Моизм

О жизни Мо Ди известно мало.

Небо и его воля. Не отрицая в своем мировоззрении основополагающего значения в мироздании неба, авторы «Мо-цзы» дают своеобразную трактовку этого значения. Небо —образец для правителя. В этом отношении оно подобно угломеру или циркулю для ремесленника. Образцом же небо может служить благодаря своему человеколюбию. «Небо не хочет, чтобы большое царство нападало на малое, сильная семья притесняла слабую маленькую семью, чтобы сильный грабил слабого, хитрый обманывал наивного, знатный кичился перед незнатным» (1, 194). Напротив, небо «желает, чтобы люди помогали друг другу, чтобы сильный помогал слабому, чтобы люди учили друг друга, чтобы знающий учил незнающего, делили бы имущество друг друга. Небо также желает, чтобы верхи проявляли усердие в управлении страной, чтобы в Поднебесной царил порядок, а низы были усердны в делах» (1, 191). «Но откуда известно, что небо желает, чтобы люди взаимно любили друг друга и приносили друг другу пользу, но не желает, чтобы люди друг другу делали зло и обманывали бы друг друга?» (1, 180). «Как узнали, что небо придерживается всеобщей любви и приносит всем пользу? Это видно из всеобщности неба, из того, что оно всех кормит. Ныне небо не разделяет больших и малых царств... Небо не различает малых и больших, знатных и подлых; все люди — слуги неба, и нет никого, кому бы оно не выращивало буйволов и коз, не откармливало свиней, диких кабанов, не поило вином, не давало в изобилии зерно... Разве это не есть выражение всеобщности, которой обладает небо?.. Если же небо обладает всеобщностью, питает всеобщую любовь и кормит всех, то как же можно говорить, что оно не желает, чтобы люди взаимно любили друг другу, делали друг друга пользу» (1, 180).

Таково рассуждение Мо Ди. Так моисты пытались наивно обосновать свой тезис о необходимости хороших отношений между людьми. Здесь верно подмечено равенство всех людей перед природой, которая берется в своем позитивном отношении к человеку. Стихийно-разрушительной, так же одинаковой для всех, функцией природы, в том числе и неба, которое в период засухи все сжигает, а в период дождей все затопляет, вызывая наводнения, принимающие в Китае ужасные размеры, моисты пренебрегают. Они видят лишь положительное отношение природы к человеку. Однако моисты, как и все древнекитайские философы, остаются в пределах протофилософии и не в состоянии преодолеть таких пережитков предфилософии, как антропоморфизм. Поэтому небо у них способно «желать» и «не желать», оно обладает волей. Более того, небо награждает и наказывает, и тот, кто побуждает людей ко злу, непременно понесет наказание.

Отрицание судьбы. Вместе с тем моисты отрицали конфуцианское предопределение. Принятие концепции судьбы, думали моисты, обессмысливает все человеческие дела. Небо ничего конкретно не предопределяет. Люди свободны. Небо только желает, чтобы люди любили друг друга.

Любовь. В отличие от конфуцианцев с их любовью к ближним, моисты проповедовали любовь к дальним. Первую любовь моисты осуждали, они называли ее «отдельной любовью». Такой любви небо не учит. Оно учит «всеобщей любви». «Необходимо отдельную любовь, корыстную выгоду заменить всеобщей любовью, взаимной выгодой» (1, 193). Отсутствие всеобщей любви —главная причина беспорядков. «Отдельная любовь» — причина «взаимной ненависти».

Народ. Народ — высшая ценность. Воля неба и воля народа совпадают. Любовь неба к людям — прежде всего любовь неба к простому народу. Поэтому, подражая небу, следуя его воле, правители должны любить народ. В действительности же простой народ голодает, замерзает без одежды, не знает отдыха, тогда как ваны, гуны и другие знатные люди развлекаются. «Мой замысел,— говорит Мо Ди,—чтобы уничтожить все это» (1, 197).

Управление. Однако монеты в своих социальных планах не шли дальше учения о необходимости совершенствования управления. Правители должны почитать мудрость, подбирать служилых людей не по их знатности, не по умению льстить им, а по деловым качествам, почтительно слушать, когда им говорят правду. Таким образом, в своей положительной программе моизм требовал лишь изменения методов управления, не затрагивая классовых отношений. Все зло в плохих советниках ванов.

Война и мир. Моисты — убежденные противники войн. Они против решения политических споров между государствами военными средствами. Вторгаясь на территорию соседнего государства, армия топчет хлеба, рубит леса, разрушает города и селения и не возвращается обратно, и тысячи семей остаются без кормильцев и отцов. Однако воля неба требует, чтобы все государства любили друг друга.

Традиция и закон. Моисты советовали относиться к традиции критически, выбирая оттуда только хорошее. Они высмеивали конфуцианцев, приравнивающих добродетель к следованию старине, где было много зла. С другой стороны, и новое может быть хорошим: «Нужно и сейчас создавать хорошее. Я хочу, говорил Мо Ди, чтобы хорошего становилось больше» (1, 198). Отвергая конфуцианское пристрастие к старине и к традиции (ритуалу), моисты не фетишизировали и закон. Закон — подсобное средство управления, законы должны сообразовываться с волей неба, т. е. служить всеобщей любви.

Знание. Моистское учение о знании демократично.

Проблемами познания особенно занимались поздние моисты. Существует мнение, что в книге «Мо-цзы» по меньшей мере шесть глав принадлежат поздним монетам, жившим уже после Мо-цзы. Основание для такого мнения состоит в соображении, что в этих главах заметны следы и признаки полемики со взглядами философов, которые жили после Мо-цзы.

В этих главах первым и главным предметом познания объявляется окружающая нас и мало зависящая от нас неумолимая действительность. Она познается прежде всего чувствами. Размышление не является самостоятельным источником знания, потому что все «истинное проходит в наше знание через пять органов чувств». Чувственное знание не должно быть случайным и стихийным. Оно должно стать методичным, а для этого необходимо наблюдение. Лучше всего свое собственное наблюдение. Собственное наблюдение сравнивается с диаметром окружности, а чужое —с ее дугой.

Однако, хотя размышление не является самостоятельным источником знания, оно весьма важно в познании. Увидеть и услышать самому, услышать от других хорошо, но этого мало. Надо еще отделить в своем сердце истину от лжи, а ложь —от истины. Только размышление дает нам понимание существа вещей. Конечно, такое происходит не всегда, постичь существо вещей нелегко, но к этому следует стремиться.

Мы можем быть удовлетворены результатами размышления тогда, когда полученное нами разумное знание, знание существа вещей, станет ясным и отчетливым. Ясность и отчетливость — критерий и мерило истины.

Знание отлагается в словах и понятиях. Как соотносятся слово и понятие? Слово есть выражение понятия.

Слова и понятия также являются предметами знания.

Таким образом, у нас получилось уже три предмета познания: вещи, слова и понятия.

Но тогда возникает вопрос: а как слова и понятия относятся к вещам? Оказывается, что слова и понятия выражают вещи. Каждое слово-—имя, которым называются вещи. Имена бывают частные, родовые и общие. Частное имя обозначает единичную вещь. Родовое — близко-сходные вещи. Общее имя —вещи, которые на первый взгляд кажутся различными, но которые по своей сущности тоже сходны.

Моисты рассуждали и о суждениях. При этом они подходили даже к открытию законов мышления. «Не будем называть тигра собакой! Не будем называть вещь чужим ей именем!». Это похоже на закон тождества, который, как известно, требует, чтобы при рассуждении о чем- либо не было подмены одного предмета другим. Моисты говорили так: не будем подменять имена!

Поздние моисты подходили и к закону запрещения противоречия: два противоположных суждения об одном и том же предмете не могут быть оба истинными, хотя, добавил бы Аристотелем, могут быть оба ложными, если мы имеем дело именно с противоположными предикатами, которые допускают нечто среднее между собой, чем отличаются от истинного противоречия, где среднего нет, отчего такие два утверждения об одном и том же предмете не могут быть оба сразу истинными и истинность одного означает непременную ложность другого (закон исключенного третьего).

Поздние моисты пытались классифицировать суждения.

Суждение вероятности —такое суждение, в котором предмет суждения выражен не полностью.

Суждение предположения выражает недостаточно обоснованное знание.

Суждение подражания берет за образец другое суждение, которое в сходной ситуации было правильным.

Суждение сопоставления объясняет данную вещь путем описания другой вещи.

И т.д.

Поздние моисты пытались заниматься теорией доказательства. Из сопоставления каких именно суждений следует с необходимостью вывод? Иначе говоря, они стремились определить модусы силлогизма.

Поздние моисты поставили трудную логическую проблему — проблему лжеца. Ложно ли суждение: «Все слова в Поднебесной ложны»? Если это суждение ложно, то тогда получается, что «Все слова в Поднебесной истинны». На мой взгляд, это неверно, потому что может быть так, что «Одни слова в Поднебесной ложны, а другие слова в Поднебесной истинны».

Моисты исследовали и причинность. Они определяли причину как то, что приводит к определенному результату. При этом они различали большую и малую причины. Большая причина всегда приводит к искомому результату, малая же не всегда. Но если нет хотя бы малой причины, то результата никогда не будет.

Поздние моисты учили, что слова и понятия должны соответствовать действительности. Они ввели представление о пустых понятиях. Понятие пусто, когда ему не соответствует никакая вещь. Они пытались разделить вещи по родам.

Сам процесс познания поздние моисты понимали прежде всего как процесс познания причин явлений, событий, вещей.

Возвращаясь к Мо-цзы, скажем, что основатель моизма был глубоко убежден в истинности своего учения именно как рассуждения. Он говорил, что попытки других школ опровергнуть его рассуждения — это все равно что попытки разбить камень яйцом. Можно перебить все яйца в Поднебесной, но камень не разобьется. Так же несокрушимо и учение Мо Ди.