ОРГАНИЗАЦИЯ КРЕСТЬЯНСКОГО ХОЗЯЙСТВА ПРИ АНТОНИНАХ. КРЕСТЬЯНСТВО И КОЛОНАТ

Приход к власти Антонинов после убийства Домициана (96 г. н.э.) можно условно охарактеризовать как победу "партии сената" над "партией мелких и средних землевладельцев" (новой "партии оптиматов" над новой "партией популяров").

Не встречая противодействия, концентрация земли пошла быстро. С одной стороны, росли латифундии частных лиц, с другой — земли императоров, в руки которых переходили многие имения благодаря брачным союзам и укрепившемуся обычаю для землевладельцев завещать часть состояния принцепсам.

К сожалению, мы не имеем для II—III вв. таких компактных источников, как для предыдущих периодов, но все же некоторые, хотя и разрозненные данные позволяют судить о судьбе крестьян в "золотом веке Антонинов". Следует при этом учитывать разницу между отдельными районами, и в особенности между Цизальпинской Галлией, долиной По и другими частями Италии.

Существует мнение, что в Паданской области, со значительными массами кельто-иллирийского населения, паги были введены только римлянами, местное же население жило селами, кастеллами с центрами в концилиабулах и укрепленных поселениях (oppida), что только такие формы поселения упоминает Ливий, повествуя о доримском прошлом этих областей, и что они оставались многочисленными и после романизации101. Конечно, Ливий, как уроженец Падовы, вероятно, был достаточно осведомлен в местной истории и местных традициях. Но вопрос здесь смешивается с общей проблемой истории сущности пагов в провинциях. Как уже упоминалось, паги могли возникать как организации римских граждан, получивших наделы в провинции, а затем, после организации колоний, с ними сливаться. Но римские авторы часто упоминали паги перегринов, в первую очередь кельтов и гарманцев, и паги нередко встречаются в надписях из провинции с кельтским населением. Очевидно, римляне обозначали привычным термином "паги" определенные формы поселения кельтов, скорее всего, туаты — термин, изредка сохранившийся в надписях, так же как бог-покровитель туата Тевтат,

Тауторинс и т.п. Туат означал и территорию, и

населявших ее людей с различными их связями и отношениями (общие собрания, празднества, воинская организация — представление некоторого числа рекрутов), с преобладанием большой семьи и ее жилищ, у Цезаря обозначенных как отдельные здания (aedificia)102. Римляне, в частности тот же Цезарь, могли усмотреть сходство туатов с пагами, в которых тоже преобладали отдельные строения, "хутора" (villae и villulae римской территории, по Ливию, обычно страдавшие от нападения врагов), в отличие от сел (vici), компактных поселений ряда других италийских племен. Возможно, в Северной Италии с ее смешанным населением из кельтов, лигуров, иллирийцев и италиков складывались и те и другие типы поселений, как и соседские кровнородственные общины со своими богами, богинями-матерями, жрецами, сохранявшиеся и при, казалось бы, полной романизации. Ливий мог не упоминать паги кельтолигурийского населения, так как в рассказах о войнах значение имели в основном осада и взятие укрепленных пунктов или компактных поселений, кастеллей и т.п., а их наличие не противоречит существованию туатов-пагов.

С туземным населением сосуществовали римские и латинские колонисты, получавшие в III в. до н.э. земли подушно или в колониях. Наделы там нарезались большие, чем в других колониях, по предположению Бранта, в расчете на возможность для них использовать рабочую силу галлов в качестве колонов за определенную ренту. Так, в Бононии давались участки в 50—70 югеров при большой площади общественной земли, в Аквилее — по 50, 100, 140 югеров; в Вибоне и Парме — по 51,5 югеров; в Кремоне при основании колонии выделялось по 25, при Августе — по 35 югеров103. Следовательно, с самого начала хозяйства колонистов были ориентированы на продажу их продукции.

В то же время проводились дороги и основывались форумы: Форум Ливия, Форум Попилия, Форум Фульвия, Форум Корнелия, Форум Галлов, Форум Лициния, Форум Лепида, Форум Друентиев (Друентии были пиценами, поселенными на территории Аримина), Форум Клодия, Новый Форум. Они служили торговыми центрами мелких общин104. Проведение дорог и большое число форумов издавна создавали здесь благоприятные условия для земледельцев; в первые века империи развивалась также торговля Паданской области с соседними провинциями; города становились крупными и богатыми центрами. Из многочисленных надписей мы знаем, что там было много богатых людей не только из муниципальной верхушки, но и из торгово-ремесленных слоев и части либертинов, входивших в огранизации севиров августалов. Города были гораздо демократичнее, чем в старых районах Италии, что облегчало продвижение их жителей по социальной лестнице. Сохранялось здесь многочисленное крестьянство в отличие от других районов Италии, продолжавшее поставлять солдат не только в преторианские когорты, но и в легионы. В I—II вв. здесь помимо сел часто упоминаются паги. Некоторые из них носят латинские наименования, некоторые — туземные (очевидно, последние сохранились с прежних времен, тогда как первые, возможно, были созданием римских и латинских колонистов). Паги уже частично превращались в округа; так, в Велейской таблице указывается местонахождение имений в таком-то паге такого-то города; частично они более или менее сохраняли характер общин. Выше уже упоминались земли pagani pagi Ambitrebiai. В другой надписи из Велеи надгробие некой Теренции сделано сообщинниками пага — compagani (АЕ. 1974. № 295). Паг арузинатиев сохранял многие кельтские элементы: жрецов и жриц как римских, так и галльских богов. В его надписях поминаются и pagani и поссессоры, например три брата Октавии, которые на своей частной земле соорудили святилище для арузинатиев. Отпущенники сенатской семьи Сер- вилиев могли быть администраторами или арендаторами их земли либо владельцами участков, купленных у пага (CIL. V. 3901— 3940). В Фификуланском паге находилось имение сенатора Ката Фронтона — упомянуты его вилик и село со своими магистрами и сходками сельчан. Организация cultores была создана для почитания бога пага. Местная коллегия юношей считала своим богом Геракла. Этим iuvenes Fificulani некто завещал 100 югеров земли. В списке юношей значатся три члена местной видной семьи Лоллиев, два их брата, их отпущенник и раб пага (CIL. IX. 3570—3578), хотя обычно в коллегии юношей входили люди из местной элиты.

Села в долине По были многочисленны уже во времена республики; они именовались по жившим там племенам: Монтуаты, Сабуины, Анесинаты и др. Села упоминаются и в надписях времени империи. Например, село Дерво, почитавшее своих матрон с эпитетом Dervones (CIL. V. 4208, 5791), село лигурийского племени видиантиев (CIL. V. 5671), село Кунтин с кельтским богом Се- гомоном Кунтином (CIL. V. 7868). Село могло располагаться и на территории пага, как Новелий Лицерского пага (CIL. I. 7023). Какое-то село, именовавшееся Paganicus, обратилось к Септимию Северу с просьбой увеличить его пахотные земли (АЕ. 1931. № 78).

В Велейской таблице105 упомянуты расположенные в разных пагах восемь сел. Сельские владельцы свои участки не закладывают, но в ряде случаев находящиеся в селах участки входят в перечень имений землевладельцев, берущих под них ссуду. Так, Т. Невий Вар закладывает вместе с другими имениями две колонии в селе Юнелии стоимостью 10 тыс. и колонию в селе Нифелии стоимостью 9 тыс. (CIL. IX. 1147. § 3). М. Антоний Приск закладывал два имения — Антонианское и Корнелианское у села Сецении стоимостью 23 тыс. (Ibid. § 5); П. Альбий Секунд среди прочего — имение, или сальтус Бетутианский на 1/3 в селе Катурниене ценой в 26 200 (Ibid. § 14); Эбутий Сатурнин — Антанианское имение в селе Лубелиа (Ibid. §41); Маммей Перикл среди других владений — Кастрицианское имение в селе Флания за 6 тыс. (Ibid. § 13); Понтилий Лик — ряд имений, и среди них Бона, находившееся над селом Ирруаком (Ibid. §34). Иногда закладываемое имение граничит с другим имением того же владельца, иногда с общинной землей римского народа. Участки в селах приобретаются так или иначе у сельчан. Названия сел туземные; очевидно, они существовали там еще до римской колонизации. В отличие от имений, отведенных некогда римским колонистам, местоположение которых обозначалось принад лежностью к пагу или городу, для крестьянских участков обозначалось и село. Согласно праву, родиной сельчанина считался город, на территории которого находилось село. На практике сельчанин все же отличался от колониста, получившего измеренный и внесенный в кадастр надел.

Сами сельчане свои участки не закладывают. Возможно, они не были строго разграничены и оформлялись как имения с соответствующим юридическим статусом (внесением в кадастр и наличием регулировавшего жизнь имения устава — lex fundi, обязательно имевшегося у каждого владельца как юридический документ) только тогда, когда его приобретал гражданин колонии или муниципия, владевший участком не как общинник-vicanus, а как собственник- поссессор.

Судя по Велейской таблице, в районе ее составления имелось достаточное количество общинных угодий, которыми могли пользоваться землевладельцы. Это были земли римского народа, частично сдававшиеся в аренду (в ряде параграфов упомянут "вычет арендной платы" — vectigal); земли, обозначенные как communiones pro indiviso, с которыми закладывались некоторые fundi (скорее всего, здесь имелось в виду право данного имения на пользование общинной землей); упоминавшиеся выше земли pagani pagi Ambitrebiae. Особо перечислены земли, закладывавшиеся колонистами городу Лукке (Ibid. § 43), 18 сальтусов, земли, сдаваемые в аренду, долгосрочную и краткосрочную, болота, холмы (montes) в пагах Лукки, Велеи, Пармы и Плаценции. Они закладывались за 128 780 сестерциев за вычетом долгов арендаторов (reliqua colonorum), процентов на деньги (usurae pecuniae) и стоимости рабов (preciae mancipiorum). Очевидно, рента за арендованные земли народа или императора взятых в долг денег на покупку городских рабов. Поскольку ссуда равнялась 1/10 стоимости заложенной земли и неизвестно, сколько было вычтено из суммы ссуды, можно полагать, что стоимость общественных земель составляла около 2 млн, а площадь — около 20 тыс. югеров. Поскольку невозделанные земли сальтусов стоили дешевле 1000 сестерциев за югер, площадь общинных земель могла быть и значительно большей.

Конечно, все это не очень точно, но все же видно, что общественные земли Лукки, расположенные в пагах четырех городов, были обширны и могли сдаваться в аренду или использоваться как общие угодья, в том числе и общинниками расположенных на территории колонии сел. Вместе с тем из таблицы явствует, что в ряде случаев владельцы среди других своих владений закладывали землю, которую обозначали как сальтус или как fundus sive saltus.

Иными словами, сальтусы оказывались в руках частных владельцев, и те начинали их возделывать, превращая в имение (fundus). А это уменьшало площадь земли под общественными лесами и пастбищами (Ibid. § 13). Назван saltus cum fundo среди большого числа других владений, т.е. сальтус был присоединен к имению как его органическая часть. В других случаях с именем закладываются болота или леса. Однажды (§1) закладывается холм с лесом. Общественные земли, таким образом, расхищались частными собственниками из граждан городов, что приносило ущерб крестьянскому хозяйству. Участки общинников в селах начинали переходить в собственность поссессоров путем покупки, заклада и т.п. В Велейской таблице, составленной в 105 г., таких случаев еще немного, но, поскольку Антонины с подобным процессом не боролись, он со временем усиливался. Крестьяне были вынуждены арендовать у поссессоров земли. В ряде параграфов Велейской таблицы упомянуты относящиеся к тому или иному имению хижины casae и coloniae (например, § 2: при одном из имений три casae, при другом имении — одна и еще при одном имении — colonia Manatiana; в § 6 объявлена колония Солецела, в § 12 — casae, в § 13 — fundus с colonia Centiana, в § 14 — девять колоний, в § 16 — колония Cimmerum; в § 22 одно из имений закладывается с хижинами, лесами, болотами; другие имения — cum casa et praedia Valeriana; в § 37 одно из имений закладывается cum casis vectigalis; в § 45 одно имение закладывается casa Valeriana). Colonia — участки, сданные колонам; casae могли иметь самостоятельные наименования или просто обозначаться как "хижины". Вероятно, первые были прежде самостоятельными "фермами", попавшими в зависимость от владельца fundus. Иногда fundus мог быть обязан casae сервитутом (Dig. VIII. 5.20), очевидно, когда "ферма" была еще независима. Безымянные casae могли принадлежать колонам, прекаристам, посаженным на землю рабам; во всяком случае, они были тесно связаны с имением. Неясно, что имелось в виду под casae vectigal et non vectigal, возможно, сдававшиеся в краткосрочную и долгосрочную аренду. Правомерно также предположить, что иногда такие небольшие участки были Заложены, и, если владелец не мог выплатить долг, они переходили в собственность кредитора с тем, что бывший владелец становился арендатором или прекаристом.

Casae упоминаются и в алиментарной таблице из Библиотеки Лигуров 7 Беневента (CIL. IX. 1455). Нератий Карелий закладывал fundus Paecianus et casae Aureliani Юлия Гената, casae Crispinelli при Карнелианском имении; Комуний Фортунатий — casae Papillianiei при Лузианском имении; Гай Венктор — имение с одной хижиной; Октавий Либик — имение cum casis et parietinis (какие-то строения); Луциний Либерал — findum Valerianum cum casa Foederna. Причем в сохранившейся части данного документа не упомянуты ни vici, ни coloniae, ни общественные земли, леса или болота и только один раз сальтус частного лица.

Как уже упоминалось, Плиний Старший писал о многократных переделах этой территории. Видимо, при этом все земли перешли к частным владельцам, к которым были приравнены и члены сельских общин. Поэтому обитатели присоединенных к имениям хижин могли вербоваться не из сельчан, а из крестьян, приписанных непосредственно к территории Беневента и вынужденных стать арендаторами или прекаристами.

Велейская таблица и таблица из Лигуров Бебианов относятся к самому началу правления Траяна, причем первая к области, где крестьянство было многочисленным и в селах и в пагах. Там были обширные площади общественных земель разных категорий (земли римского народа, земли города, земли пагов и, наверно, сел, хотя о них сведений нет). Там богатые города и негородские торговые центры (форумы, кастеллы, концилиабулы) давали возможность крестьянам и "фермерам" сбывать свою и приобретать ремесленную продукцию. Открывались возможности к продвижению по общественной лестнице. Так, землевладелец, располагавший 1 ООО ООО сестерциев, мог стать декурионом (P/in. Epist. I. 19). Но и здесь не все было благополучно.

Как известно, некоторые сведения о положении дел в этих районах дают письма Плиния Младшего. Любопытно его сравнение судебной речи, в которой должны быть учтены разные моменты, с возделанной землей, на которой должны быть не только виноградники, но и маслины, а также поля, где сеют не только полбу, но и пшеницу, ячмень, бобы и другие овощи (P/in. Epist. I. 20). Конечно, это только риторический оборот, но все же примечательно, что для латифундиста Плиния на первом месте стоят виноградники и маслины и лишь затем набор культур очень незначительный по сравнению с культурами, упоминавшимися Плинием Старшим. Возможно, это лишний раз подтверждает гипотезу, что крупные землевладельцы не занимались овощами, фруктами, травами и цветами, которые считались предметами роскоши, стоили дорого, требовали трудоемкого ухода и особого покупателя. Они предоставляли их "фермерам", тогда как сами предпочитали культуры, рассчитанные на оптовую торговлю, поручавшуюся рабам-него- циантам и доверенным отпущенникам, ведшим дела патронов. Скорее всего, для их пользы имераторы строили в Риме и Остии огромные склады (horrea), где оптовики, привозившие на продажу массу продуктов, могли нанять помещение для хранения. Плиний, как известно, решил сдавать свои земли колонам за издольную ренту, так как денежная рента их разоряла и земля переставала приносить доход (P/in. Epist. III. 19). При хорошем уходе в Транспаданской области цены были малы (Ibid. IV. 6), что могло разорять и вносивших деньги колонов, и крестьян. Вместе с тем Плиний жалуется на свои трудности в связи с нехваткой подходящих колонов (Ibid. VII. ЗО; IX. 37).

Издольная рента могла быть в некотором отношении выгоднее для обеих сторон. Но если колоны за плату деньгами или натурой предоставлялись сами себе, то при издольщине хозяин был непосредственно заинтересован в том, чтобы они работали добросовестно для получения максимального урожая, чтобы они не скрывали часть урожая для уменьшения доли хозяина. И то и другое предполагало надзор за колонами, и Плиний с этой целью помещал в имении своих дельных рабов с "достаточно открытым глазом" и честностью (Ibid. III. 19; IX. 31), так что колоны если не юридически, то фактически и, так сказать, психологически оказывались в таком же подчинении рабской администрации, как и рядовые рабы на вилле. В то же время латифундист постоянно становится высшим арбитром, возможно, не только своих колонов, но и окрестных сельчан, а его имение — центром притяжения для них.

Уже Кальпурний в VIII эклоге, посвященной памяти своего патрона, прославлял его под условным именем Мелибея за "справедливость", за то, что тот разбирал тяжбы крестьян (rusticorum lites) и при нем процветали любовь к семейной жизни, почтение к юстиции и спорные поля обозначил "термин". Плиний жаловался, что у него, когда он живет в имении, много времени уходит на разбор жалоб и просьб rusticorum, может быть, его колонов, а может быть, и крестьян, выбравших его арбитром (Epist. V. 15; VII. 30; IX. 15, 31). Уже начинались столкновения между видными сенаторами, которые просили у сената дозволения устроить на своих землях нундины, и городами, протестовавшими против такого установления (Ibid. V. 4, 14)*. Плиний, никого не прося, по совету гаруспиков расширил в своем имении храм Цереры, в который в большом числе собирался народ из района и там делались многие дела, и он намеревался прибавить еще и укрытие от солнца и дождя (Ibid. IV. 39). Несомненно, собиравшиеся в храм обменивались продуктами, т.е. фактически и там возникала ярмарка, как обычно в храмовые праздники. Это знаменовало начало процесса, впоследствии приведшего к упадку экономической, социальной и политической роли городской общины за счет роста значения латифундий и их владельцев во всех сферах жизни сельского населения. Сведений об этом населении в других областях Италии у нас немного, и они носят отрывочной характер, но некоторые тенденции все же прослеживаются.

Если вів., так же как и в предыдущую эпоху, села и паги выступают в надписях как независимые организации с выбранными магистрами, коллективным распоряжением своими делами и имуществом, то в надписях последующего времени прослеживается зависимость их от посторонних лиц, обычно оказывающих пагу или селу какие-нибудь "благодеяния". Например, в районе Касина четверо вольноотпущенников соорудили для села на "прекарном участке" (loco precario) святилище Венеры (АЕ. 1975. № 197; сходная надпись — CIL. X. 167). Отсюда вытекает, что кто-то в качестве прекариста дал участок для сооружения сельского святилища. В районе Вицинтия в честь Фортуны дуумвир устроил для сельчан пир (АЕ. 1937. № 143). В районе Аквилы воинский трибун (очевидно, имевший там земли) подарил Анникским сельчанам серебряные статуи императоров (АЕ. 1974. № 286). В Сатурнии (Этрурия) дуумвир города и казначей был куратором пага Лукреция, члены которого чествовали его за многие благодеяния (АЕ. 1906. № 96). Pagani пага Лукреция посвятили надпись Атии Пии за благодеяния (АЕ. 1912. № 220). Саркланскому пагу, зависевшему от города Синуессы, и его декурионам некто подарил 20 тыс. сестерциев, чтобы они на проценты с этой суммы устраивали пир в день его рождения (АЕ. 1979. № 147; аналогичная надпись — CIL. X. 4727). В упоминавшемся уже Арузинатском паге один из Октавиев подарил пагу землю (CIL. V. 3920, 3928). В области вестинов был кем-то принесен дар Юпитеру "десяти пагов" (decern pagorum: АЕ. 1968. № 150); в одном из этих пагов, Ферентийском, pagani принесли в дар нечто тамошней коллегии почитателей Геракла (АЕ. 1968. № 156; CIL. IX. 3428). Союз 10 пагов, как мы видели, был известен и в Ранней республике. Не исключено, что такие объединения сохранялись и впоследствии, тоже получая дары от "благодетелей". В районе Беневента Низелий Сабин для всех членов пага (paganis communibus pagi Luculi) построил портик с местом для поминальных трапез, святилище Ларов перекрестков и назначил ежегодно выдачу 250 денариев для люстрации пага и праздничной трапезы (CIL. IX. 1618). В районе Аримина сельчане получили в дар 20 тыс. денариев на покупку земли (CIL. XI. 379), очевидно, для общественного пастбища. Цезареглагенские сельчане вынесли благодарность "другу императора Адриана" за то, что он у Антонина Пия выхлопотал для них какие-то привилегии (CIL. IX. 5632). Некое другое лицо составило завещание в пользу сельчан и их потомков (CIL. V. 7261), т.е. потомки сельчан образовывали такую же общину, как и их предки. Вероятно, представители муниципальной верхушки становятся патронами пагов (CIL. IX.

1503, 4206, 4390; XI. 7265).

Можно полагать, что, поскольку захватам общинной земли частными лицами активное противодействие уже не оказывалось106, эти земли присваивались (как это видно и по Велейской таблице), что наносило тяжелый ущерб крестьянскому хозяйству. Если крупный собственник дарил или сдавал в аренду, давал в прекарий селу (пагу, соседству) пастбище (лес, дорогу, водный источник), он становился "благодетелем", претендовавшим на "услужливость" (obsequium), по римским понятиям включавшую многие обязанности, начиная с униженной лести и кончая приношениями и отработками.

В моральную и, без сомнения, материальную зависимость попадают отдельные крестьяне. Как видно из надписей фамильных коллегий, создававшихся в имениях из рабов для культа Гения господина, Ларов и богов-покровителей имения, в такие коллегии втягивались свободные крестьяне, именуя себя клиентами владельца

- II р ull

имения и даже нередко называя его по примеру рабов наш 1 аи , "наш Марк" и т.п.107

Но все же в первую половину II в. у крестьян и "фермеров" сохранилась известная возможность получить за свою продукцию выручку, достаточную для возмещения потребностей. Надо иметь в виду, что жители Италии не платили поземельного налога. Тем не менее деньги крестьянам (даже если они не арендовали дополнительные к своим наделам участки) были нужны не только для покупки ремесленных изделий, но и для выплат налогов на наследства, а также на манумиссии, на торговые сделки, на подношения принцепсам (так называемый aurum coronarium), в которых участвовало все население Италии), не говоря уже о совместных жертвоприношениях богам общин, праздничных общих трапезах и иных нуждах культа.

Свою продукцию крестьяне по-прежнему продавали разными способами. Из одного письма Плиния (Epist VIII. 2) мы получаем сведения о существовании скупщиков, приобретавших урожай на корню. Сам Плиний продал им свой сбор винограда за определенную сумму, но, так как урожай оказался плохой, он, очень гордясь своей щедростью и справедливостью, просил 1/8, а затем еще 1/10 обещанной суммы. Кроме таких компаний скупщиков, ведших дела с крупнейшими землевладельцами, существовали и отдельные скупщики, обслуживавшие мелких производителей.

Надписи из Рима и других городов упоминают многочисленных торговцев сельскохозяйственной продукцией (в основном вольноотпущенников)108. Они составляли компании из нескольких человек. В первую очередь это — виноторговцы, торговцы мясом, маслом, медом и продуктами наибольшего спроса. Упоминаются также скупщики. Надо думать, что все такие "оптовики" скупали товар и у крупных собственников, и у крестьян. Вероятно, именно у крестьян скупали продукцию специализированные торговцы курами, утками, луком, яйцами, ветчиной, овечьей шерстью и кожей. Любопытна стихотворная эпитафия погребенного в Новом Форуме Нерусия Митры, который "был известен в священном городе, продавая козьи шкуры и товары, удовлетворяющие нужды народа". Он славился своей честностью и достойной похвал жизнью, соблюдал всегда справедливость в контрактах, платил фискальную плату как откупщик-manceps (CIL. IX. 4796). Очевидно, он скупал товары и у частных лиц, и у фиска. Склады-Ьоггеа, где оптовики могли хранить закупленный товар, были не только в Риме, но, например, и в Путеолах. Одна надпись представляет собой договор о сдаче там помещений для хранения пшеницы и овощей, служивших залогом уплаты за аренду помещений на складе (АЕ. 1969/1970. № 100). Хозяева, проживавшие поблизости от города, могли торговать в нем сами; жившие на далеком расстоянии — заключать сделки со скупщиками. Возможно, иногда крестьяне могли организовывать торговлю совместно. Так, отрывок надписи на бронзовой доске из Транспаданской области упоминает виноторговца какого-то пага (АЕ. 1984. № 427), очевидно продававшего вино по поручению произведших его общинников.

В районе Аквилеи найден межевой столб с участка коллегии погонщиков мулов (АЕ. 1984. № 377). Издатель этой надписи ссылается на аналогичные из других сельских местностей (CIL. XI. 962; X. 1431). Возможно, что и села организовывали коллегии погонщиков мулов и ослов для доставки своих продуктов на ближайшие рынки. Покупателями, как и прежде, могли выступать также владельцы соседних вилл и придорожных трактиров. К сожалению, мы не знаем ничего определенного о ценах, значительно варьировавшихся в разных местностях в зависимости от урожаев, сортов продукции и других обстоятельств. Можно только предпо-лагать на основании приведенных данных, что продукты, произве-денные в крестьянских хозяйствах разных размеров, еще находили сбыт и какие-то суммы крестьяне могли выручать для необходимых денежных затрат.

Вместе с тем не приходится сомневаться, что значительное число крестьян в условиях развития торгово-денежных отношений, концентрации земли и отсутствия действенной защиты и поддержки правительства разорялось и теряло свои земли, уходило в города или лишалось независимости самостоятельного хозяина.

В это время новые методы организации производства были вынуждены искать и владельцы вилл. Описанное Колумеллой идеальное рабовладельческое хозяйство было, в общем, далеко от реальности. На деле вряд ли возможен был изображенный им вилик —

опытный во всех отраслях сельского хозяйства и бескорыстно преданный интересам хозяина; квалифицированные рабы, способные выполнять операции, требуемые тогдашней агрономией с ее уже многовековым опытом, казались хозяину непокорными и сами не стремились проявлять свои знания и инициативу; непомерно возросло число надзирателей, что удорожало производство, уменьшая долю прибавочного продукта. Хозяева искали выход в разных направлениях. Уже с последнего века Республики практиковалась сдача имения в аренду вилику или актору с тем, чтобы он пользовался инвентарем и фамилией виллы, вносил часть дохода хозяину, оставляя остальное себе. Теперь подобная практика значительно расширилась. Такие арендаторы затем получали свободу (за плату или "по милости господина"), и число отпущенников, приобретших земли, в том числе в селах и пагах (судя по надписям), все более возрастало. Владельцы пытались также материально и морально заинтересовать рабов, выделяя некоторым из них пекулии, несколько голов скота и хижину, где раб мог жить со своей сожительницей и детьми. Они организовывали для рабов фамильные коллегии культа Ларов, богов имения, разрешая им выбирать своих жрецов и магистров, что должно было привязать их к господину. То были попытки реализовать идею Сенеки о трансформации отношений "господин—раб” в отношения "патрон—клиент"109.

Указы императоров Адриана и Антонина Пия, значительно ограничивавшие власть господ над рабами, заставляли первых еще более настойчиво искать пути, способные заменить в какой-то степени господствовавшие прежде методы принуждения.

Ко II в. относятся известные нам из надписей и сочинений юристов два таких новых, по сравнению с прошлым, мероприятия. Во-первых, в арендаторов превращают уже не только виликов и акторов, но и рядовых сельских рабов, арендующих отдельные участки в имении. Юристы того времени неоднократно рассматривают казусы, возникавшие в соответствии с такой практикой110. Во-вторых, практикуют передачу имения группе вольноотпущенников, с тем чтобы они совместно пользовались инвентарем (включая рабов и таберны) и угодьями, владели каждый своим участком на условии его неотчуждаемости. Им могли наследовать их дети, продавать же имения они не имели права. Участки умерших без наследников переходили к остальным совладельцам. Патрону и его наследникам они должны были ежегодно выплачивать определенную сумму. Кроме того, они иногда выполняли и другие обязанности: в надписях это обычно уход за гробницей патрона и устройство поминальных трапез. Так создавалось некое подобие общин с совместным хозяйством и общими обязательствами. Вообще надписей вольноотпущенников из сельских местностей много, как коллективных, так и индивидуальных, как сакральных, так и надгробных. Число крестьян и "фермеров" все время пополнялось за счет либертинов. Выше уже упоминалось, что некоторые из них выводили новые, названные их именами сорта фруктов и овощей.

Кроме этого, растет число свободнорожденных крестьян, ставших колонами или прекаристами (в то время, видимо, эти два понятия отчасти сближаются111). Юристы уделяют им все больше внимания. Колоны в значительной мере становятся органической частью имения. Так, предписывалось, чтобы человек, продававший имение, договорился с покупателем о сохранении для колонов прежних условий (Dig. 19. 2.25.1). При рассмотрении дел, связанных с завещанием имения по легату, платежи (или долги) рассматриваются как один из входящих в легат элементов. Колоны, как и рабы, вписывались в устав (lex) имения как источник его доходов (Dig. 5.3.29). В I в. колоны не были обязаны какими-либо отработками, во второй половине II в. юристы уже учитывают обязанности колонов выполнять в установленные дни оговоренные работы (Dig. 19. 2.24.3). Инвентарь колона, прежде не относившийся к инвентарю имения, теперь включается в него и передается вместе с имением (Dig. 33.7.24). Законодатели разъясняли, что колоны не отвечают за долги хозяев, а хозяева за долги колонов (CL. IV. 10.3.11). А значит, в обычной практике имущество колона уже отождествлялось с пекулием раба, как собственность господина, отвечавшего за сделки и долги раба. Отношения хозяина и колона, как и отношения патрона и клиента, уже определялись тем, что первый принимал второго под свое покровительство (in fidem suam recipiat: Dig. 19. 9.49: Fragmenta iur. Rom. Vat. 13). У авторов того времени слова "бедняк", "батрак", "сосед" и "колон” были синонимами112.

Как мы проследили ранее, землевладельцам бывало выгодно сажать на землю "общину" отпущенников. Выгоднее, чем индивидуальная, была и коллективная аренда колонов; в праве оговаривалось, что колонам запрещается раздел общего имущества, хотя они и владеют "по природе" (per naturaliter: Dig. 10. 3.7.12). "Владение по природе" юристами II — начала III в. признавалось и за рабами, особенно когда речь шла о рабах, стоявших во главе какого-нибудь предприятия с инвентарем, рабами-викариями, занятых деловыми сделками с разными контрагентами, включая господина. Владельческие права колона здесь опять-таки приравнены к правам раба на его квази-имущество.

Задолженность была бичом не только колонов, но и самостоятельных крестьян. Количество кабальных должников продолжало возрастать. По словам Авла Геллия, аддиктов становится все больше, и у юристов появляется категория "свободных находящихся в рабстве на законном основании", среди которых были и отрабатывавшие свои долги. Об аддиктах как таковых пишут юристы II — начала III в.113 Могло быть и так, что должник, закладывавший свою землю, вновь получал ее от кредитора в виде прекария (Dig. 13. 3.37; 35.1; 42. 26.6.4). Это тоже ставило его в зависимость от "благодетеля". Если же он в качестве прекария получал не отдельный участок, а расположенный внутри имения, такой должник в отличие от первого не считался владельцем (т.е. имеющим право защищать свои права против всех, кроме господина), а находился на положении инквилина (Gai. Inst. IV.153; Dig. 43. 26.6.2). Инквилины, прежде — съемщики жилья, затем часто упоминаются вместе с колонами, но обычно как люди более бесправные. Мы вновь подтверждаем вывод, что категории зависимости, в которые мог попасть крестьянин, были разнообразны и обычны114.

Таким образом, с ростом крупного императорского и частного землевладения прослеживаются значительные изменения в составе крестьянства или, точнее говоря, мелких земледельцев. С одной стороны, оно все время пополняется за счет посаженных на землю рабов и отпущенников, также посаженных на землю или получавших возможность приобрести больший или меньший земельный надел на территории города, села, пага. С другой — часть крестьян тем или иным способом попадает в зависимость (индивидуально или коллективно) от богатых соседей, которые оказывают общинам "благодеяния", выступают как арендодатели, кредиторы, подчиняющие себе колонов, инквилинов, прекаристов и должников. Связи между несвободнорожденными и свободнорожденными земледельцами становятся все более тесными. Юридическое различие их статуса отступает на задний план перед общей судьбой, общим положением по отношению к собственнику или арендатору большого земельного владения или управителю земель императора. При этом и среди последних уже могут быть не только свободнорожденные, но и рабы-вилики и акторы — вольноотпущенники высокопоставленных частных лиц и принцепсов.

Шедшие таким образом изменения социальной структуры римского общества, разложение сословий (или классов-сословий), присущих Риму классической поры, нашли свое отражение в некоторых установлениях, оставшихся малозаметными для апологетов "золотого века Антонинов", но на деле означавших разрыв с основными, базисными институтами античного мира.

Среди них можно выделить разделение граждан на "благородных" (honestiores) и "низших" (humiliores) с разными правами, что положило конец классическому равенству граждан перед законом; узаконение самопродажи в рабство совершеннолетнего, что шло в разрез с древним запрещением порабощать свободного гражданина; выделение имений сенаторов из территории городских общин, т.е. формирование обширных земель вне юрисдикции муниципальных магистратов и свободных от муниципальных повинностей (с их населением не только из рабов, но и из формально свободных граждан — колонов, инквилинов, прекаристов), что не только противоречило исконному античному строю, основанному на городской гражданской общине, но и наносило тяжелый удар по городам, терявшим наиболее богатых граждан с их долей расходов на нужды и повинности гражданского коллектива.

Все некогда завоеванные плебсом преимущества и права, ставшие отличительным признаком античной демократии, сошли на нет. Римский крестьянин, уже с начала Империи практически переставший быть участником военной и политической организации, утратил теперь гражданское равноправие, гарантированность своей личной свободы.

В надписях II в. о различных дарах городам от их состоятельных граждан, когда речь заходит о пожертвованиях на угощение народа, на оплату посещения гражданами бань и т.п., уже неоднократно оговаривается, что имеется в виду только плебс "внутри стен" (intramurana), а не "вне стен" (extramurana). Подчеркнем еще раз, что в принципе родиной уроженца села считался город, на территории которого село расположено, и что неграждане города, имеющие землю на его территории (так называемые incolae), обязаны городу повинностями (Dig. 50.1.30). Incolae могли быть и гражданами других городов, и общинниками, часть земли которых была дана городу, часть оставлена им, но без превращения их в граждан. Вів. требовалось разрешение императора городу налагать повинности на incolae. Во II в. это становится общим правилом. Но, возможно, в первые десятилетия III в. юрист Модестин (он начал свою карьеру при Северах и был префектом претория императора Максимина) пишет, что incola, живущий в поле и не пользующийся преимуществами города, не должен нести городские повинности (Dig. 50.1.35). Так началось юридическое закрепление разделения городского и сельского плебса, окончательно оформленное в IV в. Так нарушилось единство античной гражданской городской общины (civitas) и ее территории, из которой изымались земли сенаторов и их потомков и земли сельских общин. Земельная собственность из гражданской, какой она была в эпоху расцвета античного мира, составляя его основу, превратилась в собственность сословную, какой она в полной мере становится при феодализме.

Соответственно развивается начавшийся в первые годы II в. процесс ослабления связи крестьянина с городом и укрепление его связи с соседним латифундистом — "патроном и благодетелем". Хотя лишь во второй половине II в. стали достаточно ощутимо проявляться все упомянутые симптомы кризиса, неудачи попыток восстановить крестьянство древнеримского образца стали очевидны значительно раньше.

Пожалуй, ощущение это особенно заметно в творчестве Ювенала (первая половина II в.). У писателей эпохи Августа восхищение образом жизни и нравами "предков", жизнью крестьян на лоне природы, противопоставление их быту и нравам современного им Рима (несмотря на иногда, особенно у Горация, прорывающуюся горечь) не носят характера мрачной безнадежности. Напротив, при всей условности буколической поэзии, идеализации старины в ней превалирует оптимизм, вера в прогресс, в благотворность политики Августа, в частности в его меры, направленные на процветание земледелия, крестьянства и его морали.

При преемниках Августа их сторонники поддерживали анти- латифундистские меры. Например, Плиний Старший, видевший в Веспасиане достойный апофеоз благодетеля людей, мог надеяться если и не на возвращение времени Цинцинната, то все же на то, что латифундисты уступят место владельцам небольших имений, которые они смогут обрабатывать силами своей фамилии и тех, кого все равно должны содержать.

При Антонинах надежды на реставрацию хоть в какой-то мере "нравов предков", зиждившихся на идеале римского крестьянина, уже не оставалось. Ювенал это отлично сознавал, и его злобные обличения питались сознанием безнадежности положения для тех, на чьей стороне он стоял. Он был враг аристократии и почитатель талантливых вождей плебса. Рубелий Блонд, писал он, хвалится своим древним родом, но от него нет никакой пользы. Среди плебса можно найти дельных квиритов — они выступают в суде, защищая дело неуча-нобиля; из римского плебса (е plebe togata) выходят толкователи неясностей права и законов; юноши из плебса отправляются на Евфрат и усмиряют батавов. Велики были заслуги "нового человека" Цицерона в борьбе с нобилем Каталиной. Другой выходец из Арпина, который в горах вольсков пахал за плату чужое поле, а в армии терпел побои, если медленно работал на укреплении лагеря, отбил кимвров и спас Рим. Плебеями были совершавшие свои подвиги Деции; сыном рабыни был Сервий Туллий (Iuv. Sat.

VIII. 45—51; 245-252).

Напротив, современные Ювеналу богачи исполнены всех пороков. Богач хочет прибавить к своей вилле поле соседа и, если тот его не продает, ночью напустит скот, чтобы поле вытоптать. От таких несправедливостей страдают и люди и поля. Но богач говорит, что ему от этого нет никакого вреда; он предпочитает ничтожную выгоду похвалам от соседства всего пага. У него полей больше, чем у всего римского народа при царе Тации. В те времена воин, сражавшийся с Пирром и пунийцами, за столь многие труды и кровь получал два югера и не считал, что родина неблагодарна за его заслуги. Эта землица кормила и самого отца, и жену, и четырех вместе играющих детей (трех господских, одного маленького домородного раба); в свою хижину он возвращался от плуга, и его ждал обед — оладьи из муки и молока (Ibid. XIV. 140—154; 160—172). И сам поэт еще верен простой жизни в своем маленьком имении и в доме в Тибуре. У него угощения такие, какие ели предки, все свое, некупленное; козленок, спаржа, яйца, виноград, груши, яблоки; когда-то это было роскошью для сенаторов; предки в праздники угощали родных салом и сушеным мясом от жертвенного животного. У него простой раб подает плебейские чаши, купленные за несколько ассов; раб-риег не куплен у работорговца, он сын грубого пастуха, другой — сын погонщика быков; они родились здесь же, в имении, в маленькой хижине и наливают вино, родившееся на тех же горах, что и они сами (Ibid. XI. 65—85; 144— 161).

Простую здоровую жизнь губит Рим, у Ювенала наделяемый чертами, сходными с характеристиками современных "городов- спрутов'’, "мегаполисов" у некоторых авторов, видящих в больших городах причину и симптом кризиса цивилизации. Рим полон ханжей, погрязших в роскоши и проповедующих добродетель. Веррес осуждает вора, прелюбодей — Клодия, убийца — Милона (Ibid. II. 24). Лучше пустыня, чем этот город со множеством жестоких опасностей. Честным искусствам в нем нет места, как и соревнованию в трудах, легко здесь тем, кто умеет обращать черное в белое, кто может чистить пристани, клоаки, реку, нести на костер трупы, быть продажным. Бедных здесь презирают. И дома трудно выдвинуться честному бедняку, но в Риме еще труднее. Дорого стоит жалкое жилище и скудная еда; здесь стыдятся есть из глиняной посуды, как едят марсы и сабеллы, довольствующиеся грубым плащом. Ведь в большей части Италии тогу надевают только на покойника, когда его несут на костер. Там справляют праздники на траве, все одинаково одеты, без всякой роскоши. Кто способен отказаться от римских цирков, может купить простой дом в Соро, Фабратерии, Фрусионе за столько, сколько в Риме в год платит за темное жилье; там можно завести садик и выращивать овощи, подходящие для угощения пифагорейцев. В Риме богач Криспин заплатил 6 тыс. сестерциев за рыбу; за такую сумму можно купить землю в Апулии (Ibid. III. 5-8; 21-24; 164-184; 222-241; IV. 25-27).

Но, несмотря на все минусы, люди (в том числе и сам Ювенал) бросали свои дома и земли в Италии и переселялись в Рим, где их ждали бедность, всяческие унижения и неудобства. Призыв вернуться к простой крестьянской жизни "предков" явно не находил отклика, и Ювенал ищет виновных в нахлынувших в Рим греках, азиатах, египтянах, якобы развративших римлян. Римская уверенность в своем превосходстве переходит у Ювенала в злобный "шовинизм". Тот самый, который обычно вместе с крайней идеализацией далекого прошлого в истории разных стран развивается в периоды кризисов существующего строя, когда выходом из него для части общества представляется возвращение к некоему, якобы органически присущему данному обществу укладу при реальной невозможности подобного возвращения к "истокам". Нет необходимости перечислять общеизвестные выпады Ювенала против заполнявших Рим чужеземцев. Но стоит привести его упреки богачу, владеющему землями, холмами и пастбищами в Апулии столь обширными, что сокол устает, перелетая их; его обогащают виноградники — ни на чьих повозках нет больше, чем у него, бочек вина. Ему бы ничего не стоило дать несколько югеров бедному клиенту, но он предпочитает отдать хижину, сельское дитя с его матерью и игривым котенком "играющему на кимвале" (Ibid. IX. 54—63), видимо, служителю Сирийской богини, или Кибелы, — жрецы и приверженцы восточных культов были особенно ненавистны Ювеналу. Если только перед нами не совершенная фантазия, то напрашивается вывод, что выходцы с Востока выступали соперниками не только разношерстных обитателей Рима, ищущих покровительства сильного патрона, но и сельских жителей, получавших у патрона участок в аренду или прекарий. Правда, скорее можно представить себе, что Ювенал хотел настроить против сельских жителей чужеземцев, дабы укрепить в них почтение к римскому образу жизни и римской морали.

Итак, "Сатиры" Ювенала дают нам представление о настроениях "популяров" его времени, когда крестьяне теряли свои участки, становились арендаторами, прекаристами, кабальниками или уходили в Рим; когда стали ощущаться особенно интенсивно подрыв основ римского классического уклада и неудача его регенерации. Конечно, не один Ювенал сознавал неблагополучие создавшегося положения. На него откликнулся и Дион Хризостом в своей знаменитой "Эвбейской речи". Хотя дело у него происходит в Греции, но можно полагать, что он имеет в виду и другие оказавшиеся в сходной ситуации области империи, в том числе и Италию. Он начинает с описания идиллического быта двух семей, поселившихся в глуши и уединении и посвятивших себя сельскому хозяйству; затем переходит к бедственному положению скопившихся в городе неимущих и предлагает меры возвращения их к деревенскому труду для пользы их самих и всего общества.

Из аналогичных соображений исходил император Адриан (117— 138 гг.), издавая свой закон о заимщиках земель в императорских доменах. Закон, известен из надписи, найденной в Африке (CIL. VIII. 26416), но можно полагать, что закон действителен для всей империи115. В надписи, поставленной прокуратором, императорским вольноотпущенником Патроклом в правление Септимия Севера, сообщается, что Адриан "в постоянных заботах о пользе людей" приказал возделывать все участки земли, пригодные для оливок и виноградников и зерновых, и дал каждому право занимать участки и в пределах сданных в аренду центурий и не обрабатывающиеся арендаторами. Заимщикам дается право владения и пользования и передачи по наследству согласно закону Адриана о пустопорожних землях и не возделывавшихся в течение 10 лет. Заимщики должны вносить обычную натуральную ренту в размере 1/3 плодов; за вновь насаженные или привитые к диким деревьям маслины налог не взимался 10 лет, а за фруктовые деревья — в течение 7 лет. Тот же закон, в несколько сокращенном виде, цитируется и в другой надписи (CIL. VIII. 25943). Но несмотря на льготные условия, предоставлявшие заимщикам право наследственных поссессоров, мероприятие Адриана не привело к возрождению италийского крестьянства.

Из дошедших до нас петиций на имя императоров из Африки, Мёзии, Малой Азии и Фракии мы знаем, что провинциальные крестьяне, не только еще жившие самостоятельными общинами на своей земле, но и сидевшие в качестве поссессоров и колонов на все расширявшихся императорских землях, терпели многочисленные притеснения и обиды как от крупных съемщиков императорских сальтусов — кондукторов, так и от многочисленных членов администрации, солдат и командиров. С них требовали поставок транспортных средств, продовольствия для путешествующих чиновников и проходящих воинских частей, помещения их на постой; часто их просто грабили; кондукторы, у которых колоны были субарендаторами, требовали дополнительных взносов, увеличивали число дней, которые колоны должны были отработать в хозяйствах кондукторов, подвергали телесным наказаниям даже римских граждан, для подавления недовольства прибегали к помощи воинских отрядов, используя связи с командирами и администрацией.

Мы не имеем аналогичных документов из Италии, но если предположить, что близость императорского двора и известные традиции, требовавшие обращения с италиками не так, как с провинциалами, несколько сдерживали злоупотребления, то вряд ли их вовсе не было со стороны прокураторов, управлявших императорскими землями в разных округах Италии, или управителей отдельных имений из числа императорских рабов и отпущенников.

Крестьянское и "фермерское'1 хозяйства, лишенные защиты от последствий концентрации земли в руках императоров и частных латифундистов, становились все менее выгодны, было ли то хозяйство собственников или арендаторов.

Ко второй половине II в. в Италии участились затруднения с продовольствием. Недостачу вина, масла и пшеницы Антонину Пию (138—161 гг.) пришлось восполнить за счет казны и даром раздать народу (SHA. Ant. Р. 8.11). Марк Аврелий (161—180 гг.) в голодные времена выдавал италийским городам пшеницу из Рима (SHA. М. Ant. Philos. II. З); для защиты арендаторов он отсылал на суд к префекту Рима всех, кто с кого-либо требовал сверх ренты (Ibid. II. 9—10). Борясь с запущением земли, он издал закон, чтобы провинциальные сенаторы четвертую часть своих земель имели в Италии, а затем расселил в Италии многих сдавшихся маркоманов

(Ibid. 22.2).

В те же времена растет число надписей из городов Италии в честь местных видных граждан и магистратов, которые при нехватке и дороговизне зерна продавали его гражданам по дешевке или даже раздавали даром. При Коммоде (180—192 гг.) из-за расхищения и небрежности его администрации, разбазаривавшей зерно, в Риме возник огромный его недостаток (Ibid. Commod. II. 1).

В то же время начинаются первые волнения в Италии, участниками которых были крестьяне и сельские рабы, — движение под руководством Матерна (Hcrodian. I. 10), распространившееся на Италию и Галлию, а несколько позже — действия "благородного разбойника" Буллы Феликса с его бандой. Вообще разбойники и выставлявшиеся против них посты бенефициариев (командиров мелких отрядов, несших полицейскую службу) становятся обычным явлением в Италии. Одна надпись из Канузия посвящена жителями города своему патрону, ведавшему императорскими землями в районе Апулии, Калабрии, Лукании и Бруттия, за его ревностную деятельность, направленную на сохранение спокойствия в районе (CIL. IX. 334), что, по-видимому, было редкой удачей.

Как известно, Септимий Север (193—211 гг.) конфисковал много крупнейших имений у своих противников из числа провинциальной и италийской знати. Но в отличие от "антисенатских" императоров I в. он не роздал конфискованные земли мелким собственникам, оставляя их за государством. В провинциях, где набирались солдаты возросших при Северах армий и где они получали при отставке наделы, различные привилегии и право быть причисленными к сословию декурионов (т.е. "благородных"), землевладение муниципальное, "фермерское", крестьянское укреплялось. В Италии солдаты практически не вербовались теперь даже из транспаданских районов и даже в преторианскую гвардию. Септимий Север набирал преторианцев из преданных ему провинциальных легионов. Но уже в найденном в Лукке дипломе Коммода, данном выходящим в оставку преторианцам и солдатам городских когорт, он жалует им право законного брака с Перегринами и римское гражданство детям от таких браков (АЕ. 1985. № 390). Очевидно, они при Марке Аврелии были набраны на

Дунае и сделаны римскими гражданами, тогда как их сожи- тельницы-перегринки могли стать законными женами после их отставки, следователно, так же, как раньше, узаконивались гражданство и браки ветеранов вспомогательных частей. Италики уже с конца II в. не служили ни в каких контингентах. Значит, став ветеранами, они не пополняли число самостоятельных хозяев. Сидящие же на государственных землях и в Италии не были защищены от произвола имперской администрации. К ней теперь прибавились не дислоцированные ранее в Италии солдаты созданных Септимием Севером Италийских легионов и конных соединений (equites singulares), набиравшихся в западных провинциях, а также упомянутых выше полицейских постов бенефициариев.

С усилением нажима на все слои населения законы конца II — начала III в. подтверждали, что колоны государственных земель должны нести муниципальные повинности "без ущерба для фиска" (Dig. 50.1.38.1; СІ. 5.62.8). В 225 г. эдиктом Александра Севера императорские колоны получали иммунитет (Dig. 50.6.6; 10—11). Но, как мы знаем из рассмотренных выше петиций, колоны императоров постоянно угрожали бегством на земли частных собственников. Судя по всему, освобождение от муниципальных повинностей не облегчало их положение. Если верить сообщениям Scriptores Historiae Augustae, то императоры династии Северов очень заботились о раздачах римскому плебсу, прибавив к зерну и мясо (SHA. Sept. Sever. 18.3; 23.2; Heliogab. 27.7; Alex. Sever. 21.9; 22.3). Поскольку из-за начавшегося общего ослабления экономических связей, что, кстати, отразилось на ухудшении состояния навигации и переходе в основном к каботажному плаванию, импорт продуктов, несоменно, был затруднен, то снабжение Рима в большей степени легло на плечи италийских земледельцев. По сообщениям авторов SHA, Александр Север, борясь с дороговизной мяса в Риме, запретил убивать скот моложе двух лет, и цена на мясо упала в 4 раза (SHA. Alex. Sever. 22.7—8). Ему же приписывалось покровительство зерноторговцам и другим коллегиям торговцев сельскохозяйственной продукцией и устройство во всех округах (regiones) складов для продуктов, чтобы ими пользовались не имеющие своей частной охраны (Ibid. 36. 1—2; 39.2). По разъяснению юриста Каллистрата, купеческие организации необходимы, чтобы земледельцам не приходилось отрываться от работ для доставки продуктов в город на продажу

(Dig. 50.14.2).

Но такие отдельные меры в пользу колонов на государственных землях не могли существенно улучшить их положение, тем более что беспрерывные гражданские войны (хотя они задевали Италию меньше, чем провинции) вели к неисчислимым бедствиям всего населения империи.

Все более неразрывной и юридически признанной становится связь колонов с землей в частных имениях (Dig. 30.112; 43.32.1; 50.15.4.8; 17.32). К сожалению, наши сведения о времени кульминации кризиса очень неполны и недостоверны, особенно для Италии. Источники сообщают, что Аврелиан (270—275 гг.) собирался на запустевших землях Этрурии селить пленных для разведения виноградников и снабжения вином народа, но затем решил, что делать этого не следует (SHA. Aurelian. 48). Покинутые владения и не имевшие господ имения передавались городам, чтобы они несли за них повинности, распределив их, после трехлетнего освобождения, между соседними владельцами и территориями (CI. XI. 59.1), т.е. сдавались в принудительную аренду. Это показывает степень запустения земель и тяжесть повинностей, падавших на оставшееся земледельческое население.

Именно в связи с увеличением повинностей укрепляется и утверждается правом значение крестьянских общин, обязанных круговой порукой. Выше упоминались общины отпущенников, создаваемые патроном; преимущество эксплуатации общин сознает и государство. В рескрипте от 213 г. уже запрещается продавать свой надел без согласия совладельцев (СІ. III. 37.1.1), что относилось в том числе к общинам, получавшим землю совместно, как целое (per universitatem). Рескрипт от 259 г. гласил, что при совместной общей (in solidum) аренде многих лиц они обязаны общей ответственностью и владелец земли имеет право предъявить претензию каждому из них с тем, что исполнивший обязательства за других может требовать с них возмещения (СІ. IV. 65.13). Укрепление общин имело и хозяйственное значение — упрочение прав общинников на угодья, даже если то были колоны сальтуса, после жатвы пасшие скот на всей земле этого сальтуса116.

В эпоху домината завершаются начавшиеся ранее процессы, которые определили судьбу крестьянства Империи, в том числе и италийского. Сельский плебс отделяется от городского окончательно. На городской территории ответственность за повинности несут куриалы, на сельской — должностные лица общин (магистраты, praepositi, префекты пагов). Установление это, известное из кодексов в общей форме, действовало и для Италии. Как вытекает из найденного там соответственного декрета Валентиниана (364-375 гг.) (АЕ. 1984. № 273), колоны разного происхождения прикреплялись к земле и все более обезличивались с усилением своей зависимости от господина. Связь земледельческого населения с городским слабеет, его центром становятся общины более или менее самостоятельные на государственной земле или сидящие на земле крупного собственника, своего патрона и защитника от императорского бюрократического аппарата.

Насколько глубокие перемены произошли к середине IV в. в италийском сельском хозяйстве, мы можем отчасти себе представить на основании труда последнего римского агронома Палладия. Наиболее характерное его отличие от авторов II в. до н.э. — I в. н.э. —

отсутствие интереса к проблеме организации труда рабочей силы в имении, которой столько внимания уделяли Катон, Варрон и Колумелла. Иногда он упоминает работников, выполняющих отдельные трудовые операции, не уточняя их статуса как рабов, колонов или батраков. Порой он употребляет термин rustici, могущий означать и колонов и крестьян. Но такие упоминания редки и не дают возможности судить, кто именно работал у Палладия, как осуществлялись надзор за работниками, распределение обязанностей, поощрения и наказания — словом, все то, что заботило землевладельцев прежних веков. Можно предполагать, что ко времени Палладия уже сложился некий стандарт организации рабочей силы имения, стандарт настолько всеобщий, что уже не подвергался обсуждению. Скорее всего, основой его были отработки в господской части имения имевших там свои наделы колонов, будь то посаженные на землю рабы и отпущенники либо прекаристы, инквилины, колоны, если еще не юридически, то практически слившиеся в один класс-сословие зависимых прикрепленных к земле крестьян.

Таков был итог истории римского крестьянства.

Как основная составная часть римского плебса, оно в ходе борьбы с патрициями в наибольшей степени способствовало формированию классической римской civitas — специфического типа римской демократии и римского рабовладельческого способа производства с присущими ему социально-экономическими структурами. Оно было движущей силой становления римской средиземноморской державы и ее организации по типу организации римской, а затем италийской городской общины и их территорий.

Новые процессы в экономике вели к обезземеливанию крестьянства и его борьбе за земельные наделы, достаточные для организации "фермерских" хозяйств, дающих продукцию для участия в товарообмене с производителями ремесленных изделий. Борьба ор ганизованных в армию крестьян была одной из главных движущих сил, приведших к установлению Империи и определивших политику императоров I века, направленную на ограничение крупнейшего землевладения и поддержку крестьянских хозяйств, мелких и средних, расположенных на территории городов и сельских общин. Однако крестьяне, отстраненные от участия в народном собрании, утрачивают свое былое значение, и попытки искусственно восстановить их ведущую роль в обществе не удаются. Приход к власти династии Антонинов, ставленников "партии" сената, привел к новому росту частных и императорских латифундий, упадку крестьянских хозяйств, росту зависимости сельских общин и отдельных крестьян от патронов и "благодетелей", к развитию колоната, близкого прекарию. Соответственно начинает меняться социальная структура, разлагаются классы-сословия классического Рима и формируются новые. В результате этого процесса окончательно исчезают все некогда завоеванные плебсом свободы, которые ограничивали возможности эксплуатации труда сограждан, что в свою очередь вело к развитию "классического" рабства. Как следствие, крестьянство подвергается все большей эксплуатации, рабы частично фактически сливаются с колонами, частично, получая свободу, — с другими сословиями, вплоть до высших. Вместе с тем слабеет исконный античный принцип организации города и его территории как единого целого достояния сограждан с их правами и обязанностями. Из территории города изымаются домены сенаторов и императоров с их населением, затем плебс разделяется на городской и сельский. Центрами притяжения для последнего становятся уже не города, а крупный домен с мастерскими, рынками, храмами или сельская община. Права и обязанности сельских общин, прежде существовавшие лишь фактически, признаются и оформляются юридически.

Изменения в строе классической крестьянской римской республики, как известно, вызывались развитием денежного хозяйства, сопровождавшего рост ремесла, торговли, приток добычи. Как всегда и всюду, проникновение денег разоряло часть крестьянства, подрывая основы civitas, что отлично сознавали наиболее дальновидные политические деятели.

Пытаться бороться с этими процессами можно было двумя путями. Во-первых, ограничивая "власть денег" законами против ростовщичества и роскоши, регулированием цен, ограничением импорта и поощрением автаркичного, натурального хозяйства. Последние по времени республиканские планы такого рода содержались в известных "Письмах Саллюстия к Цезарю" (независимо от их подлинности). Программа эта, в общем, была нереальна, ибо шла напере- кор объективному процессу экономического развития. Во-вторых, можно было приспособить к данному процессу крестьянское хозяйство, сделав его "фермерским", т.е. ориентированным на рыночное производство продукции в относительно большом количестве и достаточно разнообразной, чтобы продавать ее в городах, снабжать ремесленников и покупать их продукцию, все более высокосортную. Так уравнивались обе стороны экономики Римской республики "к общей пользе". По этому пути — предоставляя крестьянам большие наделы — пытались идти Гракхи, затем триумвиры, Август и его непосредственные преемники под лозунгом "восстановления нравов предков", хотя крестьянство I в. н.э. никоим образом не воспроизводило крестьянство IV—III вв. до н.э. Но и эта политика в конце концов потерпела неудачу под влиянием растущей земельной концентрации.

Пройдя длинный путь развития, Римская держава приходит к строю, уже мало напоминающему античный. Можно ли считать это абсолютным упадком, как то иногда предполагается? Точка зрения некоторых современных авторов по этому поводу изложена Г. Бауэрстоком117. Она сводится к отрицанию падения Римской империи до арабского завоевания на западе и турецкого на востоке. Изменения шли постепенно во все века существования римской державы, так что нельзя найти ни наивысшую точку ее развития, ни дату ее падения — при варварских королях жизнь не очень отличалась от жизни при римских императорах IV в. и была даже богаче у разных слоев населения; императоры же IV в. не очень отличались от принцепсов I—II вв. Автор прав, отрицая тотальный упадок: знать IV—V вв. аккумулировала огромные богатства; изменение стиля изделий ремесла говорит не об упадке, а о новых вкусах заказчиков и покупателей.

Но неправомерно не видеть коренного изменения социальной структуры за внешним континуитетом в некоторых сферах жизни. Античная гражданская городская община перестала быть структурообразующим элементом системы (что не означает исчезновения городов, городского ремесла и торговли). А утрата ею этой функции была непосредственно связана с эволюцией крестьянства, которую мы пытались проследить на примере Италии, с превращением его из "цвета" римского свободного гражданства в основной эксплуатируемый класс-сословие, включавшее также отпущенников, рабов и по саженных на землю варваров. Изменения шли постепенно и зигзагообразно, но отрицать их значение для всех сфер жизни вряд ли возможно. Видимо, речь может идти об упадке античного уклада жизни со всеми его структурами, но не об упадке общества как такового, поскольку его трансформация открывала путь к дальнейшему развитию и в материальной и в духовной сферах жизни.

Є] Б] Є]