частности для СССР». Однако тут же напомнил: тем не менее ввод германских войск в Рейнскую область означает угрозу прежде всего в отношении западных соседей, Франции и Бельгии.

Шастене был настойчив.

Шастене: Поскольку интересы Советского Союза и Франции в настоящем международном кризисе одни и те же, возникает вопрос о том, как действовать перед лицом этого кризиса?

Молотов в ответ уклончиво сослался на речь Литвинова.?1

Шастене: Все ли существующие в настоящее время в Со-^ ветском Союзе направления считают одинаково невозможным в настоящихусловияхсближение Германии с Советским Союзом? Я имею в виду сведения о том, что внутри рейхсве-

ра имеются группы, которые по чисто политическим соображениям стоят за сближение с Советским Союзом. Имеются ли аналогичные встречные тенденции в СССР?

Молотов: Среди определенной части советских людей есть направление, относящееся к современной правящей Германии с совершенной непримиримостью... Однако главное направление, определяющее политику Советской власти, считает возможным улучшение отношений между Германией и СССР. Разумеется, для этого могут быть разные пути. Один из лучших — вхождение Германии в Лигу Наций... Участие Германии в Лиге Наций было бы в интересах мира и встретило бы с нашей стороны положительное отношение.

Шастене: Даже гитлеровской Германии?

Молотов: Да, даже гитлеровской Германии195.

В СССР действительно еще надеялись на сохранение мирных отношений с Германией, на активизацию участия Франции и Англии в политике коллективной безопасности и тем самым предотвращение развязывания мировой войны. Об этом свидетельствует слова Сурица, сказанные американскому послу Додду: «Ряд совершившихся фактов в первую очередь задевает не нас, а западные страны: ремилитаризация Рейнской зоны, двухлетняя военная служба, вмешательство в испанские дела. Было бы поэтому неправильно полагать, что Гитлер избрал лишь одно направление для своей агрессивности. В ненависти к нам коммунизм служит больше предлогом, главным же образом Гитлера раздражает наша роль и работа по укреплению коллективной безопасности ...»1%. Подтверждением этих слов могла служить встреча в начале 1936 г. советского торгпреда в Германии Канделаки с Герингом, который живо интересовался перспективами развития отношений с СССР и обещал прояснить ситуацию с Гитлером197. После подписания советско-германского экономического соглашения Сталин был убежден, что переговоры с Германией идут к благополучному завершению: «Очень скоро мы достигнем соглашения с Германией»198. Не случайно на очередной встрече с Шахтом, в конце года, Канделаки заявил, что готов вступить в переговоры относительно улучшения взаимных отношений199.

Однако в начале 1937 г. Нейрат сообщал Шахту, что предложения СССР Гитлером отклонены. Причинами являются советско-французский договор о взаимной помощи и деятельность Коминтерна200. Месяц спустя Суриц сообщал, что Шахт предвидит, «что очень скоро Германия лишится советской нефти и марганца, заменить которые будет «чертовски трудно»»201. Отказ в поставках Советскому Союзу приборов фирмы «Цейс» вызвал неодобрение Шахта202. Тем не менее советский полпред в Берлине в очередной беседе с главой политического департамента германского МИДа Вайцзеккером снова подчеркивал, что СССР является сторонником «создания нормальных отношений с Германией и не против хороших. Однако для этого необходимо, чтобы германское правительство прониклось сознанием необходимости конкретного пересмотра своей нынешней политики в отношении нас»203.

Слухи о переговорах между СССР и Германией, отмечает А. Некрич, широко дискутировались в европейских политических кругах и прессе204. Литвинов даже был вынужден предложить советским представителям в Праге и Париже опровергнуть подобные сообщения. Предлагалось использовать в качестве доказательства факт отзыва полпреда Сурица и торгпреда Канделаки из Берлина205. Слухи были выгодны прежде всего Германии. Поскольку, указывает А. Некрич, перспективы советско-германского сближения Гитлер использовал для запугивания Англии206. Фюрер в своих интересах развивал мысль германского посла в Советском Союзе Г. Дирксена, писавшего в начале 1933 г. г Гитлеру: «Мы должны бороться против своей политической изоляции, и в этой борьбе наши договоры и соглашения с Россией должны быть и дальше тем трамплином, который принес нам столько политических выгод»207. В 1937 г. Гитлер откровенно шантажировал Англию угрозой дружбы с Советской Россией.

Так, германский военный атташе в Лондоне Гейер говорил начальнику имперского генерального штаба Диллу о довольно сильных прорусских тенденциях в германской армии и о том, что германо-советское соглашение может стать свершившимся фактом, если оно не будет предотвращено взаимным пониманием между Англией и Германией. В Лондоне, по данным А. Некрича, действительно полагали, что курс на сближение с СССР пользуется поддержкой рейхсвера, Шахта и группы промышленников, заинтересованных в развитии германо-советских экономических отношений, и даже части нацистской партии, но сам Гитлер решительно выступает против всяких отношений с СССР, за исключением коммерческих208.

Великобритания отвечала тем, что демонстративно при-

.* I

держивалась политики коллективной безопасности. По данным, приводимым А. Некричем, в Форин Оффисе опасались, что если система коллективной безопасности рухнет, следует ожидать полного изменения советско-германских отношений в сторону сближения. Предотвратить советско-германское сближение может только политика коллективной безопасности20У.

Очередной проверкой, отражающей подлинные интересы сторон, стоящие за фасадом их внешнеполитического политеса, стала Испания.