Схема русской истории и проблема начала истории

В.Н. Татищев разделял русскую историю на четыре периода: 1.

Древняя история до 860 г., повествующая о скифах, сарматах и славянах; 2.

Период от владения Рюрика до нашествия татар в 1238 г.; 3.

Период от нашествия татар до свержения их власти и восстановления монархии Иваном III; 4.

Период от восстановления монархии до избрания на царский престол Михаила Федоровича Романова в 1613 г.546

Едва ли можно найти в XVIII в. достойную альтернативу татишевской схеме. Ее разделяли и русские и иностранные историки, работавшие в России. Другие варианты взгляда на русский исторический процесс были фрагментарны и отражали не столько последовательность смены исторических периодов в России, сколько осуществляли своеобразный переход и связь по смыслу между разрозненными фактами или отдельно стоящими историческими личностями. Пример такого подхода можно встретить у Гавриила Бужинского. Рассуждая о деятельности Петра Великого, он видел его наследником и. продолжателем дел Владимира Святого, Ярослава Мудрого, Александра Невского и Дмитрия Донского547.

Гавриил Бужинский, во многом следуя логике «Синопсиса», устанавливал смысловую серию, исторический ряд русских правителей, связанных преемственностью и тождественностью их исторического значения.

Обозначенную В.Н. Татищевым схему русской истории признавали практически все современные ему исследователи. Единственным местом, вызывающим разногласия, был вопрос о начале русской государственности или так называемый «норманский вопрос». По существу, это частность в обшей схеме. Его острота в XVIII в. во многом была вызвана тем, что норманская теория приводила к замене средневековой легенды о южном (византийском или римском, через брата императора Августа Пруса) происхождении власти на Руси, возникшей в конце XV — начале XVI в. («Сказание о князьях Владимирских», легенда о мономаховом даре, отчасти теория «Москва — третий Рим»), научно более обоснованной гипотезой о северном (варяжском) происхождении русской государственности. Интересно отметить, что противники норманской теории, в том числе и М.В. Ломоносов, часто прибегали к аргументации, изложенной в устаревших к тому времени исторических сочинениях, например, в «Синопсисе». Нет смысла излагать различные точки зрения и ход самой полемики. Это достаточно подробно проделано в исторических и историографических трудах (П.П. Пекарский, B.C. Иконников, С.Л. Пештич)548. Спорность «норманского вопро- са» обострялась не только патриотическими или идеологическими мотивами, но прежде всего его связью с проблемой происхождения общества и начала государственности. В.Н. Татищев справедливо относил последние вопросы уже к области философии, а не истории. Этот вопрос обозначает границу между предметными областями истории и философии. Разъясняя свою позицию, В.Н. Татищев писал: «О власти и порядках правительств историку не потребно бы более писать, как токмо о приключениях предприатой области и причины, пп я которых что пременилось. А что касается до начала сообсчеств, порядков, правительств и должностях правителей и подданных, оное собственно принадлежит до филозофии в частях морали, или нравоучения, закона естественного и политики, которое от разных филозофов достаточно на разных языках описано и, по моему мнению Христиан Вольф лутче протчих, т. е. кратко и внятно, предал»46. Лалее В.Н. Татищев указывал на книги Пуфендорфа, Макиавелли, Гоббса, Локка «и тому подобные, более вредительные, нежели полезные»49.

С. Пуфендорф, в частности, отождествлял начало истории с началами гражданственности, которые были введены «для соблюдения тишины и покоя»50. Начало истории отмечено определенным беспорядком и несовершенством общества. Соответственно, ход истории состоит во все большем упорядочивании и совершенствовании человеческого сообщества51.

Начало истории и неизбежность формирования человеческого сообщества обусловлены потребностями человеческой природы, из которых главные — стремление к пользе, удовольствию и спокойствию. «Не токмо правила мудрости гражданской, — писал В.Н. Татищев, — но самое естество нас учит, что человек единственный совершенную себе пользу, удовольствие и спокойность приобрести недостаточен, ниже приобретенное сохранить способен, в чем нас письмо святое утверждает»549. Складывание и составление человеческого общества — естественный процесс, опирающийся на принцип «об- счей пользы» и оформляющийся как договор. «Первое в роде человеческом сообсчество» есть супружество550. Оно, можно сказать, выступает прообразом устройства всех прочих человеческих сообществ. «Самоизвольный и бла- горассудный» договор, закрепляющий соединение мужчины и женщины в семью состоит в том, что если договор нарушен одной из сторон, то другая сторона может принудить к выполнению договора или может считаться свободной от принятых обязательств.

Следующий вид сообщества — «родовое», которому соответствует «отеческая» форма правления. Ближайшим аналогом этого правления является власть отца в семье. Такая же схема власти воспроизводится и при монархическом правлении: «Монарх яко отец, а подданные яко чада почитаются, каким бы порядком оное ни учинил осы»553. Среди многочисленных титулов Петра I, таких, как «монократор», «автократор» или «всегдашний торжественник» (с которыми к нему в посвящении к переводу книги С. Пуфендорфа «Введение в гисторию европейскую» обращался Гавриил Бужинский), или «Маєстат» (как писал тот же Гавриил Бужинский, но уже в предисловии к этой книге)554, основным был титул «Отец Отечества». Этот титул являлся прямым отражением патерналистской концепции, сформулированной Феофаном Прокоповичем555.

«На умном и самовластном договоре» строится еше один вид сообщества — «домовное», иначе «единодомов- ное и хозяйское сообсчество». Суть его состоит в передаче власти и права правления вне семьи, преследующее ту же цель — «взаимное прилежание пользы». Так происходит разделение на господина и холопа, т. е. того, кто добровольно на время договора переходит в службу. Необходимо отличать эту форму сообщества от насильственного подчинения и, соответственно, отличать господина от «хисчника», как выражался В.Н. Татищев, а холопа от раба556.

Дальнейшее радение «о пользе и засчите всего сообсчества» приводит к формированию более крупного образования, состоящего из нескольких «домовных сообсчеств» — гражданскому сообществу557. В нем разли- чают три «порядочные» формы правления: демократию, опирающуюся на «частное собирание хозяев», аристократию, «т. е. вельмож или сильных правительство» и монархию, или «единовластительное» правление. Существуют формы правления, не заботящиеся об общем благе или «обсчей пользе» — это охлократия, олигархия и тирания. Возможны также смешанные формы правления558.

Форма «лучшего и полезнейшего правления» для каждого народа зависит от многих обстоятельств: от положения земель, пространства области и состояния народа. Как говорил Феофан Прокопович, форма правления должна соответствовать «природе народа»559. В соответствии с этим для малых государств больше подходит демократическая форма правления. В великих и безопасных государствах, «где народ науками довольно просвясчен», применима аристократия. Таким именно образом, по мнению В.Н. Татищева, управляются Англия и Швеция. Великие государства, имеющие «открытые границы» и непросвещенное население должны управляться монархически. Это относится прежде всего, к России560.

Географическое обоснование монархического правления может иметь и прямо противоположное определение. Так И.Н. Болтин, считая монархию самой естественной и, соответственно, исторически первой формой правления, писал: «... все государства началися правлением монархическим или самодержавным, которое есть естественный и удобнейший из всех других правлений, а особливо для государств новых и тесные пределы имеющих»561. В.Н. Татищев и большинство авторов, писавших о начале русской истории, интерпретировали это начало в рамках договорной теории. Полемизирующие по «норманскому вопросу» стороны также не оспаривали договорной характер этого события. Вызывающее споры затруднение было обусловлено неопределенностью субъекта власти и во многом сводилось к проблеме народного суверенитета. Еще Феофан Прокопович в «Правде воли монаршей» исходил из представления о первоначальном народном суверенитете и полагал первичность народа над договором, который не учреждает власть и ее субъекта, а лишь фиксирует передачу воли «общего правительства»562. Также неясен был характер того «гражданского общества» или «народа», от имени которого заключался договор. Спорящие стороны не отличали вопрос о начале русского государства от причин его возникновения. Никто не рассуждал в терминах «причины» и «следствия» и, соответственно, не было предложено объяснения «призвания Рюрика». Спор велся относительно характера начала истории: о форме правления и о национальной принадлежности правителей. Проблема начала русской истории соединялась с проблемой изначального, первобытного существования. По словам Ф.Г. Штрубе де Пирмонта, задача состояла в том, чтобы исследовать «особенное существование, первое жилище, и точное происхождение древних Россиян»563 . При этом вопрос о происхождении сводился Ф.Г. Штрубе де Пирмонтом к вопросу об имени наро- да и представлял собой, как он выражался, «следуя правилам словопроизводства»67, лингвистический анализ имен и топонимов. Подход Ф.Г. Штрубе де Пирмонта очень показателен в этом отношении. Формально он намеревался исследовать древние нравы и законы, которые могут «служить доказательством, почерпнутым из состава самых строгих в Истории законов, в существовании, месте, и начале древняго народа»68. Но, по сути, его исследование свелось к филологическим штудиям.