Досократики. Сократ. Платон

Термин “мимезис” встречается уже у досократиков, в частности, у пифагорейцев. Музыка, например, считали они, изображает “гармонию сфер”. Подражание раскрывается у пифагорейцев посредством понятия числа и таких “структурных” терминов, как “порядок”, “симметрия”, “соразмерность”, “гармония”.

Уподобляя все, в том числе и произведения искусства, числу, пифагорейцы мыслили свои числа структурно, фигурно. Так, пифагореец Эврит, рассматривая всякую вещь как число, изображал ее в виде камешков, определенным образом расположенных (2). Структурно-математический подход у пифагорейцев был составной частью их воззрений о числах как сущности вещей – воззрений античного объективного идеализма.

У Гераклита теория “изображения” трансформируется в учение о символизме (2). Рисуя картину эстетически творящего субъекта, Гераклит говорит о том, что в творчестве человек уже не просто говорит, но “вещает”, “рождает символы”. Это связано с учением о том, что каждая вещь отражает на себе общие судьбы космического огненного логоса, иными словами, она – “абсолютно символична”. Тут перед нами – “своего рода символический материализм... “ (2).

Другому великому материалисту античности Демокриту приписывается взгляд на искусство как на деятельность, подражающую поведению живых природных существ. Так, построение жилищ уподобляется им построению гнезд у ласточек, пение заимствуется у певчих птиц (4).

Теория “мимезиса” была тесно связана и с языковыми проблемами словесного (главным образом, поэтического) искусства. В работах о философских проблемах языка, семиотики, семантики, семасиологии – о том, как они ставились и решались в истории античной философии, - зафиксировано, что интерес к названным проблемам можно обнаружить уже у милетцев, Пифагора, Гераклита, а позже – у элеатов, Демокрита, софистов и др. (5). Поскольку наиболее полную картину античных воззрений на философские проблемы языка и семантики дают диалоги Платона, в особенности его “Кратил”, вернемся к ним позже при изложении взглядов самого Платона.

Прежде, чем переходить к Платону, остановимся на некоторых моментах сократовского понимания “мимезиса”.

По свидетельству Ксенофонта, Сократ ставил вопрос, может ли живопись и скульптура, подражая природе, изобразить не только “то, что мы видим” (предметы вогнутые и выпуклые, темные и светлые, жесткие и мягкие, неровные и гладкие и т.п.), но и то, что совершенно невидимо – “духовные свойства”. И отвечает утвердительно: изображая глаза, выражение лиц, жесты, искусство “должно во всех произведениях выражать состояние души” (6). Из этих рассуждений видно, что, по Сократу, выражение “состояние души” в изобразительных искусствах возможно путем изображения видимых симптомов, или выразительных проявлений.

Сократовское учение об искусстве и подражании движется в направлении к объективному идеализму, что найдет свое классическое выражение в эстетике Платона, в его символической интерпретации “мимесиса”.

Посмотрим сначала, как освещается Платоном “подражание”, понимаемое как изобразительная репрезентация (7). В “Кратиле” уже намечается та классификация изображений - по предмету, средствам и способу, - которая в развернутой форме будет дана в “Поэтике” Аристотеля. Так, музыка подражает звучанию, живопись - очертаниям и цвету; по-иному, о чем будет сказано позже, подражает искусство наименования и поэзии (8). Всякое “изображение требует своих средств” (9), “никто не смог бы сделать то, что мы теперь называем рисунком, подобным какой-либо из сущих вещей, если бы от природы не существовало средств, из которых складывается живописное изображение, подобных тем вещам, каким подражает живопись” (10). Платон различает изображение и выражение. “Таким образом, - пишет он, - выражение чего-либо с помощью тела - это подражание тому, что выражает тело, которому подражаешь” (11). Изображение не должно быть тождественным объекту подражания. Вовсе не нужно “воссоздавать все черты, присущие предмету, чтобы получить образ”: чего-то может недоставать, чего-то будет в избытке. Изображение, абсолютно тождественное предмету, бесполезно, в этом случае будут не Кратил и изображение Кратила”, а два “Кратила (12). Изучать самое изображение, “хорошо ли оно изображает (предмет), а также истину, которое оно отображает”, надо не по изображению, а из самой истины (13).

“Господствующей идеей эллинской философии, - пишет Бозанкет, – было метафизическое допущение, что сущность искусства и красоты заключается не в символическом отношении к невидимой реальности, лежащей “позади” объектов чувственного восприятия, но в простом имитативном отношении к ним” (14). В этом высказывании в несколько пренебрежительной форме (“метафизическое допущение”, “простое имитативное отношение”) Бозанкет признает тот факт, что в основе античной эстетики лежит принцип отражения объективной реальности в искусстве, принцип “мимезиса”. И, несмотря на то, что античный принцип “подражания” отнюдь не сводился к “простому имитативному отношению” (15), он был тесно связан, как правильно замечает Е. Уттитц, с “предметным” характером античного искусства и античной науки (16).

Взгляды Платона на искусство развиваются в русле античной теории “подражания”, но по своей философской сущности они представляют идеалистический символизм. Как отмечает А.Ф,Лосев, детально исследовавший проблему символизма в философии и эстетике Платона, последний не употребляет слова “символ”, однако повсюду руководствуется принципом символизма – тем принципом, который в последующей идеалистической традиции обозначался именно этим термином.

Термин “символ” этимологически связан с греческим глаголом ???????? - соединяю, сталкиваю, сравниваю.

“Уже эта терминология, - отмечает А.Ф. Лосев, - указывается на соединение двух планов действительности...” (17). У Платона эти два плана – мир чувственных вещей и сверхчувственных идей, причем последние понимаются как онтологически первичное по отношению к вещам. Чувственные вещи – это не адекватные копии идей и не произвольные знаки их, а символы, намекающие на идею. Произведения искусства, подражая вещам, суть подобия символов, вторичные символы (18). Таким образом, объективно-идеалистическое учение Платона об идеях, которое в сущности своей было и учением о бытии (или онтологией), - есть “принципиальный и окончательный символизм” (19), на основе которого Платон “создал величественное здание философского эстетического символизма” (20).

Платоновская символическая философия искусства лишала последнего познавательной ценности и рассматривала его как препятствие на пути познания истинно сущего мира – мира идей. Отсюда его утверждение в “Софисте” о том, что обширная часть живописи и вообще искусства подражания создает даже не подобие истинной красоты, а “призраки” (21) - об этом же он пишет в “Государстве”: подражательное искусство “творит произведения, далекие от действительности, и имеет дело с началом нашей души, далеким от разумности; поэтому такое искусство и не может быть сподвижником и другом всего того, что здраво и истинно” (22).

Этот вывод подкрепляется в отношении словесного искусства платоновским истолкованием языка. Наиболее полно оно представлено в “Кратиле” на широком фоне всех основных течений досократовской философско-лингвистической мысли античности.

По мнению ряда исследователей, как советских (О. Маковельский, И.М. Тронский) (23), так и западных (Р. Филипсон, Э. Гааг и др.), Платон излагает в “Кратиле” в основном демокритовскую концепцию “имен” – наиболее продуманную и глубокую теорию античности. Демокрит не приемлет ни учения Протагора о том, что имена “от природы”, ни субъективистской теории софистов, по которой имена – условные, произвольные знаки вещей. Он различает первые слова, которые являются отображением самих вещей (“звучащими статуями”) и позднейшие (“сложные”), имеющие условное значение “по установлению”, но не являющиеся абсолютно произвольными. В VII письме, написанном в конце жизни, Платон решительно подчеркивает свое согласие с теорией “договора”. Платон был одним из первых крупных теоретиков, исповедующих символический (знаковый) взгляд на природу языка (24). Коренное отличие от его Демокрита и других материалистов заключалось в том, что этот взгляд он использовал с целью ограничить познавательную ценность языка. Все языки, по Платону, репрезентируют определенные “значения” с помощью чувственных “знаков”, но физически-чувственное содержание слова является лишь носителем идеального значения, которое не ограничивается процессами языка, а лежит по ту его сторону. Язык и слова стремятся выразить чистое бытие, идею, но они никогда не достигнут этого. Звуковая форма слова выражает идею еще меньше, чем чувственные вещи или образ. Все это делает язык, а значит и словесное искусство, неспособным к отражению высшего, истинно философского содержания познания (25).

Взгляды досократиков и Платона на язык не могли не оказывать влияния на их теорию словесного искусства. Большинство сочинений Демокрита (напр., “О поэзии”), софистов, писавших об искусстве, известны лишь по ничтожным отрывкам и упоминаниям о них у древних авторов. Б. Кроче в своей “Истории эстетики” утверждал, что размышления о языке имели тесную связь со спекуляциями о природе искусства, начиная с софистов (26). Такую связь можно констатировать, по-видимому, значительно раньше, но правильно то, что софисты действительно занимались этим вопросом. Они придавали особое значение человеческому слову, у них был культ слова. Интерес к слову объясняет свойственный их эстетике интерес к риторике (27), к использованию слова для различных жизненных целей. Софист Горгий говорил, что он считает и называет свою поэзию в целом речью, обладающей размером. Горгий, как и все софисты, подчеркивал в речи момент многозначности и произвола для того, чтобы использовать такое толкование языка для доказательства своих положений об относительности познания, о человеке как “мере всех вещей”. “Ведь то, - говорит Горгий, - чем мы сообщаем, - речь, а речь не есть субстрат и сущее: стало быть, мы сообщаем ближним не сущее, а речь, которая отлична от субстрата... “ (28).

Отчетливо выраженная тенденция Платона ограничить познавательную ценность языка в сущности означала подобное стремление и в отношении словесного искусства. Цитируемые выше высказывания Платона из диалога “Государство” о том, что подражательное искусство не может быть сподвижником всего того, что “здраво и истинно”, касается, как подчеркивает сам Платон, не только подражания зрительного, но и “того, которое мы называем поэзией” (29).

Платоновская концепция искусства, включая и ее коммуникативный аспект, оказала огромное влияние на последующее развитие эстетики. Это объясняется, во-первых, наличием в ней глубоких идей, имеющих позитивное значение (30). В интересующем нас аспекте следует отметить положительную тенденцию платоновской мысли, направленную против субъективизма, релятивизма, психологизма и формализма при истолковании коммуникативных проблем искусства. Влияние Платона объясняется, во-вторых, также тем, что он дал классическое выражение линии объективного идеализма, что в области философии искусства нашло свое выражение в его концепции символизма. Все последующие идеалистические символические концепции искусства, включая и семантическую философию искусства Пирса, Уайтхеда и др., в той или иной мере восходят к Платону.

<< | >>

↑

Источник: Басин Е.Я.. Искусство и коммуникация (очерки из истории философско-эстетической мысли). 1999

Еще по теме Досократики. Сократ. Платон: