Отзвуки АНГЛИЙСКОЙ революции и Реставрации в России в правление Алексея Михайловича и Федора Алексеевича Романовых
13 июля 1645 г. на престол вступил сын Михаила Романова — царь Алексей Михайлович. Было ему в ту пору шестнадцать неполных лет. Он родился в 1629 г. Как писал В. О. Ключевский, «немец со своими нововымышленными хитростями, уже забравшийся в ряды русских ратных людей, проникал и в детскую комнату государева дворца.
В руках ребенка — Алексея была уже «потеха», конь немецкой работы и немецкие «карты», картинки... и даже детские латы, сделанные для царевича мастером немчином Петром Шальтом»284. В библиотеке царевича из 13 томов, помимо церковных книг, имелись грамматика и лексика, напечатанные в Литве, а также космография. Неудивительно, что Алексей Михайлович, став царем, прослыл человеком просвещенным. Он знал иностранные языки, разбирался в философии, богословии, любил духовную музыку. С. М. Соловьев отмечал: царь Алексей прочел все, «что только можно было тогда прочесть на славянском и русском языках». Кроме того, в нем обнаружилась «страсть писать». «Сколько собственноручных писем, обыкновенно довольно длинных, записок, заметок сохранилось после него, — продолжал историк. — Наконец, царь Алексей пробовал писать и стихами»285. В первые годы правления молодого царя государством фактически руководил его воспитатель боярин Борис Иванович Морозов, бывший при государе безотлучно в течение тринадцати лет. «Влиянию Морозова на государя и государство не было другого соперничествующего влияния», — подчеркивал Соловьев. Позиции Морозова при дворе еще более укрепились после его женитьбы на Анне Ильиничне Милославской, доводившейся родной сестрой царице Марье Ильиничне. И все бы ничего, да воспитатель царя прославился в народе своей привязанностью к иностранцам и иностранным обычаям. По утверждению В. О. Ключевского, Морозов был одним из первых русских бояр, «сильно пристрастившийся к западноевропейскому»286. И действительно, еще в бытность правления царя Михаила Морозов заказывал немецкое платье своим воспитанникам царевичам. При дворе юного царевича Алексея сделались обычными предметы заморского обихода: часы, картины, музыкальные инструменты, кареты. В то время, как простым людям запрещалось «забавляться музыкою» и предписывалось жечь музыкальные инструменты, у царя «играл в органы немчин, и в сурну, и в трубы трубили... и по литаврам били». Примеру Морозова следовали и другие, близкие к царю люди, «большие охотники до заморского». Так, боярин Матвеев подарил царю «карету черную немецкую на дуге, стекла хрустальные, а верх раскрывается надвое; царевичу Федору подарил карету бархатную, около кареты письмо живописное»287. Если бы западное влияние на царя Алексея Михайловича ограничивалось только знакомством с предметами быта, одеждой или музыкальными и комедийными представлениями иностранцев. Однако его воспитатель Морозов, умный, образованный, «понимавший новые потребности государства», стал пользоваться советами иностранного заводчика Виниуса. И это был, как отмечал С. М. Соловьев, «первый пример иностранца, получившего влияние на государственные дела». Все это вызывало в народе недовольство. Во время восстания в Москве в 1648 г. Морозова обвинили во всех бедах, ему угрожали смертью. Ближайшие советники Морозова Леонтий Плещеев и думный дьяк Назар Чистой были убиты. Самого Морозова от народного гнева спас царь, тайно отправив его в Кириллов монастырь. После подавления восстания Морозов возвратился ко двору, но прежнего влияния уже не имел: его место занял духовник царя Никон, посвященный в 1649 г. в патриархи. Что представлял собой царь Алексей Михайлович? Об этом повествовал в своих записках его личный врач Самуил Коллинс, пробывший на государевой службе около девяти лет. Согласно его описанию, царь — «красивый мужчина, около 6 футов ростом, хорошо сложен, больше дороден, нежели худощав, здорового сложения», волосы у него светло-русые, не бреет бороды, осанка его величественна; «он жесток в гневе, но обыкновенно добр, благодетелен, целомудрен, очень привязан к сестрам и детям, одарен обширной памятью, точен в исполнении церковных обрядов, большой покровитель веры, и если бы не окружало его густое облако доносчиков и бояр, которые направляют ко злу его добрые намерения, то его, без сомнения, можно бы было поставить наряду с добрейшими и мудрейшими государями... Народу он никогда не является иначе, как в блеске, а на празднествах с удивительным великолепием драгоценных каменьев и прислуги. Он никогда не входил в дом ни к одному из своих подданных... В его дворце все так тихо, как будто никто в нем не живет... В обществе он обедает только на празднествах, и тогда бояре обедают в его присутствии... Ежегодно, в Великую пятницу он посещает ночью все тюрьмы, разговаривает с колодниками, выкупает некоторых, посаженных за долги и по произволу, прощает нескольких преступников. Он платит большие суммы за тех, от которых узнает, что они точно находятся в нужде»288. За свой добрый и мягкий нрав Алексей Михайлович был прозван в народе «тишайшим», что, отнюдь, не мешало ему порой жестко проводить в жизнь самые непопулярные меры. Правление Алексея Михайловича, с одной стороны, ознаменовалось воссоединением Украины с Россией в 1654 г., дальнейшим завоеванием Сибири, возвращением в пределы Российского государства Смоленской и Северской земель. В то же время при «тишайшем» государе было юридически закреплено крепостное право, а налоговый гнет привел в 1648-1662 гг. к народным бунтам в Москве, Новгороде, Пскове, а также Крестьянской войне под предводительством Степана Разина (1670-1671 гг.). Все эти народные выступления были жестоко подавлены властями. Какую политику проводил Алексей Михайлович по отношению к иностранцам, прежде всего к выходцам с британских островов? Летом 1645 г., когда в Англии уже вовсю бушевали революционные страсти, московское правительство направило в Лондон посольство Герасима Дохтурова с сообщением о смерти царя Михаила и воцарении его сына Алексея Михайловича. Купцы Московской компании, узнав про это, обратились в парламент с ходатайством об организации достойного приема русского посланника. «Встреча и прием, которые будут оказаны этому лицу, независимо от ранга, в каком оно прибудет, могут иметь большое значение в том смысле, что это будет приятно русскому государю и побудит его в дальнейшем соблюдать и расширять привилегии, предоставленные им нашему государству, — говорилось в послании купцов. — Если же русский посол заметит какие-либо признаки неуважения в нашей стороне, не будучи принят с почестями, каких удостаивались другие персоны, приезжавшие к нам в том же качестве, и сообщит об этом по возвращении домой своему господину — государю, то это может привести к очень неблагоприятным для нас последствиям. Мы просим, чтобы обе палаты парламента помогли нам принять его так, чтобы он мог видеть, что, хотя Его Величество король и отсутствует, тем не менее, парламент проявил должное внимание к достоинству его господина и уважение к нему самому, как лицу, прибывшему от такого великого государя»289. Просьба купцов была удовлетворена в полной мере. Из Гринвича русского посланника на богато украшенном судне, обитом бархатом и устланном коврами, под пушечный гром салюта доставили в Лондон. К месту проживания посланника сопровождала королевская стража из сотни гвардейцев, одетых в красные мундиры, расшитые королевскими гербами, и вооруженных алебардами. Движение процессии открывали всадники. По обеим сторонам улицы стояли солдаты с мушкетами. В доме на Чипсайде, где разместился Дохтуров, его навещали высокопоставленные чиновники, в том числе губернатор и казначей Московской компании. 23 мая в честь посла был устроен торжественный обед, на котором присутствовало не менее 150 гостей, среди которых были и члены парламента. Несмотря на торжественность и пышность оказанного русскому посланнику приема, Дохтурова к королю так и не допустили, а потому своей главной миссии — вручения царских грамот Карлу I он выполнить не смог. Дело в том, что в Лондоне в ту пору вершил государственные дела парламент, король же находился на севере страны, готовясь к решительному бою со своими восставшими подданными. Дохтуров, еще на пути в Англию, допытывался у сопровождавших его английских купцов о причинах междоусобиц в их стране. Ему отвечали, что подобные события произошли из-за веры: «У них вера искони кальвинская, и король де веровал тое же веру, да как женился у французского короля на дочери, и почал веровать папежскую (католическую) веру. Потому что королева папежской веры, и она и короля привела в свою же... веру. За то у них и межусобье в Аглин- ской земле учинилось большое... А король де из Лондона выехал сам, никто не высылал, а выехав из Лондона, учал воевать»290. По прибытии в Англию Дохтуров продолжал допытываться у англичан, где находится их король. Ему вновь отвечали, что «про то им подлинно неведомо, потому что у них с королем война большая... А... вместо короля Лондоном и всею Аглинскою и Шкотцкою (Шотландской) землею владеет парламент, изо всяких чинов выбраны думные люди»291. Посланнику попытались объяснить причины начавшейся в стране войны с королем: во-первых, «из-за веры», а во-вторых, из-за того, что «королю похотелось владеть всем королевством по своей воле, как и в иных государствах... а здесь де искони земля вольная и прежние короли ничем не владели, а владел всем парламент, думные люди. И почал де было король все делать по своей воле, и парламент того не похотел»292. По распоряжению парламента были казнены несколько епископов и архиепископ Лод, которые «по королевскому веленью папежскую веру вводили». Узнав о том, король вместе с королевой спешно покинули Лондон. Парламент же начал производить аресты роялистов, во время которых «людей много побили». Русский посланник проявил интерес к устройству парламента. Ему объяснили, что тот состоит из двух палат, избранных «изо вся ких чинов и изо всякого города человека по три и по четыре; в одной де палате (лордов — Т. Jl.) сидят бояр 60 человек, а в другой палате (общин) мирских и служилых и не торговых людей 420 человек». Удовлетворив свое любопытство, Дохтуров принялся настаивать на встрече с королем. Однако его настойчивые просьбы всякий раз наталкивались на твердый отказ со стороны парламента. Дохтурову сообщили, что не дадут «ни пристава, ни подвод, ни корму» в дорогу к королю исключительно ради безопасности русского посланника, чтобы с ним в пути «от воинских людей какова дурна не было». Около полугода русский посланник провел в Лондоне, ожидая аудиенции короля. Однако настойчивые и многократные просьбы пропустить его к королю всякий раз наталкивались на отказ. Когда же Дохтуров продолжал настаивать, то ему в пример приводили послов Италии, Испании, Франции, которые терпеливо дожидались «своего часа» в Лондоне, потому что у парламента «зашли воинские дела большие». Русского посланника подобные резоны не удовлетворяли, он заявлял, что для него «иных земель послы не образец», и для чего он царем послан, то и исполнит. Наконец, настойчивость посланника была вознаграждена. И хотя его так и не допустили к королю, тем не менее, с большими почестями встретили в парламенте. Лондонская газета освещала это событие следующим образом: «Палаты лордов и общин приняли посла от великого князя или императора Московии... Его прибытие сюда имело целью укрепить дружбу между государством, представителем которого он является, и нашей страной. Основным в отношениях между императором и нашим королевством является торговля, в которой купцы королевства очень заинтересованы и которую они очень успешно ведут... Когда посол появился в палате лордов, ему было подано специально для него приготовленное кресло. Когда он садился, садились и лорды, когда он поднимался и снимал шляпу, они делали то же самое. Точно так же его приняли в палате общин. После того, как он сообщил обеим палатам о добрых чувствах своего великого господина... он был заверен спикерами обеих палат в искренней дружбе и уважении нашего королевства. И ему была вручена очень красиво оформленная грамота на тонком пергаменте. Он получил эту грамоту из рук спикера палаты общин»293. Выступая с ответной речью, Дохтуров посетовал, что его не допустили к королю, тогда как во всех государствах посланников русского царя «везде пропускают без задержания с честью». В ответ на это спикер палаты заявил: «Здесь, в королевстве войны и драки большие... и для того тебя, Герасим, к королевскому величеству не отпустили, чтоб над тобою какова дурна от воинских людей не учинилось, и о том о всем к царскому величеству мы писали»294. Получив грамоту к царю, Дохтуров отправился в обратный путь на родину. В числе русской миссии находился толмач Федор Архипов, который вел записи об увиденном в Англии в своей «Росписи городу Лундану и всей аглинской земли». Его впечатления наиболее ярко воспроизводят атмосферу революционной Англии, на фоне которой происходил визит посла Дохтурова, а также дают представления о достопримечательностях столицы, нравах и обычаях ее жителей. Так, толмач отметил богатство Англии. «Всем их земля изобильна, — писал он, — хлебом и деньгами и всякими дорогими товарами»; «серебра много бесчисленно»; «в лавках товаров стоит много всяких и числа нет»295. Примечательно, что Федор обратил внимание на один из известных источников происхождения богатства страны — знаменитое английское сукно: «А шерсть на баранах велика и мягка и из той шерсти делают сукна дорогие и те сукна идут во все государства». Как и всякий путешественник, Архипов поделился своими впечатлениями о достопримечательностях английской столицы, в первую очередь, ее архитектурном облике. В Лондоне, писал он, «хоромы стройны добре, палаты каменные о шести и о семи житьях и более... крыты черепицей, а иные свинцом... А улицы все мощены камнем». Наличие водопровода и «стекольчатьих» окон также подивило толмача посольства. Особый восторг вызвал у него «потешный двор» (зоопарк) с множеством «львов и всяких зверей». Примечательно, что наряду с забавными животными, доставленными из Индии, таких как «кот величиною с барана» с багровой шерстью, «мышь величиною с дворовую собаку», «змея сажени с четыре», Федор усмотрел также немало «всяких диковинок и зверей», привезенных из Москвы296. Мимо внимательного взгляда русского человека не прошли даже такие, казалось бы мелочи, как еда и напитки англичан. «Хлеб едят все пшеничный белый, а черново не держат, — отмечал Федор, — питье у них все в земле доброе, всегда пиво пьют ратные люди, а квасу и воды не пьют». Тут же Архипов дал описание устройства питейных заведений — кабаков. «Кабаки держат всякие люди, кто захочет, — писал он. — А кабаки у них дворы большие, и всякие люди на кабаки ходят: и бояре и торговые люди пиры и столы делают. На кабаках, кто захочет ночевать, и постели всякому и за все платят деньгами». Здесь, видимо, он описывал постоялые дворы, на которых нередко размещались и питейные заведения. Подивила путешественника посуда англичан: оловянная, а у богатых людей серебряная да золотая, «потому что у них серебра много и золота и олова, а деревянных посуд нет». Описал Архипов одежду англичан, которые платье «носят одинакое — все доброе сукна, кои ратные люди, а торговые люди — все атласное да бархатное, да камчатое все дорогое платье». Упомянул он и о транспортных средствах: «А извощики у них держат кочи (от англ. «coach» — карета, экипаж), рублев по 70 и по 100, внутри у них стены обиты и подушки все бархатом и камкою и атласом, а колеса кругом железом окованы, возят на двух лошадях»54. Впрочем, впечатления толмача Посольского приказа не ограничивались чисто бытовыми зарисовками. Федор Архипов сумел подметить то устройство жизни англичан, которое заметно отличалось от российского. Так, он обратил внимание на различия в вере, которая, на его взгляд, у англичан была «недобра», церковных обрядах: «А по воскресеньям у них торгу нет никогда, все богу молятся, — писал он, — и воскресение почитают честно, а в иные дни до полуночи сидят со свечами, у них свечи во всем в граде у всякого двора». Поразила Архипова образованность англичан, причем как мужчин, так и женщин. Он полагал, что «люди у них все учены в грамоте, мужчины и женщины во всей Земле, а попы... многим языкам умеют». Особенно удивила толмача строгость английских законов, направленных против воровства и клятвопреступлений. «А воровства у них никакого нет, — писал Архипов, — а буде кто сворует и украдет, хотя что невеликое, а тех людей вешают. А кто солжет, и тому сквозь язык проденут веревку и выводят на улицы, а руки и ноги роспетлят и водят по всем улицам да ставят, чтоб всякий видел»297. Мимо внимания толмача не прошло еще одно новшество англичан: создание ими благотворительных школ для детей из неимущих слоев. Судя по подробному описанию подобных заведений, Федор, по-видимому, сам лично посетил одно из них. «В Лундоне сделан двор для бедных людей, которые остаются от отца и матери меньше 15 лет, — писал он, — и емлют тех на тот двор, поят и кормят миром, а платье дают готовое, и постели и поварня про них... И приставлены к ним мастера, учат их в грамоте и всяким мудростям и промыслам, а девкам тоже. А платье делают доброе разным цветом. А как дорастут до 15 лет и выучатся всему, емлют их с того двора торговые люди, а больше 15 лет на том дворе не держат»298. То обстоятельство, что визит русского посольства в Англию совпал с гражданской войной, бушевавшей уже не первый год в стране, конечно же, не могло не отразиться на впечатлениях Федора Архипова. Описывая достопримечательности Лондона, он упомянул о каменном мосте на реке Темзе, по обе стороны которого стояли «дворы великие и торги всякие». Очевидно, речь шла о Tay- эрском мосте. «А по конец того мосту — двор великий, — продолжал Федор, — а на дворе — палаты высокие, а на палатах — копья, а на копьях многие человеческие головы, кои казнят за веру и за измену, кои с королем вместе». Касаясь причин революционных событий в Англии, толмач упоминал главным образом религиозные разногласия, возникшие между королем и парламентом. Как писал Архипов, король «веровал папежскую (католическую) веру», что вызывало недовольство парламента, где большинство составляли протестанты. По приказу последних иконы и кресты были свезены на площадь, где их «искололи все и склали на огонь и сожгли». А затем парламент издал указ, чтобы «в той вере никто не веровал, а кто будет... веровать, и найдут иконы, и тому казнь жестокая»299. В завершение своей «Росписи...» Федор Архипов описывал торжественную встречу, оказанную посольству Г. С. Дохтурова в парламенте 13 июня 1646 г. Толмача поразила торжественность приема в Вестминстерском дворце, где посланника и сопрово ждавших его людей провели по лестнице, по обе стороны которой стояли «служилые люди с оружием». Он обратил внимание также на богатое убранство палат парламента. Помещения «наряжены добре хорошо, — писал Федор, — стены обиты коврами дорогими, а серед палаты — королевское место, а у королевского места ковры высажены жемчугом и камением драгим, и на стулах подушки, тож жемчугом и камением драгим». Архипов по достоинству оценил оказанные англичанами главе русской миссии почести. В палате лордов Дохтурова усадили «возле королевского места». Когда же делегация вошла в палату общин, то все ее 600 депутатов «стали и шляпы сняли», а спикер палаты предоставил Герасиму Семеновичу Дохтурову место300. Как видно, автор «Росписи...», находясь с официальным визитом в Англии, сумел подметить немало интересных и новых для русского человека явлений в жизни другого народа. Обращает на себя внимание его доброжелательное отношение к англичанам, которых Архипов характеризовал как людей, «добре ласковых во всей Земле, любительных». Несмотря на то, что русское посольство так и не достигло своей главной цели: визита к королю из-за откровенного противодействия со стороны парламента, в «Росписи...» нет и намека на критику действий английских властей или порядков в стране (исключение составляют лишь высказывания толмача о протестантской вере, что, впрочем, было вполне естественным для православного человека). В целом характеристика Архипова многих явлений английской жизни середины XVII века носила, на наш взгляд, объективный характер. Вскоре после возвращения посольства на родину, царь в 1646 г. лишил английских купцов их главной привилегии — права беспошлинной торговли в России. Впоследствии англичане жаловались, что царь отнял у них их привилегии, ввел пошлины и «незаконно конфисковал у них ценные товары». Причиной тому послужили многочисленные жалобы русских купцов на те «несправедливости», которые они терпели от английских купцов. В челобитной 1646 г. говорилось, что «английские немцы», подкупив думного дьяка Петра Третьякова, получили в Посольском приказе грамоту на торговлю в Архангельске и городах Московского государства для 23 купцов, а сами приезжают по 60-70 человек. Кроме того, они купили или построили себе дома и амбары у Архангельска, в Холмогорах, на Вологде, в Ярославле, в Москве «без съезду». Англичане перестали продавать или менять свои товары на русские, а сами стали их продавать в Москве и других городах. «А русские товары, которые мы прежде меняли на их товары, теперь они покупают сами своим заговором, — жаловались купцы. — А иные русские товары они, английские немцы, у Архангельска продают на деньги голландским, брабантским и гамбургским немцам... всеми торгами, которыми искони мы торговали, завладели английские немцы, и оттого мы от своих вечных промыслов отстали, к Архангельскому городу больше не ездим. Ho эти немцы не только нас без промыслов сделали, они все Московское государство оголодали: покупая в Москве и в городах мясо и всякий харч и хлеб вывозят в свою землю». Заканчивая свое послание, купцы умоляли царя: «Воззри на нас, бедных, и не дай нам... государевым холопам и сиротам, от иноверцев быть в вечной нищете и скудости, не вели искони вечных наших промыслиш- ков у нас, бедных, отнять»301. I сентября 1646 г. царь дополнил свой указ разъяснением: «Пошлину оную взыскивать непременно». И хотя от английских купцов поступали «сильные об уничтожении сего указа просьбы, но оные оставлены без уважения»302. Тем временем, возвратившийся из Англии посланник Дохтуров доставил царю грамоту парламента, главным пожеланием в которой была просьба о сохранении для английских купцов прежних привилегий. «Ныне челом бьем всею Аглинскою землею, — писали депутаты, — чтобы торговых людей наших жаловать получше прежнего, повольность в их торговле; и обиды б никакие не было, как были обиды им по многим городам. И мы, бояре и выборные мирские люди, все из парламента, вместо всего государства Аглинские земли, бьем челом тебе, великому государю и твоему царскому величеству, чтобы ты, государь, их пожаловал старою повольностью, как прежде всего были пожалованы блаженные памяти при прадедах ваших, великих государях царях, да и ныне недавно ты, великий государь, хотел пожаловать»303. Лишение права на беспошлинную торговлю явилось тяжелым ударом для английских купцов. Вскоре в Москву прибыл посланник английского короля Люк Найтингэм. Он привез грамоту Карла I, в которой король выражал свое удовлетворение по поводу наказания мятежных купцов через взимание с них пошлин, а также просил об отпуске 300 тыс. четвертей зерна. Московское правительство просьбу короля удовлетворило частично, отпустив лишь десятую часть зерна. Едва успели решить вопрос о поставках зерна, как через 4 месяца посланник короля Томас Бонд привез новую грамоту Карла. На этот раз английский король сетовал по поводу тяжелых пошлин, взимаемых с его купцов в России, и просил возвратить Московской компании их прежние привилегии беспошлинной торговли. Подобную противоречивую позицию короля историк И. И. Любименко объясняла неустойчивостью всей его политической линии, особенно в период переговоров с парламентом304. Как бы то ни было, но московское правительство на уступки англичанам не пошло. Английскому посланнику дали ответ, что «пошлина положена по причине Крымской войны и за многие неправды английских купцов, которым, впрочем, убытка не будет, ибо они увеличат цены на свои товары»305. По мере обострения отношений между королем и парламентом английское купечество в России также разделилось на сторонников и противников монарха. Каждая из сторон пыталась дискредитировать противника. Когда на посланника Найтенгэма купцы сделали донос, тот не остался в долгу и обвинил их в злоупотреблениях и даже попытках Московской компании захватить и разграбить Архангельск. Впрочем, И. И. Любименко была уверена в том, что подобные захватнические, «пиратские намерения» действительно имели место. Подтверждение тому ученый усматривала в петиции английского правительства от 15 марта 1652 г., в которой говорилось о разрешении действовать с моря и с суши против московского царя306. Положение английского купечества в России еще более ухудшилось после того, как в Англии в 1649 г. король Карл I был казнен. Получив известие о трагическом событии, Алексей Михайлович своим указом от I июня 1649 г. потребовал выслать англичан за пределы Московского государства, дозволив им приезжать лишь в Архангельск. Свое решение царь мотивировал тем, что англичане «учинили большое злое дело, государя своего Карлуса короля убили до смерти». Алексей Михайлович сетовал на то, что английские купцы пользовались большими привилегиями, однако не ценили их и вели себя недостойно. «В прошлых годах... заморские немцы разных государств... торговали всякими товары у Архангельского города, а к Москве и в иные города с товары и без товаров не хаживали и дворов своих у них нигде не бывало, — говорилось в указе, — а вас, англичан... царь Михаил Федорович... по прошенью государя вашего... Карлуса короля пожаловали, велели вам торго- вати в Московском государстве повольною торговлю, сверх иных иноземцев, беспошлинно, и дворы свои на Москве и в городах дер- жати вам велено... И вы, по той государской милости... торговали многие лета беспошлинно, и тем... обогащали, и пожитки себе нажили большие». Царя возмущало также то, что английские купцы «привозили в Московское государство тайно табак и иные заповедные товары, а из Московского государства также, покупая у иноземцев шелк, сырец и иные заповедные товары, вывозимые к себе за море тайным же обычаем, да и в иных во многих статьях ваша многая неправда». Алексей Михайлович заключал: подобными действиями английских купцов «государевой казне чинились убытки многие». К тому же, англичане устраивали всевозможные препоны в торговле русским купцам. «Русским людям купить и продать ничего не даете, — упрекал государь англичан. — Государевы торговые люди, видя ваш заговор, товары свои возят назад, а иные... скудные люди товары свои мечут за бесценок, и оттого государевы торговые многие люди... к Архангельскому городу ездить перестали, и оттого государева многая пошлина пропала». Вердикт царя был краток: «Опричь Архангельского города» англичанам торговать не велено и «пошлины платить по государеву указу»307. Принятый царем указ, с одной стороны, являлся реакцией на казнь английского монарха, а с другой — ответом на многочислен ные челобитные русских купцов. Так, в 1649 г. 164 стольника, стряпчих, дворян, детей боярских, гостей и торговых людей, сетуя на то, что «немцы» «отбили их от промыслов», ходатайствовали перед царем о запрете иностранным купцам торговать в русских городах, за исключением Архангельска.
В челобитной содержались также жалобы на «плутни» и всяческие неблаговидные поступки англичан («товары они стали возить плохие», «всякими торгами завладели»), He ограничиваясь указом, который лишал английское купечество права беспошлинной торговли, царь 20 сентября 1649 г. подписал обращение ко всем европейским монархам с предложением основать Священную лигу для войны с Англией. Происходившие в этой стране революционные события он характеризовал как «мировую заразу, отравляющую христианские народы». Досталось от царя и английскому парламенту. Государь подчеркивал, что его агенты «неустанно совращают верных дотоле подданных проповедью обманчивой свободы, с расчетом на всеобщую смуту и в надежде похоронить монархию в анархии». Документ заканчивался следующими словами: «Мы приказали всем англичанам покинуть к избранному дню наши владения... и мы желаем, чтобы все короли и принцы христианские последовали этому нашему примеру»308. Осуждая революционные события в Англии, царь в то же время поддержал сына казненного короля — Карла II, находившегося в ту пору в эмиграции во Франции. Весной 1650 г. в Москву прибыл посланник Карла II Джон Колпеппер. В королевской грамоте, врученной Алексею Михайловичу, содержалось две просьбы: восстановить привилегии купцов и предоставить заем в 100 тыс. рублей. В первой просьбе англичанам категорически было отказано. Им объявили, что купцы и «всякие люди не токмо прежнему государю вашему Карлусу королю злое дело убийство учинили, а ныне и сыну его королевского величества, нынешнему государю вашему Карлусу королю непослушны же, и всякое зло делается от них, лундонцев»309. Вторая же просьба Карла была удовлетворена частично: ему выдали заем на сумму в 20 тыс., причем не деньгами, а мехами. Впрочем, даже такая поддержка со стороны русского царя представлялась сыну казненного монарха весомой. Между тем, царская опала против революционного правительства длилась недолго. С утверждением в Англии протектората Оливера Кромвеля, отношения между двумя странами начали постепенно улучшаться. В начале 1655 г. в Москву прибыл посланник Кромвеля Уильям Придо. Как писал известный историк С. И. Архангельский, Придо «очень внимательно наблюдал окружавшую его обстановку», встречался и беседовал с иностранцами, проживавшими в Москве — купцами, офицерами, дипломатами, благодаря чему собрал немало ценных сведений о московской жизни»310. Впрочем, в том не было ничего удивительного, поскольку Придо являлся агентом разведывательной службы, возглавляемой государственным секретарем Кромвеля Джоном Терло. Свою главную цель посольство Придо усматривало в восстановлении английского купечества в его прежнем положении, прежде всего в допуске на российский рынок. Кроме того, посольство предполагало выполнить еще одну миссию: добиться дипломатического признания правительства Кромвеля. Естественно, что в последнем более всего был заинтересован сам лорд-протектор. Направляя Придо в Москву, Кромвель заявлял: «Мы ищем покою и доброго хотенья к нашим торговым людям не токмо которые дома, айв иных государствах, и ведаем то, что торговля и торг есть истинно то, чем вяжутся государства вместе и что чинит им богатство и благодать»311. Посланник Кромвеля виделся с царем дважды. 22 февраля 1655 г. Придо передал царю грамоту от Кромвеля. В ней речь шла о прочном положении Английской республики, а также о стремлении ее правительства восстановить прежние торговые привилегии Московской компании. Надо заметить, что сама церемония приема у царя вызвала явное недовольство посланника Кромвеля. Его покоробило то, что русский царь, справляясь о здоровье лорда-протектора, не пожелал встать со своего трона. Придо посетовал: «Хотя ныне в Английской земле и учинены статы (штаты, республика — Т. JJ.), однако государство ничем не убыло; испанские, французские и португальские короли и Венецианские статы создают владетелю нашему честь так, как и при прежних королях». На это ему отвечали: «Английскому королевству учинилась... от владетеля вашего к царскому величеству присылка первая, и, с каким делом ты прислан, про то царскому величеству было неведомо; а венецианские и голландские владетели царскому величеству не пример, и тебе про то выговаривать не годилось». Когда же посланник возмутился тем, что у него перед церемонией отобрали шпагу, ему разъяснили: «Как в Московском государстве в обычаях повелось, так и делают, а тебе в чужом государстве про чины выговаривать не годится»312. Вторая аудиенция у Алексея Михайловича состоялась 11 марта. Послу вручили грамоту на имя Оливера Кромвеля, владетеля «над штаты Английской, Шотландской и Ирландской земель, и государств, которые к ним пристали». Царь писал Кромвелю: «Что вы с нами дружбы и любви ищите, то мы от вас принимаем... в дружбе, любви и пересылке с вами, протектором, быть хотим и поздравляем вас на ваших владетельствах». Однако по поводу возобновления торговых преференций для английских купцов Алексей Михайлович ничего конкретного не сообщал: «Что, ваша честность, пишите о торговых людях, то нам теперь об этом деле вскоре рассмотренье учинить за воинским временем нельзя, вперед наш милостивый указ будет, какой пристоин обоим государствам к покою, прибыли, дружбе и любви»313. Как видно, англичане понапрасну настаивали на восстановлении права беспошлинной торговли. В результате, русско-английская торговля в период Английской революции в целом резко сократилась в объеме. Между тем, англичане не теряли надежды вернуть прежние привилегии, и когда в Англии в 1660 г. произошла Реставрация династии Стюартов, и на престол вступил Карл II, королевские посланники вновь стали ходатайствовать об утерянных преференциях в России. Царский посланник Иван Гебдон, узнав о возвращении в Англию законного монарха, прибыл в Лондон с просьбой к королю разрешить нанять на русскую службу три тысячи «конных и ратных людей». Карл дал свое согласие и вручил посланнику грамоту для царя. В ней извещалось о вступлении легитимного монарха на престол, а также содержалась просьба о возвращении английским купцам прежних привилегий. 28 июля 1661 г. Алексей Михайлович направил королю в ответ поздравление «с воцарением». «Мы, великий государь... слыша про то, что Вы, брат наш любезный... Ваше королевское величество, по многим временам и по изгнании учини- лися на всех своих государствах и королевствах... во владение престол наследуете... радуемся, — писал царь Карлу, — И желаем мы... Вам, брату нашему любительному, долголетнего здравствования и счастливого государствования. И хотим мы... с Вами, братом нашим, бытии в братской крепкой дружбе и любви»314. Царь выражал также свою признательность королю за разрешение отпустить к нему на службу три тысячи «ратных людей с разумными начальники». В 1662 г. в Англию было отправлено посольство Петра Прозоровского и Ивана Желябужского. В дар английскому королю царь пожаловал: меха, шубы, персидские ковры, восточные ткани, а также породистых скаковых лошадей, ловчих птиц, пушных зверьков и моржовую кость. «Экзотическую» часть дара составляли живые горностаи, верблюды, 4 цапли и пеликаны315. Русское посольство было встречено в Лондоне с большим почетом: пушечным салютом с кораблей на Темзе, восторженными криками встречавшей прибывших «московитов» толпы. Послов заверили, что «король ни к кому из государей не питает такой приязни, как к русскому кесарю... что кроме русского государя, никто не оказал ему такой милости, когда он был в изгнании, ждет король, чем бы воздать великому государю за эту милость». Когда же посланники передали королю просьбу царя о займе в 10 тыс. ф. стерл., Карл ответил отказом, заявив: «Я вседушно бы рад помочь любительному моему брату, да мочи моей нет, потому что я на королевстве внове, ничем не завелся, казна моя в смутное время вся без остатку разорена, и ныне в большой скудости живу, а как Бог даст, на своих престолах укреплюсь и с казною сберусь, то буду рад и последнее делить с великим государем нашим»316. Когда же посланники обратились за займом к английскому купечеству, то и от них получили отказ. Несмотря на то, что англичане отказались оказать финансовую помощь царю, они по-прежнему продолжали настаивать на возвращении прежних привилегий для своего купечества. В феврале 1664 г. в Москву было отправлено посольство родственника короля графа Карлайла. Его визит не задался сразу. Шотландский майор, состоявший много лет на царской службе, Патрик Гордон свидетельствовал: «Английский посол простоял два дня в Ростокине. Из-за ошибки гонцов, сновавших по Тверской дороге, откуда обычно прибывают послы всех стран и где с обеих сторон были расставлены иноземная и русская пехота и кавалерия... послу не удалось совершить въезд (в Москву), пришлось с великим неудобством ночевать в деревеньке Прутки, что весьма его возмутило. Он отправил письмо к Его Величеству, изложив эти обстоятельства и восприняв сие как оскорбление». Посол требовал извинений, но когда «его пообещали удовлетворить, приготовился к оному. Свита его была не столь многочисленна, сколь нарядна, в богатых ливреях, и все дворяне прекрасно одеты». Как подчеркивал Гордон, послу оказали «самый блестящий прием с обычными церемониями, на что сам император с императрицей и всей высшей знатью взирали с городских ворот. Было уже поздно, когда (посол) добрался до своего жилища — большого каменного дома на широкой улице»317. Первая аудиенция посла у царя состоялась 11 февраля. В честь приезда высокого гостя в Кремле были выставлены стрельцы с ружьями, знаменами и барабанами. На лестницах и переходах царского дворца стояли стрелецкие военачальники в цветных кафтанах, вход в покои царя охраняли высшие военные чины. Англичан поразила пышность убранства царских покоев, стены которых были «обиты бархаты и атласы и коврами персицкими золотыми... и по крыльцы посланы ковры ж и крыльцо наряжено, и сени, и передняя наряжены»318. Английский посланник преподнес царю дары от короля, которые принесли 13 слуг. Среди даров были ружье, принадлежавшее королю Карлу I и «рукомойный серебряный гарнитур» его супруги Генриетты Марии. Имелись в числе королевских подарков также 6 медных пушек. Завершилась торжественная встреча посла своеобразным «фуршетом», на котором царь пил за здоровье английского короля «романею» из кубка, а участники посольской свиты и бояре — рейнское вино. Как свидетельствовал Гордон, английский посланник трижды встречался с царем. 13 февраля начались переговоры, во время которых царю была вручена королевская грамота. В ней содержалось две главных просьбы Карла: сохранить с ним «прежнюю братскую дружбу и любовь» и возвратить привилегии английским купцам. Если первая статья грамоты нашла понимание, то вторая встретила со стороны царя отказ. «Торговали англичане в Московском государстве беспошлинно лет сто и нажились, — возмущались царские советники, — а товаров, которые были годны в царскую казну, по своей заморской цене не давали; заповедные товары привозили и вывозили тайком; чужие товары привозили за свои, чтобы не платить пошлин; один из купцов Английской компании приезжал в Балтийское море на военном корабле и хотел грабить царских подданных, которые ездят в Швецию для торговли. Мы думаем, — заключали бояре, — что королю все это неизвестно; иначе он не стал бы просить о подтверждении прежних жалованных грамот»319. После долгих переговоров Карлайлу объявили решение царя: разрешить 10 купцам (против 23 прежних) из Архангельска ездить торговать в Москву, но с обязательной уплатой пошлин, «наравне с другими иноземцами». Подобное распоряжение Алексея Михайловича огорчило посла. «Если царское величество привилегий не возвратит, — говорил он, — то как между обоими великими государями основанию дружбы быть крепку?» На это бояре отвечали: «А когда король отказал дать взаймы денег, то ведь от этого дружба не нарушилась?»Карлайл стал упрекать московское правительство в том, что оно «нарочно запросило так много денег у короля взаймы, чтобы придраться к отказу и не дать привилегий купцам». Бояре возмущались и обвиняли посла в том, что тот «взял большие деньги со своих купцов и потому так сильно хлопочет о восстановлении привилегий»320. Раздосадованный посол покинул Москву ни с чем. Его гнев был столь велик, что он, по свидетельству Гордона, даже отказался от императорского подарка — соболей, заявив, «что ему не пристало извлекать никакой выгоды для себя, ибо в деле своего повелителя, ради коего явился, он не получил удовлетворения»321. В августе 1664 г. из Москвы в Англию было направлено посольство стольника Василия Дашкова для разъяснения позиции русского правительства. Царь опасался, что Карлайл мог неверно истолковать его указ. В Лондоне, как писал С. М. Соловьев, Дашков «испытал небывалое бесчестье: ему не дали ни подвод, ни кормов, ни квартиры». На жалобы русского посланника отвечали: «Почему нашему Карлайлу была у вас честь обычная и о чем было с ним наказано, того ничего не сделали?» Дашков пытался объяснить, что Карлайл «вел дело не так, как следует; толковал все о возвращении привилегий купцам, называя эти привилегии основанием братской дружбы и любви между обоими государями». Между тем, продолжал посланник, основание братской дружбы между монархами заключается в их «взаимном благожелании». Что же касается требуемых привилегий, то таковые не могут служить «основанием бесценной, дражайшей и светлейшей солнца дружбы и любви между государями, как земля не может быть подошвою солнцу»322. Весной 1665 г. Дашков был отпущен на родину. Как свидетельствовал Гордон, он «вернулся, не удовлетворив своей жалобы на графа Карлайла, после холодного приема. Правда, благодаря щедрости короля, при отъезде ему возместили расходы»323. Речь шла о выплате Дашкову суммы в 1200 рублей за то, что он в Англии все время «проживал на своем», и вряд ли, подобную компенсацию можно было считать королевской «щедростью». Надо заметить, что Патрику Гордону довелось однажды самому выполнить особое поручение царя. То, что выбор пал на иностранного подданного, наемного служаку, свидетельствовало, по мнению современного историка Д. Г. Федосова, «о высочайшем доверии русского правительства к Гордону». До этого времени, продолжал ученый, «иноземцы редко представляли интересы царя за рубежом, тем более самостоятельно, если им и выпадала такая возможность, то, как правило, под руководством и надзором русских дипломатов. Перед отъездом статус Гордона, служившего в пехоте, был повышен до полковника рейтарского строя»324. В июне 1666 г. царь повелел Гордону ехать в Англию с миссией, которая не удалась Дашкову. Офицера вызвали к царю и сообщили, что государь жалует ему сто рублей на снаряжение, сто рублей на дорогу и столько же аванса из его жалованья. 28 июня Гордон отправился в путь. Перед этим друзья и сослуживцы устроили ему пышные проводы. Обитатели Немецкой слободы, многие купцы и офицеры всю ночь «провели в обильных возлияниях и веселых беседах». Дорога в Англию была нелегкой, но все обошлось благополучно, и 9 октября Гордон уже вручал царскую грамоту своему королю. В послании Алексея Михайловича выражалось сочувствие по поводу «морового поветрия» — чумы, случившейся в ту пору в Лондоне, а также войны с Голландией. Затрагивал царь и столь болезненный для англичан вопрос о привилегиях, заявляя: «Как у нас, великого государя, с неприятелями нашими с польским королем и с крымским ханом война успокоится, и в то время наш... указ... о беспошлинной торговле будет». Алексей Михайлович также заверял английского короля, что идя ему навстречу, запретил под угрозой смертной казни продавать голландским купцам корабельное дерево и смолу, дабы не поддерживать конкурентов англичан. Объяснял царь и свой запрет покупать у английских купцов товары в Архангельске тем, что у них на родине в это время свирепствовала чума. Посему царь не советовал устраивать у Архангельска ярмарку, «потому что во всех государствах от морового поветрия опасенье имеют великое». В то же время он обещал, как только «моровое поветрие» прекратится, проезд английских купцов с товарами «будет поволен по-прежнему»325. Принимая царскую грамоту, Карл пожаловал Гордону 200 фунтов и право свободно бывать при дворе. Несколько месяцев полковник ожидал королевского ответа. За это время у него состоялось несколько встреч с официальными лицами: лордом-канцлером Э. Кларендо- ном и государственным секретарем Морисом. Из дневника Гордона стало известно, что на этих встречах «весьма резко» обсуждали вопрос о привилегиях английских купцов в России326. 18 января 1667 г. на прощальной аудиенции король вручил гонцу ответное послание царю. В нем Карл писал, что послание Алексея Михайловича не оправдало его надежд и даже «несколько разочаровало». «Ведь мы памятуем об учтивейших выражениях Вашего императорского Величества... в нескольких прежних пись мах и посольствах к нам, в коих... объявляем, что братская любовь и дружество, кои Ваше императорское Величество к нам питаете, превосходят все, что было когда-либо прежде между нашими державными предшественниками». Между тем, сетовал Карл, государь, извещенный о войне Англии с Нидерландскими Штатами, не принял действенных мер против голландских купцов. В результате подданные нидерландских Штатов запаслись в России корабельными мачтами и смолой для своих военных судов, «употребляемых против нас и нашего королевского флота». Карл настаивал, чтобы царь не только запретил голландцам вывозить «корабельные припасы» из российских владений, но и позволил офицерам королевского флота закупать и перевозить «столько мачт и смолы, сколько ежегодно в течение пяти грядущих лет будет необходимо» для его нужд. Обращаясь к указу царя о запрете проводить ярмарку вблизи Архангельска по причине «морового поветрия», король советовал государю не доверять «печатным листкам и проискам... недругов, обыкновение коих было и есть объявлять миру то, что наиболее способствует их замыслам, невзирая на истину или ложь». Карл II заверял своего «возлюбленного брата» в том, что мор в Лондоне «совершенно прекратился», а потому царь может отменить все запреты, «дабы корабли, имеющие прибыль из королевств наших с купцами и товарами, могли располагать свободою торговли во владениях и портах... как и прежде». И, конечно же, как и следовало ожидать, король не обошел своим вниманием вопрос о восстановлении привилегий для своих купцов. «Мы не можем убедить Ваше императорское Величество даровать оные теперь же, хотя не можем и удовлетвориться ответами... по этому поводу, — писал Карл. — Однако мы до некоторой степени поддерживаем терпение наше надеждою на скорое дарование»327. Как видно, английский монарх, подобно предшественникам (королеве Елизавете Тюдор, Якову I, Карлу I), последовательно защищал интересы своего купечества, прекрасно понимая, какие дивиденды сулила Англии торговля с Русским государством. Именно меркантильные интересы сделались превалирующими во внешней политике не только британского монарха, но и республиканского правительства Оливера Кромвеля. Как оказалось, даже революционные потрясения в королевстве, сопровождавшиеся изменением формы государственного правления, не смогли повлиять на смену ориентиров в его экономической политике, поскольку торговля с Россией была необыкновенно выгодна для Англии. В 1667 г Алексей Михайлович издал указ, согласно которому иностранные купцы облагались почти двойной пошлиной в сравнении с русскими негоциантами. Инициатором указа явился один из первых проводников политики меркантилизма в России выдающийся государственный деятель, дипломат Афанасий Ордин- Нащокин. В одной из грамот, адресованной чрезвычайному послу Англии Дж. Гебдону, Ордин-Нащокин обвинял иностранных купцов в том, что те «торгуют подкрадными обидными товарами, тайные подряды делают и многими долгами русских людей обременяют»328. Отстаивая интересы русского купечества, Ордин-Нащокин предложил царю издать соответствующий указ. Результаты действия этого указа превзошли все ожидания. Пошлина, взимавшаяся с внешней торговли в Архангельске с 1653 по 1673 гг. увеличилась с 43.950 руб. до 52.267 руб., а к 1689 г. достигла 84.731 руб.329 Между тем, возмущению англичан не было предела. Гордон свидетельствовал: «Торговля наша в великом упадке по причине налогов и морских войн»330. Материальное положение английских купцов ухудшилось также из-за конкуренции с голландцами. «Голландцы, как саранча напали на Москву, и отбивают у англичан хлеб, — свидетельствовал С. Коллинс. — Они гораздо многочисленнее, богаче англичан, и ничего не щадят для достижения своих видов». Коллинсу казалось, что голландцев в России принимают лучше, нежели англичан, потому что они «подносят подарки боярам и таким образом приобретают их покровительство». Англичанин возмущался по поводу тех методов, с помощью которых голландцы стремились избавиться от своих конкурентов: старались «унизить и осмеять англичан», рисовали карикатуры, сочиняли пасквили, чем давали русским «невыгодное о нас понятие». Голландцы изображали англичан «в виде бесхвостого льва с тремя опрокинутыми коронами и с обрезанными ушами и хвостом. Таких неприличных картин очень много, и кистью они владеют искуснее, нежели пером. Они производят большое действие в народе варварском», — заключал Коллинс331. Чтобы поправить пошатнувшиеся позиции своего купечества, правительство Карла II неоднократно пыталось добиться возвращения привилегий при Алексее Михайловиче, а затем, после его кончины и вступлении на престол нового царя — Федора Алексеевича Романова. Однако уже ничто не могло изменить сложившегося положения вещей: англичане, подобно другим иностранным купцам, должны были уплачивать законные пошлины. Все это явилось результатом, с одной стороны, укрепления позиций национального российского торгово-промышленного капитала, а с другой, следствием революционных событий в Англии. Федор Алексеевич Романов, старший сын от первого брака царя Алексея Михайловича Романова и сводный брат Петра Великого, родился 30 мая 1661 г. Его воспитателем и духовным наставником был известный высокообразованный монах Симеон Полоцкий. Царевич рано овладел латынью и польским языком, изучил философию и риторику, проявлял живой интерес к творчеству античных авторов. Он имел хорошую библиотеку, в которой, наряду с русскими, были и иностранные книги. Получив церковное образование, Федор увлекся певческим искусством, стал писать духовные песнопения и «складывать вирши». Когда Федор вступил на престол, ему было пятнадцать лет. Он правил Россией недолго, всего шесть лет, но и за столь короткий срок сумел сделать немало полезного для Отечества. При Федоре Алексеевиче в 1678 г. была проведена общая перепись населения, в 1679 г. введено подворное обложение, благодаря чему в России начался рост поступлений в казну, что в целом заметно отразилось на подъеме экономики. В 1682 г. им было упразднено местничество, знатное дворянство занесено в родословную книгу. При царе Федоре произошло объединение левобережной Украины с Россией. Сам хорошо образованный, молодой царь много внимания уделял проблемам образования. Именно он стал одним из создателей первого высшего образовательного учреждения в нашей стране — Славяно-греко-латинской академии. Поздравляя нового царя со вступлением на престол, Карл II в своей грамоте вновь поднимал вопрос о восстановлении беспошлинной торговли, или хотя бы об отмене для англичан проезжей пошлины — из Архангельска в Москву. Король ходатайствовал также о предоставлении своим подданным права основать фактории в Вологде, Холмогорах и Архангельске. Королевское послание царю Федору в апреле 1677 г. вручал посланник Джон Гебдон. В Лондонском королевском архиве сохранилось 6 царских грамот, отправленных Карлу II Федором Алексеевичем. Практически все они содержали жалобы царя на поведение королевского посланника. Первая из них, датированная 9 сентября 1677 г., извещала, что Гебдон, по истечении срока своих полномочий, получив отпускную аудиенцию у царя, объявил, что будто ему наказано от короля «побыть при дворе» царского Величества, хотя в грамоте Карла о том ничего не говорилось. Тем не менее, царь исполнил пожелание посланника и распорядился «жалованье, кормы давать против прежнего» и при дворе «побыть повелели». Спустя некоторое время, Гибдон представил в Посольский приказ жалобу на то, что ему не выплатили долг его отца в размере 337 руб., однако никаких документов в подтверждение сказанного не предъявил. Вместо этого он заявил, что «черные» книги и «всякие письма оставил в Аглинской земле, а с собою не привез». Подобные действия королевского посланника возмутили царя, о чем он и сообщил Карлу II в грамоте от 14 ноября 1677 г. Федор Алексеевич сетовал на то, что посланник продолжает жить при дворе «по отпуске своем без дела», получая при том жалованье332. Однако на этом инцидент с английским посланником не был исчерпан. 27 февраля 1677 г. царь послал королю очередную грамоту, в которой подробно излагал события, связанные с Гебдоном. Посланник, сообщал государь, «по отпуске своем жил при дворе нашем царского Величества многое время без дел, и держал при себе многих иноземцев, и с теми людьми безвременно по ночам ездил ко многим иноземцам не по Посольскому обычаю, и люди его, напившись пьяными, чинили нашим... людям многое бесчестие и обиды... доходили на него великие жалобы». Однако Гебдон на все это никак не реагировал. Более того, он приказал своим людям «ходить и ездить с пистолями» и проезжая ночью мимо караулов, велел стрелять и подданным царя, «всяких чинов людям различное бесчестие и обиды чинил». Когда же царь повелел «думным людям» сделать послу замечание, тот не только «не унялся», но «злее прежнего учинил всякие непотребства». Дошло до того, что Гебдон со своими людьми, приехал в Немецкую слободу, напал на стрельцов, начал их избивать, одного вообще застрелили «безо всякие причины»333. Тут уж царь разгневался не на шутку и приказал немедленно выслать английского посланника из страны, а короля самого лично попросил провести расследование московского инцидента с тем, «чтоб впредь так иные чинить не дерзали». Впрочем, спустя какое-то время, Федор Алексеевич сжалился над посланником и обратился с очередной грамотой к Карлу, в которой сообщал, что не настаивает на том, чтобы король «учинил наказание» Гебдону. На том история с визитом английского посланника и закончилась. Что же касается просьб короля о преференциях для его купечества, то они остались без царского ответа. Как видно, основное направление отношений России с Англией в правление первых царей из династии Романовых шло по линии экономических, главным образом, коммерческих контактов. При этом заметно укрепились позиции российской стороны, что являлось следствием роста экономики и укрепления нашего государства в целом. Обращает на себя внимание тот факт, что настойчивые, если не сказать навязчивые просьбы английских монархов о продлении преференций для своего купечества, становятся перманентной составляющей диалога двух стран. Даже изменение государственной формы правления в Англии в период революции 1640-1660 гг. не повлияли на внешнеэкономическую политику правительства, направленную на максимальное извлечение прибылей из сотрудничества с Россией. Между тем, Россия уже не шла на поводу у Англии и не стремилась, как то бывало при предыдущих царях, исполнять ее требования. Наша страна училась извлекать собственную выгоду из сотрудничества с англичанами. 3.