СЕМЬ ЛЕТ СОВЕТСКОЙ ВНЕШНЕЙ ПОЛИТИКИ

Празднование 7-й годовщины Октябрьской революции почти совпадает по времени с признанием Советского правительства тем европейским государством, которое занимало ранее наиболее непримиримую позицию по отношению к нам.

Поздновато, нет спора. Поздно приходящим — кости, гласит старая пословица, которую у нас неоднократно цитировали как раз в этой связи. Однако предупредившая Францию почти на целый год Англия лишила себя значительной доли связанных с этим преимуществ своим теперешним отношением к подписанному с нами договору. Общеполитическое значение восстановления нами отношений с Францией в результате этого возрастает.
Семь лет постепенного и неизменного укрепления советского строя, семь лет тяжелой борьбы и испытаний, семь лет кропотливой ежедневной работы по развитию и укреп
лению наших международных отношений завершились признанием нашего Союза со стороны того правительства, которое в Европе было его главным врагом. Эти семь лет представляют собой непрерывное и постепенное завоевание нами шаг за шагом прочного международного положения. В первое время существования Советской республики у нее фактически были только противники, и даже те правительства, которые в то время входили или готовы были войти с нами в мирные отношения, рассматривали эти отношения как временные. Все были против нас, и даже те, которые прикидывались, будто они хотят жить с нами в мире, брали на себя эту роль только временно. Отношение к нашей республике Франции и Англии в первое время нашего существования было неодинаково. Официальная линия Франции по отношению к нам была бешено враждебной, без всякой примеси какого-либо компромисса. Английская политика в первое время нашего существования носила несколько другой характер, так как английскому правительству в числе разнообразных элементов его сложной политики не чуждо было стремление привлечь Советскую республику на свою сторону. Мировая война имела своим результатом то, что и те и другие ее участники считали нужным временно жить с Советской республикой в мире или прикидываться желающими с нею мира. Со стороны Англии эта политика выразилась незадолго до заключения Брестского договора в виде посылки в Москву со специальной миссией бывшего генерального консула в Москве Локкарта, который был приверженцем соглашения с нами Англии и который позднее бросился очертя голову в заговоры против советской власти, чтобы искупить в глазах своего правительства свою предшествующую линию по отношению к нам.
Если английское правительство временно выдвигало сторонника сближения с Советской республикой Локкарта, то это была лишь временная игра. Во французском лагере приверженцем той же политики сближения с Советской республикой были многие военные, оценивавшие серьезное военно-стратегическое значение зарождавшейся Красной Армии и связанных с нею возможностей, но официальная политика, проводившаяся Нулансом, не давала простора этим уклонам некоторых военных и не переставала быть по отношению к нам чисто враждебной ни на одну минуту. Когда Локкарт защищал перед английским
правительством программу сближения с Советской республикой, Бальфур, тогдашний английский министр иностранных дел, писал ему, что каждый дипломат должен выполнять три задачи: во-первых, давать своему правительству богатую информацию; во-вторых, поддерживать хорошие отношения с правительством, при котором он аккредитован, и, в-третьих, осуществлять политическую линию своего правительства; Локкарт, по словам Баль— фура, прекрасно выполнял первые две задачи, но совсем не выполнял третью. Временный характер всех попыток того или другого антантовского правительства разыгрывать номер сближения с Советской республикой был чрезвычайно ярко раскрыт беседами, имевшими место в Вологде между антантовскими дипломатами и некоторыми нашими эмиссарами. Антантовские послы и поверенные в делах в разговоре с некоторыми своими старыми приятелями, приехавшими от нас, развивали весной 1918 г. программу двух интервенций: немедленной малой интервенции и предстоящей впоследствии большой интервенции. Под немедленной малой интервенцией подразумевалось то, о чем говорил Нуланс в своем прошумевшем интервью, то есть попытка воссоздать для Германии восточный фронт с целью отвлечения германских войск от Франции. Это была задача местная и временная. Ради достижения этого результата Англия и Италия готовы были временно прикидываться ищущими с нами сближения. Но независимо от этого предстояла большая интервенция, гораздо более серьезная и ставящая себе по отношению к нам основные цели, о которых в то время говорилось, впрочем, весьма туманно. Такой же временный характер носили и мирные отношения с Германией, выразившиеся в Брестском договоре и в последовавших за ним дополнительных договорах. Из последовавших позднее за крахом германской империи разоблачений стало известно документально то, что нам было в сущности известно и в период брестских отношений: германские монархические и военные правящие круги мирились с существованием у нас Советского правительства лишь временно, впредь до одержания ими ожидаемой победы, за которой должно было последовать удушение большевистской власти. Деятельность т. Иоффе в качестве полпреда в Берлине имела результатом создание многочисленных и чрезвычайно серьезных связей с германским деловым миром, которые пригодились впоследствии; т. Иоффе
ставил себе целью доказать германским правящим кругам, что для них же выгоднее мирные отношения с нами, чем превращение всей России во вторую Украину с отправкой громадной оккупационной армии, с превращением наших громадных пространств в результате этого в пустыню и с уничтожением через это тех перспектив деловых выгод, которые открывались в результате мирных отношений и развития экономических связей с нами. Это было весьма убедительно для деловых кругов, но совсем неубедительно для деятелей типа Людендорфа и Тирпица.
К этому надо прибавить, что все без исключения иностранные правительства смотрели тогда на советскую власть, как на кратковременный эпизод. Даже наиболее дружественно к нам расположенные английские журналисты в то время думали, что советская власть просуществует короткое время, принесет много хорошего, ликвидирует много старых отрицательных явлений и так или иначе вскоре падет. Это непонимание действительной роли Октябрьской революции сыграло серьезнейшую роль в столь долго тянувшейся неналаженности отношений к нам других правительств.
Последовавший за германским крахом период большой интервенции лишь вскрыл и оголил то, что в полуприкрытом виде существовало ранее. Если в известные моменты в начале нашего существования английское правительство иногда прикидывалось ищущим с нами улучшения отношений, то это был лишь временный маневр, а политика Черчилля была лишь откровенным выражением действительного отношения к нам большинства английских правящих кругов. Точно так же, когда в период пребывания у власти Шейдемана германское правительство во что бы то ни стало хотело рассматривать отношение к нам, как положение войны, или когда с разрешения германских властей набирались войска фон дер Гольца, Вермонта, железная дивизия и т. п., то все это было лишь осуществлением той политики, которая даже в брестский период была действительной политикой Людендорфа, Тирпица и их собратьев. Фактически Советская республика стояла совершенно одинокой и в брестский период и в период интервенции, но только в брестский период обстоятельства мировой войны заставляли те или другие правительства временно хитрить с нами, а в период большой интервенции все маски были сброшены.

Однако уже в этот момент простой и ясной политики удушения большевистской власти Ллойд Джордж неоднократно выступал как поборник другой политики по отношению к нам. Уже в конце 1918 г. Ллойд Джордж неоднократно выдвигал ту политическую линию, которую он осуществил в 1920—1921 гг., то есть политику приручения большевиков посредством торговли, посредством их втягивания в общеэкономические отношения с Западом и посредством мирного проникновения к нам западного капитала. Политика Ллойд Джорджа была, однако, как всегда, зигзагообразной, и, высказав новую мысль, он потом с нею стушевывался, пока сила обстоятельств не приведет к ее осуществлению. Эта политика Ллойд Джорджа была, однако, лишь другой формой, более тонкой и искусной, основной политики интервенции и ликвидации большевизма. Рано или поздно противоречие между основным содержанием политики Ллойд Джорджа и ее мнимой дружелюбной формой должно было выступить наружу, что и произошло в период больших международных конференций 1922 г. Различие между политикой Ллойд Джорджа и политикой Клемансо было, однако, громадно, и только теперь в результате последнего шага Эррио окончательно сглаживается это различие между ролью Англии и ролью Франции по отношению к нам.
Создание длительных политических и экономических отношений между Советским государством и буржуазными государствами происходило постепенно, шаг за шагом, путем начатия таких отношений с последовательными группами буржуазных государств. Мирные договоры 1919— 1920 гг. с лимитрофами были первым опытом установления таких отношений, и если мы сравним политическую и психологическую обстановку в момент создания наших первых полпредств в Эстонии, Латвии и Финляндии с обстановкой теперь в Париже, мы увидим, какой громадный путь пройден и как далеко шагнуло вперед дело установления между нами и окружающим миром длительных политических и экономических отношений. В наших отношениях с Польшей был отмечен как момент так называемого морального разоружения факт подписания Домбским и т. Караханом дополнительного протокола осенью 1921 г. Этот протокол имел целью положить конец превращению Польши в плацдарм для вторжения на нашу территорию и для ведения у нас антисоветской работы, и он, несомненно, значительно
облегчил дальнейшее улучшение наших отношений с Польшей. Такое же моральное разоружение происходило постепенно, не сразу, не единым актом в наших отношениях с другими лимитрофами.
Державы Антанты связывали особые замыслы с установлением прочных отношений между советскими республиками и лимитрофами. В период польской войны, когда впервые наше правительство получило приглашение на большую европейскую конференцию (после булоньского свидания английского и французского премьеров), непременным условием нашего участия на этой конференции ставилась постановка на ней вопроса об отношениях между нами и лимитрофами. Державы Антанты в то время еще надеялись, что им удастся контролировать отношения между советскими республиками и их западными соседями.

Это было не только в корне неприемлемо для советских республик, ибо это значило превращение их почти что в вассала Антанты, но это резко противоречило даже интересам самих лимитрофов, и нам удалось очень скоро и без большого труда положить конец таким поползновениям Антанты.
Та система установления фактических отношений и развития в этих узких пределах торговых отношений с нами, которая характеризует период наших торговых или предварительных договоров, являлась осуществлением мысли Ллойд Джорджа о постепенном приручении большевиков. Сам Ллойд Джордж называл такое положение «перемирием». Весь этот период является, таким образом, промежуточным между первым периодом всеобщей непримиримой вражды и ненависти и переживаемым нами в настоящее время периодом установления длительных мирных отношений между нами и другими государствами. Однако в это время во взглядах иностранных правительств на нашу республику наступила новая аберрация, сыгравшая весьма значительную роль в международной политике: если в начале нашего существования все иностранные правительства были уверены, что советская власть будет кратковременной интермедией и что она очень скоро падет, то в период торговых и предварительных договоров у иностранных правительств развивается взгляд, что советская власть сама собой перерождается в буржуазную. Этот взгляд лег в основание планов Ллойд Джорджа, связанных с Генуэзской конференцией. То чрезвычайно предупредительное
отношение, которое советская делегация встретила со стороны капиталистических правительств в Генуе, объясняется именно тем, что эта конференция рассматривалась вначале иностранными правительствами как нечто в роде возвращения блудного сына в отеческий дом. Даже неудача Генуэзской конференции не сразу открыла глаза западным правительствам на эту аберрацию, и можно сказать, что и в настоящее время правящие круги Запада не совсем покончили с этим заблуждением. Для значительной части правящих кругов Запада существует или военный коммунизм или возвращение к буржуазному строю. Разочаровываясь во второй альтернативе, они склонны нам приписывать первую.
После генуэзской и гаагской неудач установление длительных экономических и политических отношений между нами и западными правительствами казалось отсроченным на долгое время. Между тем, однако, как раз в момент генуэзской неудачи был совершен значительный шаг вперед в развитии этих отношений в форме Рапалльского договора и последовавшего за ним упрочения дружественных отношений между нами и Германией. Рапалльский договор заслуживает быть особо отмеченным в том отношении, что тут впервые заключался не предварительный, а окончательный договор за пределами цепи наших непосредственных соседей и притом на Западе, а не на Востоке, и что этот договор отнюдь не заключался в расчете на скорое исчезновение советского строя, но, наоборот, фиксировались отношения, вытекающие из объективных интересов обеих сторон. С другой стороны, момент, непосредственно последовавший за Генуей и Гаагой, характеризовался с нашей стороны переходом к так называемой активной политике, выразившейся в наших выступлениях по поводу турецких событий и по поводу вопроса о проливах и получившей затем дальнейшее развитие в целой серии наших выступлений по вопросам как восточным, так и западным. В Лозанне наши отношения с народами Востока оформляются, как один из важнейших факторов мировой политики. В этот момент, таким образом, советские республики выступают с длительно урегулированными отношениями, во-первых, с непосредственными западными соседями, касательно которых это диктовалось и диктуется ежедневной практической необходимостью, во-вторых, с государствами Востока и, в-третьих, с Германией.

Восточная политика Советского правительства является вполне самостоятельной, чрезвычайно важной и, может быть, даже важнейшей областью его международной деятельности. Она определяется целым рядом исторических и актуально политических, а также экономических моментов первостепенного значения. Восточная политика Советского правительства никогда не носила и не носит служебного или подчиненного характера по отношению к его западной политике и всегда руководствовалась и руководствуется особыми, присущими ей, принципами. Это обстоятельство не может, однако, помешать тому естественному факту, что восточная политика Советского правительства в действительности известным образом реагировала и реагирует на его западные международные отношения и до некоторой степени отражается на них. Неуклонно и быстро развивающиеся дружественные отношения Советского правительства с народами Востока усиливали для государств Запада реальное значение отношений с ним. Наши выступления на Лозаннской конференции, явившиеся мощным шагом вперед в области развития дружественных отношений нашей республики на Востоке, в то же время делали почву более прочной для дальнейшего развития наших отношений на Западе. Можно даже установить непосредственную связь между начинавшими выявляться тогда отношениями к нам французских правящих кругов и теперешним восстановлением дипломатических отношений Франции с СССР, в связи с теми настроениями, которые мы можем теперь констатировать по отношению к нам в выступлениях французских правящих лиц и французской печати.
Возникновение на Западе левых или рабочих правительств ускорило процесс упрочения наших международных отношений, но не изменило его по существу. Установление с нами длительных политических и экономических отношений вызывается требованиями самой жизни, объективной необходимостью. С этими объективными фактами принуждены считаться правящие круги капиталистических государств, с какой бы ненавистью они ни относились к нам в области своих психологических переживаний. Интересно отметить, что сейчас же после ликвидации кризиса, связанного с ультиматумом Керзона, дружественные нам элементы английских правящих кругов высказывали, что отношения между Англией и советскими республиками
вышли из этого кризиса окрепшими и углубившимися. Период первого министерства Болдуина характеризуется поездками в Москву серьезных английских деловых людей и усилением тяги к нам в деловых кругах в самой Англии. В наших разговорах с представителями деловых кругов Англии, несмотря на принадлежность таковых к консервативной партии, уже оформливается мысль о соединении займа с частичным покрытием британских претензий и о ликвидации таким путем самого вопроса о претензиях. В сношениях с принадлежащими к консервативному лагерю деловыми кругами Англии сами собой складывались элементы возможного установления окончательных длительных отношений с нами. Основная мысль плана, связывающего заем с частичным покрытием иностранных претензий, сводится к тому, чтобы народным массам советских республик не приходилось платить дани Западу, не приходилось чего-либо брать из своих собственных средств для покрытия иностранных претензий, ибо в случае получения такого займа выгода для нас от его получения должна была бы покрыть расходы по старым претензиям. Этот план коренным образом отличается от всего того, что предлагалось нам в Генуе Ллойд Джорджем. Я вспоминаю, что, когда во время переговоров в вилле Альбертис, где вся проблема претензий и условий соглашения прошла перед нами в сжатом и особо выпуклом виде, когда наша делегация упомянула о том, что народные массы России относят царские долги к абсолютно отошедшей в прошлое старой исторической эпохе, Ллойд Джордж изумленно засмеялся и сказал: «Неужели они думают, что им ничего не придется платить?» Когда до его сведения была доведена схема наших контрпретензий, он сказал: «Если вы с этим приехали в Геную, можно было бы совсем не приезжать». Когда во время перерыва, в последний день совещаний в вилле Альбертис, я сидел с ним на террасе, он сказал мне, что теперь он видит, что созыв Генуэзской конференции был преждевременным. После своего падения он в ряде статей в английских газетах чрезвычайно резко обрушился, с одной стороны, на Францию, а с другой стороны, на Советскую республику и, между прочим, сильно выругал меня, как «воплощенный дух смутьянства (мисчиф)». И, несмотря на все это, уже в следующем году представители деловых кругов консервативного толка при первом министерстве Болдуина считали допустимой сделку, сво
дящуюся к тому, что мы ничего не заплатили бы, и операции с новым займом дали бы возможность ликвидировать старые претензии в пределах создаваемой для нас выгоды. Таким образом, можно сказать, что если в первый период нашего существования мирные формы и видимость создания или готовности к созданию длительных отношений с нами в действительности прикрывали совершенно обратное, были маневрами, связанными с представлением о нашем близком падении, то в последний период и притом еще до возникновения левых правительств в главных странах, под полемической фразеологией правящих кругов по отношению к нам и под видимостью непримиримости нередко в действительности скрывается вызываемая объективными факторами готовность, поторговавшись, пойти на длительное соглашение с нами.
Дело идет о реальной выгоде для каждого из этих государств, а также о реальной выгоде для влиятельнейших элементов деловых кругов этих государств. Эта выгода слишком ощутительна, точно так же как ущерб от ее отсутствия слишком ощутителен, и конкуренция между различными государствами и между различными группами внутри каждого государства слишком сильна, чтобы они могли позволить себе роскошь продолжающегося надолго отчуждения по отношению к нам. Далекая и богатая Америка еще позволяет себе эту роскошь, но с каждым днем и она будет все больше чувствовать, что эта роскошь стоит слишком дорого. Требованиями самой жизни постепенно ликвидируются остатки периода интервенции и бойкота. Рецидивы есть и будут, противоположность характера нашего государства и других государств слишком велика, чтобы сближение с ними могло быть немедленным, полным и безусловным. Но в общем и целом результаты, достигнутые истекшими семью годами кропотливой работы, при всех могущих угрожать международным отношениям опасностях конфликтов тем не менее настолько велики, что даже наиболее враждебные нам элементы, придя к власти, в конце концов, какова бы ни была временно их политика по отношению к нам, нуждаются в компромиссах с Советским Союзом.
«Известия» № 256, 7 ноября 1924 г.;
№ 257, 11 ноября 1924 г.

<< | >>

↑

Источник: Чичерин Г.В.. СТАТЬИ И РЕЧИ ПО ВОПРОСАМ МЕЖДУНАРОДНОЙ ПОЛИТИКИ. 1961

Еще по теме СЕМЬ ЛЕТ СОВЕТСКОЙ ВНЕШНЕЙ ПОЛИТИКИ:

- Внешняя политика и международные отношения - Вопросы политологии - Геополитика - Государственное управление. Власть - История международных отношений - История политических и правовых учений - Общие вопросы политологии - Политика - Политическая философия - Политические исследования - Политические режимы и партии - Политология в Украине - Социальная политика - Социология политики -