Король фотографов

Волна реализма, завладевшая сегодня умами художников королевской семьи, похоже, несколько шокирует англичан, чей традиционализм есть не что иное, как глубочайшее почтение к тому облику, что был создан самым великим «портретистом» эпохи правления Елизаветы II — сэром Сесилом Битоном.

Другие фотографы — от Шеридана до Сноудона и Паркинсона — тоже
257

запечатлевали черты представителей правящей династии, но никто из них не пользовался покровительством такого могущественного мецената так долго и не оказывал на зрителей воздействия столь мощного. На протяжении полувека Сесил Битон был официальным придворным фотографом Королевского дома Великобритании. Начиная с 1930-го и вплоть до 1979 года он занимался тем, что увековечивал членов династии Виндзоров, всего их было около тридцати человек, включая детей короля Георга V и королевы Марии, а затем и детей самой Елизаветы II и герцога Эдинбургского. В 1987 году секретарша Битона Эйлин Хоуз завещала Музею Виктории и Альберта в Лондоне архив мастера, содержащий результаты почти семидесяти часов позирования перед фотокамерой королевского семейства, около десяти тысяч лучших фотоснимков и цветных диапозитивов, не считая восьми тысяч негативов.
В 1968 году в одной из статей, посвященных ретроспективной выставке работ Битона в Национальной портретной галерее, журналист Кит Робертс весьма справедливо заметил: «Битон, по моему мнению, является своеобразным “эквивалентом” сэра Джошуа Рейнольдса: модели всех возрастов и его эклектический талант позволяли ему черпать идеи из самых разнообразных и многочисленных источников. Подобно Рейнольдсу, подобно самым великим портретистам, Сесил Битон сразу же уловил, что портрет по сути является не столько процессом воспроизводства сходства, сколько процессом создания представления о человеке». Кроме того, в силу своего характера и в силу своего таланта он был идеальным человеком, чтобы осуществить ту нелегкую задачу, которую доверила и препоручила ему королевская семья. Это был романтик, обожавший великосветское общество и двор такими, какими они были до 1914 года, и неважно, что их уже не существует более, что они были унесены бурными потоками войны и революции; для него королевская власть всегда должна была оставаться окруженной тайнами и героикой. Он поставил все ресурсы своего искусства на службу Короне, чтобы ее приукрашивать, чтобы ей льстить, чтобы ей угождать; он окружил королевскую семью атрибутами священной власти, роскоши и мистики, одновременно придав ей вполне понятное, «доступное» человеческое лицо, более подходящее для «демократической эпохи».
В основном придворных фотографов приглашают во дворец накануне отъезда королевы или иного члена семьи с каким-либо государственным визитом; фотографии членов королевской семьи тогда публикуются в газетах и иллюстрированных журналах, а также рассылаются в страны предполагаемого визита, чтобы они украсили собой общественные здания и витрины магазинов. Особа, которой это непосредственно касается, отбирает самые лучшие, на ее взгляд, снимки; случается, что она их потом помещает в семейный альбом; так, например, Елизавета многократно заказывала ту или иную фотографию, сделанную Сесилом Битоном, для себя лично.
Сеанс позирования одного из членов королевского семейства всегда происходит одинаково. Он проводится по случаю какого-либо официального события или семейного торжества. Итак, инициатива обычно исходит от «модели» и ее советников, а также от них зависит и выбор того или иного фотографа. Принц Филипп терпеть не мог Сесила Битона, во время позирования постоянно давал ему советы и даже иногда просил, чтобы ему самому позволили сделать снимок или забрать негативы. Когда какое-то фото ему не нравилось, он мог даже поцарапать негатив, чтобы его невозможно было использовать. Он без конца ворчал во время фотосеансов и однажды, обратившись к королеве, весьма отчетливо произнес: «Мы достаточно долго позировали. Если он до сих пор не добился того, что ему нужно, то он еще более плохой фотограф, чем я думал...»
К счастью, королева-мать обожала Битона, и он платил ей тем же. Он даже написал ее портрет маслом, а затем сделал следующую запись в дневнике: «Я всегда питал огромное уважение к королеве-матери, ибо она первая дала мне шанс и позволила освободиться от правил формализма, ранее связывавших фотографов королевской семьи. Она ободряла меня, она сама пред-

дожила снимать ее в позах необычных и “неофициальных”. Однако мне показалось, что объектив не был адекватным средством для того, чтобы открыть очарование ее личности и цвета ее лица, несмотря на то, что кожа у нее уже далеко не прозрачная. Я заметил, что мне очень жаль, что никто из современных портретистов не способен передать прелесть ее особых качеств и разнообразие выражений ее лица».
Но эти новшества в придворной фотографии берут свое начало из живописи: кажется очевидным, что Винтерхальтер и Гейнсборо были двумя основными источниками вдохновения.
Во всех своих портретных фотографиях Витон широко использовал архитектуру дворцов и королевских резиденций. Так как эти здания были закрыты для широкой публики, то возможность увидеть их на заднем плане фотографий означала породить у зрителей ощущение, что они тайком проникают в частную жизнь тех, кто запечатлен на этих фотографиях, потому что они сняты на фоне того, что окружает их в их повседневной жизни. Уже одно только внутреннее убранство Букингемского дворца в глазах Витона обладало той роскошью, тем блеском пышности и торжественности, которых он так искал. Даже если позднее он не раз высказывал замечания по поводу излишней помпезности дворца, неоднократно понося на всякий лад «эту раздражающую показную красивость, с коей сталкиваешься во дворцах и которую стремятся повторить строители больших трансатлантических судов» (дневник Витона за март I960 года), но тем не менее не прекращал именно в этом черпать свое вдохновение, словно именно это тяжеловесное здание и было средоточием величия, мощи и роскоши Короны. Действительно, ни один другой фотограф ни до, ни после него не сумел извлечь такую пользу из парадных покоев Букингемского дворца.
Как заметил сэр Рой Стронг, благодаря искусственно созданным задним планам, благодаря архитектуре дворцов и обилию цветов фотографии Витона обрели с течением времени замечательную логическую зрительную последовательность. С середины 30-х годов и до конца 50-х «содержание» и стиль сохраняли единство. Кстати, эту связность, эту непрерывность следует, вероятно, связать с присутствием еще одного человека, о котором сам Битон практически никогда не упоминал, а именно с модельером Норманом Хартнеллом, более тридцати лет одевавшим большинство представительниц женского пола из числа членов королевского семейства. Во время торжественных церемоний, сопутствовавших процедуре коронации в 1953 году, он самолично нарисовал эскизы почти всех платьев, сначала каждого в отдельности, а затем всех вместе, что может служить объяснением полнейшей гармонии всего ансамбля, запечатленного затем на фотографиях.
Личные дневники Сесила Битона во всех подробностях зафиксировали «развитие событий», сопровождавших работу художника. Из этих описаний можно сделать неоспоримый вывод: в процессе фотографирования короля или принца нет места неожиданностям, нет места спонтанности. Фотографа принимают во дворце в точно назначенное время, причем в случае коронации или свадьбы он располагает только очень кратким мигом, предусмотренным расписанием дня, и без того перегруженного событиями и церемониями. Но при любых обстоятельствах ему необходимо было заранее все обдумать и подготовить. Битон обдумывал какую-то идею, а затем работал над ее воплощением вместе с ответственными лицами из числа придворных, так что и костюм «модели», и место съемки бывали оговорены задолго до сеанса. Битон фотографировал чрезвычайно быстро, прямо-таки с феноменальной скоростью.
Записи в его дневнике 1937 года, относящиеся к первому сеансу позирования нынешней королевы-матери, удивительны: «В то время как мы ши по крылу здания, выходящему на Грин-парк и занимаемому королем и королевой, мы могли слышать доносившиеся до нас звуки, производимые при смене караула. Команды, отдаваемые офицерами солдатам, создавали впечатление, что кого-то тошнит и рвет. Хотя дворец во- обще-то огромен, у вас не создается впечатления, будто

он и вы вместе с ним далеки от жизни и от народа.

Парк, хотя и тоже огромный, заполнен отдаленным гулом уличного движения. А в окна видна толпа любопытных, ожидающих чего-то у решеток и стен дворца... Ну вот, королева готова... Она очень улыбчива, приветлива и естественна. Однако я сам очень напряжен, а колени у меня, кажется, дрожат: “Это великая честь для меня, мадам, это для меня очень интересно и волнующе...” Мы поговорили о платьях. “Я подумала, что другое, вечернее платье, быть может, из тюля, подойдет больше... а может, еще и корону надеть?” — все это говорится с ноткой сочувствия, с улыбкой, чтобы меня поддержать и чтобы извиниться передо мной... Я предложил еще платье для коктейля, длинное, в пол, а также посоветовал немного иной макияж и просил чуть более яркую помаду. “Я попробую, но ведь вы знаете, я не слишком для этого гожусь”, — произносит она так, словно это, как говорится, “не ее дело”. У нее белые пухленькие ручки и полноватые запястья, их украшают усыпанные бриллиантами браслеты, от них пахнет туберозой. Она очень маленького роста и носит туфли на очень высоких каблуках».
В автобиографии Битон описывает, какая атмосфера царила на некоторых сеансах, например в 1952 году, когда он фотографировал совсем маленьких Чарльза и Анну: «Маленькая принцесса, после того как стойко вынесла множество затруднений, в конце концов рассердилась и раскраснелась от гнева. Принц Чарльз тоже стал неуправляем, и оба ребенка подняли такой шум и гам, что лопались барабанные перепонки. Но я был слишком упрям, чтобы проявить к ним снисхождение и дать им поблажку, а потому принялся умолять, чтобы нам позволили выйти в парк, чтобы там я смог сделать несколько фотографий среди колонн, между которых находились чудесные клумбы, засаженные розовооранжевой геранью и другими яркими цветами, потому что многим англичанам понравилось бы увидеть свою юную принцессу на таком живописном фоне. В парке дела приняли такой оборот, что в какой-то момент я, отказавшись от надежды сфотографировать детей, в растерянности огляделся. Принц Чарльз, нахлобучив на голову шлем полицейского, найденный в караульной будке, бегал по лужайкам. Собачки корги носились за ним с громким лаем. Мои помощники, теряя голову, делали бог знает что со своими фотоэкспонометрами. Принцесса Елизавета же взирала на эту сцену спокойно, с легким удивлением».
Битон провел фотосъемки во время коронации рекордно быстро: «Герцог Эдинбургский сунул свой нос в дверь: “Маргарет, вы должны идти... Вас все ждут...” Маргарет и королева-мать уходят. Затем вошла королева в сопровождении фрейлин, холодная, улыбающаяся, владеющая собой и ситуацией, но усталая... Я предложил ей попозировать в одиночестве на фоне сделанной мной репродукции аббатства. Освещение было не очень хорошим, но у нас не было времени на то, чтобы его улучшить, ведь дорогй была каждая минута. Я безостановочно щелкал аппаратом, делая кадры как можно быстрее. Но я имел очень туманное представление о том, что от меня требуется: я не понимал, должен ли я делать черно-белые или цветные фотографии, и не знал, сколько у меня в запасе времени. Королева выглядела совсем крошкой среди своих многочисленных фрейлин, под тяжестью мантии и короны; носик и ручки у нее были розовые, а глаза... глаза усталые. В ответ на мой вопрос она сказала, что уже начала ощущать тяжесть короны. Невозможно было представить, что она носит ее на голове уже более трех часов».
Но в 1955 году знаменитый фотограф и художник- декоратор (работавший над фильмом «Моя прекрасная леди») начал ощущать усталость от Букингемского дворца: «Трудно найти во дворце хотя бы один-единст- венный уголок, который бы я еще не сфотографировал. Я столько уже нафотографировал, что в каком-то смысле использовал все возможности. Если немного поразмыслить, то помещения могут показаться действительно жуткими, с совершенно вульгарной мебелью и вульгарной обстановкой. Однако мы отправились по нескончаемым коридорам в Галерею живописи, где некий паж весьма преклонного возраста, с анемичным лицом, жутко простуженный, стоял на страже у дверей Музыкального салона. Принц Чарльз и принцесса Анна были заняты: у них был урок танцев (белые туфли и шаль из тонкой шерстяной ткани лежали в коридоре на банкетке). Мы дошли до Бального зала, и мне пришла в голову мысль снять королеву сидящей в одном из двух массивных кресел, стоявших под огромным красным балдахином и так похожих на трон».
19 февраля I960 года Битон фотографировал крестины принца Эндрю: «Невероятная тяжесть дворца буквально расплющивала меня. А ведь надо было как- то составлять композиции, надо было вести переговоры с этим враждебно настроенным, грубым офице- ром-моряком и при этом выказывать должное почтение королеве... Она была довольно приветлива и любезна, но не проявляла ни малейшего интереса к происходящему... Не сказала мне ни слова, только вежливо улыбнулась, услышав, как я отдаю указания: “Принесите скамеечку”, “Принесите осветительные приборы”, “Передайте мне цветную пленку!” Принц Филипп с высокомерным видом презрительно посматривал на меня и без устали советовал воспользоваться скамеечкой».
Битон вернулся во дворец три месяца спустя вместе со своим будущим соперником Энтони Армстронгом- Джонсом, чтобы снять свадьбу принцессы Маргарет. «Королева меня чрезвычайно заинтересовала. Она была одета в необычайно романтическое платье, цветом и блеском напоминавшее оперение зимородка. Она была спокойна, меланхолична и очень и очень симпатична, даже когда проявляла свою властность и кончиком королевского пальца указывала, кто куда должен встать, чтобы мы могли сделать групповой снимок. Кто пришел ко мне на помощь, когда я уже совершенно изнемогал, так это королева-мать. Она так добра и так благожелательна! Именно она подала мне идею сфотографировать юных подружек невесты на лоне природы, несмотря на то, что другие проявляли нетерпение. Герцог Эдинбургский приоткрыл дверь: “Мы хотим обедать”. Так получилось, что в эту минуту я был как раз у двери. Когда он взглянул на первое попавшееся ему на глаза лицо, а это оказалось мое лицо, он вздрогнул и ответил мне улыбкой на улыбку. Но он принялся всех поторапливать и настаивать, чтобы сеанс поскорее закончился...»
Рождение принца Эдуарда в марте 1964 года было последним событием, которое запечатлел на своих фотографиях Сесил Битон: «Я отправился во дворец, чтобы организовать сеанс фотосъемок. Мне вновь предложили Музыкальный салон. Но дело в том, что панели, которыми там отделаны стены, как бы перерезают всю композицию на отдельные части, а сочетание различных оттенков синего бархата с парчой цвета давленой малины вовсе не кажется мне таким уж удачным. Нет, лучше уж проявить смелость и дерзость! Да, надо быть оригинальным! Уберем из кадра дворец, сосредоточим все внимание на королеве и детях... В любом случае так будет лучше... Когда мы уже собирались уезжать, нашим взорам предстала очень живая, естественная сценка, “действующими лицами” которой были ландо, дети и собачки. Новорожденного, похожего на младенца с одного из полотен Жоржа де Латура, перенесли в комнаты, чтобы уберечь от дождя, а Эндрю ездил по холлу на трехколесном велосипеде, сопровождаемый немного насмешливыми взглядами отца».
В 1968 году королева в последний раз позировала Сесилу Витону, которому она пожаловала дворянство в 1972 году; умер он в 1980-м. Как подчеркнул директор Музея Виктории и Альберта, ни один из других фотографов, снимавших королевскую семью, не обладал сознанием того, что призван запечатлеть ход истории, и не смог облагородить свои «модели» с таким бесподобным изяществом. Его творчество проистекало из искренней преданности и страстной приверженности идее монархизма. Несмотря на то что его несколько нескромное перо слегка «поцарапало» образ королевского семейства в его дневниках, нанеся этому облику булавочные уколы, его работа от этого никогда не страдала. Он никогда не упускал из виду двойственности «объекта», в котором сочеталось воплощение абстрактного принципа и вполне уязвимой человеческой оболочки, а ведь именно эта двойственность и была главной в каждом монархе и принце. Подобно великим придворным художникам прошлого, Битон считал, что его «модели» должны быть символами своей страны. Для него мужчины были красавцами, а женщины — изысканными и очаровательными, и при помощи удачного освещения и его зоркого объектива они таковыми и становились.

Еще по теме Король фотографов:

1. Рассказы по фотографиям
2. Фотографы Короны
3. ПОДПИСИ К ФОТОГРАФИЯМ.
4. Король
5. § 9. Удаление короля Джеймса II из Лондона
6. Король Артур и Джеффри Монмутский
7. § 3. Возвращение короля Джеймса II в Лондон
8. ОДИНОЧЕСТВО КОРОЛЕЙ
9. АНГЛИЯ КАЗНИТ СВОЕГО КОРОЛЯ
10. § 8. Возвращение короля Джеймса II в Лондон
11. Обращение к Королю Франции
12. § 6. Бегство короля Джеймса II из Лондона
13. Последний русский король
14.              Меч короля Артура
15. КОРОЛИ-ФИЛОСОФЫ? D'OH!