Простая пещера и даже подземная каверна или дворец, замок и «ostal» могущественных и богатых — дом был ячейкой жизни, безопасной гаванью, пространством общения, местом, которое помнили и почитали. Закрытый как частное владение, то есть недоступный для Иного, дом был также выражением милосердия, такого, как его понимали в те века, то есть милостыни в виде хлеба, поданного у дверей, или миски супа, ведь нищий, постучавшийся в калитку, мог оказаться Иисусом, хоть мог и дьяволом — как знать? Такая приветливость, какую в наших краях теперь столь охотно забывают, считалась одним из естественных путей к спасению. Иконография обширна, но однообразна и страдает упрощениями; тексты описывают дом плохо, и для периода до 1400 года или чуть позже планов домов не сохранилось. В этой сфере царит археология — ив деревне даже больше, чем в городе: раскопки покинутых деревень, развитых деревень или «срочные» раскопки, вызванные проведением общественных или частных работ, предоставили множество данных о домах, «отелях», дорожной сети, приусадебном хозяйстве и даже о межевании, которое здесь не рассматривается. К сегодняшнему дню и с 1950-1960 г. раскопаны сотни археологических объектов — от Шотландии до Сицилии, от Андалузии до Дании, от поселений германских времен до Возрождения или гораздо более поздних эпох. Такие объекты на французской земле, как Шаравин в Альпах, Ружье в Провансе, Ви- лье-ле-Сек в Иль-де-Франс, Риньи-Юссе в Валь-де-Луар и Монде- виль в Нормандии, если ограничиться пятью значительными примерами, принесли гораздо больше сведений, чем целый воз хартий; в Кане, Туре, Арле, Дуэ и даже в Париже свет проник до глубинных слоев средневековой городской застройки. И теперь для нас доступен фундамент. Общая эволюция постройки, при всех географических нюансах, достаточно ясна. В германо-кельтском мире сельский дом строился по типу «крытого рынка» (halle), имел в плане форму вытянутого прямоугольника, например 60 на 20 метров, и опирался на столбы, а помещалось в нем до пяти десятков голов людей и скота; ремесленники работали в землянках, запасы хранили в крытых ямах, но рядом с главным домом. Огонь разводили снаружи, в отдалении, опасаясь пожара или в расчете на несколько групп. Строительный материал был местным: дерево, сухая глина, саман как смесь древесины с грязью, мятая глиняная масса с зернистой основой. Южнее, где строительное искусство было известно с глубокой древности, использовали камень, какой бы они ни был, и постройка имела более строгий вид, даже если не путать, как водится, виллы (villae) из нескольких строений, где жила семья крупного собственника в окружении рабов или колонов, с находившимися снаружи жилищами последних или домами еще свободных крестьян. Что касается городской застройки, на севере — примитивной, на юге она воспроизводила старые античные образцы. Эта схема изжила себя, когда рухнули обе ее опоры — родовой уклад и преобладание скотоводства. Специалисты, выдвигая совершенно неотразимые доводы, яростно спорят о том, когда одна система перешла в другую. Если выбрать большой отрезок времени, с VII по XI век, есть некоторые шансы не ошибиться. Новый тип жилища действительно сильно отличался от прежнего, что бы ни стало причиной этого — распад широкой семейной группы либо экономические перемены, например подъем зерноводства или городского ремесла. Развитие происходило в направлении частного дома, меньших размеров — 20 на 6-10 метров и рассчитанного на один очаг. Скот вышел, а огонь вошел. Эта перемена, очевидная в деревне, в городе выражалась в появлении явственного контраста между осталем сеньора или бюргера, доминирующим в квартале, и жильем ремесленника, вмещавшим несколько очагов. Высшая точка этой эволюции пришлась на конец XIII века, и я сейчас перенесусь туда, чтобы увидеть результат. После этого, похоже, контрасты усилились: в деревне появились «дома-блоки» с удобствами, а самые скромные уже стали лачугами. Тот же феномен имел место и в городе — роскошные особняки и в то же время многонаселенные хибары. Я намеренно ничего не скажу о ходе, причинах и следствиях этого «социального перелома». С риском впасть в упрощение, которое я вполне осознаю, вкратце изложу то, что известно. В деревне, в самой середине эпохи средневековья, дом занимал около пятнадцати квадратных метров земли и состоял из одной комнаты, а затем, позже XIII века, из двух; на «зоны» он делился горизонтально, второго этажа не было либо имелся чердак для хранения припасов, куда вела внутренняя лестница. На фундаменте, не слишком глубоко ушедшем в землю, что затрудняет раскопки и идентификацию, стояли стены — из досок, торфяных блоков, самана, мятой глиняной массы, кирпича или сухого камня, в зависимости от возможностей местности; пол был земляным, крыша — из соломы, дранки, плитняка или желобчатой черепицы, насколько позволяли местные материалы; вдоль одной из стен устанавливали очаг, зажигавшийся на широком «поде», выстланном дробленым камнем, с навесом у богатых, с простой дырой в крыше у остальных; дверь, одну-единственную, из толстых деревянных реек, вешали на петельные крюки и снабжали задвижками, а потом запорами, которые обескураживали воров или незваных гостей, но не останавливали рутьеров-грабителей; окон в доме было мало либо не было совсем из-за непрочности всей постройки, при надобности окно закрывали ставней. В этом столь примитивном устройстве всё было сделано, чтобы по возможности сохранять то, что составляло ядро семьи: огонь, изгонявший страх и сосредотачивавший в себе дух сообщества, женщину, царившую над «хозяйством» как сокровище или как опасность, которой следует остерегаться, наконец, запасы съестного, вина, утвари, которые обеспечивали выживание; наличие по соседству погреба, хлебной печи или овчарни отличало самые богатые дома. Довольно любопытно, что эти жилища не выглядят инертными, выстроенными «на веки вечные»; напротив, они передвигались, хоть и не слишком далеко, при каждой реставрации или реконструкции, но археология может показать, что довольно часто фундамент модифицировали и на месте — потому ли, что он был из легких материалов, если это так? Или вследствие демографического развития или даже экономической эволюции? В Уоррем Перси, йоркширской деревне, особо тщательно исследованной в ходе раскопок, для одного и того же дома отмечено девять последовательных стадий изменений, внесенных в его местоположение на протяжении трех веков.
Но если богач был воином, его жилище меняло облик: в нем появлялась иерархия, вертикальные зоны. У нас есть немало данных о «замках», даже помимо сведений, полученных в ходе раскопок археологами, которые часто очень стараются различить вклад разных эпох в одной и той же постройке, — полные описания, знаменитые и, возможно, совершенно вымышленные, как описание замка Ардр в Булонне, сделанное в XII веке. На холме из булыжников и грязи, насыпанном крепостными и во многом больше для того, чтобы он свидетельствовал о превосходстве господина, нежели ради военных целей, возвышалась мощная башня — квадратная, затем круглая, деревянная, затем каменная; в ходе веков вокруг нее появлялись постройки, либо она по-прежнему оставалась одинокой. Не считая эволюции военной архитектуры, которой я здесь не касаюсь, внутреннее устройство оставалось почти неизменным. Внизу, при надобности в подвале, было место для съестных припасов, резервуара с водой или даже колодца, если это было возможно, коней, живших вместе с челядью, а также кухонь. На первом уровне, куда можно было проникнуть лишь через потайной, по возможности укрепленный ход, выводящий наверх, располагался зал, aula, место сбора «друзей», бедных родственников, «людей»; в нем играли, в нем ели, потому что хозяину следовало быть расточительным, демонстрируя силу и богатство; в нем собирались и выбирали кандидатов, достойных получить должность, фьеф, стать супругами. На втором уровне помещались частные покои, с очагом, общей спальней, которую свободно могли покидать мальчики, и, главное, комнатой хозяина, ядром линьяжа, где прятали казну. Там же, наверху, жили дочери, окруженные болтливыми служанками, сокровище, за которым следует приглядывать, которые не должны были появляться внизу, в зале, где спят «люди»; здесь же было «убежище», комната, где хозяин и его родня слушали стихи, эпические песни... или кухонные рецепты. И на самом верху, как можно ближе к Богу, — часовня. Чем больше постройка расширялась, тем разнообразней, несомненно, становилась планировка: проходы вдоль крепостных стен сменялись внутренними коридорами, на смену приставным лестницам приходили винтовые; на месте поросших травой перегородок между территориями появлялся «сад» из увитых зеленью беседок и цветочных куртин в итальянском духе. Если городские «особняки» (hotels) и напоминали жилища «знати» в сельской местности, то дома простых людей очень сильно отличались от деревенских хижин. На этот раз иконографические данные богаче археологических: в городской среде, где деятельность не замирает ни на миг, раскопки могут быть лишь точечными, тогда как изображения Сиены, Парижа, Генуи, Руана и многих других городов, созданные в конце средневековья, имеются у нас в огромном количестве. Прежде всего, земля в городе была поделена на узкие параллельные полосы, так что на фасад приходилось около десяти метров. В результате дом стал вытянутым: главный корпус выходил на улицу, а гумно или двор располагались за ним. Хотя стены чаще всего возводили из самана, укрепляя их фахверком, чтобы фасад был прочней, предпочтение отдавали камню, если была такая возможность; крышу покрывали черепицей или шифером; бичом средневековых городов из-за плотной застройки были пожары — Руан в XIII веке четырежды выгорал дотла. Чтобы остановить распространение огня по каркасу дома, ось крыши располагали перпендикулярно улице, выводя на нее щипец — скромную защиту от пожара. С другой стороны, поскольку земельный участок был небольшим, то, чтобы расширить ж площадь, приходилось строить многоэтажные сооружения, этажи которых порой нависали друг над другом; это породило романтическое и преувеличенное представление о «средневековых» пузатых домах, соприкасающихся фасадами на верхнем уровне. На уровне улицы, куда открывалась входная дверь, располагалась лишь одна комната с оконным проемом, который закрывали деревянные ставни. Если речь идет о жилище ремесленника, здесь была его мастерская: в ней он работал на виду у прохожих или заказчиков, а если нужно было торговать, он опускал один из ставней, сделанных из горизонтальных реек, превращая его в прилавок, и поднимал другой в качестве навеса. В глубине иногда было помещение, выходившее во двор; в любом случае на другой этаж или этажи, которых могло быть еще два-три, вела лестница. Если площадь основания была скромной, деревянный пол могли укладывать на балки, лежащие на опорах; когда суд выносил приговор о «сносе», опоры подпиливали, и весь дом словно взрывался. Поскольку такое бедствие наносило серьезный ущерб и соседям, вероятно, подобный приговор заменяли огромным штрафом. В отличие от сельской хижины, городской дом имел подвал, погреб, куда можно было спуститься изнутри; обычно у этих подпольных помещений был сводчатый потолок; при необходимости они служили укрытием. Я уже говорил, что сток из уборных в основном выходил наружу; главный очаг помещали на одном из этажей или добавляли к нему другие, менее высокие, с параллельными дымоходами и отдельными трубами, что увеличивало риск пожара. Таким образом, в одном доме могло находиться несколько «очагов» и, следовательно, сосуществовать несколько «семейных хозяйств»: на втором этаже жил домовладелец, на следующих — бедные родственники, слуги и съемщики жилья с малым достатком. Если в деревне непосредственным окружением дома были лишь «наружный двор» (usoir), где ставили телегу, и сад — уже возделываемый участок земли, то в городе использование заднего двора сильно зависело от конкретных людей: в нем устанавливали навесы, ставили старые бочки, выращивали морковь, укроп, мыльные или душистые травы, но туда же выбрасывали отходы производства, золу, хозяйственные отбросы или даже содержимое ночных горшков, пока, не раньше конца XIV века, не был организован общественный сбор отходов; разве что эту проблему решала по-иному близость городских рвов.