§ 5. Вмешательство Вильгельма, принца Оранжского в дебаты о судьбе английского королевского трона
В 1692 году в Лондоне был напечатан анонимный памфлет «Справедливая жалоба Великобритании на ее последние меры, настоящие страдания и будущие бедствия, выставленные ею напоказ, с лучшим и безопаснейшим способом укрепить ее религию, правление, свободу и собственность на надежных и устойчивых основаниях»1.
Его ав тором являлся идеолог группировки вигов, разочарованных политикой нового английского короля, протестант по своей вере, писатель Джеймс Монтгомери. Он привел в своем произведении факт, который позволяет объяснить странное поведение представителей общин на заседании 8/18 февраля и, в частности, их отказ от проведения конституционной реформы, от закрепления за парламентом новых прав и свобод: «Когда Конвент обсуждал некоторые будущие постановления против произвольной власти, принц послал моего лорда Уортона к нескольким лордам и мистера Кулина к сэру Эдуарду Сеймуру и мистеру Гэмпдену и другим коммонерам, чтобы довести до их сведения, что если Палата будет слишком сильно настаивать на ограничениях, то он возвратится и оставит их в состоянии крена к милости короля Джеймса: таким в высшей степени деликатным был этот великий спаситель нашей религии и свободы»1. Приведенное свидетельство вполне заслуживает того, чтобы его считать правдивым. Джеймс Монтгомери был человеком, хорошо осведомленным в делах, происходивших в Конвенте — ведь там заседали люди, которых он хорошо знал и с которыми не терял связи после того, как перешел в оппозицию к новому английскому королю. И не случайно, он назвал конкретные фамилии тех, через кого Вильгельм Оранжский стремился повлиять на Конвент. Эти люди были живы в тот год, когда в Лондоне был напечатан памфлет Монтгомери, и по этой причине не мог он приписать им то, чего они не делали. Это было бы немедленно опровергнуто, но, насколько мне известно, никакого опровержения данному факту не последовало. Свидетельство Джеймса Монтгомери об активном вмешательстве принца Оранжского в дебаты о судьбе английского королевского трона подтверждается мемуарами его идеологического противника — ближайшего соратника штадхаудера Нидерландов, одного из идеологов «славной революции» епископа Гильберта Бёнета. Вот что он писал о позиции Вильгельма Оранжского по отношению к дебатам, проходившим в Конвенте в конце января — в начале февраля 1688/1689 года: «Во время этих дебатов и того жара, с которым они велись, собственное поведение принца было весьма загадочным. Он пребывал в Сент-Джеймском дворце: он редко выходил за его пределы, доступ к нему очень нелегким. Он слушал все, что ему говорилось: но редко давал какой-либо ответ»1. Казалось, штадхаудер Нидерландов решил выполнить обещание, которое дал английскому народу в своей «Декларации о мотивах вторжения в Английское королевство», где заявил, что его военная экспедиция «не стремится ни к какой другой цели, как иметь свободный и законный парламент». Однако поведение принца стало совсем другим после того, как парламентский Конвент принял резолюцию об отречении Джеймса II от королевской власти и объявил трон свободным. Наступило время, когда надо было решать вопрос о замещении трона. И вот в этот судьбоносный момент Вильгельм Оранжский как будто очнулся от летаргического сна. «После скрытности, которая была столь сильной в течение нескольких недель, что никто не мог сказать ничего определенного о том, что ему хотелось, он позвал маркиза Галифакса и графов Шрюсбери и Данби, и некоторых других, чтобы объясниться с ними более определенно. Он говорил им, что хранил до сих пор молчание, потому что не хотел сказать или сделать какую- либо вещь, которая могла бы показаться в каком-то роде лишающей какое-либо лицо полной свободы размышления и голосования в делах такой важности: он решил никому ничего не навязывать и ничем не угрожать. И поэтому он склонился к тому, чтобы обнародовать свои собственные мысли. Некоторые выступили за передачу правления в руки регента; он ничего не сказал бы против этого, если бы считал регентство лучшим способом разрешения их дел. Он только думает о необходимости сказать им, что он не будет регентом. Поэтому, если они продолжат проводить этот план, то они должны будут поискать для этого поста какую-нибудь другую персону: сам же он видит, какие последствия из этого могут выйти, поэтому он не примет на себя звание регента. Другие выступили за помещение на трон одной принцессы и за то, чтобы он правил на основе ее любезности: он сказал на это, что ни один мужчина не может больше це нить женщину, чем он ценит принцессу, но он так устроен, что не может и думать о том, чтобы держать что-либо через женскую юбку, и не может считать разумным какое-либо разделение в правлении, если он не сосредоточено в его лице, и причем на срок всей жизни. Если они полагают, что удобнее разрешить эту проблему иначе, он резко выступит в этом деле против них. Кроме того, он возвратится в Голландию и больше не станет вмешиваться в их дела. Он заверил их, что другие могут думать о короне все что угодно, но в его глазах это не такая вещь, без которой он не мог бы очень хорошо жить и быть довольным жизнью. В конце он сказал, что не сможет решиться принять достоинство, так чтобы держать его только в течение жизни другого: однако он полагает, что потомству принцессы Анны следует отдать предпочтение при наследовании любому потомству, которое он мог бы иметь от другой жены, чем принцесса. Все это он сообщил им в такой холодной и беспристрастной манере, что те, кто судил других на основе собственных пристрастий, смотрели на все это, как на искусственность и хитрость. То, о чем сейчас было рассказано, не планировалось держать в секрете. И оно не слабо помогло привести дебаты в Уэстминстере к скорому завершению»127. Немало фактов, свидетельствующих об активном вмешательстве принца Оранжского в ход происходивших в Конвенте дебатов о судьбе английского королевского трона, приведено в сборнике документов, составленном Джоном Далримплом. Из них вытекает, в частности, что Вильгельм стремился предотвратить попытки английских политиков возвести на трон одну Мэри Оранжскую и потому не позволял ей прибыть в Англию до решения вопроса о будущем носителе королевской власти128. Более того, деятельный принц затеял через посредство ближайших своих соратников — Ганса Уильяма барона Бентинка (Hans William baron Bentinck, 1649—1709) и Гаспара Фаге- ля — целую интригу с целью самому единолично взгромоздиться на королевский трон. В беседах с членами Конвента о судьбе английского королевского трона Фагель не скрывал нежелания Вильгельма делить его со своей супругой.
«Принц не хотел бы становиться при сво ей жене джентльменом консьержем (gentleman usher)»1, — с уверенностью заявлял он. И только столкнувшись с открытым неприятием со стороны различных политических группировок английского общества идеи передачи королевской власти в руки его одного, принц Оранжский отказался от попыток продавить ее через Конвент2. Именно вмешательство штадхаудера Нидерландов заставило Палату общин изъять из подготовленного ею списка принципов и мер, необходимых для обеспечения протестантской религии, законов и свобод, все то, что предполагало принятие новых законов, а по существу проведение в Англии конституционной реформы, усиливавшей роль парламента и еще больше ограничивающей власть короля. Вместе с тем данное вмешательство предопределило и судьбу королевского трона. Принятое Палатой общин 8/18 февраля решение о порядке его замещения в полной мере соответствовало тому, каким хотел видеть этот порядок Вильгельм, принц Оранжский. Текст данного решения был включен в третий проект принципов и мер, необходимых для лучшего обеспечения протестантской религии, законов и свобод, после слов: «и они утверждают, требуют и настаивают на всех и отдельных пунктах как на своих несомненных правах и свободах; и что никакие декларации, приговоры, поступки или действия в ущерб народу в каком-либо из указанных пунктов не должны каким-либо образом вылиться в будущем в последствие или пример». В результате документ получил следующее заключение: «К такому требованию своих прав их в особенности побуждает Декларация его высочества принца Оранжского, поскольку это требование является единственным средством для достижения полного исправления и устранения означенных в ней зол. Имея поэтому полную уверенность, что его высочество принц Оранжский довершит освобождение, так далеко уже продвинутое им; и все же защитит их от нарушения их прав, которые они здесь декларировали, и от всех других посягательств на их религию, законы и свободы; указанные общины, собравшиеся в Уэстминстере, постановляют, что принц и принцесса Оранжские являются и объявляются королем и королевой Англии, Франции и Ирландии и владений, им принадлежащих; так чтобы корона и королевское достоинство названных королевств и владений принадлежала им, указанным принцу и принцессе, в течение их жизней и жизни того из них, кто переживет другого; и чтобы управление правительством пребывало бы только в упомянутом принце Оранжском и осуществлялось им от имени упомянутых принца и принцессы, в течение их совместной жизни; а после их кончины указанная корона и королевское достоинство названных королевств и владений должны перейти к наследникам по прямой линии указанной принцессы; а при отсутствии такого потомства, к принцессе Анне Датской и ее прямым наследникам; а при отсутствии такого потомства, к прямым наследникам указанного принца Оранжского: и соответственно они просят указанных принца и принцессу Оранжских принять это. И что присяга, упомянутая здесь, должна приноситься всеми лицами, от которых могла потребоваться по закону присяга на верность и верховенство, вместо нее: и что указанная присяга на верность и верховенство может быть отменена»1. При обсуждении в Конвенте вопроса о присяге подданных на верность новым королю и королеве лорды и представители общин сошлись во мнении о том, что прежний ее вариант не подходит для принца и принцессы Оранжских: в отличие от предшествовавших королей они всходили на английский престол не в порядке законного наследования короны, а в результате признания их королем и королевой собранием людей, которые хотя и являлись парламентариями, но парламент составить не могли, так как созваны были не законным королем, а главой иностранного государства, прибывшим в Англию с иностранными войсками, то есть, по существу, — новым Вильгельмом-завоевателем. Поэтому было решено изъять из текста присяги новому королю и королеве слова «lawful and rightful King of this Realme»: Вильгельм и Мэри не могли называться «законными и полноправными» королем и королевой. В связи с этим возникал естественный вопрос: на каком же тогда основании английские подданные должны были приносить им присягу на верность? Правоведы отвечали, что присяга могла приноситься Вильгельму и Мэри Оранжским как королю и королеве de facto. При этом они ссылались на норму common law, выраженную в статуте 1495 года, известном как «Акт, по которому никакое лицо, идущее с королем на войну, не будет обвинено в измене (An Aacte 129 that пое pson going wth the Kinge to the Warres shalbe attaint of treason)». Согласно этому закону подданный, приносивший присягу любому, кто объявлял себя королем, и участвовавший в войне на стороне короля de facto, освобождался от ответственности за государственную измену перед другим королем, даже если последний был королем de jure130. Текст принятой Конвентом присяги на верность новым королю и королеве был следующим: «Я, А. Б., чистосердечно обещаю и клянусь, что буду верным и пребывать в истинной преданности к их Величествам королю Уильяму и королеве Мэри. Да поможет мне в этом Бог. Я, А. Б., клянусь, что ненавижу своим сердцем, проклинаю и отвергаю, как нечестивое и еретическое, то отвратительное учение и положение, что монархи, отлученные от церкви и осужденные попом или какой-нибудь властью римского престола, могут быть свергнуты или убиты своими подданными, или подвергнуты чему-либо другому: и я объявляю, что никакие иностранные монарх, особа, прелат, государство или властелин не имеют или не должны иметь какой- либо юрисдикции, полномочий, верховенства или власти церковной или духовной в пределах этого королевства. Да поможет мне в этом Бог»131. Епископ Бёнет писал о смысле нового варианта присяги, принятого Конвентом: «Истинное значение слов и очевидный смысл присяги были в том, чтобы люди, удовлетворенные или нет вступлением короля и королевы на трон, чувствовали бы верность к ним и защищали бы их. Однако, смысл того, что многие принимали на себя, заключался в том, что они обязывались повиноваться им только как узурпаторам, во время продолжения узурпации, и поэтому до тех пор, пока король и королева будут владеть троном спокойно, они будут обязаны терпеть их и подчиняться им. Но для них все еще оставалось законным поддерживать и короля Джеймса, если он предпримет какие-то шаги для возвращения своей короны, и они имели возможность делать и говорить все, что могли и на что осмелились бы, в его пользу как лицо, которое все еще является их королем de jure»132.