Понятие о семье. Семьей называется сложный союз супругов между собой и родителей с детьми. Для бытия семьи (в теоретическом и законодательном смысле) достаточен один из этих двух союзов: семейством признаются муж и жена, не имеющие детей; семейство также может составлять один из родителей вместе с детьми. Но в историческом, древнеславянском значении для бытия семьи необходимы оба союза: так, союз супругов, не имеющих детей, не выполнял понятия семьи, и бесплодие было причиной расторжения брака. По древним законам других славянских народов, смерть одного из родителей прекращала родительскую власть, и дети освобождались. В юридическом основании первого, т. е. супружеского, союза лежит договорное начало, в основании второго — кровное начало. Но и в отношениях между родителями и детьми может присутствовать договорное начало: именно стороннее лицо, посредством договора, может получить значение и права сына (усыновление или сынотворение). В древнеславянском значении семьи договорное начало преобладает над кровным, как видно из самого термина «семья», который на древнерусском языке означает товарищество, основанное на договоре, соглашении: так, техническое значение слова «семья» на языке московского законодательства есть «стачка», «заговор»: тогда предписывалось «не семьяниться ни с кем на Государя», т. е. не составлять заговор против государственной власти; запрещалось на повальных обысках «лгать семьями и заговорами» (Указ 1556 г. августа 21; см. Ук. кн. вед. казначеев, ст. V, 1). Что здесь не имеются в виду стачки по семействам в нашем смысле, доказывается тем, что в некоторых списках тех же узаконений слово «семья» заменено словом «артель» (Там же. п 13). Вообще термины семейного и договорного права смешиваются: люди, совершившие сделку купли-продажи, называют друг друга сватами. Преобладание договорного начала в семейном праве древнерусском и вообще славянском (задруга) дало весьма важные и характерные отличия славянской семьи от семьи древнеримской и германской; именно отсюда проистекает неприменимость к славянской семье понятий potestas и manus (mundium), и вообще более мягкие формы славянского семейного права. Происхождение семьи. По теориям новейших европейских писателей, семья не есть первоначальный и первый из кровных союзов: до образования семейного союза, общество жило в родовом и даже племенном кровном союзе, в котором не было индивидуального брака не толь ко моногамического, но и полигамического: женщины всего племени составляли достояние мужчин всего племени. Такой союз можно наименовать общеплеменным супружеским союзом. За этой первой ступенью наступает вторая форма в историческом развитии кровных союзов, именно так называемое материнское право (Mutterrecht); тогда племя делится уже на отдельные кровные группы, каждая под властью матери, ибо мать всегда известна, а отец неизвестен. Наконец, наступает третья форма кровных союзов — это индивидуальный брак и семья полигамическая, под властью отца-патриарха; отсюда форма общества — патриархальная. Объяснения происхождения этой последней формы из двух предыдущих до сих пор даются весьма неудачные (что служит доказательством малораз- работанности и малопригодности для науки выводов по этому вопросу). Так, происхождение индивидуального брака из родового Леббок объясняет тем, что члены племени начали похищать женщин от чужеродцев. Но само это явление, в свою очередь, требует объяснения: почему не довольствовались женщинами своего племени, а прибегали к похищению? По мнению Мак-Леннана, это зависело от обычая убивать новорожденных девочек (конечно, не всех). Но это объяснение недостаточно: несмотря на детоубийство, направленное на девочек, взаимное отношение числа мальчиков и девочек все-таки уравнивалось бы, по известному статистическому закону, по которому смертность среди мальчиков несравненно выше, чем среди девочек. Поэтому Морган дает другое объяснение, именно воспрещение браков в близких степенях родства. Но это объяснение никуда не годится для коммунального брака. Иногда объясняют переход от коммунального брака к индивидуальному влиянием перехода из кочевого быта к оседлому и водворения земледельческого труда. Не отвергая важности исследований об общеплеменном браке и материнском праве, мы должны признать оба эти явления доисторическими, относящимися к эпохе животного состояния человека и во всяком случае ко времени до образования правовых идей. Семейное право, как и всякое другое, первоначально развивается из животных инстинктов, которые превращаются в человеческие учреждения лишь с того времени, когда они проникаются сознанием и разумной волей; лишь с этого момента начинается историческая жизнь общества. Что касается древнеславянских племен, то отсутствие у них коммунального брака и материнского права в историческое время не подлежит сомнению. Все факты, которые приводятся в доказательство существования этих явлений у славян, имеют другой смысл. Так, Козма Пражский говорит о древних чехах, что у них будто бы «брачный союз длился лишь с вечера до зари», но стихо творное сказание Козмы есть поэтический вымысел. Наш прозаический и трезвый летописец говорит, что «брака у них (древлян) не бываше, но умыкиваху у воды девиця»; значит, брак был, но такой, который вовсе не согласовывался с христианскими воззрениями летописца-монаха, именно брак, основанный на похищении. Подобное же он говорит о радимичах, вятичах и северянах, а именно: «Браци не бываху в них, но игрища межи селы: схожахуся на игрища, на плесанье и на вся бесовская игрища, и ту умыкаху жены себе, с нею же кто съвещашеся» (Лавр. лет.); здесь опять описывается брак, основанный на похищении. Переяславская летопись, на которую иногда ссылаются особенно, есть произвольная перефразировка первоначальной летописи, сама обличающая позднейшие христианские воззрения автора; он рассказывает, что древние славяне браков не возлюбили, но сходились на игрища, где происходило физическое сближение полов, после чего некоторых из женщин мужчины брали за себя замуж, а других «поругавше» оставляли на посмеяние до смерти. Здесь есть и прямая речь об индивидуальном браке, но, сверх того, «посмеяние» над брошенными женщинами при коммунальном браке невозможно. Еще менее исторического значения имеют проявления половых отношений на народных праздничных сборищах в новейшие времена у русского народа. Нельзя находить также исторического свидетельства о материнском праве у русских в тех сказаниях былин, в которых богатыри часто, не упоминая о своем отце, говорят лишь о матери; в тех же былинах древнейшего извода богатыри обыкновенно именуются и честятся по отечеству. Вообще, хотя семья есть явление довольно высокой культуры, добытое путем долгого предварительного процесса, но славяне уже с незапамятных времен вышли из дикого досемейного состояния и мало сохранили о нем воспоминаний.