Известно, как богат и стилистически многообразен русский литературный язык. В течение веков в процессе устного общения и под пером выдающихся писателей он развил в себе сложную систему средств выражения, обслуживающих все стороны общественной жизни.
Особенно блестящая пора развития нашего литературного языка — пушкинская эпоха, когда завершается процесс формирования русского языка как языка нации. В эту эпоху сложились основные нормы литературного языка, которые характеризуют и язык нашего времени. Тогда же наметились и те закономерности развития литературного языка, которые в основном свойственны ему и ныне; установились методы использования в нем лексических, словообразовательных и иных элементов церковнославянской стихии, пронизывавшей книжную речь. Литературный язык принял ту устойчивую, по сравнению с XVIII в., форму, которая позволила строже квалифицировать и отграничивать литературную речь от народно-диалектных словарных, грамматических и произносительных элементов, от элементов жаргонной или профессиональной речи, от отживающих элементов старого книжного языка. Совершенствование языка в процессе обслуживания усложняющихся потребностей общества является одним из важнейших законов языкового развития. От Пушкина до наших дней русский народ прошел сложный исторический путь, и все новые условия жизни народа — установление капиталистических отношений, рост революционно-демократического движения в XIX в., а затем, к началу XX в., мощный подъем рабочего революционного движения под руководством Коммунистической партии, победа Великой Октябрьской социалистической революции и построение социалистического общества в нашей стране — нашли широкое отражение в языке. Неуклонное пополнение словарного состава и другие изменения, совершавшиеся в русском языке, одновременно с развитием литературно-художественных и публицистических стилей, сопровождались и изменениями стилистических норм литературного языка. Постепенное совершенствование грамматических и произносительных норм в процессе развертывания внутренних закономерностей развития языка привело к сосуществованию, па определенных этапах, новых, прогрессивных элементов и старых, отживающих. Создавались серии дублетных способов выражения, возникали колебания в стилистических, грамматических и произносительных нормах литературного языка. Кроме того, в силу ряда причин, вызванных особенностями исторического развития общества, возникали явные неправильности, искажавшие и нарушавшие нормы литературной речи. Если изменения в языке всегда тесно связаны с изменениями в жизни общества, парода, то и само общество не безразлично к языку. Борьба за выправление колеблющихся норм литературной речи стала характерным явлением для всего послепушкипского периода развития русского литературного языка. Борьба эта шла в двух направлениях. С одной стороны, буржуазно-дворянская интеллигенция оказывала противодействие всему тому, что вело к нарушению старых, привычных для псе норм, и противилась закреплению новых явлений, хотя бы и закономерно возникавших в языке. Так, например, раздавались протесты против употребления форм именительного падежа множественного числа с окончанием -а вместо -ы: счета, поезда, профессора, хотя для определенных разрядов существительных мужского рода это было закономерным явлением. Характерно в этом отношении и приведенное Л. Н. Толстым в третьей части его автобиографической трилогии исходящее из уст аристократов осуждение особенностей речи студептов-разночин- цев, которые «выговаривали иностранные заглавия по- русски» или «употребляли слова глупец, вместо дурак, словно, вместо точно, великолепно, вместо прекрасно и т. п.» («Юность», гл. XLIII). С другой стороны, велась борьба против всего того, что считалось неправильным, нарушавшим чистоту русской литературной речи, искажавшим нормы словоупотребления или произношения. В один ряд с действительными неправильностями ставились и новые, еще непривычные явления, проникавшие в литературную речь из демократических слоев общества. Эта борьба велась па страницах периодической печати, отчасти в филологических журналах, в разного рода справочниках типа книжки В. Долопчева «Опыт словаря неправильностей в русской разговорной речи» (изд. 2, Варшава, 1909). В 1895 г. был образован недолго просуществовавший «Союз ревнителей русского слова», который ставил своей задачей борьбу с засорением русского языка иноязычными словами. Известно страстное выступление судебного деятеля П. С. Пороховщикова в его книге «Искусство речи на суде», изданной в 1910 г. под псевдонимом II. Сергеич1. «Наши отцы и деды, — писал Пороховщиков, — говорили чистым русским языком, без грубостей и без излишней изысканности; в паше время, в так называемом обществе, среди людей, получивших высшее образование, точнее сказать, высший диплом, читающих толстые журналы, знакомых с древними и новыми языками, мы слышали такие выражения, как позавчера, ни к чему, ни по чем, тринадцать душ гостей, помер вместо умер, выпивал вместо пил, занять приятелю деньги»209. Точка зрения пуриста, уверенного в полной незыблемости языковых норм, ярко сформулированная здесь, не чужда многим нашим современникам, в том числе и филологам. Тот же автор обратил внимание на сложность совершающихся в обществе языковых процессов. Говоря об обилии неправильностей в ударении, он следующим образом рассуждает о колебаниях в ударении слова приговор: «Произнесение этого последнего слова подчиняется какому-то непонятному закону: образованные люди в обществе, воспитанницы женских учебных заведений и члены сидячей магистратуры произносят: приговор] так же говорят подсудимые, т. е. необразованные люди, знающие звуковые законы языка по чутью; чипы прокуратуры, присяжные поверенные и их помощники, секретари судебных мест и кандидаты па судебные должности произносят: прйговор; я спросил трех воспитанников из старших классов реального училища, и каждый порознь сказал: прйговор. Различие это тем меиее понятно, что никаких сомнений о правильном произношении этого слова нет» 210. Специалисты-языковеды со второй половины XIX в. стояли в стороне от этой борьбы и не шли дальше констатирования фактов. Так, академик А. А. Шахматов в своем курсе «Очерк современного русского литературного языка» (литографированное изд., СПб., 1913), говоря о звуковых законах русского языка, лишь отмечает наличие колебаний в литературном произношении, не делая из этого никаких выводов о том, что предпочесть. Такой же описательный характер носят, например, книги В. И. Чернышева: «Правильность и чистота русской речи» (СПб., 1911), «Русское ударение» (СПб., 1912), «Законы и правила русского произношения» (изд. 2, СПб., 1908)2, грамматика русского языка Р. Ко- шутича (Пг., 1919) и другие. Проблемы нормализации языка на основе научного анализа закономерностей языкового развития не ставились. Более того, в дореволюционной филологической науке господствовали такие взгляды на задачи науки, которые препятствовали даже постановке вопросов нормализации языка как научной проблемы. Традиции М. В. Ломоносова и академика А. X. Востокова, всегда заботившихся о нормализации литературной речи на научных основах, были забыты. Задачей языковеда считалось лишь объективное описание фактов языка. Наиболее яркое выражение эта точка зрения нашла в словарных работах академика А. А. Шахматова. Он полностью отказался от мысли установить в издаваемом им академическом словаре границы словарного состава и грамматические нормы литературного языка. В словарь включались слова и грамматические формы слов, отмеченные в произведениях писателей, народных говорах и других многообразных источниках, собранных в словарной картотеке Академии наук. «Важная особенность словаря, — писала чл.-корр. АН СССР Е. С. Ист- рина — отказ от установления языковых норм. Шахматову вообще чужда была задача нормализации языка, и недаром он не раз в своих обращениях к Отделению настоятельно повторял, что вопросы нормы подлежат решению не его, редактора, но Отделения. Взамен нормативных помет он выдвигает документацию, точные ссылки на источник»211. Таким образом, вопрос нормы решался здесь не научным анализом, а ссылкой на авторитет источника: «Характер источника ясно определяет, насколько то или другое слово следует считать общеупотребительным, насколько то или иное выражение можно признать достойным подражания»212. Возражая против такой нейтральной позиции, педагог И. X. Пахман отмечал в своей записке по поводу плана академического словаря, что и писатели нередко отступают от обычного употребления, и прямо предлагал «факты языка подвергать строгой критике и в необходимых случаях исправлять их и даже отвергать, не щадя никаких авторитетов» 213. Академик А. А. Шахматов в ответе И. X. Пахмапу, приводя примеры того, как трудно установить даже нормы ударения, не допускает мысли о возможности нормализации: «Странно было бы вообще, если бы ученое учреждение вместо того, чтобы показать, как говорят, решалось указывать, как надо говорить» 214. Нормализаторские попытки академика Я- К. Грота в статьях о русском ударении, о русской лексикографии и в академическом словаре под его редакцией не получили теоретического завершения, не были продолжены дореволюционной языковедческой наукой и только в советское время нашли отражение в лексикографической практике — в известном «Толковом словаре русского языка» под редакцией Д. Н. Ушакова (М., 1935—1940). В советскую эпоху вопросы нормализации языка, упорядочения словоупотребления и призношения приобрели большое общественное значение, приняли характер борьбы за повышение культуры речи, за правильность и точность языка, за его ясность и чистоту, за умелое пользование всеми выразительными средствами языка. Это объясняется в первую очередь тем, что функции литературного языка в период формирования и расцвета социалистических наций необычайно расширились. Широкое распространение получила устная публичная речь. Печать — книга и газета — сделались достоянием широких народных масс. Радиовещание, звуковое кино и, что важнее всего, школа со всеобщим обязательным обучением стали мощным орудием распространения литературного языка. В огромной степени расширялся круг носителей общенародного языка в его литературной форме; народные массы овладевали нормами литературной речи. Разумеется, это не был процесс пассивного усвоения. Парод и вышедшая из его рядов трудовая советская интеллигенция вносили в литературную речь многие элементы своих речевых навыков — и в области словоупотребления, и в области произношения, и в области использования грамматических форм. Часто это были элементы, общие многим народным говорам, общенародные, укреплявшие в литературном языке прогрессивные тенденции его развития, но еще не получившие значения признанной нормы. Нередко привносились и элементы местных народных говоров или грубого просторечия; естественно, что они рассматривались как неправильности, как инородное тело в составе литературной речи. Вместе с тем возникали как отражение новых общественно-политических отношений и роста социалистического производства, целые пласты новой лексики, в том числе и терминологии на народно-языковой основе, значительно обогатившие словарный состав русского языка. Если принять во внимание, что русский язык испытал немалые колебания своих литературных норм в процессе исторического развития и па дореволюционных этапах, что- новые явления колебаний существовали наряду со старыми, что в языке, естественно, начали складываться новые соотношения между его элементами, что изменялся самый критерий общественной оценки языковых явлений, то становится понятным значительный разнобой в литературных нормах, обнаруживающийся в наши дни. Ясно, что при широте функций современного русского литературного языка отсутствие четких и для всех убедительных норм при наличии колебаний в области словоупотребления, произношения и стилистических форм речи совершенно нетерпимо. Необходимо найти пути для того, чтобы язык, понятный для всего общества н единый для всех его членов, мог паилучшим образом осуществлять свои задачи как орудие общения, как орудие развития общества. Руководители партии и правительства в своих выступлениях не раз указывали на политическое значение точности и ясности речи. '^Вопросы правильности и чистоты речи начали привлекать к себе внимание еще в начале 20-х гг. нашего века. Однако в те годы еще господствовала, преимущественно у старой интеллигенции, точка' зрения пуризма: новое в словоупотреблении и литературном словотворчестве охотно признавалось загрязняющим, искажающим литературный язык. Для того периода характерна была брошюра А. Г. Горнфельда «Новые словечки и старые слова» (Пг., 1922), не предлагавшая никаких решений для усовершенствования лексико-стилистических норм. В 30-х гг., когда пути развития русского литературного языка, отражающего потребности советского общества, определились уже более отчетливо, началась подлинная борьба за повышение культуры речи. Деятельность А. М. Горького, а впоследствии Ф. В. Гладкова и других крупных советских писателей немало содействовала • стилистическому совершенствованию не только литературно-художественной, но и публицистической, и устной публичной речи. Работы ряда языковедов, особенно академика Л. В. Щербы, чл.-корр. АН СССР Д. Н. Ушакова и проф. Р. И. Аванесова, существенно помогли уяснению колебаний в области произносительных норм. Теоретические же работы академика В. В. Виноградова создали прочную базу для разработки вопросов нормализации языка как самостоятельного научного направления в языкознании. Характерной особенностью нашей социалистической действительности является то, что не только писатели, ученые и общественные деятели вносили и вносят свой вклад в дело повышения культуры речи. В этом принимают активное участие все — рабочие и учителя, работники театра и сельского хозяйства, представители советской интеллигенции самых разнообразных специальностей. Их выступления на страницах газет и журналов с высказываниями по поводу отдельных вопросов культуры языка, особенно волнующих общественность, содержат обычно немало интересных суждений и предложений. Такие высказывания чрезвычайно существенны для научных выводов, ибо отражают известные тенденции развития языковых норм и обнаруживают общественную оценку тех или иных языковых явлений. Усилия советских языковедов должны быть решительно направлены на повышение культуры речи, что является потребностью всего советского парода. Разработка проблем культуры речи — важнейшего элемента социалистической культуры — означает внедрение достижений языкознания в народные массы. Две взаимно связанные задачи стоят перед языковедами: создание пособий, доступных широким слоям трудящихся, и одновременная теоретическая разработка языковедческих проблем, непосредственно относящихся к вопросам языковой нормализации и тем самым к вопросам повышения культуры речи. Языковеды повинны в том, что до сих пор создано очень мало теоретически обоснованных и вместе с тем вполне доступных справочников, которые могли бы служить надежным руководством в речевой практике. Первый советский справочник этого рода, «Толковый словарь русского языка» под редакцией Д. Н. Ушакова, пользующийся заслуженным авторитетом, как нормативный справочник во многом уже устарел. Да и самый вопрос о норме нельзя считать решенным. А отсутствие научно-теоретической базы и эмпиризм при рекомендации тех или иных норм приводят лишь к частным решениям по поводу отдельных случаев колебаний и к субъективным оценкам, лишенным научной убедительности и общеобязательного характера. Поэтому едва ли не самым существенным вопросом, от решения которого зависит направление и содержание работ в области нормализации всех сторон литературного языка, является вопрос о понимании нормы. Прежде всего может ли быть единой языковая норма от Пушкина до наших дней на всех этапах развития русского литературного языка, как склонны думать, упрощая дело, и некоторые языковеды? Действительно, каждый новый этап в жизъи языка не отгорожен от предшествующего, а подготовлен им и тесно с ним связан. Но язык — явление общественное, и потому каждый новый этап его развития исторически обусловлен, неразрывно связан с этапами развития общества и отражает свойственные последнему потребности общения. При сохранении структуры языка, грамматического строя и основного словарного фонда, а также подавляющей массы словарного состава и типов сочетаемости слов на каждом новом этапе складываются свои, своеобразные соотношения всех языковых средств. Следовательно, каждый этап развития языка, являясь продолжением этапа предшествующего, имеет свои нормы, и объективное развитие языка есть становление его нормы. Вместе с тем, при исследовании норм необходимо твердо помнить, что законы развития языка существуют независимо от воли людей, являясь отражением объективных процессов. Однако, познав эти законы, открыв языковые нормы, общество может целесообразно использовать и применять их, т. е., исходя из тенденций развития языка, нормализовать те или иные его стороны в соответствии с потребностями общения и обмена мыслями в ту или иную историческую эпоху. Раскрытие внутренних законов развития языка на конкретном языковом материале является нашей первоочередной задачей, ибо только знание этих законов может служить прочным фундаментом для установления научных принципов нормализации литературного языка и его стилистического упорядочения. При этом необходимо иметь в виду, что, обладая своими специфическими закономерностями развития, каждая из сторон языка — произношение, словарь, грамматика — в своем развитии тесно связаны между собой. Языковая норма — не статистическое явление, ибо распространенной и часто повторяющейся в языке может быть, как известно, и ошибка. Языковая норма есть прежде всего явление типическое, т. е. соответствующее сущности данного социально-исторического явления, а не просто наиболее распространенное, часто повторяющееся, обыденное. Именно поэтому нельзя рассматривать языковую норму как некое статистическое среднее. Из всего сказанного вытекает, что языковая норма — не извечная, неподвижная, застывшая категория. Языковая норма есть исторически обусловленный факт, проявление исторических закономерностей развития языка и типических для каждой эпохи тенденций развития, поддержанное и одобряемое обществом в его языковой практике. Отсюда следует, что норма — это совокупность наиболее пригодных («правильных», «предпочитаемых») для обслуживания общества средств языка, складывающаяся как результат отбора языковых элементов (лексических, произносительных, морфологичс- ских, синтаксических) из числа сосуществующих, наличествующих, образуемых вновь или извлекаемых из пассивного запаса прошлого в процессе социальной, в широком смысле, оценки этих элементов. Дальнейшая разработка понятия нормы3 применительно к различным сторонам языка — словарному составу, грамматике, произношению (орфоэпии), ударению— позволит с научной объективностью установить принципы нормализации литературного языка и будет содействовать общему повышению культуры речи. Нормализация произношения — одна из первых задач, требующих разрешения. Радио и школа, театр и практика публичной речи страдают от разнобоя в произношении, наблюдающегося в наши дни. Произносительная система языка, подобно грамматическому строю, отличается большой устойчивостью, так как звуковой строй общенародного русского языка и его территориальных диалектов складывался веками. Различия в произношении гласных звуков в слове в зависимости от ударения, варианты в произношении отдельных согласных звуков и иные явления, отстоявшиеся в процессе сложного исторического развития и взаимодействия старого книжно-литературного языка и общенародного русского языка с его диалектами, дали возможность литературному русскому языку использовать в своей произносительной системе, для усовершенствования и обогащения ее, все необходимые средства. Так, например, обосновывая свою теорию «трех штилей», Ломоносов устанавливает нормы разговорного и книжного произношения, отводя последнему место в чтении, в произношении стихов и в публичной речи. Такое положение просуществовало долго, и следы его сохранялись даже тогда, когда на разговорной основе сложилась единая, литературная произносительная норма общенародного языка. Окончательно эта норма утвердилась, когда ее приняли и в чтении стихов, и в публичной речи, и, наконец, в-театре. К середине XIX в. в русском театре происходил решительный поворот к реалистическому национальному репертуару, к демократическому зрителю. Гоголь и Островский стали знаменем сцены. Московский Малый театр, театр Щепкина и Садовских, воспитал замечательную плеяду реалистических актеров. Для реалистической комедии и драмы, как ранее для водевиля, при нимается произносительная норма общенародного языка. Именно с этих пор для многих поколений русских людей московское произношение (т. е. произношение, принятое и закрепленное в первую очередь Малым театром) становится нормой, образцом, к которому следует стремиться. Для языковедов это подкреплялось историческими соображениями о ведущей роли московского говора в образовании норм литературной речи; для других это были традиции Малого театра и образцы произношения коренной московской интеллигенции. Однако московская норма произношения на всем протяжении своего существования испытывала колебания и подвергалась различным воздействиям. Так, в живом произношении сохранялись как дублетные некоторые нормы старого книжного произношения. Расширение и постепенная демократизация социального состава интеллигенции приводили к воздействию элементов диалектного произношения. Жаргонной речи дворянских и буржуазных «верхов» были свойственны некоторые особенности, главным образом в области произношения иноязычных слов, просачивавшиеся иногда в литературную произносительную норму. С уверенностью можно сказать, что именно этому влиянию обязано распространенное в образованном кругу, как говорил академик Я. К. Грот, произношение мягкого ц в таких словах, как лекция, и мягкого н перед мягким ц, например Франьция, станьция 215. Это явление типично было особенно для высших слоев петербургской интеллигенции 216. Устойчивость московских норм при постоянном наличии колебаний — такова характеристика предреволюционного состояния литературного произношения. Великая Октябрьская социалистическая революция открыла новую фазу в его развитии. Носитель общенародного русского языка в его литературной форме постепенно изменялся, нарождалась новая, советская интеллигенция, рабочие и крестьяне вступали в широкое общение с людьми, владеющими литературной речью, и усваивали литературную произносительную форму. Усвоение литературных норм являлось вместе с тем и освоением письменной речи, а чтение и письмо содействовали широкому появлению таких произносительных вариантов, близких к написаниям, которые противоречили московской норме, но не противоречили существовавшим издавна в литературной речи случаям колебаний, произносительным дублетам, принадлежавшим к старым книжным нормам. Вместе с тем в литературное произношение привносились и такие произносительные навыки, которые были общи для многих диалектов и укрепляли прогрессивные тенденции развития литературного языка. К концу 20-х и началу 30-х гг., когда культурная роль новой интеллигенции определилась совершенно отчетливо, с той же отчетливостью обнаружилась расшатанность старой московской произносительной нормы, массовость колебаний, вариантов, дублетов произношения, а иногда и прямых неправильностей. Сам Малый театр переживал острый «орфоэпический» кризис. Лишь актеры старейшего поколения сохранили почти во всей чистоте нормы московского произношения конца XIX — начала XX в. Это был период резких колебаний и острых исканий нормы, это была пора горячего обсуждения проблем произношения не только на страницах специальной, но и общей печати. Решение ничего не решать, а только признать объективное наличие колебаний и расшатанности нормы никого не могло удовлетворить. Естественным было обращение к твердости старых норм. Именно в этот период старые московские нормы были наиболее подробно описаны Д. Н. Ушаковым 217, и с тех пор в представлении многих они получили значение идеальных, по недосягаемых во всей полноте норм. Всякое отклонение от них рассматривалось как вредное влияние орфографии или просторечия, как порча языка. В этом обнаруживалась антиисторическая, по существу, точка зрения; представлялось, что нормы современного языка, поскольку они всегда спорны, следует искать в нормах прошлого, которые по субъективнопсихологическим ощущениям людей старшего поколения всегда кажутся устойчивыми. Там, где учили произношению— в школах, в театре, на радио, — рекомендовались именно эти старые московские нормы, что только содействовало закреплению разнобоя. Однако жизнь брала свое, язык совершенствовался и развивался. Совершенствовалась и старая московская норма, впитывая в себя живые соки народной речи и утверждая тем прогрессивные тенденции своего развития. Москва по-прежнему является носителем этих норм, но не потому,' что в Москве сохранились «коренные москвичи» из старых интеллигентов, а потому, что Москва — культурно-политический центр социалистической страны, закрепляющий в практике живого произношения, радиовещания и театра свои произносительные нормы. Литературная норма общенародного произношения, переживая и теперь известные колебания, представляет собой результат развития и усовершенствования старой московской нормы. Так, система произношения безударных гласных стала более универсальной, т. е. подчинила себе, в основном, и все те случаи, которые представляли собой отклонения. Например, предударное а после шипящих ж, ш произносилось по старой московской норме как звук, близкий к ы: жыра, шыры, шылить. Ныне господствующим стало произношение жара, шары, шалить. Лишь немногие слова, например жылеть, подчиняются еще старой норме. Произношение иноязычных по происхождению слов теперь полностью подчиняется законам русского произношения, а допускавшееся прежде для многих слов сохранение безударных о и е теперь не рекомендуется; отчетливое произношение безударного о в словах поэт, поэзия, форпост, модель, коктейль, конкретно, костюм, жокей, являющееся остатком дворянского произношения и сохраняющееся пережиточно у людей старшего поколения 218, воспринимается теперь как манерность 219.
Общей норме подчинилось в основном и произношение безударных окончаний 3-го лица множественного числа глаголов 2-го спряжения; теперь произносят слышат, видят вместо старомосковских слышут, видют, сохранившихся лишь у людей старшего поколения или как стилизация. Ревниво переживали сторонники сохранения старо- московской нормы колебания в произношении тех глаголов на -ива и прилагательных, основы которых оканчивались на звуки г, к, х. По старой московской норме они произносились твердо: мяхкай, пылкий, ветхий, натягивать, вспахивать, постукивать. Ныне, хотя и существуют колебания, господствующим стало мягкое произношение этих звуков: мягкий, пылкий, ветхий, натягивать, вспахивать, постукивать, — не противоречащее орфографии, совпадающее с произношением многих народных говоров и со старым книжным произношением, традиция которого поддерживалась, как указывалось выше, и во времена господства старой московской нормы во второй половине XIX в. Эти же обстоятельства привели ныне к господству мягкого произношения частицы -ся, -сь в глаголах взамен твердого старого московского произношения: мойся, а не мойса, уселась', а не уселас и т. п. В соответствии с русскими звуковыми законами, согласный перед е произносится мягко. Заимствованные слова, входя в русский язык, подчиняются этому закону. Это явление известно издавна. Так, вряд ли можно найти старые заимствования из греческого, которые не подчинялись бы этому закону (ср. патерик, тетрадь). Новые заимствования, начиная с XVIII—XIX вв., в основном ему подчиняются, но во многих словах то более, то менее устойчиво устанавливается и твердое произно- шеиие согласного на иноязычный лад. Чем прочнее закреплялось слово в русском языке, тем больше оно имело шансов произноситься на русский лад. Со второй половины XIX в. намечается известное социальное распределение двух способов произношения иноязычных слов. В жаргонном дворянско-буржуазном употреблении господствует склонность произносить перед е твердый согласный сближенно с иноязычным произношением. Демократическая разночинная интеллигенция приняла, как норму, произношение на русский лад — с мягким согласным и с закреплением в иноязычном произношении лишь отдельных слов (например, пенснэ, а не пенсне). Иногда разное произношение служило для смыслового различия (панель в значении «тротуар» и панэлъ «деревянная обшивка или окраска под дерево нижней части стен в помещении»). С течением времени произношение иноязычных слов все более подчинялось демократической, народной традиции и захватывало все более широкие ряды слов. С иноязычным произношением оставались отдельные слова, преимущественно не обращавшиеся в широких кругах, или научные термины. Ср., например, тэмпера (названиекраски), отэлъ. Однако долго, вплоть до революции, за иноязычным произношением неправомерно сохранялась репутация «образованности», «правильности». Революция дала простор русскому произношению, и круг слов с иноязычной манерой произношения значительно сузился. Из слов широкого употребления лишь немногие закреплялись с твердым произношением, например, антэнна, партэр, тэрмос, тэмбр, модэлъ, дэтэк- торный, и более или менее широко его сохраняют ныне лишь специальные термины. Такова норма. Но иногда в сознании некоторых людей выплывает репутация «образованности» произношения на иностранный лад, и тогда обнаруживается стремление либо иноязычные слова или русские с иноязычными морфемами произносить в чуждой русскому языку манере. Совершенно прав писатель Ф. В. Гладков, протестуя в своих выступлениях против этой космополитической моды. Действительно, за последние десять лет стало часто встречаться нарушающее чистоту русской речи произношение с твердым согласным многих слов, например: претэнзия, тэматика, рэнэгат, контэкст, дэкан, картотэка, пионэр, трэнэр, милиционэр, корреспондэнт4 музэй, фанэра, дэмон, фланэль, шинэль и т. п. Иногда «на иностранный лад» переделывают не совсем понятные слова: Неопалимовский переулок в Москве становится «Нэопалинским». Певцы иногда злоупотребляют произношением на иноязычный лад, и русское слово звучит как свирэль. Выдвигая принципы нормализации русского литературного произношения, совершенно прав С. И. Бернштейн, когда говорит, что из существующих в литературном языке вариантов надлежит выбирать те, которые стоят ближе к орфографической норме слов 220. Однако влияние орфографии — дело вторичного порядка. Современная орфография влияет на современное произношение только тогда, когда она отражает живые фонетические явления, существовавшие как вариант старой произносительной нормы. Поэтому установление произносительных норм требует глубоких исторических изысканий4. Ближайшие закономерности нашей эпохи могут быть определены исследованием тех тенденций, которые складывались, начиная с формирования русского национального языка, в течение периода XVIII — начало XX в. и в советскую эпоху. Только эта теоретическая база позволит научно и объективно сформулировать современные произносительные нормы. Известно, как велико количество колебаний в русском ударении. Нормализация ударения, устранение дублетных ударений — назревшая задача в области повышения культуры речи. Между тем сделано здесь очень мало5. Словари русского языка, вышедшие у нас за последние три десятилетия, во многих случаях не могли решить этого вопроса до конца и с полной научной объективностью, потому что у нас не было обобщающих теоретических работ, посвященных изучению исторических закономерностей развития русского ударения6. Нет поэтому и специальной дисциплины — русской акцентологии, имеющей свои специфические задачи в отличие от славянской акцентологии, дающей, впрочем, во многих случаях ключ к пониманию закономерностей современного русского ударения. Особенности русского ударения складывались значительно позже периода славянской общности. Русское же литературное ударение на всем протяжении развития русского литературного языка было связано с особенностями взаимоотношений литературного языка с северными и южными народными говорами на различных исторических этапах, а также с влиянием церковнокнижного произношения, имевшего широкое распространение в эпоху русского средневековья. Колебания в области ударения особенно увеличиваются в XVIII — XIX вв., в пределах единого национального языка, отражавшего в себе борьбу многообразных акцентных традиций. Произношение заимствованных из различных языков слов в отношении ударения не имело единой линии развития, что также увеличивало акцентологическую пестроту. Дальнейшее внутреннее развитие акцентологической системы вместе с появлением новых акцентных типов по аналогии с другими явлениями еще более усложняло всю область русского ударения. Постепенно складывались новые закономерности в области ударения, новые тенденции, нуждающиеся в специальном историческом изучении, без которого нет выхода из субъективных оценок преимущества того или иного ударения в том или ином частном случае. Так, например, в период образования национального языка складываются две, иногда противоборствующие тенденции: перенос ударения на значимую часть слова (сочетания слов), с одной стороны, и унификация типов ударения — с другой. Известно, что при сочетании некоторых существительных с предлогом последний перетягивает на себя ударение. Еще в начале XIX в. академик А. X. Востоков считал это явление просторечным 221, ибо традиции старого литературно-книжного произношения его не знали. В течение XIX в. оно становится нормой литературной речи. В наши дни .происходит заметное разрушение этой нормы под влиянием тенденции переноса ударения на значимую часть. Вместо того, чтобы говорить: за десять, за сорок, под ноги, по полю, под вечер и т. п., часто произносят: за десять, за сорок, под ноги, по полю, под вечер. Но ударение сохраняется на предлоге, когда сочетание приобрело устойчивое, фразеологическое значение. Скажут: заткнуть топор за пояс, но заткнуть кого- нибудь за пояс; или: забраться на дом, но взять работу на дом; идти под руку с кем-нибудь, вести за руку кого- нибудь. Вместе с тем наблюдаются и многочисленные случаи колебаний. Говорят: лес находится за городом, т. е. по ту сторону города, но одновременно: жить за городом и жить за городом, т. е. в пригородной местности. Известные ошибки в ударении отдельных слов, например, обострить вместо обострйть, или облегчить вместо облегчйть, или обобщить вместо обобщйть, связаны также с тенденцией переноса ударения на более значимую, корневую часть. На наличие такой тенденции указывает, например, то, что во времена Пушкина в литературной речи могло произноситься ускорйть, а не ускорить, как сейчас: «Я ускорйл Феодора кончину» («Борис Годунов»). Тенденция к унификации ударения приводит, напри: мер, к произношению вахтёр (ср. актёр, гравёр и т. п.) вместо прежде правильного вахтер (заимствование из немецкого). Та же тенденция приводит к унификации в ударении кратких форм прилагательных множественного числа по ударению женского рода; отсюда появляются неизвестные прежде правы (вы правы), годны, верны (ср. ж. р. права, годна, верна). В кратких формах некоторых причастий происходит подравнивание ударений форм женского рода по мужскому и среднему роду и по множественному числу; отсюда распространенные ударения создана, прйнята и т. п. вместо создана, принята и т. и> Нормализовать все эти явления можно только на основе изучения исторических путей развития данных категорий слов в отношении ударения, начиная прежде всего от эпохи сложения национального языка. В ряде случаев нормализация ударения может быть осуществлена также и в процессе изучения внутренних закономерностей, складывающихся в современном языке. Известно, например, двоякое ударение: библиотека и библиотека. Не входя в подробное рассмотрение исторических причин этой двойственности, можно было бы рекомендовать произносить это слово с ударением библиотека. Такое решение унифицировало бы ударение данного разряда слов потому, что все новые слова создаются по этой акцентологической схеме: картотека, игротека, фильмотека и т. и. При введении в 20-х годах метрической системы в общенародное употребление вошло слово километр, которое почти сразу же, по образцу широко известных терминов — барометр, манометр, термометр — и новых, вроде спидометр, стало произноситься повсеместно как километр, вопреки требованиям языковедов произносить километр, как это было тогда, когда слово километр фактически не бытовало в русской языковой действительности, будучи достоянием лишь научно-технической терминологии. Не правильнее ли пойти за народным употреблением, если оно отражает какие-то уже сложившиеся закономерности в определенном разряде слов? Это один .из важных вопросов науки о нормах литературного языка, требующих методологического обоснования. Таковы главнейшие проблемы в области нормализации ударения. Не менее важны вопросы грамматической нормализации. Академическая двухтомная «Грамматика русского языка» (М., 1952 и М., 1954) 7 является крупнейшим вкладом в изучение грамматической системы русского языка, подведением итогов развития русской грамматической мысли от времен Ломоносова. Однако она не ставила перед собой непосредственной задачи нормализации во всех тех случаях, когда в грамматической системе обнаруживались колебания. Тем более, что колебания в области употребления грамматических форм связаны не только с наличием равноправных дублетов, но и с возможностями стилистической их дифференциации, с лексико-фразеологическими различиями (например, «производство сахара», но «купить сахару»; вин. мн. крендели, но в выражении только «кренделя выписывать»). Это особая исследовательская задача, связанная с изучением истории функционирования грамматических форм на всем протяжении существования русского национального языка. Так, известно, что окончание именительного падежа множественного числа существительных мужского рода на -а (под ударением), начиная с XIX в., активно вытесняет в некоторых разрядах слов окончание -ы (без ударения). История этого явления внешне необычайно прихотлива. Многие слова, приобретая это окончание, в дальнейшем его не сохранили и возвращались к старому. Взамен появились новые серии слов, с окончанием -а. В 70-х гг. XIX в. говорили: гетмана, лектора, маклера, рупора, фактора, конюха, циркуля, ефрейтора, служителя, смотрителя, вахтера и т. п. 222. Ныне все эти слова в именительном падеже множественного числа имеют окончание -ы, -и. Взамен их появляются в разговорной речи выбора, выхода, супа, торта и т. д. Норма- лизаторская практика радиовещания, стремясь к «правильным» формам, отвергает давно установившиеся формы тенора, токаря, слесаря и т. п., заменяет их формами теноры, токари, слесари. На этом примере видно, в каком глубоком изучении развития грамматических закономерностей нуждается вопрос нормализации грамматических форм. Еще сложнее вопрос о нормализации употребления синтаксических конструкций, в особенности многообразных типов словосочетаний, так как это связано с изучением многообразных семантических и стилистических функций синтаксических дублетов. Нормализация произносительной, акцентологической и грамматической сторон языка тесно соприкасается с необходимостью нормализации правописания. Основные принципы, на основе которых должна развиваться русская орфография, представляются достаточно ясными. Дело здесь преимущественно сводится к унификации, к решительному устранению разнобоя в написаниях отдельных слов, к подведению этих написаний под общие правила, к выяснению частных спорных случаев. Однако нельзя сказать, что все вопросы орфографии решены8. Так, один из самых больных вопросов пашей орфографии— слитное или раздельное написание предложных сочетаний, наречий. Дело не только в том, чтобы решить вопрос на сегодня: как писать уже существующие наречные сочетания. Предложные наречные сочетания — живая, развивающаяся в языке категория, новые сочетания возникают постоянно. Поэтому здесь необходимо, па основе исследования лексико-семантических и грамматических условий образования и функционирования различных типов этих сочетаний, создать правила, с достаточной ясностью регламентирующие слитное или раздельное написание. В существующих правилах недостаточно разъяснен вопрос о слитном или через дефис написании сложных прилагательных. Они возникают теперь массами. Объективно убедительные рекомендации относительно их написания можно дать лишь в результате исследования типов их морфологической структуры, ибо практика языка, главным образом терминологической речи, создает постоянно все новые прилагательные, часто выходящие за пределы типов старого образования и потому не охватываемые существующими правилами. К таким же теоретически не разрешенным до конца вопросам относится, например, написание иностранных личных и географических собственных имен. Вопрос этот решается некоторыми языковедами с отвлеченных теоретических позиций, без серьезного учета исторических условий развития этих имен в русском языке. Сейчас в русском языке обращается немалое количество таких имен, постепенно вовлекаются и новые. Если написание новых пополнений обычно находится в соответствии с произношением, 223а иногда и с написанием, существующим в языке-источнике, то правомерно ли изменение написаний имен, уже имеющих традицию в русском языке? Этот вопрос законно был поставлен в свое время академиком Л. В. Щербой, рассматривавшим написание иностранных имен в связи с произносительными традициями русского языка *. Особенно существенным звеном высокой культуры речи является правильное словоупотребление в широком смысле. Именно оно, в сочетании с правильным произношением, ударением и с правильным использованием грамматических форм в речи, определяет точность, ясность и выразительность языка. А между тем вопросы правильности словоупотребления являются наименее разработанной в теоретическом отношении областью9. Еще во многом здесь господствуют суждения, основанные на субъективной оценке фактов. Соответствующие руководства и отдельные работы обычно не выходят за пределы эмпирических наблюдений и отдельных обобщений. Объективные и убедительные выводы, необходимые для нормализации и усовершенствования практики словоупотребления, могут быть получены только на основе изучения исторических закономерностей развития русского литературного словоупотребления, развития лексики в стилистическом отношении. Нормализация словоупотребления не может быть успешно решена без разработки всего круга вопросов, связанных со стилистическими структурами языка. Сюда относится изучение стилей литературного языка, реально выявляющихся в жанровых разновидностях речи, и прежде всего стилистических разрядов русской лексики и их функций в различных стилях литературной речи (ораторской, публицистической, научной, деловой), а также в художественной литературе. За многими разрядами лексики в процессе общественной практики закрепилась та или иная стилистическая окраска. Изучение лексики с закрепленной стилистической окраской должно вестись с учетом исторической изменяемости состава этой лексики, перераспределения ее внутри различных стилистических категорий в последовательно сменяющиеся исторические периоды. Непосредственно связано с этим определение функций синонимических средств языка (и не только, конечно, лексических, но и фразеологических и синтаксических). Для нормализации словоупотребления важно установить лексические границы литературного языка, т. е. выяснить закономерности функционирования в нем тех или иных разрядов диалектной, просторечной, фамильярно-жаргонной, эмоционально окрашенной, в том числе вульгарно-просторечной, а также терминологической лексики. Эти границы исторически подвижны, так как они определяются потребностями общения и стилистическими вкусами, характерными для общественности своего времени. К числу важнейших проблем словоупотребления принадлежит вопрос об изучении норм словосочетания и сочетаемости в речи слов различных грамматических и смысловых категорий10. Словарный состав выступает грамматически оформленным в определенных конструкциях. Однако вхождение отдельных слов и целых смысловых разрядов слов в ту или иную конструкцию словосочетания исторически изменчиво. Семантическое и лексическое развитие языка — одна из существенных причин перегруппировки слов внутри грамматических конструкций словосочетаний. Академик В. В. Виноградов в статье «Вопросы изучения словосочетаний» 224 приводит замечательный пример такой перегруппировки. Слово отвращение в первой половине XIX в. употреблялось еще в конструкции: отвращение от чего-нибудь. Но к середине XIX в., утратив, по-видимому, в сознании говорящих ясность своей внутренней формы, следовательно, семантически обособившись от своего глагола, сохранившего управление: отвратить от чего-нибудь, это слово перешло в конструкцию с предлогом к (характерную для слов со смысловым содержанием отношения): отвращение к чему-нибудь. Или, например, в первой половине XIX в. глагол касаться употреблялся в предложной конструкции: касаться до чего-нибудь. Позднее в литературном языке он употреблялся уже в беспредложной конструкции: касаться чего-нибудь, а предложная конструкция сохранилась лишь в современном просторечии: это до меня не касается. Совершенно ясно, что установление объективно убедительных норм сочетаемости слов, установление правильности сочетаний возможно только при изучении исторических закономерностей развития сочетаемости . слов в литературном языке и вытекающих из них прогрессивных тенденций современного развития. Сюда непосредственно примыкает изучение фразеологических и иных устойчивых сочетаний для выработки, в частности, методов оценки правильности образования новых сочетаний, в массе возникающих в современном языке и часто противоречащих семантическим нормам соединения слов. Непосредственно с этим связано выявление разного рода штампов, засоряющих, обедняющих и затемняющих нашу речь. В выступлениях на Втором Всесоюзном съезде советских писателей, особенно в речах В. В. Виноградова, К. И. Чуковского, Ф. В. Гладкова и других, ясно прозвучало требование изучать весь круг лексико-стилистических вопросов и вести борьбу со всем тем, что лишает наш язык ясности, точности и выразительности. Правильное словоупотребление непосредственно связано с одним из существенных вопросов культуры речи — вопросом о чистоте языка, о границах употребления иноязычных по происхождению слов. Известно, что значительное количество иноязычных слов, главным образом терминов, внедрилось в русский язык, освоено им, вошло в общественную практику употребления. Известно также, что на всем пути развития русского литературного языка появлялись, исчезали и существовали иноязычные по происхождению слова, употребление которых отнюдь не вызывалось насущной потребностью общения, часто не связано было с необходимостью точного выражения мысли. Прежде всего это слова из нетермипологической лексики, проникавшие в литературный русский язык из дворянско-буржуазной и впоследствии шире — из интеллигентской обиходной речи, которая была наполнена иноязычной по происхождению и грамматически русифицированной лексикой. Один из главных источников их бытования в русском языке — двуязычие русского дворянства, широко применявшего в потоке русской речи французские по преимуществу слова, приобретавшие впоследствии грамматически русифицированный вид. Процесс этот ясно вскрывается, например, из наблюдений над речью действующих лиц в романах Л. Толстого. Не представляя собой семантических огтенков в отражении действительности, эти слои лексики, попав в широкое литературное словоупотребление, пополняли синонимические, или, вернее, дублетно-семантические ряды русской лексики. Употребление их придавало речи оттенок «учености», «образованноеги», не создавая ни большей точности, ни большей выразителыюсги. Многие подобные слова выпали из современного языка, гак как на них была печать дворянского дореволюционного словоупотребления, чуждого пашей эпохе. Но сохранялись социально-нейтральные, такие, как доминировать, апробировать, апеллировать к чему-нибудь, акклиматизироваться (в применении к человеку), акцентировать (в переносном значении), экипировать, элиминировать, превалировать, импозантный, экстравагантный, эксцентрический (в переносном значении), адепт, антураж, амикошонство и т. п. Все они, сохраняясь в речи старшего поколения по преимуществу, не служат украшению языка. Именно на это негермипологическое употребление указывал В. И. Ленин в своей знаменитой заметке «Об очистке русского языка», когда писал: «Русский язык мы портим. Иностранные слова употребляем без надобности. Употребляем их неправильно. К чему говорить «дефекты», когда можно сказать недочеты или не- m достатки или пробелы?» 225. Необходимо исследование семантической ценности этих разрядов иноязычной лексики в словарном составе современного русского языка для разумного решения вопроса о нормах употребления этой лексики. Давно прошло то время, когда терминологическая лексика сравнительно медленно просачивалась в общее употребление. Теперь положение уже не то, и понятно поэтому, что требование освобождения терминологии от ненужных, неоправданных, мало понятных народу иноязычных элементов стало необычайно жизненным. «Тысячи иностранных слов, специальных терминов и названий засоряют медицинскую литературу и крайне затрудняют пользование сю, — пишет «Литературная газета». — Вместо того, чтобы написать опухоль, пишут тумор, вместо ощупывание (при исследовании больного) —пальпация, вместо выделяемая слюна — сецернируемая слюна, вместо всасывание — резорбция и т. д.»226. Упорядочение использования иноязычных элементов и рациональное, разумное очищение терминологии от некоторых из них является одной из насущных задач повышения культуры речи 227. Не менее важным делом в области повышения культуры речи является вообще усовершенствование терминологии. В первую очередь в этом заинтересованы специалисты, пользующиеся терминологией. Не менее заинтересована и широкая общественность, так как известно, что огромное количество специальных терминов входит теперь в общее употребление. Следовательно, теперь, больше чем когда бы то ни было, термин должен обладать не только точностью, но и предельной ясностью и понятностью. Работу по уточнению и упорядочению терминологии, по созданию новых терминов ведут соответствующие специалисты. Возможно, что со стороны специально терминологической это не вызывает неудобств. Однако есть языковая сторона дела, всегда тесно связанная со специально терминологической. Языковедам постоянно приходится по многочисленным запросам различных ин- статутов, ведомств и учреждений решать частные терминологические казусы. Решения от случая к случаю не могут удовлетворить ни специалистов, ни языковедов. Назрела необходимость теоретической разработки языковых вопросов в области терминологии11. Сюда относятся, например, вопрос о языковой структуре термина, о грамматических элементах и словообразовательных типах, которые могут быть использованы при создании новых терминов; вопрос о типах терминологических словосочетаний, о типах терминов — сложносокращенных слов, об образовании производных от терминов слов; вопрос об использовании местных, диалектных слов в составе терминов или в качестве терминов, о необходимости соответствия слов, входящих в термины, нормам литературного языка в отношении произношения, ударения, словообразования. Разработка указанных проблем, интересующих всех говорящих, независимо от их специальности, должна вестись с учетом мнений, оценок и пожеланий самих носителей языка — нашей общественности. Но для того, чтобы эти пожелания имели конструктивный характер, необходима широкая научная пропаганда принципов разумной нормализации литературной речи, пропаганда научных методов этой нормализации, а также самих норм, разъяснение подчас ошибочных, но имеющих хождение представлений о развитии языка и о факторах, влияющих на установление норм. Таковы важнейшие вопросы в области повышения культуры речи. Главное то, что они должны быть решены не с позиций субъективной оценки, а на основе исследования- исторических закономерностей и тенденций развития литературного языка.