Как уже отмечалось, после завершения Смуты и воцарения на престоле в 1613 г. Михаила Романова процесс западного влияния на политическую элиту России заметно усилился. Об истоках и направлении данного процесса в свое время подробно повествовал историк В.
О. Ключевский. Обращаясь к понятию «влияние», ученый подчеркивал, что Россия вела с Западной Европой дипломатические, торговые и культурные отношения еще в XV-XVI вв., заимствуя «плоды ее просвещения», приглашала художников, мастеров, врачей, военных специалистов. Ho все это было лишь общением, а не влиянием. «Влияние наступает, писал Ключевский, — когда общество, его воспринимающее, начинает сознавать превосходство среды или культуры влияющей и необходимость у нее учиться, нравственно ей подчиняться, заимствуя у нее не одни только житейские удобства, но и самые основы житейского порядка, взгляды, понятия, обычаи, общественные отношения»244. Такие признаки появились в России в отношении к Западной Европе именно в XVII веке. Ключевский подчеркивал, что западное влияние постепенно проникало во все сферы жизни, «внося новые политические идеи, гражданские требования, формы общежития, новые области знания, переделывая костюм, нравы, привычки и верования, перелицовывая наружный вид и перестраивая духовный склад русского человека». Между тем, столь поглощающее западное влияние распространялось далеко не на все русское общество, а лишь на «тонкий, вечно подвижный и тревожный слой», который лежит на поверхности этого общества245. Каким путем осуществлялось западное влияние в России в XVII веке? Объектами подобного воздействия, как и в предыдущие времена, прежде всего, становились первые лица в государстве — царь и его ближайшее окружение. Царь Михаил Федорович Романов (1613-1645 гг.) был избран Государем всея Руси 21 февраля 1613 г. на Земском соборе после освобождения Москвы от польско-литовских интервентов. В феврале 1617 г. в деревне Столбово (вблизи Тихвина) был заключен мирный договор со Швецией, по которому возвратили Новгород, хотя и лишились выхода к Балтийскому морю. Очень быстро возобновились дипломатические и торговые отношения со многими иностранными государствами. В Москву зачастили представители посольских миссий западных держав. Первыми, как водится, прибыли англичане. Летом 1620 г. царь Михаил принял доверенное лицо английского короля Якова I — Джона Мерика. Посланник преподнес царю королевские дары, среди которых были: солонка хрустальная, отделанная золотом «с дорогими каменьями и жемчугом», позолоченные фигурки льва и страуса, пять позолоченных серебряных кубков, «лохань да рукомойник серебряные вызолоченные», разные шелковые материи и сукна, а также два индийских попугая и антилопа. Патриарху Филарету, отцу царя, преподнесли: сосуд хрустальный, отделанный серебром, четыре серебряных кубка, серебряный рукомойник и лохань, бархат, атлас, кресла, «обитые бархатом вишневым, шитые золотом канителью»246. Среди обсуждаемых вопросов важное место англичане уделяли торговле с Персией по Волге. Прежде, чем дать ответ, государь собрал московских купцов, желая услышать их мнение, при этом добавив, что англичане «за дорогу в Персию дадут в помощь казны». Русские купцы к подобному предложению отнеслись без энтузиазма, но согласились его принять при условии увеличения пошлин за право вести восточную торговлю. Однако подобные условия не устроили английскую сторону. Вслед за англичанами в 1629 г. прибыли французы. Посланник Людовик Деганс передал от французского короля Людовика XIII следующие предложения договора: I. Беспошлинная торговля подданных обеих стран; 2. У французских купцов в Русском госу дарстве «вольностей не отнимать и взаперти не держать, держать им священников и учителей своей веры»; 3. Ездить в Персию через свое государство. Однако подобные требования были отклонены, поскольку, как было сказано посланнику, «французы могут покупать персидские товары у русских купцов», а держать учителей своей веры не принято для всех иноземцев. Посланник отбыл во Францию ни с чем. Летом 1630 г. в Москве появились голландские послы. Государь разрешил голландцам держать в Москве своего агента, наподобие англичан, но отверг их просьбу осваивать пустующие земли. He удалось голландцам также добиться права беспошлинной торговли с Персией и исключительного права на торговлю хлебом и селитрой. Вскоре приехали в Российское государство датчане с аналогичными просьбами, которые были царем также отвергнуты. Возможно, этот отказ послужил причиной «холодного приема» в Дании русских посланников в декабре 1631 г. Как бы то ни было, но столь интенсивные дипломатические контакты России с Западом свидетельствовали об активном интересе ряда европейских государств к нашей стране. Царь Михаил охотно шел на контакт с западными державами. По признанию английского врача С. Коллинса, царь Михаил «всегда жил в мире и дружбе со всеми христианскими царями, любил иностранцев»247. И потому он быстро согласился на предложение своего отца патриарха Филарета жениться на какой-нибудь иностранной принцессе. Весной 1621 г. за границу был направлен «московский немчин Юрий Родионов», чтобы разведать, у кого из государей имеется незамужняя дочь или сестра. Избранница должна быть «красна очами и всяким возрастом, добра и ничем не увечна, и к такому великому делу годна». O потенциальном женихе надлежало распространять молву, что он «образом красен, разумен и в обычае милостив»248. Царский посланник под видом «торгового человека» посетил Дрезден, Лейпциг, Нюрнберг, Страсбург, Париж, а также побывал в Англии, однако подходящей партии для царя Михаила так и не сыскал. Между тем, до царя дошли слухи о том, что у датского короля Христиана IV имеются две незамужние племянницы. В Данию спешно снарядили посольство. Князь Алексей Михайлович Львов и дьяк Ждан Шипов получили строгий наказ: «Королевской племяннице быть в одной с государем вере, в истинной православной... и приехав в Российское государство, ей перейти и креститься, а иначе делу статься нельзя». Кроме того, от послов требовалось хвалить перед близкими родственниками племянницы «веру государя и его государство», а всех, кто будет эти разговоры поддерживать, одаривать и «впредь обнадеживать государевым жалованьем». Самое интересное, что ни царь Михаил, ни его ближайшее окружение не знали, руки какой из племянниц надлежало просить. Право выбора оставалось за посланниками. Им предстояло поднести обеим девушкам по 40 соболей и определить, которая из них «возрастом, лицом, белостью, глазами, волосом» подходит, и нет ли какого увечья, «какая из них годна к великому делу, чтобы была здорова, собою добра и разумна; которую сочтут годною, на ту и указать королю, предлагая ему чинить с ней с ними договор». Выбор послов пал на старшую племянницу — Доротею Августу, которая показалась им «лицом и возрастом добра и в обычае добронравна». Казалось, дело пошло на лад, но тут вмешался датский король, который счел, что подобное сватовство не сулит ему никаких выгод. Послам дали ответ, что «девица сговорена уже за князя Цесарской области». Чтобы как-то смягчить свой отказ, Христиан устроил в своем дворце торжественный обед в честь русских послов, во время которого проявлял живой интерес к жизни Русского государства, расспрашивая об управлении православной церковью, ученых «немцах», музыкальном образовании и культурных пристрастиях «московитов». Между тем, царский двор продолжал поиски невесты для царя. Летом 1622 г. к королю Швеции Густаву Адольфу направили переводчика Посольского приказа Елисея Павлова с двумя грамотами. В одной из них Его Величеству предлагалось выдать замуж за государя королевскую свояченицу дочь курфюрста бранденбургского маркграфиню Екатерину с тем, чтобы «еще сильнее укрепить и утвердить прежнюю любовь между ними, государями, и между русским и шведским государствами». Как видно из данного заявления, дипломатические цели предполагаемого брачного союза выступали на первый план, их даже не пытались скрыть. Король против по добного сватовства не возражал, однако настаивал, чтобы невеста осталась в своей вере, сохранила право отправлять службу в кирхах, а также получила города с уездами. Тут уж свое несогласие с данными требованиями выразила русская сторона. 15 января 1623 г. царь и Патриарх направили переводчика Посольского приказа Андрея Англера с грамотой, в которой прописывалось, что «го- сударскому законному супружеству статься невозможно... потому что... двух вер великие государи наши с супругами своими никогда не бывали и впредь то быть не может». К тому же, и костелов иных вер в Московском государстве не может быть, «так то православной вере противно»249. Поскольку подходящую партию для царя в чужих краях найти не удалось, Михаил обратился к русским невестам. Его избранницей стала княжна Марья Владимировна Долгорукая. Однако брак с ней продлился недолго: царица вскоре после венчания скончалась. Спустя год, Михаил Федорович женился на боярышне Евдокии Лукьяновне Стрешневой. Этот брак оказался счастливым. Четверо детей — сын Алексей и три дочери-красавицы радовали своих родителей, пока «роковой удар» их счастью не нанесло сватовство старшей дочери Ирины за иноземного принца. Как когда-то в молодости сам, царь Михаил надумал породниться с датским королем Христианом IV, выдав дочь Ирину за его сына Вольдемара. В ноябре 1640 г. в Данию отправили гонца Ивана Фомина проведать про Вольдемара: «Сколько ему лет, каков собою, возрастом, станом, лицом, глазами, волосами, где живет, каким наукам, грамотам, языкам обучен?» По возвращении на родину Иван Фомин вручил царю портрет королевича и записку, в которой докладывал, что Вольдемар «двадцати лет, волосом рус, ростом не мал, собою тонок, глаза серые, хорош, пригож лицом, здоров и разумен, умеет по латыни, по-французски, по-итальянски, знает немецкий верхний язык, искусен в воинском деле»250. Подобная характеристика жениха вполне устроила царя. Начались переговоры с королем. Христиан дал свое согласие на брак, но при этом оговорил, чтобы его сын своей веры не менял. И вскоре Вольдемар со свитой в 269 человек прибыл в Москву, где был тепло встречен горожанами, которые поднесли ему золотую и серебряную посуду, соболей и ценные материи. Государь заверял, что «станет королевского сына держать у себя в ближнем приятельстве и в государской большой чести, как государского сына и своего зятя... города, села и денежная казна будет у него многая; государь велел дать ему города большие, Суздаль и Ярославль, с уездами и другие города и села, которые ему, королевичу, будут годны». Кроме того, царь обещал, что «в вере неволи не будет королевичу»251. Однако, как показали дальнейшие события, государь данного обещания не сдержал, что и привело, в конечном счете, к осложнениям в отношениях как с королевичем,так и с самим королем Дании. Буквально с первых дней пребывания в Москве Вольдемара стали настойчиво уговаривать сменить веру. Сам царь настаивал, чтобы королевич переменил веру, так как в российском государстве «муж с женою в разной вере быть не может». Однако Вольдемар упорствовал. «Веры своей переменить не могу, — заявлял он, — потому что боюсь преступить клятвы отца моего, а в наших государствах ведется, что муж держит веру свою, а жена — другую». Противостояние царя и жениха дочери нарастало. He желая изменить свою веру и принять православие, Вольдемар попросил царя отпустить его на родину, но встретил отказ. Более того, государь распорядился усилить стражу у королевского двора. Вскоре датским послам было объявлено «о невозможности совершиться браку королевича на царевне без соединения в вере». Кроме того, бояре усиленно рекомендовали послам уговорить Вольдемара принять православие. «Да, хотя бы с царским величеством и верою соединился, — отвечали послы, — то ему не сойдется в иных мерах, в постах, кушаньях, в питье, платье... Королевич веры своей не переменит и больше говорить не о чем». Три месяца продолжались переговоры с королевичем. Наконец, призвали Патриарха, который настойчиво советовал Вольдемару исполнить просьбу царя и заново креститься, считая веру королевича «несовершенной». Между тем, бояре не уставали расхваливать красоту царевны Ирины, убеждая Вольдемара в том, что она, в отличие от других москвичек, которые «любят напиваться допьяна», девушка умная и скромная, и «во всю жизнь свою ни разу не была пьяна»252. После того, как все аргументы были исчерпаны, датских послов отпустили на родину. Тогда-то королевич решился на побег, однако его ждала неудача. И вновь потянулись месяцы безуспешных переговоров. 9 января 1645 г. королевич обратился с письмом к государю, в котором писал: «Бьем челом, чтоб Ваше царское величество далее нас не задерживали. Мы самовластного государя сын, и наши люди все вольные люди, а не холопы... Мы Вам даем явственно разуметь, что если Вы задержите нас насильно, то мы будем стараться сами получить себе свободу, хотя бы пришлось при этом и живот свой положить»253. Трудно сказать, чем бы закончилось «пленение» жениха царевны Ирины, если бы не смерть Михаила Романова, последовавшая 13 июля 1645 г. Вступивший на престол его сын царь Алексей Михайлович отпустил Вольдемара на родину. Более того, видимо, в качестве возмещения морального урона, нанесенного прежним царем, ему вручили богатые дары: 40 дорогих соболей, 3615 рублей, а также на дорожные расходы выделили еще 7 тыс. рублей. 20 августа по Москве двинулся обоз из 400 подвод, который сопровождали бояре и полторы тысячи стрельцов. «Co всем почетом и на казенном содержании их провожали до самой границы», — отмечал Цветаев. А далее ученый приводил высказывание известного сербского мыслителя XVII в. Юрия Крижанича о том, что брачное дело Вольдемара с Ириной, как и прежние, инициировались «немцами с одной эгоистически-коварной целью подчинения русских»254. Что же касается самой невесты, то Ирина так и не вышла замуж, оставаясь в девицах до своей смерти, последовавшей в 1679 г. Утвердившись на престоле, царь Михаил, подобно своим предшественникам, продолжал вести активный диалог с западноевропейскими странами, прежде всего, в экономической сфере. «Торговля и промышленность в Московском государстве при Михаиле не была в блестящем состоянии, — констатировал С. М. Соловьев. — Разгром Смутного времени, пожертвования для тяжелых войн с Польшей, насилие воевод и всяких сильных людей, дурное состояние правосудия, монополии казны, дурные дороги, недостаток безопасности на этих дорогах по причине разбойников, отсутствие образованности, от которого происходила мелкость взглядов, мелкость и безнравственность средств для получения барышей, — все это производило то, что русские торговые люди были бедны»255. Подобное состояние русского купечества приводило к тому, что его представители не выдерживали конкуренции с богатыми иноземцами. К тому же, правительство Михаила Романова относилось к иностранным купцам и предпринимателям покровительственно и всячески поощряло их деятельность. По-прежнему господствующее положение в торговле с Россией занимала Московская торговая компания. Выданные ей жалованные грамоты в 1613, 1617, 1621, 1626, 1628 гг. подтверждали право беспошлинной торговли. В 1613 г. жалованная царская грамота была выдана на имя сэра Томаса Смита вместе с 19 членами Компании. В ней, в частности, конкретизировался вопрос о суде. Так, местным властям дозволялось судить членов Компании лишь по обвинениям в особо тяжких преступлениях («душегубство», «разбой с поличным» и т. д.), а также рассматривать иски англичан по долгам к русским купцам. При этом с англичан не брали судных пошлин. Одновременно с этой грамотой отдельную грамоту царь пожаловал рыцарю Ричарду Анкину с дозволением свободной торговли и разрешением «иметь в российских городах подворье»256. Жалованные грамоты 1617 и 1621 гг. мало чем отличались от грамоты 1613 г. В 1625 г., когда английским королем стал сын Якова — Карл I Стюарт, в Москву прибыл новый агент компании Фабиан Смит. Ему было поручено уведомить московское правительство о том, что члены компании вместо торговли на общий капитал, ставшей убыточной, переходят к самостоятельной торговле. Царь дал разрешение Смиту и его товарищам торговать беспошлинно, с остальных же англичан велел брать половину пошлины. Все это было подтверждено в жалованной грамоте 1626 г. Новая грамота 1628 г. была выдана губернатору компании, которым стал Джон Мерик. Несмотря на сохранившиеся за Московской компанией привилегии, англичане при царе Михаиле стали постепенно уступать свои позиции голландскому купечеству. Приведенные А.В. Демки- ным данные о численности западноевропейских купцов в России в правление первого Романова (319 английских «гостей», 210 куп цов из Гамбурга и 644 голландца), наглядно это подтверждали257. С. М. Соловьев также упоминал о «голландских гостях», которым была выдана жалованная грамота сроком на три года. Кроме того, государь разрешил иноземцам суд по гражданским делам отправлять в Посольском приказе, и лишь уголовные дела поручать воеводам и приказным людям258. Примечательно, что соперничество между английскими и голландскими купцами нашло свое отражение даже в политическом «истеблишменте»: при московском дворе стали формироваться партии, защищавшие интересы как англичан (думный дьяк Петр Третьяков), так и голландцев (дядя царя боярин Иван Никитич Романов). He довольствуясь одним лишь внутренним рынком России, западные купцы стали обращаться к московскому правительству с просьбой разрешить им транзитную торговлю с Персией. Однако царь Михаил на подобные уступки не шел. «Думается, — отмечал А. В. Демкин, — первостепенную роль здесь сыграли настойчивые возражения русского купечества, видевшего в этом прямой ущерб для русской торговли»259. И действительно, русские купцы в 1620— 1640-х гг. неоднократно подавали челобитные царю, протестуя против «засилия» западного купечества. Так, в 1619 г. новгородцы подали жалобу на голландца Самуила Леонтьева, обвиняя его в том, что он «живет на посаде на тяглом дворе, владеет двором неведомо почему, на гостином дворе с другими иноземцами не ставится, держит товары у себя на дворе, для царских пошлин в таможню их не являет»260. Государь был вынужден принять меры.
Он приказал воеводам допросить голландца, взять с его товаров пошлины, а самого купца «выслать вон», запретив ездить в Новгород. Особенно возмущало царя стремление отдельных купцов торговать «всякими товарами украдкой, ездя по деревням, беспошлинно». Михаил напоминал новгородским воеводам, что еще в 1625 г. русским купцам в Швеции запретили вести торговлю в сельской местности, а потому он надеялся, что и шведы в России поведут себя аналогичным образом и не будут ездить по деревням и селам России. Однако царь отнюдь не всегда заступался за своих подданных. В 1632 г. псковский летописец сообщал: «Привезли немцы торго вую грамоту из Москвы, что ставить им двор немецкий во Пскове, входить в город и торговать, архиепископ Иоасаф и псковичи били челом государю, что не быть во Пскове немцам, но челобитье псковского не приняли, у Иоасафа благоволенье и службу отняли, а немцы во Псков многие входили и ездили по всему городу невозбранно... В 1636 г. отняли у псковичей торговлю льном... много от этого было убытку монастырям и всяким людям, деньги — худые, цена невольная, купля нелюбовная, во всем скорбь великая, вражда несказанная и всей земле связа, никто не смей ни купить, ни продать»261. Неоднократно подавали челобитные государю торговые люди «суконной сотни» из разных городов России — Казани, Нижнего Новгорода, Костромы, Ярославля, Суздаля, Мурома, Вологды, Устюга, Углича, Холмогор. Все они жаловались государю на «иноземцев, англичан, голландцев и гамбургцев». «При прежних государях, кроме английских гостей, иноземцы нигде не торговали, торговали только у Архангельского города, — говорилось в одной из челобитных. — Теперь же они ездят по всем городам и привозят с собою других иноземцев, у которых нет государевых жалованных грамот, называют их своими братьями, племянниками и приказчиками, их товары выдают за свои, провозят товары тайно и беспошлинно; сами всюду ездят, покупают русские товары и потом продают их у Архангельска иноземцам заморским тайно и беспошлинно... И чем нам кормиться и сытым быть, у нас отняли; оттого русские торговые люди к Архангельску ездить перестали, ярмарка начала пустеть, в государевой казне стали быть недоборы большие, а мы от них вконец погибли»262. Чаще всего русские купцы просили государя не допускать англичан и «других наций торговых людей» торговать внутри России263. Иногда интересы русского купечества и правительства совпадали, и тогда власти действовали более решительно в отношении западных «гостей». К примеру, так случалось при торговле хлебом, которая считалась царской монополией. В апреле 1627 г. в Россию из Англии прибыл Роберт Сим, который от имени короля просил царя «дозволить ему купить в России хлеба кораблей шесть или семь и привезти оный в Англию». С аналогичной просьбой о закупке зерна (сто тысяч четвертей) обращался к государю 7 февраля 1630 г. английский купец Томас Вич, мотивируя свою просьбу «великой в Ирландии скудостью». На следующий год от англичан последовало еще несколько обращений с просьбой о приобретении и вывозе хлеба из России. Опасаясь, как бы продажа зерна за границу не перестала быть царской монополией, государь в своей грамоте, адресованной купцу Тараканову с товарищами, закупавшими хлеб для казны, наказывал, чтобы «крестьяне и всякие люди немецкие гостям, купцам и их уговорщикам, которые скупают хлеб на немцев, хлеба никакого не продавали, а которые люди станут немцам хлеб продавать, тех сажать в тюрьму, а хлеб отбирать на нас»264. Одной из причин недовольства русского купечества являлись препятствия иностранных коммерсантов поездкам русских купцов за границу. Следует заметить, что русские купцы в Англии вообще были редкими гостями. Еще в грамоте к королеве Елизавете в сентябре 1585 г. царь Федор Иоаннович писал: «Наши люди торговые в твое государство не хаживали, и впредь им ходити не нужно»265. Как видно, и в XVII веке положение с русскими купцами в Европе не изменилось к лучшему: по-видимому, западные купцы не желали мириться с конкурентами из России у себя на родине. Чем торговали западные купцы в нашей стране? Чаще всего они привозили готовые изделия: сукна, ткани, оружие, галантерейные товары. Ввозились в Россию продукты: вина, сельдь, соль, хлеб, сладости. Англичане и голландцы торговали также «колониальными» товарами: пряностями, сандалом, ладаном, хлопчатобумажными тканями. Все чаще стали привозить предметы роскоши: жемчуг, драгоценные и полудрагоценные камни, ювелирные изделия, золотую и серебряную посуду, шкурки бобров. Предметами экспорта из России чаще всего становилось сырье и полуфабрикаты, необходимые для различных отраслей производства: кожи, пенька, поташ, смола, сало, пушнина, рыба, хлеб и др.266 Если говорить о собственно англо-русской торговле, то здесь имелась своя специфика. Главным предметом экспорта из Англии было сукно, славившееся своим высоким качеством по всему миру. Англичане ввозили также металлы, военное снаряжение, лекарства, вина, табак. Предметами экспорта из России являлись: пшеница, греча, масло коровье и семенное, свиные туши, сало, жир, ворвань, воск, пенька, лен, конопля, кожи, меха, смола, вар, деготь, пух, зола, рыбий клей, семга, треска, мыло, икра. Особенно интересовались англичане товарами, необходимыми для оснащения флота: снастями, мачтами, канатами. Канаты из России имели прекрасную репутацию267. Определенные ограничения накладывались на ряд товаров, как экспортируемых, так и ввозимых. Помимо зерна, к числу «заповедных» товаров относились также смола, ревень, соболя. Относящиеся к монополии казны товарами являлись юфть, пенька, лен, корабельный лес, икра, шелк, поташ, меха. Запрещалось ввозить календари, кресты и католические книги. Сурово преследовалась торговля табаком. Указ 1634 г. грозил смертной казнью с конфискацией имущества за употребление, продажу и хранение табака268. И все же, несмотря на ряд ограничений, торговля с Россией для англичан представлялась чрезвычайно выгодной. К примеру, агент Московской компании Гудсон продавал в Нижнем Новгороде сукно по тройной цене. Товары, стоившие в Москве 6608 фунтов, удалось продать за 13.644 фунтов стерл. В то же время русские товары покупались по заниженным ценам: воск по 7 пенсов за фунт, 400 пудов сала за 77 рублей, 13 пудов пеньки за 2 рубля с небольшим и т. д.269 Большую роль в развитии экономики России в первой половине XVII века сыграли иностранные специалисты, принимавшие участие в исследовании полезных ископаемых и их разработке. «Больше всего правительство хлопотало о вызове из-за границы искусных рудознатцев, — отмечал Соловьев, — которые бы помогли открыть золотую и серебряную руду и дорогими металлами пополнили бы истощенную казну царскую»270. Как отмечалось ранее, впервые англичане получили разрешение искать железную руду на Вычегде и вывозить в свою страну полученное железо еще при Иване Грозном, в 1569 г. Царь Михаил продолжил выдавать грамоты на добычу руды. В 1617 г. разрешение на разработку железа на Сухоне получил уже известный нам Джон Мерик. В 1626 г. грамоту на добычу руды вручили англичанину Ивану Бульмеру, который «своим ремеслом и разумом знает и умеет находить руду золотую и серебряную и медную и дорогое каменье и места такие знает достаточно»271. В 1628 г. аналогичные грамоты получили английские подданные Фрич и Герольд. C помощью иноземных мастеров снаряжались экспедиции для разработки руды в Соликамск, на Северную Двину, Мезень, Енисейск. Нельзя сказать, чтобы у английских предпринимателей все складывалось удачно. В 1640 г. некий Картрейт с одиннадцатью мастерами взялся искать золотую и серебряную руду, но ничего не нашел, а потому должен был заплатить в казну «по обязательству своему, все издержки, сделанные по этому поиску». В XVII веке в России были основаны первые иностранные концессии. Так, в 1634 г. Фимбрандт получил разрешение на 10 лет выделывать лосиные кожи. Англичанину Коэту в том же году предоставили на 15 лет привилегию на «заведение» стеклянного завода, а также на 10 лет устройство поташного завода. В 1643 г. английскому агенту С. Дигби были отданы на 10 лет беспошлинно зольные промыслы в Ярославском, Вологодском и Тотемском уездах. Наконец, в 1644 г. полковник Александр Краферт получил на 7 лет право «жечь золу и делать поташ» в Муромском лесу. Аналогичные грамоты в том же году получили голландцы Петр Марселис с сыновьями, а Филимон Акем — на строительство железоделательных заводов на Ваге, Костроме и Шексне сроком на 20 лет — «безоброчно и беспошлинно». Свой вклад в организацию тульских оружейных заводов внесли голландцы Андрей Вигниул и его товарищи. Надо признать, что в Россию приглашались не только те специалисты, которые умели «медь из руды делать». С. М. Соловьев упоминал среди приглашенных «бархатного дела» мастера Фим- бранда, «часового дела и водяного взвода» мастера Христофора Головея, пушечного и колокольного мастера Фалка, живописца Детерсона, шведа-каменщика Кристлера. При дворе появились мастера органного дела Яган и Мельхарт Луневы из Голландии. С собой они привезли инструмент, который «расцветили краскою и золотом», сделали на нем соловья и кукушку, «с их голосами» и «когда заиграют органы, то обе птицы запоют сами собою». Подобное чудо настолько поразило государя, что он велел щедро наградить мастеров. Из царской казны им было отпущено 2676 руб., а также по сорок соболей каждому272. По просьбе царя Джон Мерик подыскал в Англии архитекторов и строителей, которым поручили завершить строительство Спасской башни московского Кремля и установить на ней первые механические часы. «Трудно сказать, каких только мастеров не выписывала тогда Москва, — отмечал В. О. Ключевский, — и все с условием: нашего б государства люди то ремесло переняли»273. Особую категорию среди приглашенных специалистов при Михаиле Романове занимали «ратные люди». В грамоте от 7 февраля 1631 г. содержалась просьба выплатить жалованье в 9 тыс. рублей состоявшим на службе у Василия Шуйского трем капитанам — Фоме Чемберлену, Гуге Кендрику, Иогану Краулю и ста рядовым. В 1632 г. несколько англичан обратилось к царю с просьбой принять их на российскую службу. Полковник Сандерсон предлагал свои услуги по найму в Англии двух тысяч ратников для государевой службы. Капитан Томас Линдезей ходатайствовал о приеме на службу в чине полковника274. В. О. Ключевский отмечал: «Охотников идти на московскую службу было на Западе вдоволь». Британский полковник Лесли подрядился набрать в Швеции пятитысячный отряд, закупить для него оружие и нанять немецких мастеров для пушечного завода в Москве. Другой подрядчик, полковник Фан- дам взялся нанять около двух тысяч солдат, а также «привести немецких пушкарей и опытных инструкторов для обучения русских служилых людей ратному делу». Годовое содержание наемников и их вооружение стоило царской казне баснословных денег: до полутора миллионов рублей!275 Поскольку иностранные наемники обходились казне недешево, то очень быстро пришли к решению: направлять русских ратных людей на выучку к иноземным офицерам. Так были сделаны первые шаги на пути создания регулярной армии. Государь сам лично за нялся составлением Устава для обучения ратных людей иноземному строю. Устав этот под названием «Чтение и хитрость ратного строения пехотных людей» был издан позднее, уже при царе Алексее Михайловиче, в 1647 г. Как видно, наплыв иностранцев в Москву при Михаиле Романове заметно возрастал, что неминуемо привело к определенным сложностям во взаимоотношениях «немцев» (так русские люди величали всех иноземцев, поскольку те не знали русского языка, являлись как бы «немыми») с местным населением. Эти отношения вскоре обострились из-за пребывания иноземцев в немецкую слободу. Первая слобода, как указывалось ранее, была построена на реке Яузе еще в XVI веке по указу Ивана Грозного. В период Смуты это «иноземное гнездо» прекратило свое существование, а потому иностранцы стали селиться, где им заблагорассудится и даже открыли две кирхи в самом городе. Подобное поведение «немцев» глубоко задело православных горожан, и по их просьбе московские священники подали челобитную государю, в которой сетовали, что «в их приходах немцы на своих дворах близ церквей поставили ропаты (кирхи); русских людей у себя во дворах держат и всякое осквернение русским людям от немцев бывает; не дождавшись государева указа, покупают они дворы в их приходах вновь; вдовые немки держат у себя в домах всякие корчмы, и многие прихожане хотят свои дворы продавать немцам, потому что немцы покупают дворы... дорогою ценой... и от этих немцев приходы их скудеют». В ответ на эту челобитную незамедлительно последовал царский указ: «В Китае, Белом городе и в загородских слободах у русских людей дворов и дворовых мест немцам и немкам вдовам не покупать и в заклад не брать, русским людям, которые будут продавать, быть в опале; ропаты, которые на немецких дворах близ русских церквей... сломать»276. В 1643 г. кирхи были снесены. Однако спустя несколько лет, уже при сыне Михаила — царе Алексее, в 1652 г. на реке Яузе возникла новая Немецкая, или Иноземная слобода, «скоро разросшаяся в значительный и благоустроенный городок с прямыми широкими улицами и переулками, с красивыми деревянными домиками». По свидетельствам очевидцев, в ней проживало до тысячи человек, имелись три лютеранские церкви и школа. «Разноплеменное, разноязычное и разнозванное население пользовалось достатком и жило весело, не стесняемое в своих обычаях и нравах, — отмечал В. О. Ключевский. — Это был уголок Западной Европы, приютившийся на восточной окраине Москвы»277. Между тем, сближение с Западом, сделавшееся столь ощутимым при Михаиле Романове, имело не только одни преимущества. Историк С. М. Соловьев отмечал: «Сближение с иностранцами, признание их превосходства вело некоторых к презрению своего и своих; узнавши чужое и признавши его достоинство, начинали уже тяготиться своим, старались освободиться от него»278. В качестве примера дурного влияния иноземцев на русских людей историк приводил случай с князем Иваном Хворостининым, который «впал в ересь и в вере пошатнулся, православную веру хулил, постов и христианского обычая не хранил». Попав под влияние литовских и польских священников, князь жить начал «не по христианским обычаям», беспрестанно пил, «непригожие и хульные слова» о русских людях говорил, а самого царя называл «деспотом русским»279. Царь Михаил был обеспокоен падением нравов своих подданных, во многом из-за распространения вина и табака, ввозимых иностранными купцами. В грамоте 1636 г. государь писал: «Ведомо нам учинилось, что в Павлове монастыре... пьянство и самовольство, в монастыре держат питье пьяное и табак, близ монастыря поделали харчевни и бани, брагу продают; старцы в бани и харчевни и в волости к крестьянам по пирам и по братчинам к пиву ходят беспрестанно, бражничают и бесчинствуют». Царь приказывал своим воеводам «унимать» монахов, а крестьян обязать варить пиво «во время, когда пашни не пашут, и то понемногу... чтоб мужики не гуляли и не пропивались»280. Пытаясь улучшить нравы соотечественников, царь предпринял ряд мер, направленных на развитие культуры в стране. Он восстановил печатное дело, пострадавшее во время Смуты в результате сожжения печатного дома поляками. Из Нижнего Новгорода в Москву были приглашены мастера печатного дела — «хитрые люди» Никита Фофанов «с товарищами». В 1637 г. по государеву указу была переведена с латыни Иваном Доршем и Богданом Лыковым полная космография. Славу самого плодовитого писателя приобрел князь Семен Шаховской, который писал летописи, оды, каноны. Образцом «учености московских грамотеев» стала книга «Оглашение» Лаврентия Тутановского, в которой содержались сведения «о кругах небесных», планетах, затмении солнца, громе и молнии, кометах «и прочих звездах». Появилось немало летописей, в числе которых «Рукопись Филарета, патриарха московского», содержащая записи о Смутном времени. В одной из летописей известный автор Авраамий Палицын, упрекая народ в греховной жизни, вину за это возлагал на Бориса Годунова, полагая, что его «безнравственные меры, распоряжения и нововведения» способствовали нравственному падению народа281. Надо отметить, что царь Михаил проявлял интерес к ученым людям. В 1634 г. по его приглашению в Москву прибыл известный «гольштинский» ученый Адам Олеарий, искусный в астрономии, географии, космографии. Как заявлял царь, «нам, великому государю, таков мастер годен». Побывали в России и английские ученые: натуралист Д. Традескант282, а также составитель русско-английского словаря Р. Джеймс. Правительство Михаила Романова предпринимало определенные шаги и в образовательном процессе. Так, патриарх Филарет открыл в Чудовом монастыре греко-латинское училище под началом Арсения Глухого. Сам царь, подобно Борису Годунову, надумал обучать молодых людей на Западе. В 1617 г. вместе с Дж. Мериком в Англию был отправлен сын переводчика Посольского приказа Иван Алманзенов. Успешно завершив учебу в Кембриджском университете, он был направлен для продолжения образования во Францию и Италию. В своем послании к царю в 1629 г. король Яков I сообщал: «Мы узнали, что этот самый Джон (Эльмсон) со времени своего прибытия в наши владения сделал большие успехи в английском, латинском и греческом языках и в свободных искусствах, а теперь для продолжения образования отправился во Францию и в Италию; по возвращении его оттуда мы имеем намерение, ради пользы и блага Вашего Величества сделать соответствующее распоряжение о нем и поручить его заботам нашей докторской коллегии для обучения его физике и другим добрым наукам, чтобы сделать его по возможности полезным слугой Вашего Величества»283. Итак, как мы могли убедиться, время правления первого царя из династии Романовых со всей очевидностью продемонстрировало открытость государя по отношению к Западу, его стремление заимствовать опыт передовых стран во всех сферах, будь то экономика или культура. Говорить же об особой приверженности царя Михаила к британской культуре не приходится. Его политика была направлена на достижение диалога со всеми западными странами, которые не выражали откровенной враждебности по отношению к России. 2.