Правление наследников Всеволода обычно рассматривается как закат могущества Владимирской земли, время распада державы Боголюбского и Всеволода под давлением тех центробежных внутренних и внешних сил, с которыми вели неустанную борьбу эти «владимирские самовластцы».
Однако этот период характеризуется также и упорной борьбой за государственные идеалы Боголюбского и Всеволода, и, с этой точки зрения, время Всеволодовых преемников представляет для нас большой интерес. В это время владимирская великокняжеская политика дает также и весьма существенные для последующих столетий результаты. За год перед своей кончиной, в 1211 г., Всеволод, собрав своих сыновей, сделал распоряжение относительно престолонаследия. Он отдавал старшему, Константину, Ростов, а Юрию - Владимир. Однако Константин упорно отказывался от такого распределения, полагая, что нужно держать в одних руках и старый центр земли, и его новую столицу. Он понимал, что Владимир теперь был действительно центром княжества и властной общерусской политики, его желанием и было, по-видимому, стать единовластным владимирским князем. Ho за его спиной стояли и интересы ростовских бояр, мечтавших о реставрации приоритета Ростова; с этими тенденциями Константин также должен был считаться. Поэтому он возражал отцу, «хотяше Воло- димеря к Ростову». Это был опасный вариант, - он вдохновлял ретроградные мечтания ростовской боярской знати и угрожал горожанам Владимира и младших городов возвратом режима боярской олигархии. Всеволод, прекрасно понимая всю сложность создавшегося положения, решился на смелый шаг. Он со звал представителей всех городов, и в их числе Владимира и Переславля, на поддержку которых он рассчитывал в своем новом решении передать старейшинство Юрию. И действительно, оно было принято: «и целоваша вси людие на Юрии; приказа же ему и братью свою». Это была крупная дипломатическая победа, вновь выдвигавшая на первое место союз князя и горожан, победа владимирцев и переславцев над ростовцами. Ho это же событие стало завязкой раскола земли и власти: «Константин же, слышав то, воздвиже брови своя со гневом на братию свою, паче же на Георгия». И сразу же по вокняжении Юрия Константин «нача рать замышляти на Георгия, хотя под ним взяти Володимерь»1. В надвигавшейся усобице между братьями ростовское боярство, вдохновлявшее политику Константина, решительно подняло голову. Оживилась и старая союзница Ростова - Рязань. Готовясь к неизбежной борьбе с братом, Юрий прежде всего отпускает содержавшихся в плену рязанских князей, рассчитывая купить этим их нейтралитет. Во Владимирской земле идет лихорадочная перегруппировка общественных сил: «Много волнение и смущение бысть о сем, и многие людие сюду и сюду отъезжаху мятущеся». Вслед за размежеванием основных феодальных групп между Константином и Юрием разделяются и их братья; на стороне Юрия остается лишь Ярослав, сидевший в Переславле-Залесском. В 1212 и 1213 гг. Юрий ходил со своими полками на Ростов, но до битвы дело не доходило: их споры разрешались соглашениями неизменно в пользу Юрия. В ожидании лучших времен для решительного выступления Константин всячески благоустраивал и украшал Ростов: он вновь заложил упавший Успенский собор (1213 г.), построил храм Бориса и Глеба на своем ростовском дворе (1214 г.), храм Успенья на своем дворе в Ярославле (1215 г.) и собор Спасского ярославского монастыря (1216 г.). В 1214 г. он поставил в ростовские епископы своего духовника игумена Пахомия, а затем Кирилла, тогда как Юрий во Владимире поставил в епископы «Суздалю и Володимерю» игумена Рождественского монастыря Симона. Таким образом уже через два года по смерти Всеволода III нарушилось и цер ковное единство земли: «и оттоле разделися, нача быти в Ростове епископ, а в Володимери и Суздале другий...»2 В эту внутреннюю борьбу вклинились внешние осложнения. Ярослав Всеволодович, сменивший в Новгороде ушедшего в 1215 г. Мстислава, своими крутыми действиями сразу показал, что он намерен снова подчинять Новгород владимирской власти. Он не пошел в Новгород; но сел в Торжке, запер торговые пути, задерживая новгородских послов. Вернувшийся Мстислав предложил Ярославу покинуть Торжок и отпустить новгородских людей, но тот ответил новыми репрессиями. Знаменитая фраза Мстислава перед походом на Ярослава: «Да не будеть Новый Търг Новгородом, ни Новгород Торжькомь, къде святая София ту Новгород...» по-видимому, метко схватывала смысл политики Ярослава. Он не хотел сидеть в Новгороде в неприятной атмосфере борьбы новгородских партий: «виде, яко не твердо ему хощеть быти сидение, и иде в Торжок...». Торжок был важнейшим узлом восточной торговли Новгорода, соперничавшим с ним и уже имевшим свои особые интересы. Сидя в нем он мог в любой момент взять за горло Новгород, прервав его снабжение низовым хлебом. Силой и лаской Ярослав стремился доказать новгородскому торговому миру всю невыгоду борьбы с ним и преимущества соединения Владимирской и Новгородской земель под властью владимирских князей. Это логически вытекало из всей политики Боголюбского и Всеволода. Выдвигая Торжок перед Новгородом, Ярослав, может быть, оглядывался на опыт Андрея, противопоставившего боярскому Ростову Владимир3. Мстислав прекрасно знал кипевшую внутри Владимирской земли борьбу и что там «есть у наю [нас] третий друг» - ростовский князь Константин и ростовское боярство. Он пошел в Залесье с новгородскими, смоленскими и псковскими полками и соединился с Константином. Попытка отколоть от Ярослава Юрия предложением сепаратного мира встретила гордый отказ. Соединение сил Новгорода и Ростова определило решающий перевес союзников над силами Ярослава и Юрия в знаменитой Липицкой битве под Юрьевом (1216 г.). Как и во времена походов Всеволода, в ростовских рядах стояла боярская знать; Юрий дал своим воинам специальное приказание избивать эту часть противника: «аще и златом шито будет оплечье, то убий его... да не оставим ни одинова жива...». Владимирско-переслав- ские полки, как и при Боголюбском, отличались своим демократическим составом: здесь во главе сил были владимирцы и переславцы, а также «множество собрано и поселян пешцов»; по словам летописи, «вышли вси володимерци на бой, и до купца и до пашенного человека». В связи с этим летописец удивленно отметил: «Ce же дивно бе: пойдоша дети на отцов и отцы на детей, и братия на братию и раби на господинов...». На Липиц- ком поле вновь встретились силы феодального дробления земли и силы ее единения вокруг стольного Владимира и его могучего князя4. Юрий, и его братья были уверены в превосходстве своих сил. На мирные предложения Мстислава Ярослав ответил: «Мира не хочу: вы далеко зашли и вышли как рыба на берег», а Константину сказали; «пересиль нас, тогда получишь всю нашу землю». Совет одного из бояр пойти на мир не понравился князьям. Они одобрили заносчивую речь другого Юрьева боярина, что иикто, входивший ратыо в сильную землю Суздальскую, не вышел из нее целым, хотя бы это была рать всей «Русской земли», войска же Мстислава и его союзников можно просто закидать седлами. Воскресенская летопись очень правдоподобно определяет этого «боярина» как «младоумного», т. е. принадлежавшего к новой княжеской молодой знати. Перед боем Юрий с братьями уже договорились о разделе Руси: Ярославу отдавали Новгород, Святославу - Смоленск; Владимирскую и Ростовскую землю вместе с Галицкой землей Юрий брал себе, а Киев как третьестепенный город отдавали черниговским князьям. Этот предварительный дележ Руси ясно показывает, как смотрели на расклад русских сил владимирские князья. Юрий явно считал свою Владимирскую землю общерусским центром и присоединял к нему вторую столь же сильную Галицкую землю, которая также уже шла по пути усиления великокняжеской власти, опиравшейся на энергию богатых и многочисленных городов. Это не было пустой самонадеянностью и хвастовством, - это были взгляды, органически вытекавшие из всей политики Боголюбского и Всеволода. Это была программа нового этапа их объединительной работы: в руках владимирской династии должна была объединиться почти вся Русь; только уже лишенный всякого интереса Киев Всеволодовичи уступали черниговскому роду3. Однако Липицкая битва была проиграна Юрием и Ярославом, они бежали в свои города, а затем Константин вошел во Владимир. По ряду с Юрием Ростов оставался без князя, владимирский «старейший стол» занимал Константин, а Юрий сначала был удален в Городец, а потом сел в Суздале, чтобы по смерти брата перейти во Владимир. Константин думал продолжать обстройку Владимира, и характерно, что единственная постройка, созданная им, была церковь Воздвиженья па торгу {1218 г.), - князь подчеркивал этим свое уважение к торговому люду и горожанам Владимира. В том же 1218 г. Константин умер, оплакиваемый боярами, «яко заступник земли их», и владимирский стол занял Юрий. В перипетиях борьбы между братьями мы наблюдаем, как обособляются внутри Владимирской земли будущие уделы и как борьба идет не только вокруг Владимира и Ростова, но и за обладание сравнительно незначительными городами княжества. Незадолго до своей смерти в 1218 г. Константин сажает в Ростове сына своего Василька, а Всеволода в Ярославле; с Ростовом связан и далекий Устюг; во владениях Юрия остаются Владимир и Суздаль с Москвой и городами Поволжья и Заволжья - Костромой и Солигаличем; Ярослав, владеющий Переславлем, держит Дмитров, Зубцов, Тверь, Коснятин и Нерехту; Юрьев- Польский становится уделом Святослава Всеволодовича. Даже маленький городок Стародуб Клязьменский становится «власть- цой» Владимира Всеволодовича6. Однако, по-видимому, над всеми спорами братьев и племянников в их сознании возвышался завет Всеволода: «и не мозета ратитися сами между собой, но аще на вас встанеть кто [из] иных князей, то вы вси, совокупившеся, на них будите... и потом [у] и аз благословляю вы...». Поэтому Юрий довольно быстро смог восстановить свой авторитет, и его верховную власть признавали его братья и племянники. Этому единодушию князей осо бенно помогал епископ Митрофан. Так, например, при его участии в 1229 г. была потушена ссора Юрия с Ярославом и племянниками, возникшая благодаря «некиих льсти» против Юрия. Владимирская церковь блюла княжеский стол от покушения на его авторитет7. Юрию удалось восстановить и приоритет владимирского епископа, ослабленный разделением епископий при Константине. Предчувствуя усобицу после ряда Всеволода, владимирский епископ Иоанн, державший сторону Юрия, счел за благо покинуть кафедру. Недолгая победа Константина сказалась и на судьбах владимирской епископии - епископ Симон, заменивший Иоанна, удалялся вместе с побежденным Юрием в изгнание в волжский Городец. С вокняжением Юрия обстановка переменилась; владимирской епископии содействовал и сам митрополит Кирилл, начавший после поражения на Калке чувствовать неуверенность в будущем захиревшего Киева. В 1226 г. он приехал к Юрию Всеволодовичу во Владимир, долго гостил у него и здесь в 1227 г. впервые во владимирском Успенском соборе им была совершена церемония посвящения в епископы Владимиру, Суздалю и Переславлю Митрофана. До этого, в 1218 г., митрополит утвердил на новгородской кафедре изгнанного новгородцами еще при Всеволоде владимирского ставленника Митрофана. Неизвестно, по каким мотивам в 1229 г. князь Ярослав осудил ростовского епископа Кирилла I на лишение всех его богатств, и Кирилл покинул кафедру. А в 1230 г. ростовские князья обращаются к нему и Юрию Всеволодовичу за разрешением поставить в ростовские епископы игумена владимирского Рождественского монастыря Кирилла II. Санкция владимирского князя и епископа была достаточной, чтобы Кирилл был введен на епископию, а на другой год его с необычайной помпой посвятил киевский митрополит, а печерские монахи отметили это событие пышным пиром. Митрополит Кирилл вместе с черниговским епископом Порфирием и берестовским игуменом посетил Владимир и в 1230 г., предотвращая войну между Михаилом черниговским и Ярославом Всеволодовичем. Их миссия завершилась успешно, и Юрий с Ярославом дали высоким послам «многое учрежение» и отпустили их8. «Новое могу щественное значение Северной Руси, - замечает по этому поводу С. М. Соловьев, - уже не в первый раз заставляет митрополитов отправляться туда и стараться, чтобы обе половины Руси были в политическом единении, которое условливало и единение церковное»9. То, что митрополит всея Руси сначала присматривался к северу, навещая Юрия Всеволодовича, затем, после монгольского нашествия, подолгу живал во Владимире, а потом и окончательно перешел сюда, чтобы вскоре перенести свой престол в Москву, есть, по существу, процесс осуществления старой идеи Боголюбского о создании митрополии на севере. То, что история работала на пользу этой идеи, еще ярче свидетельствует о глубокой политической мудрости ее первого поборника - Андрея. Вернемся, однако, к Новгороду, который снова, как и в 1209 г., казалось, брал решительный верх. Ho здесь мы вновь видим уже знакомую картину: Липецкая битва не освободила Новгорода от владимирской власти и прежде всего потому, что «суздальская партия» не исчезла, а тем более не исчезла жизненная для владимирских князей необходимость борьбы за Новгород. Следя за событиями в Новгороде со смерти Всеволода Большое Гнездо и до монгольского завоевания, мы видим, что ни одна династия не могла спорить с явным перевесом в Новгороде владимирских Всеволодовичей. Мы упоминали об истории поставле- ния на новгородскую кафедру владимирского ставленника Митрофана - это было фактом большого политического значения. Еще более показательно, что колеблемый партийной борьбой новгородский стол оказывался чаще всего в руках владимирских князей - за двадцать лет его семь раз занимают Ярослав, его племянник Всеволод Юрьевич, сыновья Александр и Федор. Их приводило на новгородский стол неизменно приглашение самих новгородцев, т. е. «суздальская партия» чаще и чаще получала перевес. Летописец с удивлением отмечал под 1231 г.: «Ce уже пятое сидение Ярославле в Новегороде!». Появления Ярослава в Новгороде сопровождались репрессиями противников: в борьбе с соперниками Ярослав хватал и морил в погребах новгородских купцов, перерезал новгородские торговые пути, а однажды и сам Юрий владимирский привел полки к Тор жку и грозил напоить коней водой Волхова. Видимо, как и при Всеволоде, владимирское господство в Новгороде нарушало старые порядки, и князь вводил свои, новые, организовал новые поборы, слал своих судей по волостям и т. п. Ярослав упорно и едва ли не с большим успехом, чем его отец Всеволод, шел к созданию «великого княжения Владимирского и Великого Новгорода», как позднее называли летописцы эту политическую комбинацию. Однако Ярослав выступает в Новгороде «в двойственной, с точки зрения новгородцев, роли: крутого борца за силу княжеской власти против роста новгородской вольности и крупного деятеля в борьбе с западными врагами и в покорении финских племен. Для суздальского князя тут, очевидно, никакой двойственности не было: он вел свою, не новгородскую политику...»10 Действительно, в новгородской деятельности Ярослава обращают на себя внимание не только упорство в борьбе и мертвая хватка, с какой он борется за приоритет владимирских князей. Едва ли не более интересны его военные мероприятия по обороне Новгородской земли от немцев, литвы и чуди, являющиеся как бы прологом к победам его великого сына, Александра Ярославича Невского. Это дело входило в круг забот и самого Юрия. В 1222 г. он посылал владимирские войска под предводительством брата Святослава в помощь новгородскому поход)7 на Кесь (Венден). В 1223 г. Ярослав успешно воевал в Ливонии в направлении Колывани (Таллина); в 1225 г. он без поддержки новгородцев, с одними новоторжцами и торопчанами громил литовцев, совершивших губительный набег на Торжок и торо- пецкие волости. В этом походе в составе полка Ярослава назван и «княж двор», напоминающий нам о «дворянах» Андрея Боголюбского. В 1227-1228 гг. Ярослав совершил успешный поход на Емь, «где же ни един от князь Рускых не вьзможе бы- вати», и крестил корел - «мало не все люди». В том же 1228 г. Ярослав задумал поход на Ригу и уже привел свои переславские полки, но новгородцы и псковичи не поддержали его намерения. В 1232 г. Ярославу пришлось ликвидировать выступление враждебной ему новгородской партии, вступившей в союз с немцами и захватившей Изборск. Только в 1234 г. состоялся поход на немцев, закончившийся их разгромом: «и поклонишася немьци князю Ярославу»11. Как предполагает С. М. Соловьев, Ярослав установил ту знаменитую дань с Юрьева, которая послужила позже Иоанну Грозному поводом, чтобы лишить независимости Ливонию12. В том же 1234 г. Ярослав нанес новый ответный удар литовцам. И даже в тяжелый 1239 г., когда Владимирская земля была испепелена и обезлюжена монголами, Ярослав нашел силы, чтобы броситься к Смоленску и там отбить литовский удар13. Это - год, когда его сын Александр уже строил свою знаменитую крепость на Шелони, это - канун Невской битвы. Вся эта цепь фактов показывает, что при Юрии и Ярославе новгородская политика владимирских князей была направлена не только на борьбу за расширение, установление господства. По сравнению с временем Боголюбского и Всеволода эта политика приобретала новый характер: господство в Новгороде было условием обороны русской западной границы и активных ответных ударов по врагам Руси. В смысле организации этой национальной борьбы Ярослав подготовляет блестящие успехи военного гения Александра Невского, а своей крутой политикой и жестокими репрессиями он как бы предвещает удары Иванов III и IV, которые тремя столетиями позже сломят «новгородскую вольность».
И Всеволод III, и его сын Ярослав широко пользовались в своей борьбе за власть похожими на позднейшие средствами, как вывод населения городов в свои земли и др. Все это позволяет думать, что и глубокий раскол в самом Новгороде в известной мере напоминал ожесточенную борьбу партий конца XV в. Социальное лицо «суздальской партии» определяет участие в посольстве 1215 г., звавшем Ярослава в Новгород, десяти старейших новгородских купцов. Поддерживавшая владимирских князей «суздальская партия» была, очевидно, прогрессивной и серьезной силой, силой людей, понимавших, подобно владимирским горожанам и купцам, «новую правду» национальных идей и видевших ее сквозь акты насилий и репрессий Ярослава14. Таким образом, прочно или нет, но в отношении Новгорода владимирские князья добивались реализации политическо го плана, задуманного перед Липецкой битвой, - Ярослав был наиболее частым хозяином новгородского стола. Что касается Смоленска, то в 1239 г. там, после отпора Литве, Ярослав посадил своего шурина князя Всеволода. Киев и вообще южные дела почти не привлекали внимания наследников Всеволода. Юрий Всеволодович не участвовал в обороне юга. Отмечая, что на совете князей в Киеве по поводу похода на татар (1224 г.) были «все старейшины в Русской земли», южный летописец подчеркивал: «Юрия же князя великого Суздальского не бы [сть] в том совете». Посланный им на помощь Василько намеренно или ненамеренно опоздал и вернулся от Чернигова15. Юрий в 1226 г. вмешался в борьбу между Михаилом черниговским и Олегом курским по вопросу о замещении черниговского стола; силой и посредничеством он добился их примирения, получив снова возможность располагать Переяславлем-Южным. Ho вскоре столкновение Ярослава Всеволодовича с Михаилом из-за Новгорода вызвало поход Ярослава на черниговские волости, остановленный лишь вмешательством митрополита10. Владимирская династия завязывала брачные узы в Киеве, Чернигове и Галиче: сам Юрий был женат на дочери Всеволода Чермного, теперь Василько ростовский женился на дочери Михаила черниговского, сын Юрия Всеволод - на дочери Владимира Рюриковича киевского, Василько Романович волынский - на дочери Юрия Всеволодовича Елене. Мы не знаем точно мотивов, по которым в 1236 г., уже тогда когда татарские полчища входили в пределы Болгарской земли, Ярослав Всеволодович пошел с новгородскими полками к Киеву и без сопротивления занял его. Ho он не долго остался там, «не могы его держати, иде пакы Суждалю». Это было, по- видимому, уже в 1238 г., когда великий князь владимирский Юрий пал в битве на Сити и его стол должен был занять Ярослав17. Он первым поехал к хану и получил от него старейшинство над всеми князьями «в Русском языце»; по-видимому, ему был дан и Киев, где еще в 1246 г. сидел его наместник. По смерти Ярослава его сын Александр Невский также получил ханский ярлык на Киев и всю Русскую землю (1249 г.)18. Как на севере - в Новгороде, так и на юге - в Киеве деятельность Ярослава подготовляла путь для Александра. Через Ярослава, Юрия и Всеволода III Невский был прямым и достойным наследником Боголюбского. Так шла борьба владимирских князей за политическое наследство Андрея и Всеволода в двух важнейших направлениях - Новгород и Киев. Она стала сложней и прерывистей, так как ее основой являлось теперь не монолитное княжество, выкованное Всеволодом, но союз его сыновей и внуков. Сложней и тревожней были и международные отношения Руси, на границах которой уже шли бои с немцами и другими западными захватчиками, а с востока нависала черная туча монгольских полчищ. Как раз в это время и развертывается особенно энергичное движение Владимирской Руси на восток, борьба с болгарами и мордвой, завещанная Долгоруким и Боголюбским. В 1220 г. в ответ на нападение болгар в 1219 г. на Устюг и Унжу был организован крупный поход ростовских, переславс- ких, владимирских, устюжских и муромских полков под начальством брата князя Юрия - Святослава. Войска собрались на устье Оки, осадили и уничтожили город Ошель, а ростовский отряд, опустошивший города и села по Каме, возвратился домой «со многим полоном и корыстью великою». Затем сам Юрий начал большой поход и выдвинул свои войска на Волгу; после трехкратного посольства болгар Юрий дал им мир, поставивший болгар в зависимость от Юрия: в Болгары были посланы его мужи «водити в роту князей их и земли их по их закону»19. По-видимому, борьба на Волге, предшествующая основанию Нижнего Новгорода, была весьма ожесточенной. В 1221 г. Ярославль стал жертвой большого пожара20; мы не знаем, было это случайным совпадением или пожар был делом болгар или Юрия, возможно, хотевшего сделать Нижний единственным крупным центром на Волге и не сочувствовавшего усилению городов наследников Константина. Так или иначе, в 1221 г. на горах Окского устья вырастает «второй Новгород» - «Новгород Нижний». Он закрыл выход на Волгу от Рязани и положил начало тому гигантскому пути русского народа на восток, который через столетия приведет Россию на берега Тихого океана. В XIII же в. этот путь прокладывали походы на мордву 1226, 1228 и 1232 гг. В них участвовали ростовские, владимирские, рязанс- кис и муромские полки. Из сведений о походе 1228 г. мы узнаем, что Юрию удалось привлечь на свою сторону часть мордвы, подвластной племенному вождю Пурешу. Другая часть мордвы, возглавляемая Пургасом, держалась болгарской стороны. Когда Пургас совершил налет на Нижний Новгород, Пуреш ответным ударом своих и половецких сил разгромил Пургаса21. Во всех этих операциях мы ясно ощущаем авторитет великого князя владимирского, которому подчинены военные силы русского севера. Рязанское княжество, подавленное рукой Всеволода, не могло собраться на новое сопротивление. Резня братьев, организованная рязанским князем Глебом, сократив число членов династии, не усилила единства и независимости княжества. Ингварь при поддержке Юрия Всеволодовича одолел братоубийцу и утвердился на рязанском столе22. Интересно, что в этот последний период борьбы с болгарами владимирский князь и епископ прибегли к испытанному еще Боголюбским средству. Если тогда в борьбе с Ростовом большую роль сыграло «открытие» Андреем и прославление «мощей» ростовского епископа Леонтия, то теперь был создан культ «замученного болгарами» христианского купца Авраамия. Как предполагает Б. Д. Греков, этот купец был владимирским агентом, который доставлял Юрию нужные сведения и вел какую-то полезную для Юрия работу. Болгарское правительство казнило Авраамия, а Юрий доставил его останки во Владимир, где гроб «христова мученика Авраамия Нового» был торжественно встречен князем, епископом и людьми; новые «мощи» были водворены в соборе Успенского «княгинина» монастыря23. Таким образом, восточная политика Юрия приобрела характер защиты православия и получила специальное «небесное покровительство». Ho уже в год убийства Авраамия в Болгарах из далеких прикаспийских степей докатывались тревожные вести о приближении монгол... Бежали половцы и болгарские охранные отряды с Яика...24 Сведения ли о монголах, дошедшие до Западной Европы, или военная активность Ярослава Всеволодовича, направленная против Ливонии, обеспокоила Рим, но в 1231 г. папа Григорий IX обратился к «преславному королю Руси» Юрию Всево лодовичу с неожиданным предложением перейти в лоно католической церкви. Это едва ли могло встретить какой-либо отклик. Позднее, в грозные годы движения татар в 1235-1238 гг., в Нижний Новгород и Владимир попал венгерский доминиканец Иулиан. По его словам, «князь суздальский» изгнал из своей земли пришедших еще до него проповедников-доминикан- цев. Иулиан сообщает также, что именно суздальский князь известил венгерского короля о планах монголов «на завоевание Рима и дальнейшего»-5. Таким образом, и теперь, как при Бого- любском и Всеволоде, Владимирская земля продолжала интересовать Западную Европу, как крупная политическая сила. Памятники культуры и искусства Владимирской земли XIII в. также не дают никаких оснований говорить, что творческие силы края были ослаблены его дроблением; напротив, строительство теперь охватывало новые центры, а его пути становились разнообразнее. Как раньше культура Киева была разнесена процессом феодального дробления в отдаленные области Руси, так Теперь культуру стольного Владимира осваивали и развивали новые города северо-востока. Большая культурная работа шла в Ростове при епископском соборе и княжом дворе. Князь Константин прославился как большой любитель книг и основатель первой школы на северо-востоке. Его наследник Василько «бе всему хытр и гораздо умея». Князь Святослав принимал близкое участие в украшении своего собора в Юрьеве-Польском, так что позднейшим летописцам казалось, что он «сам бе мастер». Епископ ростовский Кирилл I был так богат книгами, как ни один из его предшественников; сохранившиеся остатки этой библиотеки представляют торжественные, большого формата пергаментные рукописи, украшенные миниатюрами. Возобновилось и местное ростовское летописание, в котором преобладала церковная стихия26. Летописи сообщают о большом княжеско-епископском строительстве в Ростове и Ярославле27. По техническим и художественным приемам оно было отлично от строительства мастеров Юрия и Святослава, работавших в Суздале, Нижнем Новгороде и Юрьеве-Польском и развивших до высокого совершенства белокаменное мастерство и декоративную резьбу. В дошедших до нас соборах Суздаля (1222-1225 гг.) и Юрьева (1230-1234 гг.) запечатлен большой творческий прогресс русских зодчих, с дерзкой самостоятельностью переосмысливавших архитектурные приемы XII в., проявлявших неисчерпаемое богатство декоративной фантазии, в которой все сильнее звучали народные начала. В мотивах и стиле скульптурного убранства храмов мы видим еще большее обилие художественных «образцов» в виде предметов прикладного искусства, по-прежнему стекавшихся в княжеские сокровищницы и ризницы храмов с различных концов средневекового мира. В убор храмов входят образы русских сказок и легенд, церковные темы трактуются доступно для неграмотного зрителя. Внешний облик этих храмов разительно отличается декоративным богатством и нарядностью внутреннего убранства от тех строгих образцов византийско-киевской архитектуры, которым следовали столетием раньше, во времена Мономаха. За истекший век владимиросуздальское зодчество проделало большой путь и ушло далеко вперед. Подобно Андрею, князь Юрий не дорожил устаревшими реликвиями - его мастера снесли собор в Суздале, созданный прадедом Мономахом, и построили на его месте новый. Этот нарядный собор впервые принадлежал горожанам, для которых были расширены и хоры, а в росписи храма усилились цветистость и жизнерадостная узорочность. Писанные золотом медные врата Суздальского собора представляли собой своего рода наглядную церковную энциклопедию с обстоятельными текстами, которая трактовала о мироздании, важнейших праздниках и событиях церковной истории. Как эти врата утонченной роскошной техники, так и росписи храма, его архитектура и резной убор были целиком делом своих, владимиро-суздальс- киххудожников, достойных и смелых продолжателей владимирского искусства эпохи Андрея. О плодотворном развитии культуры при наследниках Всеволода с неменьшей яркостью свидетельствуют и литературные памятники. Выходец из Киево-Печерского монастыря, владимирский епископ Симон (1214-1226 гг.), бывший уже в 1197 г. игуменом придворного Рождественского монастыря во Владимире и ду ховником великой княгини, своим посланием к печерскому монаху Поликарпу кладет начало обширному сборнику поучительных повествований о жизни и «подвигах» печерских иноков и об истории Печерского монастыря (Патерик). Они проникнуты религиозно-поэтическим чувством и интересом к чудесному и одновременно реалистичны, правдивы. Этими чертами Патерик напоминает андреевское «Сказание о чудесах Владимирской иконы». Рассказ об участии варяга Шимона и греков в сооружении Великой печерской церкви как бы дает историческое обоснование того пути, по которому шли Мономах и его потомки, сначала перенесшие на север плодоносные ростки киевской культуры, а затем построившие новый культурный мир, смело обращавшийся к Западу и свежим творческим силам народа. Киевлянин по происхождению и культуре, епископ Симон проникнут глубокой гордостью за свою новую родину и ее богатства. «Святительства нашего власть сам веси, - писал Симон Поликарпу. - Кто не весть мене, грешного епископа Симона и сиа съборныа церкви красоты Владимерьскиа и другие Суждальскиа церькви, юже сам създах. Колико имеета градов и сел, и десятину събирають по всей земли той! И тем всемь владееть наша худость...». И в этом отрывке нельзя не услышать чувств, созвучных «Слову» киевского митрополита Ила- риона, говорившего о широкой известности и славе Русской земли28. Ho литература во время Симона не была уже монополией духовенства. Владимирский летописный свод, предпринятый по смерти Всеволода его сыном и наследником князем Юрием для прославления дел Андрея и Всеволода, составлялся уже светским писателем, возможно, принадлежавшим к числу придворных Юрия. Автор нового свода выступает как реформатор летописного языка, стремящийся устранить его архаизмы, сблизить его с живым языком, освободить изложение от излишнего обилия церковных сюжетов. Весьма вероятно, что эта «реформа» летописного языка, проведенная последовательно и глубоко, была осуществлена по указанию князя. Летописный текст становился более легким для рядового читателя. Свод был богато иллюстрирован владимирскими художниками, о рисунках которых мы можем судить по их копиям в знаменитом Радзи- вилловском списке летописи конца XV в. Миниатюры были как бы живописным комментарием к тексту, оживлявшим его и облегчавшим усвоение; с особой любовью были иллюстрированы те сюжеты повествования, которые касались истории Владимирского княжества и подвигов владимирских князей Юрия, Андрея и Всеволода29. Из той же светской среды вышла новая редакция неоднократно цитированного выше выдающегося произведения древнерусской литературы XII-XIII вв. «Послания Даниила Заточника», адресованная, по-видимому, переславль-залесскому князю Ярославу Всеволодовичу, отцу Александра Невского. Автор - выходец из тех кругов мелких княжеских дружинников, которые выступили на политическую сцену под именем дворян при Боголюбском. Автор убеждает князя в необходимости подобных Даниилу мудрых и начитанных советников, которые напоминают нам и окружение Андрея, состоявшее из отроков и детских. Действительно, автор блещет своей начитанностью, уснащая послание многочисленными притчами и образами, заимствованными из церковной литературы, сборников и повестей, русской летописной истории, умело внося в текст народные пословицы и поговорки. Основной мыслыо произведения является «страстная и убежденная защита человеческой личности и человеческого достоинства независимо от социального и имущественного положения и в то же время непоколебимая уверенность в том, что ценность человека и его право на внимание и уважение определяются прежде всего его интеллектуальными качествами. Ни в одном произведении предшествующего периода русской литературы личное начало не заявляется так энергично и настойчиво и так принципиально»...30. И характерно, что эта апология личности и культуры рождается во Владимирской земле преемников Боголюбского. Автор выступает и как горячий защитник идеи могущественной княжеской власти, в ней он видит единственную силу, способную установить государственный порядок и социальную справедливость. Как дуб крепится множеством корней, так и город - державою князя; как кормчий - глава корабля, так и князь - глава своим людям; полки без хорошего князя то же, что зверь без головы. В этих утверждениях мы видим дальнейшее развитие формулы «князь, город и люди», которая лежала в основе деятельности Боголюбского. Теперь ее литературное углубление и аргументацию берет из рук церковных писателей новый, светский человек из круга княжого «двора», княжий «дворянин», или «ми- лостьник» («всякому дворянину имети честь и милость у князя»). Он и подчеркивает роль этой новой политической силы. Восхваляя князя, автор проникнут ненавистью к спесивому и жадному родовитому боярству и монашеству, как бы предвосхищая идеи дворянского публициста XVI в., сторонника самодержавия - Ивана Пересветова. Все эти факты из истории Владимирской земли и ее культуры в XIII в. свидетельствуют о плодотворности того политического пути, по которому повел русский север Андрей и который с успехом продолжили его преемники. Невзирая на начавшееся дробление Владимирской державы, последняя продолжала оставаться огромной культурной силой русского народа. Лучшим показателем этого является стратегический план вождя монгольских орд Бату-хана. Готовя удар на Киев, откуда он намеревался идти через Галицкую Русь в Западную Европу, он должен был обезопасить свой тыл и отвести угрозу помощи югу с севера. Там были самые грозные силы сопротивления, которые в тяжелых боях 1237-1238 гг. обескровливали несметные полчища татар, пока трагическая борьба не завершилась разгромом полков Юрия Всеволодовича на кровавых берегах реки Сити. «Князья русского северо-востока сохранили единство своего «великого княжения», построенного на традиционной основе, до грозной годины татарского нашествия; пережило оно и эту гро-