Русская школа геополитики Суши

Геополитическая мысль русских исследователей не отставала от мыслей их коллег в Западной Европе и в США, но после Октябрьской революции 1917 г. эти идеи были надолго похоронены под грузом «марксистских» догм (школа торгового капитализма «красного академика» М.

Кардинальные изменения в Европе (объединение Германии и Италии в крупные государства) и на планете в целом, окончательный колониальный раздел мира (Индокитай, Бирма, Китай и др.) вызвали к жизни угрозу мировой войны. Ответом на эту угрозу стало появление многочисленных альтернативных проектов переустройства мира, выдвигаемых «общественностью» — учеными, преподавателями вузов, представителями оппозиционных политических течений и даже отдельными политическими группами.

Расширился методологический подход к разработке этих проектов — заговорили уже не об отдельных странах, а о цивилизациях, появилось понятие «геополитика» как совокупность проявления «мировой политики» государств, принадлежащих к разным цивилизациям (концепция Моря и Суши). Из представителей русской школы до 1917 г. отметим лишь двух: Льва Ильича Мечникова (1838-1888) и Вениамина Петровича Семенова-Тян-Шанского (1870-1942), сына известного русского академика, эконом географа и путешественника П. П. Семенова-Тян-Шанского. Л. И. Мечников прожил короткую, но яркую жизнь. В России о ней почти ничего не знают, ибо действовал и творил он за границей. Выходец из дворянской среды, Мечников рано стал на родине «лишним человеком» и, не окончив университетского курса, в двадцать с небольшим лет уехал в Европу (Италия, Франция). Увлекся идеями анархизма Михаила Бакунина, участвовал в его дискуссии против К. Маркса в рамках I

Коммунистического Интернационала. В 60-х гг. XIX в. вступил волонтером в армию Дж. Гарибальди, боролся с оружием в руках за объединение Италии (о. Сицилия, Неаполитанское королевство, первый поход на Рим в 1862 г.). Затем неожиданно уехал в Японию, преподавал там русский язык, читал лекции по русской цивилизации в Токийском университете. В промежутке между увлечением анархизмом и революционной деятельностью сумел закончить университет и после Японии уже как профессор оказался в Швейцарии и даже возглавил кафедру сравнительной географии и статистики в академии г. Невшатель. Там же стал соавтором капитального* 19-томного труда «Земля и люди: всеобщая география», полностью изданного уже после его смерти.

«Лишний человек» в России, Л. И. Мечников, опубликовал за границей свыше 400 трудов — книг, брошюр, статей, воспоминаний — преимущественно на иностранных языках. Популярности Л. И. Мечникова в Западной Европе во многом способствовал знаменитый французский географ Жан-Жак Реклю (1830— 1905), тоже анархист, член I Интернационала и последователь М. Бакунина, участник уличных боев с версальцами на стороне коммунаров в дни Парижской коммуны 1871 г. После поражения революции его в числе других пленных коммунаров должны были сослать на каторгу на о. Новая Каледония у берегов Австралии, однако ему удалось бежать еще в Париже. Он укрылся в эмиграции в Бельгии, где с 1892 г. и до самой смерти работал профессором кафедры географии в Брюссельском университете. Именно под его редакцией вышел упомянутый 19-томный труд по всеобщей географии, и именно он пригласил Мечникова в число авторов. Он же активно содействовал посмертному изданию на французском языке основного труда «лишнего человека»— трактата «Цивилизация и внешние реки», вышедшего в Париже в 1889 г. В 90-е гг. XIX в. эта книга получила сдержанную похвалу в рецензиях нескольких русских «толстых журналов» («Исторический вестник» и др.), после революции 1905 г. книга была переведена на русский язык, но с большими цензурными купюрами в части анархизма и I Коммунистического Интернационала. В советское время (1924 г.) вышел полный перевод книги, так как автора принято было считать «попутчиком марксизма», но большого распространения идеи JI. И. Мечникова в СССР не получили. И только после 1991 г. российские геополитики-евразийцы вспомнили оригинального мыслителя и еще раз переиздали «полного Мечникова»73.

Суть концепции Л. И. Мечникова состояла в попытках объединить две теории — Моря и Суши — в общую «концепцию мировых рек»: Нил, I игр и Евфрат — в Древнем мире, Инд и Ганг — в средневековой Индии, Янцзы и Хуанхэ — в Китае XIX в. и Волга на пороге века XX в России. Все великие реки впадают в моря и океаны, и поэтому они — коммуникации между цивилизациями Суши и Моря.

Для современной геополитики очень важен методологический тезис Мечникова об отношениях человека и природы. Автор критикует концепцию «географического детерминизма» (фатализма): человек-де бессилен изменить природу — климат, морские течения, отменить землетрясения и ураганы и т. п. По его мнению, наоборот, именно человеческая солидарность при разумном отношении к Природе поможет Человечеству не только выжить, но и достигнуть вершин Прогресса. Идеи Мечникова через десять лет после его смерти активно развивал в эмиграции ранний большевик А. А. Богданов (Малиновский), в труде «Основные элементы исторического взгляда на природу» (1899).

Оказалось забытым в СССР и имя другого русского геополитика Суши (русской Евразии) В. П. Семенова-Тян-Шанского, хотя он прожил вдвое большую жизнь, нежели Мечников, из которой четверть века пришлось на советский период. Основной труд

Семенова-Тян-Шанского под мудреным названием «О могущественном территориальном влиянии применительно к России» вышел в разгар Первой мировой войны в 1915 г. в Петрограде. Развивая идею своего отца о мировом будущем России (400 млн населения к концу XX в.), он упрекал власти в косности, а «общественность» (интеллигенцию) в «догматическом православии», прикрытом удобной для «ничегонеделания» поэтической формулой поэта-дипломата Ф. Тютчева — «умом Россию не понять, аршином общим не измерить...». «Теперь уже настало то время, — писал ученый, — когда положительно нельзя не пытаться изо всех сил Россию понимать и измерять общим аршином, чтобы не оставаться в воздухе наивными мечтателями, за флагами всех других наций, совершенно реально преследующих ясно видимые цели...».

В отличие от Мечникова, Семенов-Тян-Шанский не столько теоретизировал, сколько предлагал конкретные меры по районированию и картографии русской Евразии «от моря до моря». Он настаивал на кардинальном пересмотре традиционного подхода к обустройству Евразии, когда Российская империя веками делилась на две неравные части: до Урала — европейская часть (20% территории), за Уралом — Азия (80% территории). При этом азиатская часть использовалась лишь как военно-стратегическая территория, источник сырья и место ссылки «колодников» (каторжан и ссыльнопоселенцев). В. П. Семенов-Тян-Шанский справедливо подчеркивал, что такая «геополитика» грозит «азиатской опасностью» (нашествие китайцев) и потерей Сибири и Дальнего Востока. Однако после 1917 г. его идеи никого не заинтересовали, и оставшиеся годы жизни он тихо провел скромным эконом- географом, преподавателем вуза.

Между тем, многое из гипотетических предложений ученого выдержало испытание временем. Так, уже в наши дни его призыв бороться с концепцией «Азия для азиатов» преломился в противодействие российских силовых структур «ползучей», «тихой» китайской эмиграции в Евразию, особенно на Дальнем Востоке и в Забайкалье. Причем эта «тихая экспансия» поощряется китайскими властями (решения XVI съезда компартии Китая в 2002 г.), вплоть до выдачи денежных премий тем китайцам-мужчинам, которые женятся на сибирячках и остаются на ПМЖ (постоянное место жительства) в русской Евразии (аналогичная политика проводится и в Монголии). А по подсчетам современных российских китаеведов, сегодня в Китае от 45 до 50 млн таких потенциальных женихов, готовых искать свое семейное счастье в русской Евразии.

Евразийские геополитики межвоенного периода. По сути, в своих практических рекомендациях В. П. Семенов-Тян-Шанский отвечал на философские рассуждения о «русской душе», в первую очередь Н. Бердяева, в его статье «О власти пространства над русской душой»49. Но потребовался грандиозный катаклизм Первой мировой войны и двух русских революций 1917 г, а также кровавая Гражданская война 1918-1922 гг., чтобы «чеховская интеллигенция», выброшенная ее народом-богоносцем в эмиграцию, начала всерьез интересоваться проблемами геополитики русской Евразии, ранее презрительно обзываемой «Азиопой» (конституционный демократ П. Н. Милюков). И уже не отдельные географы-одиночки Л. И. Мечников или В. П. Семенов-Тян- Шанский, а целая плеяда блестящих ученых и богословов (главным образом в Праге и Софии) с 1921 г. занялась изучением проблем евразийства в широком аспекте — географическом, политическом, религиозном, культурном и т. д. Самым талантливым из них, настоящим геополитиком евразийства был Петр Николаевич Савицкий (1895-1968), выпускник Петербургского технологического института, ученик академика В. И. Вернадского, по политическим предпочтениям тяготевший к кадетам, впоследствии ставший экономистом, географом, социологом. Пройдя в 1918-1919 гг. через горнило Белого движения в ОСВАГе (белом Агитпроме) у А. И. Деникина, он затем оказался в эмиграции в Болгарии, где и занялся геополитикой — евразийством. Под его редакцией в 1921 г. в Софии вышел сборник статей «Исход к Востоку».

Сегодня благодаря усилиям современных «евразийцев» (А. Дугина и др.) труды Савицкого в основном доступны современному читателю50. Главное, что отличало «евразийцев» от других представителей русской школы «политической географии» (скажем, от Семенова- Тян-Шанского), — это не просто географический, а цивилизационный подход: русская Евразия — это не только территория Европы и Азии, это особая самостоятельная цивилизация, призванная занять свое место в иерархии мировых цивилизаций. По Савицкому, «серединная империя» не Китай, а именно Российская империя, неприятие «чеховской интеллигенцией» этого основного геополитического тезиса, слепая ориентация на Запад и привели Россию в 1917-1922 гг. к геополитической катастрофе.

Вместо органического слияния в одну евразийскую культуру Россия со времен Петра I существовала двумя «лагерями»: в «Европе» — дворянство и интеллигенция (менее 4 % населения), а в «Азии» — крестьяне, казаки, купцы, монахи (96 %).

Увы, и «евразийцы» 20-х гг. XX в. не были услышаны ни в Европе, ни в «Азиопе» (СССР). Часть «евразийцев» примкнула к «сменовеховству», приняв НЭП за конец Коминтерна и мировой революции, а некоторые даже вернулись в СССР. Самого П. Н. Савицкого в 1945 г. советские военные органы арестовали в Праге как «белогвардейца», и он почти десять лет провел в мордовских лагерях, пока не был освобожден в 1956 г. на волне десталинизации и не вернулся доживать свой век в Прагу.

Марксистская геополитика

По своему характеру (идеология интернационализма) и конечным целям (замена капитализма на пролетарский социализм) учение К. Маркса и Ф. Энгельса тоже являлось своеобразной геополитической доктриной, согласно которой глобальные изменения неизбежны не только в группах стран Суши и стран Моря, а сразу на всей планете — и на Суше, и на Море. В основе этой доктрины лежат два постулата: экономический — капитализм уже в середине XIX в. объединил национальные экономики в одну — мировую; и социальный — тот же капитализм породил своего «могильщика — пролетариат», у которого нет национальности, нет родины и которому поэтому нечего терять, кроме «своих цепей», то есть в мире созрели все условия для революционной смены парадигмы развития человечества, а в новом социалистическом обществе старые национальные геополитические доктрины «прав наций», «прав народов» и даже «прав человека» будут уже не нужны.

Правда, в практической публицистике, особенно в связи с польским восстанием 1863 г., К. Маркс и Ф. Энгельс далеко отошли от пролетарского интернационализма, нередко выступая с позиций германского шовинизма, особенно по отношению к славянским народам. Немцы якобы «цивилизировали упрямых чехов и словаков», славяне делятся на «жизнеспособных» (поляки, русские) и «нежизнеспособных», которые и были насильственно подняты немцами на первую ступень цивилизации», но (они) «нежизнеспособны и никогда не смогут обрести какую-либо самостоятельность»76. Особенно доставалось от основоположников марксистской геополитики царской России. «Темная азиатская держава», «возглавляемое московитами азиатское варварство» (К. Маркс в работе «Азиатский способ производства»), «резервная армия европейской реакции» (Ф. Энгельс в статье «Внешняя политика русского царизма») и т. п.

Позднее, в 30-е гг. XX столетия, И. В. Сталин выступит открыто против этого «германского шовинизма» корифеев марксизма, особенно против Энгельса и его вышеупомянутой статьи о внешней политике русского царизма. Однако в Советском Союзе полностью замолчали тот факт, что к концу жизни К. Маркс и Ф. Энгельс (в большей степени) существенно пересмотрели свою концепцию геополитики. Так, в 1881 г. Маркс ввел в свою теорию капитала новую категорию — «азиатский способ производства» (Россия, Индия, Китай), анализу которого он собирался посвятить четвертый том своего «Капитала», но не успел — умер в 1883 г. Энгельс пошел еще дальше: в год своей смерти (1895) он сумел написать новое предисловие к переизданию труда К. Маркса «Классовая борьба во Франции», в котором признал, что капитализм еще далеко не исчерпал своих возможностей, а высказанные в «Манифесте коммунистической партии» (1848) идеи о неизбежности краха капитала оказались «иллюзиями».

Умеренные марксисты. На рубеже XIX-XX вв. австрийские и немецкие марксисты из II Интернационала активно разрабатыва ли теорию империализма как особую (высшую и даже последнюю) стадию развития капитализма. Один из лидеров 11 Интернационала и теоретик так называемого австромарксизма Рудольф Гильфердинг (1877-1941) обратил внимание на появление новой категории капитала, неведомой Марксу: сращивание банковского и промышленно-торгового капитала, и появление новой интернациональной формы объединения капиталистов — финансового капитала. Его основной труд так и назывался — «Финансовый капитал» (Вена, 1910). Автор пришел к выводу, что таким образом прежняя «невидимая рука рынка Адама Смита» — свободная конкуренция — упраздняется, а противоречия Суши и Моря могут разрешиться только войной (ту же точку зрения разделяли Роза Люксембург и Владимир Ленин).

Альтернативой «финансовому капиталу», по Гильфердингу, может быть только «мировой социализм». С других, «соглашательских», по В. Ленину, позиций выступил старейший марксист Европы Карл Каутскии (1854-1938), душеприказчик теоретического наследия Ф. Энгельса и хранитель его архива после 1895 г. Опираясь на последние статьи и письма Ф. Энгельса, Каутский тоже отрицал «классический марксизм» образца 1848 г. Он выдвинул свою геополитическую теорию ультраимпериализма — объединение финансового капитализма в мировой картель, который позволит ему выйти из противоречий мирно, без войны (этот тезис вызвал наиболее яростную реакцию В. Ленина, впоследствии изложенную в его памфлете «Крах II Интернационала и ренегат Каутский»),

Левые радикальные марксисты. Германо-польская социал- демократка Роза Люксембург (1870-1919) была не согласна с К. Каутским и в своем двухтомном трактате «Накопление капитала» (русский перевод 1923 г.) выдвинула концепцию «автоматического краха империализма», которую тогда разделял и В. Ленин. В отличие от Каутского она была убеждена, что создание «мирового картеля» финансовым капиталом невозможно, «ибо история современного капиталистического накопления на мировой арене превращается в непрерывную цепь политических и социальных катастроф и конвульсий, которые вместе с периодическими хозяйственными катастрофами в форме кризисов делают невозможным продолжение накопления». Владимир Ульянов (Ленин) (1870-1924) тоже откликнулся на эти левомарксистские поиски геополитической теории обустройства мира после Первой мировой войны в своей полемической брошюре «Империализм как высшая стадия капитализма» (1916). Впоследствии она была представлена в СССР как фундаментальный теоретический труд ленинской геополитики «загнивания империализма» и неизбежности победы «мировой пролетарской революции», хотя на деле представляла собой текущую полемику с «ренегатами», «оборонцами» и «социал-шовинистами» из II

«желтого» Интернационала. Тем не менее утопию о классовой революции «в мировом масштабе» Ленин попытался воплотить на практике, создав в 1919 г. 111 Коммунистический Интернационал (Коминтерн).

Николаи Бухарин (1888-1938) на год раньше Ленина, в 1915 г. внес свой вклад в левомарксистскую концепцию империализма своей книгой «Мировое хозяйство и империализм» (предисловие написал В. Ленин). В отличие от Р. Гильфердинга и Р. Люксембург, Н. Бухарин считал расширение и укрепление интернациональных связей финансового капитала господствующей тенденцией мирового хозяйства. Позднее, уже в советское время, «любимец партии» (по выражению Ленина) оформил эти первые наметки в теорию «организованного капитализма», что уже после его гибели подтвердила после Второй мировой войны практика западного капитала, создавшего даже инструменты этой «организации» в виде МВФ, Всемирного банка и ВТО.

Из всех левых марксистов рубежа двух веков только уже упоминавшийся выше ранний большевик Александр Богданов (1873-1928), врач по базовому образованию, сумел к концу Первой мировой войны создать целостную марксистскую теорию геополитики XX в. (к ее разработке он приступил еще до войны), которая выдержала испытание временем и ныне изучается в научных центрах и университетах Евросоюза как богда- новизм (в отличие от уже непопулярного ленинизма). Когда-то, на заре марксистской юности, Ленин и Богданов были очень близки (летом 1906 г. даже семьями снимали одну дачу в Куок- кала в тогдашней «русской Финляндии»), позднее в эмиграции они организовали течение большевизма внутри РСДРП, борясь против «стариков» — Г. Плеханова, П. Аксельрода, В. Засулич

и др. Еще в 1898 г., будучи в ссылке в Шушенском, Ленин написал, а журнал «Мир Божий» опубликовал позитивную рецензию на богдановский «Краткий курс экономической науки» (1897), рекомендуя его как удачное учебное пособие для рабочих марксистских кружков. И даже когда Ленин и Богданов далеко разошлись идейно, вступив в публичную полемику друг с другом (Богданов выпустил антиплехановский и антиленинский философский трактат «Эмпириоманизм» в трех томах (1910), а Ленин в ответ — «Материализм и эмпириокритицизм: критические заметки об одной реакционной философии» (1909), который некогда близкий к Богданову «профессор с пикой» М. Н. Покровский еще в 1926 г. в СССР называл не философской работой, а «чисто политическим памфлетом»), Ленин не препятствовал переизданию (в 1919 и 1922 гг.) другой богда- новской брошюры «Наука об общественном сознании» как учебного пособия для совпартшкол 20-х гг., настолько она доступно и ярко была написана. (Что и не удивительно, ведь Богданов был еще и писателем-фантастом. До Первой мировой войны рабочие марксистских кружков зачитывались его романами «Красная звезда» (1908) и «Инженер Мэнни» (1912) в духе современных братьев Стругацких.)

А. Богданов выступил резко против октябрьского захвата власти в 1917 г. большевиками-ленинцами и в письме к А. В. Луначарскому от 19 ноября 1917 г. назвал его «казарменным переворотом солдатчины», совершенным «грубым шахматистом Лениным и самовлюбленным актером Троцким». «Социалистической революции в Европе теперь не будет — не на том уровне культуры и организованности стоит ее рабочий класс», — заключал Богданов свое письмо. Поэтому ленинская «демагогически-военная диктатура принципиально неустойчива: сидеть на штыках флота нельзя». Но у этой резкой антиленинской политической оценки был глубокий философско-геополитический подтекст, вытекавший из другой, самой главной работы Богданова — трехтомного труда «Тектология» (от др.-греч. Tektein — строить, конструировать), первый том которой вышел в 1916 г. 77 одновременно с

п После очень долгого перерыва значительная часть «Тектологии» вместе с другими богдановскими трактатами была переиздана в трех- памфлетом Ленина об империализме. «Тектология» содержала большевистскую геополитическую концепцию переустройства мира после войны, совершенно отличную от ленинской. Прежде всего Богданов покусился на основной постулат классического марксизма: будто «рабочий от станка» и «крестьянин от сохи» — двигатели исторического прогресса. Нет, возражал автор Марксу, Плеханову и Ленину, будущий пролетарий — это не работяга с кувалдой, а «мыслящий пролетарий» («серый воротничок», по современной терминологии — оператор ЭВМ, программист, компьютерщик, дизайнер и т. п.).

Второй важнейший тезис геополитика Богданова — не классовая борьба и мировая пролетарская революция определят будущее человечества, а его отношения с Природой. Автор приводил очень важный довод: эпохе главного тезиса Просвещения «Человек — царь природы» в XX в. наступил конец. Есть «пределы роста» эксплуатации Природы, и она начала «мстить» неразумному человеку — «царю» — ураганами, цунами, землетрясениями, наводнениями, лесными пожарами (в 1972 г. Римский клуб подтвердил эту ключевую богдановскую мысль в специальном докладе А. Печчеи для ООН «Пределы роста», а затем в 1990-е гг. во втором докладе того же автора «За пределами роста»), В XXI в. уже лидеры G-8 («Большой восьмерки») в полный голос говорят о «тектологии» в «богдановизме», подтвержденной цунами в Индонезии 2004 г., ураганом Катрина на юге США в 2005 г.51 Однако Богданов уже тогда, в 1904-1914 гг. понимал, что в полемике с Лениным и в продвижении в большевизм его «реакционной философии» у ленинцев сильные козыри, главный из которых — догматическое православие с его постулатом «веруй, а не умствуй» (именно из этой догматики, по глубокому убеждению Богданова, и вырос ленинизм)52.

В стране, где по земской переписи 1913 г. только 4 % жителей обладали навыком литературного чтения, не буква, а слово решало все дела остальных 96 % населения, тем более что любые обещания «немедленного земного рая», «справедливости», распределения социальных благ «по-божески» всегда встречали на Руси широкий отклик и обеспечивали поддержку «борцам за правду»53. В таких объективных реалиях опередившая свое время геополитическая утопия Богданова обречена была при жизни ее автора на неудачу практического воплощения. Тем не менее царские жандармские аналитики еще до Первой мировой войны гораздо больше интересовались «богдановизмом», чем «ленинизмом»54. И можно сегодня только согласиться с французским профессором Юттой Шерер, что трагедией русской марксистской мысли и революционной практики стала победа Ленина над Богдановым, а не их союз55.

Политики-практики и их геополитические проекты

Все вышерассмотренные «общественные» проекты в подавляющем большинстве остались на уровне теоретических выкладок (исключение составил лишь проект Ленина с Коминтерном). Вообще большинство геополитиков-теоретиков никакого влияния на реальную политику не оказали, исключение составили единицы: Джон Маккиндер на Версальской конференции (идея «санитарного кордона») и Карл Хаусхофер в гитлеровской Германии накануне нападения на СССР (консультации по плану «Барбаросса»).

Вместе с тем возникали и альтернативные проекты. Наряду с прожектами «общественников» были выдвинуты проекты «государственников». Существовало как минимум три глобальных геополитических проекта, авторы которых пытались их осуществить (проект русского министра финансов С. Витте) или даже воплотили их в жизнь (Лига Наций президента США Вудро

Вильсона, Коминтерн В. Ленина), хотя та же геополитическая жизнь мира оба проекта и отвергла как нежизнеспособные.

Проект «Финансовой дипломатии» С. Витте. Сергей Юльевич Витте (1849-1915) — министр финансов при Александре III и Николае II в 1892-1903 гг., известен прежде всего своей внутренней политикой в России — введением водочной монополии, «золотого рубля», началом строительства Транссибирской железной дороги (Транссиба). Во внешнеполитических акциях упоминается главным образом как подписавший щадящий мир с Японией в г. Портсмуте (США) 5 сентября 1905 г. (за что он был удостоен титула графа)8’1.

Гораздо менее известна его международная финансовая деятельность. Между тем, он является основателем так называемой финансовой дипломатии мира еще на рубеже XIX-XX вв., сделав свой вывод из трансформации «старого» (торгово-промышленного) капитализма в «новый» (финансовый). Но в отличие от марксистов Гильфердинга и Ленина, Витте не считал этот «новый капитал» последней, «загнивающей стадией империализма», который неминуемо ведет к войне, а, наоборот, полагал, что разумное использование мировых банков и объединение их в картель позволит спасти мир от войны. Причем Витте практически доказывал Николаю II преимущества своей «финансовой дипломатии». «Один мой банк стоит десяти ваших броненосцев»56, — говорил он генералам и адмиралам на Особом совещании у царя в 1903 г., когда решался вопрос о войне с Японией.

Когда оппозиция в первую русскую революцию осенью 1905 г. объявила царизму «финансовую войну», призвав рядовых вкладчиков изымать из ссудно-сберегательных касс государственных и частных банков вклады, и эта кампания гражданского неповиновения (наряду с уклонением от воинской службы) грозила крахом всех финансов царской России и ее режиму, именно Витте спас царя от катастрофы. Пользуясь налаженными связями с международными банками, особенно с банкирскими домами Ротшильдов, Витте (к тому времени уже занимавший пост пре- мьер-министра) поехал в начале 1906 г. в Париж и сразу занял 2,5 млрд золотых франков под умеренный процент, что и спасло режим Николая II, впрочем, лично Витте его отчаянные попытки спасти режим династии Романовых стоили политической карьеры. В день открытия первого торжественного заседания Государственной думы в Зимнем дворце в апреле 1906 г. он без предупреждения был отправлен царем в отставку с поста премьер- министра.

Правда, Николаю II пришлось уступить Витте политически: согласиться на введение конституции 1906 г. и образование так называемого режима думской (конституционной) монархии, отсрочившего крушение самодержавия на десять лет.

Много позднее, в своих резко антиниколаевских «Воспоминаниях» Витте с горечью напишет: «Я никому не угодил — ни правым, ни левым, ни друзьям, ни врагам, и менее всего тому (царю), кем был выдвинут к власти...»85. Да, Витте «не угодил» не только царской дворцовой камарилье — задолго до своей отставки он «не угодил» правым, уже давно готовившимся к войне за передел мира (напомним, что Тройственный союз Германии, Ав- стро-Венгрии и Италии был создан еще в 1882 г.). И связано было это «неугождение» с грандиозным проектом С. Витте с помощью «финансовой дипломатии», которую он проводил с 1899 по 1903 г., сорвать планы готовящейся войны.

Этот мировой проект Витте опирался на мощное движение пацифизма, широкой волной поднявшееся в Европе, Америке и Азии. Само пацифистское движение («общество мира») первоначально возникло в США в 1815 г. как реакция религиозных общин на ужасы наполеоновских войн, очень скоро перекинувшись в Англию (1916 г.). И в России при Александре I пацифисты действовали в рамках «библейского движения». С 1848 г. в Европе начали проходить пацифистские международные конгрессы. В 1891 г. в Берне пацифисты объединились и избрали Международное бюро мира — своеобразный пацифистский «Интернационал», благо к 1895 г. в мире уже действовало 126 национальных «обществ мира». До России это движение дошло на подступах к мировой войне. В 1910-1913 гг. в университет ских центрах крупных городов империи (Петербург, Москва, Киев, Казань и др.) возникли общества «друзей мира», которые возглавляли университетские профессора и академики, преимущественно кадетской ориентации (М. Ковалевский, П. Милюков и др.) и даже представители аристократических кругов (князь П. Долгоруков). Среди русских пацифистов можно было встретить и «чумазых» из железнодорожных воротил-миллион- щиков типа Ивана Блиоха (1836-1901), который на свои средства основал в г. Люцерне в Швейцарии «Музей мира», издал шеститомный трактат «Будущая война в техническом, экономическом и политическом отношениях» — пацифистский геополитический проект, и скромных служащих типа земского статистика Сергея Житкова57. Идеологом русского пацифизма и его главным теоретиком был не кто иной, как П. Н. Милюков58, впоследствии резко «сменивший флаги» на борьбу с «тевтонами» до победного конца.

Еще в XIX в. пацифисты добились серьезных практических успехов. Именно под их влиянием мировые державы согласились на создание Международного Красного Креста (штаб-квартира в Швейцарии) для помощи военнопленным и беженцам войны. Европейские пацифисты выступили инициаторами так называемых женевских конвенций о правилах ведения войны.

Поддержка пацифизма отдельными крупными государственными деятелями (Александр II, Николай II, Вудро Вильсон) и рост организованности пацифистского движения (всемирные пацифистские конгрессы в Гааге в 1899 и 1907 гг.) натолкнули Витте на мысль использовать это движение как питательную почву для реализации своего проекта. На первом этапе главное состояло в привлечении Николая II на сторону своего проекта. Витте удалось это сделать, когда царь согласился не только на участие России в первом Гаагском конгрессе 1899 г., но и лично выступил на нем с программной речью перед представителями 26 стран-участниц. Удалась эта стратегия и еще раз, на втором конгрессе в Гааге в 1907 г. Хотя Витте был уже в отставке, он сохранил каналы воздействия на царя через нового премьера П. Н. Столыпина, который был в правительстве Витте министром внутренних дел. Кроме того, сама обстановка содействовала пацифизму Витте: недавно с позором закончилась война с Японией, а в самой России еще полыхала революция (крестьянские бунты). Ясно было, что в таких условиях Россия в ближайшие годы воевать не могла. И Николай II опять поехал в Гаагу и вновь выступил с речью, но теперь уже перед представителями 44 стран, в числе которых впервые были представители Нового Света из Латинской Америки.

Так каким же образом Витте собирался осуществить свой геополитический проект? Хорошо понимая, что «финансовый капитал» рубежа двух веков — это не только валюта «в кубышке», но и реальная власть в мире, Витте попытался сплотить банкирские дома Европы и США в суперкартель крупнейших финансистов, создать в США (удалены от Европы, поэтому менее подвержены военным авантюрам генералов и адмиралов) международную валютную систему на базе американского доллара, но подкрепленного русским залоговым золотом88. Фактически речь шла о своеобразном международном валютном фонде, «финансовом Интернационале». Вот почему Николай II начал тайно отправлять в Америку в 1908-1913 гг. из Одессы через Гибралтар зафрахтованные корабли (преимущественно американские) с русским золотом (всего — более 20). Мыслилось, что оно будет храниться в новом банке картеля (нечто вроде Всемирного банка), а пока его отгружали в адреса банковских групп Моргана и Рокфеллера. Расчет Витте был простой: любая война требует много денег, а явно назревавшая мировая, как говорится, «в больших количествах». Но свободных капиталов при такой гонке вооружений, особенно морских (дредноуты), ни одно государство, кроме России, занимавшей тогда первое место в мире по добыче золота, не имело. Зато частные банкирские дома: трех ветвей Ротшильдов (французской, английской и американской), германский банкирский дом Мендельсона, банки Моргана, Рокфеллера и частично Дюпона такие капиталы имели. Со всеми этими контрагентами Витте еще в 1896 г. установил личный контакт, для чего неоднократно выезжал за рубеж. Официально речь шла о займах для России, неофициально— прорабатывался проект Витте и устав «Всемирного банка». Присылали своих гонцов и участники картеля на встречу с доверенными лицами русского министра финансов в Брюсселе, Петербурге, Берлине в 1898-1902 гг. В 1898 г. в США направляется целая бригада «спецов» из российского Минфина: формально речь идет о железнодорожных займах у финансовой группы Моргана, фактически же уточняются детали функционирования картеля. В 1899 г. Морган посылает уже свою группу «спецов» в Петербург59. Однако довести свой проект до его практического воплощения Витте не удалось. Николай II, внешнюю политику которого граф в своих «Воспоминаниях» определял как цепь «шараханий от войны к миру и обратно»60, отправил его в отставку с поста министра финансов.

После позорного поражения в русско-японской войне царь снова «шарахнулся» к миру (выступление на втором Гаагском конгрессе пацифистов в 1907 г.). Преемник Витте на посту министра финансов В. Н. Коковцев пытался продолжить «финансовую дипломатию» своего предшественника (посылка кораблей с русским золотом в 1908-1913 гг. в США), но у него не хватило финансово-дипломатического искусства Витте довести проект картеля до конца. Начавшаяся в 1914 г. война окончательно похоронила надежды предотвратить войну с помощью капитала. Но сама идея Витте не пропала.

Уже во время Второй мировой войны в 1943 г. в Тегеране об этом проекте Витте вспомнил президент США Франклин Делано Рузвельт, который и предложил И. В. Сталину довести его до конца. И, что поразительно, Сталин согласился.

На основе договоренности двух самых мощных лидеров антигитлеровской коалиции (об этой сенсационной договоренности в период «холодной войны» обе стороны предпочитали не упоминать, впервые ее «озвучил» на страницах «Литературной газеты» российский ученый Владлен Сироткин)61 между Тегеранской (1943) и Ялтинской (1945) конференциями была проведена еще одна — финансовая — с 1 по 23 июля 1944 г. в г. Бреттон-Вудс, штат Нью-Гемпшир на атлантическом побережье США. По существу, на ней обсуждался проект Витте.

млн долл. во Всемирный банк. Однако позднее, после смерти Рузвельта (апрель 1945 г.) его преемник Г. Трумэн отказался от тегеранского компромисса и превратил МВФ и Всемирный банк в инструмент национальной политики США (план Маршалла 1948 г.). В ответ Сталин дезавуировал подпись СССР под уставом МВФ и Всемирного банка, а Верховный Совет СССР не ратифицировал в декабре 1945 г. оба документа. Тем не менее взносы СССР в уставной капитал обоих банков так и остались в США, как и «залоговое золото» Николая II. В 1997 г. вице- президент США Альберт Гор оценивал его в 23 млрд долл. Так «проект Витте» во второй раз сорвался.

Проект Вудро Вильсона. 28-й президент США от демократической партии Томас Вудро Вильсон (1856-1924), профессор истории и международных отношений старейшего американского Принстонского университета, пробыл на высшем государственном посту два срока (1913-1921 гг.) и пытался переизбраться на третий срок (тогда в США не было еще ограничений по срокам), но здоровье не выдержало изнурительной гонки (в 1920 г. ему было уже 64 года, и еще в 1906 г. он перенес микроинсульт) — кандидата разбил паралич, и он выбыл из дальнейшей борьбы. Но в 1912 г., когда демократическая партия неожиданно выдвинула кандидатом в президенты известного лишь в уз ких кругах 56-летнего профессора, не имевшего никакого государственного опыта, кроме должности губернатора Нью-Йорка, эта акция вызвала в американском истеблишменте как минимум недоумение — кому нужен этот профессор-марксист, уже проработавший до этого в Принстонском университете 22 года? Книжки пишет, по которым учатся студенты в США? Ну и пусть пишет дальше, а в Белом доме в Вашингтоне ему делать нечего. Так думали и об этом писали «свиные» и «стальные» короли-миллионеры, получавшие в обмен на чек пожертвования на избирательную кампанию посты в госаппарате — министров, послов и т. п.

США к тому времени уже достигли такой мощи, что сравнялись с Англией не только по промышленному уровню, но даже по тоннажу торгового флота и обогнали «владычицу морей» по военно-морским судам. Вставала новая геополитическая задача— выйти из традиционной изоляции («отстоять от европейских конфликтов возможно дальше» — Джордж Вашингтон, XVIII в.) и активно включиться в мировую геополитическую игру. Тем более что она началась задолго до В. Вильсона: в 1898 г. с помощью своего военно-морского флота США легко выиграли войну с Испанией, лишив ее Филиппин, Кубы, Пуэрто-Рико и других колоний. Для реализации этого нового геополитического курса нужны были новые люди (американские «Витте») во главе с новым лидером, и таковым в 1912 г. стал Вудро Вильсон. Он поставил амбициозную задачу — добиться лидерства США не только в традиционных «сферах влияния», но и во всем мире. Его ближайший советник и организатор всей кадровой политики Белого дома полковник Эдвард Хауз записал в своем «Дневнике» 4 сентября 1917 г.: «Если судьба нам будет благоприятствовать, президент (Вильсон) получит такой шанс оставить след в истории, которого не имел еще ни один человек». Судьбе было угодно, чтобы внешнеполитическая деятельность Вильсона совпала с крутой ломкой прежних принципов геополитики и изменением национальных границ в результате распада Австро-Венгрии в Европе и Османской империи в Азии.

К моменту завершения Первой мировой войны Вильсону удалось возглавить весь послевоенный мирный процесс и стать лидером Версальской мирной конференции, хотя США вступили в войну на стороне Антанты лишь на ее заключительной стадии (в апреле 1917 г. объявили о конце своего нейтралитета и только в июне послали свои войска в Европу). Перед этим Вильсон полностью сменил весь корпус американских послов (37 человек из 41), а также ввел принцип «двойной дипломатии», нечто похожее на то, что сделал Витте в 1893-1903 гг., добившись у Александра 111 указа на создание «финансовых бюро» Минфина за границей (при большевиках на их основе с 1921 г. возникнут советские торгпредства) и фактически создав два МИДа в Российской империи («система» Витте). Только у Вильсона не было «царя над головой», поэтому всю внешнюю политику он прибрал под себя, а государственные секретари в первый и второй сроки его президентства были чисто декоративными фигурами. Послами он тоже назначал не «свиных королей», а университетских профессоров (в Греции и Голландии) или газетчиков (в Великобритании). Там, где не удалось назначить «своих», Вильсон направлял разведчиков, которые писали шифровки лично ему через полковника Хауза, который и стал в 1919 г. истинным госсекретарем. Классические примеры такой «двойной дипломатии» — карьера Артура Булларда в России в Февральскую и Октябрьскую революции и Строуба Телботта в постсоветской России в 1993-1996 гг. Оба были русистами — свободно говорили по-русски, оба работали под видом журналистов и оба сообщали много ценного, в своих выводах расходясь с официальными послами США в России. Спустя десятилетия традиция рекрутирования «людей со стороны» войдет в практику американских президентов: университетских профессоров станут привлекать помощниками президентов по национальной безопасности и даже госсекретарями (Г. Киссинджер у Р. Никсона, 36. Бжезинский у Дж. Картера, Р. Пайпс у Р. Рейгана, К. Райс у Дж. Буша-младшего). Вильсон оказался и первым президентом США, который ввел для анализа внешнеполитических проблем практику заседаний «мозговых геополитических центров». Первый из них назывался «Группа исследования» и возглавлялся полковником Хаузом, который пригласил в эту группу не чиновников, а «яйцеголовых» — главу Американского географического общества доктора И. Боумэна, редактора еженедельника «Нью рипаблик», будущего патриарха американской журналистики Уолтера Липмана и др. Именно в этом «мозговом центре» началась разработка принципов Лиги Наций.

Сама идея создать международную арбитражную геополитическую организацию существовала очень давно. Выше уже отмечалось, что при создании Венской геополитической системы отдельные элементы такого арбитража уже существовали: конгрессы Священного союза, постоянные конференции послов великих держав, обсуждался даже (по предложению России) проект создания «голубых касок» международных полицейских морских сил для борьбы с работорговлей. Но в таком объеме, как создание Лиги Наций, проблема не ставилась, и здесь заслуга полностью принадлежит Вудро Вильсону, добившемуся не только учреждения Лиги с ее штаб-квартирой в Женеве, но и включения ее устава в текст Версальского мирного договора, подписанного 28 июня 1919 г. в Париже42.

Свою концепцию Лиги Наций Вильсон впервые изложил 8 января 1918 г. в декларации из знаменитых «14 пунктов» («Хартия мира»), зачитанной в послании обеим палатам Конгресса США. Характерно, что в Советской России они были встречены на ура: «пункты» перевели на русский, опубликовали в «Известиях» и распространяли на фронте в период брест-литовских переговоров о сепаратном мире с Германией. Большевиков привлек 6-й пункт декларации Вильсона: освобождение Германией оккупированных территорий бывшей Российской империи и принятие новой России в «сообщество свободных наций». Впоследствии, после смерти Ленина в 1924 г., отношение к Лиге Наций в СССР кардинально изменится, ее станут противопоставлять Коминтерну и иначе как «лига убийц» в партийной публицистике до 1934 г. обзывать не будут. Но в начале 1918 г. у Ленина были иллюзии, что после такого послания Вильсон может признать режим большевиков дипломатически, и он через агента «двойной дипломатии» майора Р. Робинса, главы миссии американского Красного Креста, приняв его 5 марта 1918 г., передал Вильсону личное послание. В послании правительству США предлагалось техническое сотрудничество в восстановлении и реконструкции железных дорог и водных путей (еще при «временных» Вильсон направил в Россию так называемую «железнодорожную миссию»). Кроме того, Ленин попытался выяснить у президента США то, что его более всего волновало: готовы ли США оказать военно-техническую помощь Советской России в случае, если: а) Германия вопреки Брест-Литовскому миру от 3 марта 1918 г. снова начнет войну с Россией; б) Япония начнет военную опреацию на Дальнем Востоке и попытается захватить дальневосточный и забайкальский участки Транссиба.

Справедливости ради следует отметить, что в посвященном России «шестом пункте» Вильсон не предусматривал расчленения России, как это предлагалось им в отношении Австро- Венгрии и Османской империи. Более того, в переписке с полковником Хаузом он в 1918 г. был и против распада «буржуазной» Закавказской Федерации (Азербайджан, Грузия, Армения), полагая, что крупные федеративные объединения — наилучший вариант послевоенного государственного устройства России.

Колебания Вильсона в «русском вопросе» объясняются его доктринерскими представлениями о нациях, под которые никак не попадала Россия (нет «наций», а есть «народ», идентифицирующий себя по вероисповеданию: православный — значит «русский»).

Концепция «нации» выросла из идей эпохи Просвещения во Франции и была взята на вооружение «отцами-основателями» США во время Войны за независимость (первая американская революция 70-х гг. XV111 в.). В ходе революционных и наполеоновских войн 1792-1815 гг. в Европе лозунг «самоопределения наций» стал мощным идеологическим оружием в борьбе против феодально-абсолютистской доктрины «народа».

Венский конгресс 1814-1815 гг., завершивший 25-летнюю историю войн в Европе, не разрешил коллизии «нации — народ», хотя русский царь Александр 1 и попытался создать некий прообраз «Лиги народов» — Священный союз монархов и народов. В практической же дипломатии Венской системы 1814-1914 гг. оба принципа — «нации» и «народа» — сосуществовали как бы па раллельно, что позволяло временно решать национальные разногласия либо дипломатически (в 1814 г. отделение Норвегии от Швеции, в 1830-1831 гг. — выделение из Голландии Бельгии и т. д.), либо путем локальных войн (объединение Италии и Германии в 60-70-х гг. XIX в.)

Но Вильсон, конечно же, в своем историческом трактате «Война и мир» был прав: Венская система национальный вопрос как таковой в Европе и тем более в мире не решила, что и предопределило мировую войну 1914-1918 гг. Поэтому, полагал американский президент, плывя в декабре 1918 г. на огромном океанском лайнере «Джордж Вашингтон» из Америки в Европу с гигантской свитой своих дипломатов, советников и экспертов почти в полторы тысячи человек на мирную конференцию в Париже, ключевую роль в итогах Первой мировой войны надо отвести не столько европейским новым границам и контрибуции с Германии, сколько гаранту и арбитру будущего мира — Лиге Наций.

Иными словами, Вильсон предложил переустроить европейский и азиатский мир на путях национально-государственного самоопределения с последующим объединением всех народов в арбитражную Лигу Наций. Следствием этих «пунктов» стал санкционированный творцами Версальской системы 1919-1939 гг. распад двух крупных многонациональных империй — Австро- Венгерской и Османской, а также отчленение от третьей, Российской, Финляндии, прибалтийских губерний и «русской» Польши. В целом проект Вильсона представлял огромную геополитическую перекройку не только европейских и ближнеазиатских границ, но и (уже без Вильсона в 1922 г.) границ колоний. Как отмечает современный биограф американских президентов У. Уильямс в книге «Некоторые президенты: от Вильсона до Никсона (1972), замысел состоял в том, чтобы с помощью «Хартии мира» одним махом «перестроить систему международных отношений в соответствии с американскими принципами и тем самым сделать возможной доминирующую роль США в политической и экономической жизни мира, не прибегая к большим войнам». Если бы проект Вильсона удался, Европе была бы уготована участь второй Латинской Америки. Это хорошо поняли партнеры Вильсона Клемансо и Ллойд Джордж и поэтому оказали американ скому президенту бешеное сопротивление на Парижской мирной конференции. Против Вильсона (как когда-то, в начале XIX в., против Александра I) был и папа римский (его послание в августе 1918 г.), явно не разделявший вильсоновскую концепцию Лиги Наций.

Однако Вильсон как ученый-историк и президент-политик намного опередил свое время — в этом его трагедия. Его концепция восприятия «нации» отдельно от «государства» (что, кстати, очень необычно для англосаксонского профессора, ибо в англоязычных странах nation на бытовом уровне понимается как государство) была очень смелым решением (ООН сегодня именно сообщество «государств», но отнюдь не «наций»-наро- дов).

После Первой мировой войны Вудро Вильсон был первым из государственных деятелей XX в., кто поставил идеологию (концепция «нации») на службу практической геополитике. Вторым стал В. И. Ленин (концепция «класса»), и весь XX в. прошел под знаком «идеологической геополитики», которая нередко подменяла реалии жизни пропагандистско-идеологическими схемами: два мира — две системы (в СССР), советская «империя зла» (в США), расовое превосходство (германский нацизм) и т. п.

Проект В. И. Ленина. Неожиданно превратившись после октябрьского переворота из «общественника»-маргинала в политика-практика огромной державы, В. И. Ленин выдвинул свой не менее амбициозный проект кардинального политического переустройства мира. Конечно, Ленин не был единственным автором «Коминтерновского проекта»: у истоков идеи «мирового отечества пролетариата» (или «Соединенных Штатов пролетариев мира») стояли К. Маркс и Ф. Энгельс. Но Ленин и первые большевики попытались воплотить эту утопию в жизнь. В марте 1919 г. в Москве был учрежден III Коммунистический Интернационал (Коминтерн), а на II конгрессе Коминтерна в 1920 г. было принято его «21 условие», объективно направленное против «14 пунктов» Вильсона: принципу «нации» противостоял принцип «класса», Лиге Наций противостояла «лига» мировой коммунистической партии с центром в Москве, конечной целью которой было создание «мировых пролетарских Соединенных Штатов». А для начала на месте бывшей Российской империи создавался пер вый «штат» — СССР, что и было зафиксировано в союзной Конституции 1924 г. Более того, Коминтерн провозглашал отмену всего «старого» мироустройства и начало «новой эры» (в начале 20-х гг. в СССР пытались даже, по образцу французских якобинцев, отменить религиозное летоисчисление и ввести новый «коминтерновский календарь»: не от Рождества Христова, а с марта 1919 г. — месяца создания III Интернационала). Символика Коминтерна и его главного инструмента — мировой пролетарской революции — внедрялась в 1919-1934 гг. повсеместно. Даже в бытовых календарях не было праздника Великой Октябрьской социалистической революции (официально он появился только в 1936 г., с принятием «сталинской конституции»), а под 7 ноября 1917 г. значилось: «Начало первого этапа мировой пролетарской революции».

Началось повальное переименование городов, улиц, переулков в «коммунистические» (в Москве и сегодня в районе Таганки есть две Коммунистические улицы — Большая и Малая — и Коммунистический пер.). II конгресс Коминтерна постановил переименовать Красную Армию, наступавшую в 1920 г. на Варшаву и далее на Берлин, в РККА имени Коминтерна, появились новые имена — КИМ (Коммунистический Интернационал молодежи), Владлен (Владимир Ленин) и т. п. Стали проводиться «пролетарские спортивные олимпиады» (последняя — в 1928 г. в честь VI Всемирного конгресса Коминтерна в Москве), ибо до 1956 г. СССР официально не принимал участия в «буржуазном» олимпийском спортивном движении. Гимном СССР до 1943 г. оставался пролетарский «Интернационал», и еще в 30-х гг. прошлого века через репродукторы-громкоговорители на столбах с него начиналось каждое утро в «первом отечестве мирового пролетариата» (СССР). Лозунг «Пролетарии всех стран соединяйтесь!» интерпретировался официальной большевистской пропагандой (Н. И. Бухарин. Программа мировой революции. 1928 г.) как призыв пролетариев всего мира отказаться от своих буржуазных наций и присоединяться к «первому отечеству мирового пролетариата» — СССР. С 1919 г. сначала в РККА (приказ пред- реввоенсовета Л. Д. Троцкого), а затем и в гражданских вузах было введено преподавание «языка мировой революции» — эсперанто, которое длилось до середины 30-х гг., пока Сталин не объявил этот искусственный язык «шпионским», не разогнал все многочисленные эсперантские общества и издательства, а их «начальников» не посадил как «троцкистов».

Вся идеология Коминтерна была построена на ленинской концепции противопоставления «буржуазного» «пролетарскому» (социалистическому) — «буржуазная» культура, спорт, хотя «буржуазный» в переводе с французского — это городской. И что, скажите, плохого в буржуазной (городской) культуре и в чем ее отличие от «пролетарской», если и буржуи, и пролетарии живут в одном месте — в городе. Тем более, как это теперь уже хорошо установлено, 70 % населения Советской России (крестьяне) оказались совсем невосприимчивы к коминтерновской пропаганде, и даже в 1937 г. 60 % населения продолжали верить в Бога (согласно запрещенным Сталиным к опубликованию данным переписи). А ведь еще в 1932 г. ЦК ВКП(б) и Совнарком СССР приняли «антирелигиозную пятницу», по программе которой намечалось «изгнание из сознания самого понятия Бога». И неудивительно, что первоначально все эти коминтерновские эксперименты или остались на Западе без внимания (Антанта), или вызвали язвительные реплики («белогвардейская» эмиграция). Отсюда и Вильсон вначале не обратил особого внимания на Коминтерн, считая его кружком эмигрантов-фанатиков, собирающихся построить очередной утопический фаланстер в духе Шарля Фурье. Это вытекало из всего его представления о Российской империи, к которой в XIX в. либеральная университетская американская профессура (и Вильсон в том числе) относилась скептически, если не сказать враждебно, как к «тюрьме народов», стране погромов и кнута. Профессор Принстона тогда удивлялся: как это царь пошел на союз с Антантой? Ему прямая дорога в объятия своего «кузена Вилли-кайзера»: оба самодержцы и солдафоны, обоим на демократические ценности глубоко наплевать.

Не без воздействия Хауза и его «мозгового центра» после Февральской революции Вильсон начал менять свое отношение к России, но так и не выработал твердой личной позиции в «русском вопросе»: в конце концов он пойдет за событиями и Антантой и после большевистского переворота летом 1918 г. даст санкцию на посылку в Мурманск и Владивосток американских войск, то есть США примут участие в военной интервенции против России.

Гораздо язвительнее и резче на попытки большевиков превратить «Святую Русь икон и тараканов» (Троцкий) в «первое отечество мирового пролетариата» отреагировал будущий лауреат Нобелевской премии по литературе писатель-эмигрант Иван Бунин93. В 20-е гг. прошлого века он много выступал с публицистическими статьями в русскоязычных эмигрантских газетах и в 1921 г. в одной из них писал, что Ленин с Троцким за неимением в России подлинного пролетариата обозвали таковым горьковских «босяков» (люмпенов) типа Челкаша, и теперь Коминтерн носится с этими босяками как с писаной торбой. «Что, скажите, могло быть глупее проповеди босячества и всяческого самодурства в стране и без того босой, лыком подпоясанной и испокон веку самодурной?» — возмущался Бунин. И, тем не менее, первые большевики пулеметами и соловками погнали этих бородатых босяков в лаптях в «пролетарский рай» — будущее «бесклассовое» государство СССР. «Ничего у них из этого не получится», — пророчески предсказывал гениальный писатель еще в 1921

г., ибо, — и все-то у нас (в России), как на корове седло».

Но среди белой эмиграции была распространена и другая точка зрения, выразителем которой стал бывший министр иностранных дел Временного правительства, злейший враг большевизма профессор Павел Милюков в книге «Россия на переломе» (Т. 1. Париж, 1927). Он обратил внимание на «большевистскую истину» — интернационализм, который после катастрофы Первой мировой войны с гибелью миллионов людей (в отдельные дни на фронтах гибло сразу до 200 тыс. солдат, а на море тонуло до 100 тыс. моряков в месяц в результате новых средств массового уничтожения — отравляющих газов, подводных лодок и т. п.) получил широчайшее распространение в мире, заменив беззубый довоенный пацифизм. Вот как Милюков формулировал свое кредо: «Те, кто думают, что эта навязчивая идея большевиков — мировая революция — может измениться или даже что большевики уже отказались от мировой революции вместе с коммунизмом и другими основами большевизма, те недостаточно углубились в понимание большевизма и рискуют серьезными ошибками в своих суждениях и разочарованием в последствиях своих сношений с большевиками.

Не только к деяниям большевиков, но и к их идеологии надо относиться серьезно. В день, когда эта идеология будет потеряна, большевиков больше не будет. Будет простая шайка бандитов, какими часто считают большевиков их не рассуждающие враги. Но простая шайка бандитов не владеет секретом гипнотизировать массы. Что, в конце концов, потеря большевистской идеологии неизбежна и что большевики к этому фатально идут — это совсем другой вопрос. Но мы говорим здесь не о конечном исходе, а о процессе, в котором большевистская истина еще сохраняет свою действительную силу».

Другой эмигрант монархист Виталий Шульгин утверждал, что именно интернационализм позволил Ленину и Троцкому «схватить власть» и они «не бросят этого мешка — мирового социализма: в конце концов этот мешок их и раздавит!». Нужен некто третий, который вырос под сенью этого интернационализма, но озабочен державными национальными интересами не мирового пролетариата, а великой России. Развитие Коминтерна показало, что к началу 30-х гг. XX в. этот некто в ВКП(б) пришел: им оказался И. В. Сталин, который похоронил проект Ленина и с 1934 г. (вступление СССР в Лигу Наций) вернул «Отечество мирового пролетариата» на традиционные геополитические рельсы, одновременно поставив инструменты Коминтерна в Европе и мире (разведку, общественные организации, издательства, кино и т. д.) на службу национальной государственной внешней политике СССР. Доктринеры и националисты правят бал. Первая мировая война произвела на Европу и весь мир гораздо больше воздействия, чем Вторая. В ряде стран Евросоюза (Франции, Италии и др.) в школьных учебниках истории до сих пор XX в. начинается с 1914 г., а многочисленные кладбища павших в этой мировой войне находятся и по сию пору в идеальном состоянии (именно после 1918 г. в столицах Европы появились могилы «неизвестного солдата» с вечным огнем). Война подорвала идеалы свободы, равенства и братства, веру в спасительность науки и образования из века Просвещения, породила расизм и фашизм. Именно как противовес этим настроениям появились глобальные доктрины переустройства мира: у Вильсона — через Лигу Наций, у Ленина — через Коминтерн. С высоты прошедших лет мы, потомки, хорошо видим утопичность обеих схем (особенно уже зная, что обе доктрины в конечном счете привели к новой мировой войне), хотя многим тогда казалось: вот два варианта выхода мира из послевоенного кризиса и разрухи, только выбирай!

Сегодня в России и других странах множатся попытки объяснить наличие доктринальных схем банальными попытками «заговоров», особенно в отношении большевиков: «иудо-масонский заговор», «шпионы Германского генерального штаба кайзера» и т. п. На самом деле все обстояло совсем не так.

Идея мирового братства людей труда, выросшая из христианской религии, всегда притягательна для простого человека. Почти полвека, до 1914 г. пролетарский интернационализм в узком («чистопролетарском», как у французского марксиста-сектанта Жюля Геда) или широком (как у Жана Жореса) понимании был официальной идеологией 1 и II Интернационалов.

Количественный рост рабочего класса и отсутствие войн — в Европе после Крымской, а в США после Гражданской — породили у лидеров социал-демократии промышленно развитых стран устойчивую иллюзию, что отныне вообще в мире длительных, типа наполеоновских войн больше не будет: достаточно пролетариату «скрестить руки», и буржуазия лишится солдат. Первая мировая война вдребезги разбила эту иллюзию: пролетарии, взяв ружья, стеной встали за свои отечества (нации) и начали ожесточенно истреблять друг друга, и их недавние «вожди» в подавляющем большинстве не только поддержали войну, но в ряде стран даже вошли в буржуазные правительства «национальной обороны» (включая и некогда непримиримого Жюля Геда), несмотря на все запреты конгрессов II Интернационала это делать, вплоть до последнего предвоенного в 1912 г.

В. Вильсон и большинство лидеров II Интернационала сделали из этого свой вывод: надо путем социальных уступок интегрировать «разбаловавшийся» пролетариат в свои нации. Ленин и другие «левые» циммервальдисты (Роза Люксембург, Карл Либкнехт, швейцарские социалисты и др.) пришли к прямо противоположному выводу: пролетарская солидарность ос- талась, а рабочих просто предали «желтые вожди» II Интернационала. Лишь спустя годы к «коминтерновцам» пришло прозрение: «пролетарский интернационализм» — это утопия Маркса и Энгельса, которую в 1919 г. пытался реанимировать Ленин своим Коминтерном и «коминтерновской» работой «Государство и революция» (1917)62. Вот характерная оценка одного из первых коминтерновцев, члена французской секции и председателя ФКП в Коминтерне, члена исполкома и секретариата III

Интернационала в 1921-1924 гг. Бориса Суворина (Лившица), исключенного Зиновьевым из Коминтерна в 1925 г. как «троцкиста», которую он дал много лет спустя этой марксистской утопии: «Достаточно хотя бы перечитать “Государство и революцию”, чтобы объективно признать, до какой степени Ленин мог ошибиться в своих взглядах на будущее, в мотивировке своего революционного предприятия, в своих теоретических концепциях, которые были опрокинуты практическими свершениями, — так, более чем полвека спустя после выхода этой книги советское государство осуществляет поразительную антитезу того, что предначертал его основатель». И тем не менее эта утопия с 1918 по 1981 г. переиздается 190 раз тиражом в 6 млн 592 тыс. экземпляров на 46 языках народов СССР и 35 иностранных в «дальнем» зарубежье. Но Суворин игнорирует один очень важный феномен: выдвижение Ленина и первых большевиков на авансцену мировой политики в конце и сразу после Первой мировой войны было не единичным явлением и тем более не результатом «заговоров».

Впервые после грандиозного катаклизма конца XVIII в., вызванного Великой французской революцией (Наполеон Бонапарт и блестящая плеяда его маршалов, генералов и дипломатов «из низов»), выдвинулась вторая аналогичная волна, которую Николай Бердяев за неимением более точного термина в 1924 г. в эмиграции назвал «новыми людьми». К этим «новым людям» русский философ относил прежде всего большевиков во главе с Лениным в России, но также фашистов Муссолини в Италии, ке- малистов-офицеров в Турции, вычленявшейся из распавшейся

Османской империи, «пилсудчиков» в воссозданной независимой Польше, деятелей левого Аграрного союза («стамболийцев») в Болгарии и т. д., то есть те новые силы, которые либо до войны обретались в эмигрантском маргинальном гетто (как Ленин и группка его «твердых искровцев»), либо были совсем неизвестны в политике (как фашисты Муссолини).

К европейским «новым людям» добавлялись азиатские из колоний — Махатма Ганди с его Индийским национальным конгрессом или Чан Кайши с его Гоминьданом в Китае. Совершенно неожиданный приход этих «новых людей» к власти, прежде всего в России и Италии, поразил тогда очень многих. Наш современник может понять изумление Бердяева и других «общественников» с палубы «философского парохода», на котором в 1922 г. большевики отправили их в изгнание, если вдруг представит себе сидящим сегодня в Кремле Виктора Антипова, а в Палаццо-ди- Венеция в Риме (дворец-резиденция итальянского премьера) Эдуарда Лимонова. И понятное дело, краха этих «выскочек» (или, по-иному, «самозванцев») старая Европа ждала со дня на день, не говоря уже об эмигрантах из России или Италии.

А между тем эти «выскочки» продержались у власти в Италии целых 20 лет, а в России и того больше: 74 года! И связано это было не только с голым насилием (тоталитаризмом), как долгое время было принято считать (да и сегодня еще продолжают так писать) в демократически-либеральных странах Европы и США), но еще и с тем, что и большевики в России, и фашисты в Италии сумели выдвинуть притягательные для большинства населения своих стран доктрины, на первых порах реализовав на практике многие из народных чаяний, и прежде всего о создании социально справедливого государства. Как теперь уже ясно, не переименование Чухломы в город Клары Цеткин волновало подавляющее большинство жителей СССР, а бесплатное здравоохранение, образование, дошкольные учреждения (ясли и детские сады), профсоюзные путевки с большой скидкой в дома отдыха и санатории и т. п. Более того, в 1928-1933 гг. эти «социальные блага» не распространялись на детей «лишенцев» (купцов, священнослужителей, казаков, дореволюционных инженеров и т. п.), а в 1936 г. Сталин эту «классовую дискриминацию» отменил в связи с «построением социализма в одной стране».

Иная картина складывалась в новых государствах Европы, которые патронировала Лига Наций. К тому времени идея Вильсона о том, что США должны возглавить новый мировой порядок, потерпела неудачу: борьба за ратификацию Версальского мирного договора и Устава Лиги Наций окончилась для него полным провалом — для ратификации в сенате не хватило семи голосов. Вильсон еще успел сказать по этому поводу историческую фразу (ныне она фигурирует во всех школьных учебниках США): «Я могу предсказать с абсолютной точностью, что в течение жизни следующего поколения разразится еще одна мировая война». Прогноз, увы, оказался на удивление точным — через 20 лет, в 1939 г., такая война действительно разразилась. Сам Вильсон после провала своего детища — Устава Лиги Наций — проживет парализованным в инвалидной коляске еще около четырех лет и умрет (вот судьбоносное совпадение!) в один год с другим доктринером, Владимиром Лениным, — в 1924 г. Конечно, «еще одна мировая война» разразилась бы и после ратификации Устава Наций американским сенатом. «Право нации», успешно действовавшее в XVIII—XIX вв., исчерпало себя в веке XX, трансформировавшись в некоторых странах версальской Европы в фашизм (Венгрия, Италия, Болгария и др.), авторитарные военные диктатуры (Польша и Литва с 1926 г., Латвия и Эстония с 1934 г.) и даже в откровенный расизм (гитлеровская Германия с 1933 г.). В конце концов Европа откажется от «принципа нации», заменив его на «права человека» (концепция построения Евросоюза), хотя эта схема многовековой парадигмы не проходит гладко (референдум по проекту конституции ЕС, основанной на «правах человека», в 2005 г. дал отрицательный результат во Франции и Голландии).

Версальская геополитическая система оказалась крайне неустойчивой, и не случайно она просуществовала всего 20 лет — меньше, чем предыдущие: Вестфальская (полтора века). Венская (век) и последующая Ялтинско-Потсдамская (44 года). Конфронтация Коминтерна с Лигой Наций в 1919-1933 гг., а затем неожиданное вступление СССР в сентябре 1934 г. во вчерашнюю «лигу убийц» (с последующим позорным исключением в 1939 г. за вооруженную агрессию против Финляндии) не способствовали устранению угрозы новой войны. В итоге к кон цу 30-х гг. XX в. в европейской геополитике возобладал средневековый принцип — спасайся кто может (Мюнхенский сговор 1938

г. ведущих западных держав с фашистской Германией за счет Австрии и Чехословакии, пакт Молотова — Риббентропа в 1939

г. за счет Польши и Прибалтики). Все эти судорожные комбинации лишь приближали новую — Вторую мировую — войну.

Таким образом, обе глобальные утопии — национальная Вильсона и интернациональная Ленина — в конечном итоге оказались очень сильно идеологизированными и нежизнеспособными. В СССР Коминтерн выродился в большевизм, а «право нации» в новых государствах версальской Европы — в фашизм и даже расизм (нацизм). В итоге ни та, ни другая доктрина не смогли предотвратить Вторую мировую войну. Следует, однако, отметить, вильсоновская схема новых границ (колониальные маленькие государства) сохранилась, а после распада соцлагеря и СССР получила второе дыхание.

Вопросы к теме: 1.

Какова суть нового цивилизационного подхода к геополитике? 2.

Дайте краткую характеристику геополитических проектов умеренных (Гильфердинг, Каутский) и радикальных (Люксембург, Бухарин, Ленин) представителей марксизма начала XX в. 3.

В чем суть проекта А. А. Богданова? 4.

Что из себя представлял «финансовый проект» С. Ю. Витте и почему Ф. Рузвельт в 1943 г. в Тегеране привлек к нему И. В. Сталина? 5.

Планировал ли В. Вильсон использовать Лигу Наций для расширения влияния США в Европе и мире? 6.

Каковы основные причины краха двух утопий?

Литература

Бердяев Н. А. Судьба России. М., 1990.

Bumme С. Ю. Воспоминания: В 3 т. М., 1960.

Ленин В. И. Государство и революция. М., 1981.

Мечников Л. И. Цивилизация и реки. М., 1995.

Неизвестный Богданов / Под ред. Г. А. Бордюгова. М., 1994— 1995.

Савицкий П. Н. Географические и геополитические основы евразийства // Континент Евразия: Сб. статей. М., 1997.

Сироткин В. Г. Кто обворовал Россию? М., 2003.

Сироткин В. Г. Сталин. Как заставить людей работать? М., 2004.

Сироткин В. Г. Почему «слиняла» Россия? М., 2004.

Сироткин В. Г. Почему Троцкий проиграл Сталину? М., 2004.

Спиридович А. Большевизм: от зарождения до прихода к власти. М., 2005.

f