Из всех естественнонаучных сочинений Аристотеля, включенных в настоящий том, «Метеорологика» пользовалась, пожалуй, наименьшей популярностью среди читателей и исследователей Нового времени. Это объясняется в нервую очередь самим содержанием «Метеорологики».
В этом трактате Аристотель подвергает рассмотрению множество конкретных процессов и явлений природы, которые в наше время стали предметом изучения отнюдь не одной только метеорологии, но и многих других наук, в том числе таких, как астрономия, климатология, география, гидрология, сейсмология, физическая химия, физика твердых тел и другие. Аристотелевские объяснения этих процессов и явлений оказываются, как правило, неверными. И если фундаментальная ошибочность общенаучных и общефилософских принципов еще не лишает эти принципы интереса для человека нашего времени, поскольку в них находит отражение определенный этап развития теоретического мышления вообще, то элементарные ошибки при объяснении таких явлений, как кометы, радуга или землетрясения, могут заинтересовать, пожалуй, лишь историка данной узкой области науки.
И все же нам думается, что недостаточное внимание к «Метеорологике» является во многом незаслуженным. Трактат этот отнюдь не сводится к набору ошибок, допущенных Аристотелем при объяснении соответствующих явлений природы. Чтобы оценить его историческое значение, его надо рассматривать в контексте тото времени, а не проецировать на него достижения современной нам науки. При этом надо учитывать следующие два момента, на которые мы хотим сразу же обратить внимание читателей «Метеороло- гики».
«Метеорологику» в целом можно рассматривать как приложение аристотелевского учения об элементах к частным нроблвхмам. Если в трактатах «О возникновении и уничтожении» и частично «О Небе» излагаются общие принципы этого учения и устанавливается роль элементов в общей структуре космоса и в решении проблем возникновения и гибели, роста, изменения и т. д., то в «Метеорологике» это учение применяется к рассмотрению конкретных частных явлений. Поскольку учение о четырех элементах подлунного мира было отвергнуто наукой Нового времени как неверное в самой своей основе, естественно, что и все объяснения отдельных явлепий с позиций этого учения также оказались неправильными. Это, однако, не отменяет того обстоятельства, что «Метеорологика» явилась первой в истории европейской науки попыткой дать рациональное объяснение окружающего нас мира с точки зрения единой теоретической концепции. Мы знаем, какое действие на воображение человека оказывали с незапамятных времен гром и молния, кометы, затмения, землетрясения и другие стихийные процессы, происходящие в природе, сколько религиозно-мистических предрассудков и фантастических представлений возникало в связи с ними в умах людей. Ранние досократики решительно отказались от этих предрассудков и встали на путь рациональных объяснений, которые, однако, имели у них зачастую случайный характер и не обязательно вытекали из общих космологических построений, развивавшихся этими мыслителями. У Аристотеля в «Метеорологике» мы наблюдаем исключительную последовательность в проведении единой точки зрения. Именно в силу этой последовательности «Метеорологика» оказала огромное влияние на науку последующих столетий, практически вплоть до Декарта, сочинение которого «Les Meteo- res» (1637) еще несет на себе глубокую печать аристотелевских воззрений.
Второй момент, который мы считаем необходимым отметить, состоит в следующем. «Метеорологика» содержит богатейшую информацию как о мнениях, высказывавшихся предшественниками Аристотеля по тем или иным вопросам, так и об общем уровне знаний, накопленных греками к этому времени. Эта информация представляет неоценимое значение для историка науки вообще и историка античного естествознания в частности.
«Метеорологика» распадается на две неодинаковые по объему и резко различающиеся по содержанию части. Первые три книги трактата, отмеченные бесспорным единством как в отношении общего плана, так и в методологическом отношении, составляют «Метеоро- логику» в собственном смысле слова. О четвертой книге, явившейся предметом многочисленных споров среди ученых-аристотелеведов, будет сказано несколько ниже.
Предмет науки, которую, по словам Аристотеля, все до сих пор называли метеорологией, определяется им в самом начале трактата (гл. 1) следующим образом: «Она, [метеорология], изучает все естественное, но менее упорядоченное, нежели первый элемент тел, что происходит в местах, тесно соседствующих с областью движения звезд: это, например, Млечный Путь, кометы и наблюдаемые [на небе] подвижные вспышки, а также все то, что мы могли бы почесть состояниями, общими воздуха и воды. Кроме того, [сюда относятся вопросы] о частях Земли, видах этих частей и состояниях. Исходя из этого, следовало бы, видимо, рассмотреть причины ветров и землетрясений и всех явлений, сопряженных с движениями такого рода... Речь пойдет, наконец, об ударах молний, смерчах, пре- стерах и других повторяющихся [явлениях природы]...» (I 1, 338 а 26—330 а 4).
Вслед за этим Аристотель повторяет основные положения, которые относятся к структуре космоса и которые были им развиты в трактате «О Небе». Но здесь появляются и некоторые новые моменты, связанные в основном с проблемой взаимодействия элементов, заполняющих различные области космоса. Даже эфир, указывает Аристотель, который, казалось бы, принципиально отличен от элементов подлунного мира, содержит в некоторых местах примеси огня и воздуха, особенно же там, где он граничит с подлунным миром. Круговое движение эфира захватывает находящийся под ним огонь, который в свою очередь увлекает и большую часть массы воздуха — кроме самых нижних его частей, круговращению которых препятствуют неровпости, имеющиеся на поверхности Земли. Между сферой огня и сферой воздуха имеет место постоянное взаимодействие, причем на границе этих областей происходит непрерывное превращение обоих элементов друг в друга.
Здесь же Аристотель формулирует концепцию двух испарений, которой он в дальнейшем очень широко пользуется для объяснения самых различных процессов, совершающихся в околоземном мире. Иод действием солнечного тепла из Земли выделяются двоякого рода испарения. Испарение первого рода имеет своим источником воду, оно обладает влажной природой и подобно водяному пару. Испарение второго рода возникает из самой земли, которая сама но себе суха и порождает сухие дымообразные выделения, в дальнейшем именуемые пневмой. Каково соотношение между обоими родами исиарений и элементами? Сухая дымообразная пневма имеет огненную природу, ибо она стремится подняться выше воздуха и занять периферийные области подлунного мира, примыкающие к сферам небесных круговращений. Таким образом, пневма это и есть огонь в собственном смысле слова, а то, что мы называем огнем в нашем быту, представляет собой как бы вскипевшую, т. е. воспламенившуюся, иневму. Такого рода воспламенениями пиевмы объясняется появление падающих звезд, болидов, северных сияний и других красочно описываемых в «Метеорологике» небесных явлений, аристотелевские наименования которых подчас с трудом поддаются переводу на язык современной науки. С другой стороиы, влалшое водя- иое испарение идентично, по сути дела, воздуху, хотя воздушная атмосфера, окружающая земной шар, образовалась в результате смешения обоих родов испарений, причем в нижних ее слоях преобладает влажное испарение, а в верхних — сухое. С помощью доктрины двух исиарений Аристотель объясняет существование и таких, казалось бы, чисто астрономических объектов, как кометы и Млечный Путь; естественно, что с точки зрения современной нам науки эти объяснения представляются особенно абсурдными.
Изложенным проблемам посвящена примерно половина первой книги «Метеорологики» (гл.
2—8). Вторая половина (гл. 9—14) занята рассмотрением круговорота воды в природе, включая такие явления, как роса, дождь, снег и град. Этим же круговоротом воды Аристотель объясняет образование рек, которые, как он подчеркивает, в большей своей части берут начало в горах и возвышенных местах. Весьма любопытными представляются соображения Аристотеля о долговременных изменениях земной поверхности, обусловленных появлением и иссяканием рек. «Но если реки в самом деле возникают и исчезают, а одни и те же местности не остаются влажными постоянно, то в соответствии с этим должно меняться и море. И поскольку море в одном месте отступает, а в другом наступает, ясно, что и на всей Земле море и суша не остаются теми же самыми, но со временем одно превращается в другое» (I 14, 363 а 19—24).
Эти соображения Аристотеля содержат в себе зародыш одной из будущих отраслей естествознания — исторической геологии.
Очень коротко скажем о содержании второй и третьей книги «Метеорологики». В начале второй книги (гл. 1—3) Аристотель рассуждает о морях, о том, возникают ли они или существуют вечно, и о других связанных с этим вопросах, но главным образом о проблеме солености морской воды, занимавшей до этого многих греческих мыслителей. Вслед за этим (гл. 4— 5) он переходит к ветрам, происхождение которых объясняется с точки зреиия доктрины двух родов испарений. Дается первое в истории европейской науки описание «розы ветров». С помощью доктрины двух испарений трактуется также возникновение землетрясений (гл. 7—8), грома и молнии (гл. 9), тифона и ураганов (гл. 1 третьей книги). Остальные главы третьей книги посвящены таким атмосферным явлениям, как гало, ложные солнца и радуга. Особый интерес представляет глава пятая, в которой излагается математическая теория радуги, вызывавшая у исследователей много споров и недоумений. Сама по себе эта теория совершенно некорректна, но в ней содержится доказательство известной геометрической теоремы, позднее приписывавшееся Аполлонию Пергскому (теорема о так называемых кругах Аполлония). Многие исследователи склонны считать это доказательство позднейшей вставкой, по каким-то, может быть совершенно случайным, причинам попавшей в текст Аристотеля. Другая альтернатива состоит в допущении, что теорема эта уже была доказана в эпоху Аристотеля и что Аристотель был с нею знаком. Вопрос этот остается открытым, но его решение имело бы существенное значение для определения эрудиции Аристотеля в области современной ему математики.
В конце третьей книги Аристотель уведомляет о своем намерении рассказать о тех действиях, которые оба рода испарений производят в недрах земли. Это намерение, однако, осталось нереализованным (если не считать, что соответствующая часть «Метеорологи- ки» оказалась утерянной уже в древности). Мы узнаем только, что сухое испарение создает, по мнению Аристотеля, минералы, не способные плавиться, а парообразное испарение обусловливает образование металлов, подверженных плавке и ковке. На этом изложение этого вопроса внезапно обрывается, и мы переходим к четвертой книге «Метеорологики», занимающей, как мы уже сказали выше, особое положение.
По своему содержанию эта книга примыкает, казалось бы, к трактату «О возникновении и уничтожении». Она начинается с краткого изложения учения о четырех элементах и о двух нарах противоположностей, сочетания которых лежат в основе этих элементов. В отличие от указанного трактата противоположности именуются здесь силами или способностями — dynameis (там этот термин не встречался), причем горячее и холодное выделяются здесь в качестве дея- тельпых (poietika), а влажное и сухое — страдательных (pathetika) способностей. В трактате «О возникновении и уничтожении» деятельными оказывались первые члены обеих пар — горячее и влажное.
Далее Аристотель переходит к изложению действий, производимых деятельными способностями — горячим и холодным. Основным действием, вызываемым теплотой, является «приготовление» (pepsis), которое имеет три вида: «вызревание», «варка» и «жарение». Холод вызывает «неприготовлепие» (apepsia), подразделяющееся на «незрелость», «недоварение» и «обжигание». Аристотель указывает, что, пользуясь этими словами, он употребляет их не в обычном значении, поскольку других слов для обозначения этих процессов не существует. Действительно, когда он говорит о «приготовлении», он имеет в виду не только приготовление пищи на кухпе, но и пищеварение, и созревание плодов, и развитие зародыша в теле — все процессы, происходящие под действием теплоты. Нечто аналогичное имеет место и для изменений, обусловленных действием холода. Разобрав детально эти процессы, Аристотель рассматривает страдательные состояния, зависящие от преобладания либо влажности, либо сухости. К такого рода состояниям относятся, например, мягкость и твердость. Далее говорится о процессах высыхания и разжижения, застывания и плавления; рассматривается, как ведут себя в соответствующих условиях те или иные вещества. Приводится любопытная классификация веществ, составленная по наличию или отсутствию определенных страдательных способностей (плавкость, гибкость, ломкость, податливость и многие другие). Все эти способности обусловлены в конечном счете противоположностью влажного и сухого. Следует детальное обсуждение этих способностей, после чего «Метеорологика» завершается главами, посвященными рассмотрению подобочастных веществ, в частности тех, которые входят в состав животных организмов. Конец «Метеорологики» естественным образом подготавливает читателя (слушателя) к последующим курсам, в которых будет идти речь о мире живой природы.
Своеобразие четвертой книги «Метеорологики» (которую известный шведский ученый Дюринг назвал «химическим трактатом Аристотеля») побуждало некоторых исследователей сомневаться в ее аутентичности; среди этих скептиков были такие крупные ари- стотелеведы, как Росс и Йегер. Шведская исследовательница Хаммер-Йенсен посвятила специальную работу четвертой книге «Метеорологики» в которой доказывалось, что автором этой книги был не Аристотель, а другой перипатетик, находившийся под влиянием атомистики, может быть Стратой из Лампсака. Влияние атомистики Хаммер-Йенсен усматривала в терминах «частицы» (ogkoi) и «поры» (poroi), которыми Аристотель пользуется в пекоторых главах книги, а также в том, что вся книга имеет явно «механистический» характер, поскольку любимая идея Аристотеля — идея целевой причины в ней начисто отсутствует.
Оба этих аргумента представляются неубедительными. Термин «поры» характерен для учения Эмпе- докла, а отнюдь не для атомистики; что же касается термина ogkoit то он сам по себе достаточно нейтрален и в качестве технического термина не использовался ни атомистами, ни какой-либо другой философской школой. Что же касается «механистичности», то па этот аргумент мы находим ответ в самом тексте четвертой книги: «...ведь там, где преобладает материя, всего труднее увидеть целесообразность» (12, 390 а 3—4). Процессы, рассматриваемые в четвертой книге,— это как раз те процессы, в которых «преобладает материя». Аристотелю просто не было надобности привлекать здесь целевую причину.
Таким образом, в последнее время и не в малой степени под влиянием блестящего анализа четвертой книги, произведенного Дюрингом, утвердилось мнение, что эта книга все же принадлежит самому Аристотелю. Другое дело, что она, возможно, лишь случайно оказалась в составе «Метеорологики», будучи небольшим, но вполне самостоятельным курсом лекций, посвященным определенному кругу проблем, слабо связанных с проблематикой других курсов, читавшихся Стагиритом в Ликее.